Храмовые разборки или как главы Цзинь и Су по носу получали

Надо отдать ему должное – он долго сдерживался. Можно сказать, проявил чудеса терпения и спокойствия. Но выслушивать сначала истерику Су Ше, а потом, следом, терпеть пререкания Цзинь Гуаньяо с названным братом было выше его скромных моральных сил. Их и до этого не то, чтобы много было, так ещё и с каждым мгновением становилось всё меньше и меньше, пока запас не иссяк вовсе. В одночасье получить подтверждение тому, что не он один виноват в смерти близких людей было одновременно и наказанием, и облегчением. Вэй Ин не считал, что Цзинь Гуанъяо прав в своих словах – пусть в прошлом он позволил себе сдаться и умереть, сейчас всё иначе. Он будет жить – хоть бы и назло всем недругам, почему нет? Но больше всего цепляться за вновь обретенную жизнь он будет ради ждавшего его столь долго и упорно лучшего из существующих людей, которых он имеет честь знать – Лань Чжаня. Слушать, как глава Цзинь попрекает Цзян Чэна было и смешно и грустно одновременно. Бык не ведает, что его рога кривы, а конь не знает, что его морда длинна*, воистину, все люди не без греха, но столь нагло отчитывать другого главу, забыв о собственных прегрешениях? Внезапно его разобрал нервный хохот. Он смеялся, запрокинув голову, под ошеломленными взглядами всех находящихся здесь заклинателей, кроме одного. Лань Ванцзи, обнимающий его со спины, смотрел с неподдельным сочувствием, мягко прижимая любимого к себе. Он понимал, как никто другой, какие чувства сейчас обуревают душу столь долгожданного и любимого человека, потому не препятствовал и вопросов не задавал, за что Вэй Ин был ему очень благодарен. Он и сам не знал, почему смеётся, но прекратить не мог. Лишь спустя какое-то время хохот пошёл на спад, позволяя взять себя в руки. Закончив смеяться, Старейшина смерил обоих глав не особо уважаемых им кланов колким взглядом. – Вы поглядите-ка на этих несчастных, ба-а, бедные, недооценённые! Можно подумать, вы одни такие! Считаете, с вами жизнь несправедливо обошлась? – не скрывая яда в голосе, начал Вэй Усянь, сверкая стальной радужкой. В зале резко потемнело, хотя свечи остались гореть. – Не вы одни подвергались горестям и напастям! Глава Су, говоришь, приглашенных адептов не любят? Считаешь, детей, принесенных с улицы, любят больше? Или кто-то будет молчать, зная сплетни, гуляющие в округе, пока этот самый ребёнок сидит рядом? Ха, как бы не так! Глаза Цзеу-цзюня потрясенно распахнулись, как только пришло осозние, на что намекает молодой мужчина. Вэй Ин едко усмехнулся, заметив, какими глазами смотрит на него старший брат Лань Ванцзи. Он не нуждался в жалости, вот уж увольте! Но видеть сочувствие, столь схожее с сочувствием Лань Чжаня, было отчасти приятно и немного успокаивало бушующий в груди ураган, грозящий смести и переломать всех, не вовремя попавшихся под тяжёлую руку. – Да, Цзеу-цзюнь, вы догадались верно. Я несколько месяцев дрался с собаками за еду, до тех пор, пока дядя Цзян не нашёл меня, – от этих слов дёрнулся уже Цзян Ваньинь. В груди закололо – он знал, что брат боится собак до несдержимой паники, но никогда не спрашивал почему и не придавал этому значения. Ну, боится и боится, что с того? Ох, как же он ошибался, как же был слеп! Почему не замечал никогда, с каким блаженным неверием и восхищением смотрит его шисюн на обычную тарелку супа, данную лично ему, или на сохранённую для него сладкую булочку? Он ведь как на подарок смотрел, как на дар бесценный! И ел всегда быстро, споро, всё что давали, до малейшей крошки и капельки! Ни разу носа не воротил, не капризничал, а если и позволял себе похныкать шицзе, то недолго и всегда невсерьез! Цзян Чэн зажмурился – боги, какой же он был идиот... Вэй Ин хмыкнул – он не стыдился своего прошлого, вот ещё, было и было! Что толку убегать от правды, она настигнет рано или поздно. Немного неловко было говорить Лань Чжаню о своей боязни собак, но ведь кроме него, Цзян Чэна и Цзинь Лина об этом никто не знает, верно? Так что опасаться нечего – то, что он рассказал, как с боем отвоевывал пищу в узких улочках Илина не имеет ничего общего с признанием своей слабости. Тёмный заклинатель тихо фыркнул и перевёл взгляд на Су Ше – ух, как покраснел, даже пятнами