Страшный человек

      Мягкие прохладные пальцы бережно зарылись мне в волосы, перебирая. Я шумно выдохнул и улыбнулся — так ласково могла гладить только мама.       — Кисаме-чан, почему ты не спишь? — я уловил усмешку в ее голосе.       Я стиснул плюшевую акулу посильнее и попытался зарыться носом в подушку.       — Перестань, я же знаю, что не спишь, — она уже открыто засмеялась. — Признавайся, почему еще возишься.       Я развернулся и уставился в потолок. До ее прихода ведь честно пытался уснуть. Задумался, сказать, не сказать? Наконец после недолгих колебаний решил признаться:       — Страшный человек опять приходил. Который с глазами-стеклышками.       Выражение лица мамы тут же стало печальным. Даже в полумраке комнаты я увидел, как у нее изогнулись брови и