пошёл, гад противный! – Глава Су, скажите, разве все, абсолютно все, оскорбляли вас? Унижали? Не давали прохода? Раз так, разве не было у вас стимула стать сильнее, увереннее, чтобы дать отпор? Но нет, вы зациклились на роли жертвы, беспомощной жертвы, дожидаясь своего спасителя, коим стал Лянфань-цзюнь. Тьма послушно лизала пол у ног Старейшины Илина, клубилась и вилась, но никого не трогала. Пока не трогала. – Мне своё звание первого ученика и лучшего адепта пришлось заслужить. Своими потом и кровью. Совершенствуясь днями и ночами, чтобы нагнать сверстников, а после и оставить позади. А ты... ты, глава Су, всего-то схватился за чужую юбку, – выплюнул Вэй Усянь, передёргивая плечами, – кидаешься на всех, кто лучше тебя, как бешеный пёс, брызжа слюной от негодования. Что мешает стать лучше? Работать над собой, стремиться к совершенству? Что. Тебе. Мешает?! Глаза говорящего полыхнули отблесками алого зарева, бросая в дрожь. Су Миншань спал с лица, судорожно сжимая пальцами рукоять меча. Несмотря на внешнюю браваду, внутри он боялся, боялся до трясущихся поджилок, сам себя ненавидя за этот страх и неспособный никак его искоренить. А тёмный заклинатель продолжал, не отводя взгляда, словно одной внутренней силой вбивая в пол храма, и не давал шевельнуться. – Ах да, тебе ведь мешает твоя непомерная заносчивость и гордыня. Завидовать всяко проще, скажи? Встать на позицию жертвы, жаловаться всем на окружающих тебя заносчивых ублюдков легче, чем попытаться что-то изменить, – уже откровенно насмехался Вэй Ин, не имея желания как-то щадить чужие чувства. Его не пощадили, и он не пощадит! – А вы, глава Цзинь? Чем вы лучше? Говорите, как Цзян Чэн был слеп и наивен, раз дал, говоря вашими словами, "вбить меж нами кол", а сами-то! Тоже далеко не святой! Считаете себя несчастным? Извольте! Да вот только прикрываться болью прошлого, чтобы творить бесчинства в будущем очень удобно, не правда ли? Заклинатель в золотых одеждах дёрнулся, уже готовый возразить, но Старейшина Илина смерил его глазами и лениво рявкнул, заставив вздрогнуть и поджать в недовольстве губы, тем не менее, не смея возразить. – Молчать. Я ещё не закончил. Я выслушал вас, теперь вы оба слушайте меня. У заклинателей не нашлось возражений. Да и что можно возразить человеку, источающему смертельную ауру прямо перед тобой? Пусть руки связаны, но они ему и не нужны, чтобы управлять своими силами. Достаточно свистнуть – из всех уголков по зову приползут, чтоб услужить! – Вместо того, чтобы оставить это в прошлом и стремиться к лучшему, вы задумали мстить. Но не только мстить, а и подняться так высоко, насколько позволит вам ваша совесть. И, о, она позволила вам очень многое, да вот... вы никогда не думали, что сотворяя всё то, что совершили, вы оборвали жизни десяткам ни в чём не повинных людей? Скольких невинных жертв стоит ваше отмщение, м? Вэй Ин с дрожью выдохнул, прикрывая глаза. Настало время сорвать гнойную корку с болящей раны. Пришёл час отпустить то, что прошло. Ничего уже не вернуть, а раз всё случилось... плевать. Будь что будет, он скажет, что должен. То, что хочет и может сказать одним из тех людей, благодаря которым его жизнь в одночасье рухнула, подобно пораженному молнией дереву. Он и сам наворотил делов, отрицать глупо, да он и не станет, принимая вину вместе с ответственностью за содеянное, но и тайных помощников в этом у него было хоть отбавляй! – Цзинь Гуаньяо, у тебя была бы семья. Будь ты чуть внимательнее, понял бы, что Цзинь Цзысюань относился к тебе практически с теплотой. Где ему было научиться выражать свои чувства и понятно проявлять любовь? Он жил в семье, где любви, как таковой, и не было. Она увяла, подобно лотосу в заболоченном пруду, задавленная изменами и обманом. Моя.. моя шицзе приняла бы тебя, она.. она была ангелом небес – добра, благородна и справедлива. Да даже взять меня, я никогда не относился к тебе пренебрежительно в то время.. но ты выбрал месть и власть вместо семьи. Сильные руки опустились на живот и трепетно притянули ближе, а в шею уткнулся прохладный кончик носа. Губы коснулись чуть выпирающего позвонка, опаляя горячим выдохом, напоминая, что он, Вэй Ин, не один. Больше нет. Вэй Усянь улыбнулся, сжал ладони на животе своей рукой и шепнул, слегка устало улыбаясь, получив ещё один поцелуй на нежной коже. – Я в порядке, гэгэ, не волнуйся. Скоро закончу. – Мгм. Не перетруждай себя, – приглушённо раздалось в ответ. Вэй Ин издал ласковый смешок и кивнул, елозя волосами по чужому плечу. – Как скажет Лань-гэгэ. Но, стоило ему отвлечься от любимого, как черты лица ужесточились, а тон голоса стал холодным и резким, словно молодой лёд на поверхности горной реки. Бритвенно острый, опасный. Готовый резать обидчиков острой кромкой. – А Цинь Су? В жизни не поверю, что, если бы захотел, ты не разорвал бы помолвку или не отменил свадьбу! Но ты не решился, боясь гнева глав Цинь и Цзинь, не желая стать тем, кого сделают крайним. Не осмелился на это пойти, тем самым загубив ту, что искренне тебя любила. Ты не захотел что-то сделать, смелости не хватило. Конечно, проще сложить руки и сказать "у меня не было выхода", плывя по течению, чем рискнуть ради одного человека. Я не думаю, что, обратись ты за помощью к Цзеу-цзюню, он бы отказал тебе. Уверен, объясни ты всю ситуацию, даже Чифэн-цзюнь был бы солидарен! А уж слова двух глав могут потягаться со словами одного, у которого рукава ханьфу по локоть заляпаны грязью, – буквально выплюнул мужчина, вглядываясь в миловидные черты Цзинь Гуаньяо. Все подавленно молчали, не смея что-то сказать и даже дышать старались потише, не рискуя ещё и на себя навлечь гнев разбушевавшегося магистра Тёмного Пути. А тот только ухмыльнулся задиристо, примеряясь, как хищник, чем бы добить своих жертв. – Вы зовёте меня Старейшиной Илина, боитесь, ненавидите, презираете, заискиваете передо мной.. Вы не знаете, как я им стал. Через что прошёл, чтобы носить этот титул, данный мне вами. Никто не знает, чего мне стоило стать тем, чем и кем я стал. Но вы же не думали, что я от хорошей жизни освоил Тёмный Путь? Или от нечего делать? Или, зная ваше мнение обо мне, чтобы просто позлить великие кланы? По обескураженному виду присутствующих, Вэй Ин понял, что в своих догадках недалеко ушёл. Это спровоцировало в нём новый взрыв хохота. – Ох, боги милосердные! Неужели? Ха, ха-ха, ой, не могу! Лань Чжань, лови меня, я сейчас со смеху упаду, это ж додуматься надо! Ох.. а если серьезно, то всё не так уж и весело. О причинах умолчу, не нужно вам знать, но вот одного понять не могу.. Глава Цзинь ранее говорил, что не он, так кто-то другой воспользовался бы моей дрянной репутацией, чтобы свои делишки обстряпать. Или, я бы, со временем, сам где-то ошибся. Забавно вам это сообщить, глава Цзинь, но, оставь вы меня в покое, никто бы не пострадал. Вы ведь всегда, всегда сами, первые, лезли ко мне, выводили из себя, ждали, словно стервятники над раненным животным, когда же я сорвусь. Как же, такая дрянь по миру шатается и живёт себе припеваючи, не дело! Так что, хоть своей вины я и не умаляю, но и вашей здесь тоже достаточно будет, – подвёл черту Вэй Ин, откидываясь на любезно предоставленное плечо, приятно благоухающее сандалом. Лань Ванцзи нежно коснулся губами виска своего нежно любимого сокровища, укрывая белыми рукавами стройную фигуру от чужих глаз. Цзинь Лин, тихо сидевший всё это время, приглушённо всхлипнул в шерсть Фее, а после был притянут в неумелые, но любящие объятия младшего дяди. Цзян Чэн закрыл глаза, укачивая племянника в руках и задумался над тем, что надо бы ещё раз извиниться перед братом. Тот никогда ни в чем его не упрекал, только просил не рубить с плеча да не обижать Ханьгуан-цзюня косым словом. Что ж, он может хотя бы попробовать. Как раньше уже не будет, но кто мешает попробовать сначала? Лань Сичэнь, бледный и потерянный, чуть покачивался, как кленовый лист на осеннем ветру. Слишком много всего свалилось на него разом, слишком сильно было его потрясение – не выразить словами, насколько тяжело было даже смотреть на названного брата. Теперь, в свете последних событий и слов молодого господина Вэя, большая часть поступков а-Яо действительно выглядела очень неприглядно. Он одновременно понимал причины, по которым они были свершены и, вместе с этим, не мог принять. Всё это.. было слишком тяжёлым потрясением для Лань Сичэня, в глазах которого образ его младшего названного брата и образ реального положения вещей наслаивался друг на друга, шёл трещинами и осыпался, осколками раня открытую этому человеку душу. Осознание стало слишком болезненным, нестерпимым. В глазах пекло, но они были сухи, в горле противно першило от застрявших на полпути, невысказанных вопросов, сдерживаемых лишь пониманием – прямо сейчас он не вынесет больше. Сломается и запрется в себе, выстраивая новую картину мира с учётом шокирующей правды. Не Хуайсан, наблюдающий за всем из-за края веера, подавил сочувствующий вздох. Раньше он не верил, что Сичэнь-гэ может быть столь наивным, но теперь, видя в ранее сияющих глазах скорбь и ужас, понимал – тот Цзинь Гуаньяо, которого всё это время видел он, и тот, которого видел Лань Сичэнь – это абсолютно разные люди. Лань Сичэнь умудрялся видеть только хорошее, что было в том человеке, которого он ласково звал "а-Яо". В отличие от более критичного Ванцзи, который видел всего Вэй Ина в целом, принимая со всеми недостатками, Лань Сичэнь видел лишь положительные качества, в упор не замечая другого. Либо, что на скромный взгляд Не Хуайсана больше походит на правду, с главой Лань Цзинь Гуаньяо старался быть настолько хорошим, насколько мог и хотел. А хотел он сильно. Наткнувшись на проницательные серые глаза, вспыхивающие кроваво-красными искрами, молодой господин Не возрадовался наличию веера, ведь как-то иначе скрыть понимающую и довольную улыбку было бы сложно. Вэй-сюн был одним – и, наверное, единственным, – из тех, кто заслуживал безоговорочного уважения своей смекалкой и чутьём. Он ведь давно догадался о личности "доброжелателя", раскрывшего подпольную деятельность главы Цзинь глазам окружающих. Но молчал, сохраняя его тайну и позволяя "играться" дальше. "Пожалей его брата" – попросили серые глаза, указывая сначала на Ванцзи, а потом на главу Лань, молчаливо уговаривая, – "Он и так корит себя, ты же видишь. Да и не знал он ни о чём, искренне желая помочь. Не мог знать" "Если об этом просит Вэй-сюн, я не могу отказать" – согласились зелёные, скрываясь за пологом ресниц. Вэй Усянь чуть заметно кивнул и благодарно улыбнулся, щурясь прямо как раньше. Грудь сдавило от воспоминаний и фантомной боли – Не Хуайсан не признается вслух, потому что банально не сможет вытолкнуть слова наружу, но он.. он скучал по Вэй-сюну и его улыбке. Этот невозможный человек был солнцем мира заклинателей, неунывающий, храбрый и благородный. Кто мог знать, сколько боли и страданий кроется за смеющимся лицом? Он вот, к примеру, тоже не догадывался до сего дня, хотя и считал себя догадливым. Видимо, он не настолько проницателен, как хотел бы.. Су Миншань и Цзинь Гуаньяо стояли на месте, рвано, с едва слышными хрипами, втягивая воздух. И если первый ещё что-то неразборчиво сипел, не имея сил нормально вдохнуть, то второй молчал, что было само по себе удивительно – только недавно шипел растревоженным змеем, капая ядом, как вдруг замолк, утихнув в одно мгновение. Чудно и удивительно, насколько действенными бывают слова, сказанные от чистого сердца, не приукрашенные, до больного правдивые. И как хорошо затыкают рты любителям поиграться с чужими чувствам и ранами. Запомнить бы.. Не успел никто перевести дух и немного прийти в себя – за сегодня было сказано, сделано и узнано больше, чем за последние тринадцать лет – как вдалеке послышались звуки борьбы, стремительно приближающиеся к храму. Вэй Усянь с сожалением выпутался из уютных объятий Ханьгуан-цзюня, прикрыл глаза.. А распахнул их уже красными, светящимися потусторонним светом Кровавого озера с горы Луаньцзан. Губы сами собой предвкушающе растянулись, складываясь в почти нежную улыбку, в преддверии славного боя. Руки оказались освобождены – Лань Чжань, более не желая терпеть, перерезал верёвки Бичэнем в одно движение, становясь рядом, молчаливой поддержкой и опорой. – Кажется, у нас гости, Лань-гэгэ! Лянфань-цзюнь, поздоровайтесь со старшим братом! И, под ошарашенными, восхищенными, полным ужаса взглядами с весёлым гиканьем бросился в самую гущу потасовки двух очень лютых мертвецов, еле успев поймать малышку-Чэньцин, сопровождаемый фигурой в белом, не отстающей ни на шаг. Сейчас Не Минцзюэ – задача приоритетная, а с остальным потом разберутся. И не такие задачки решали! В конце-концов, Старейшина Илина он, или где?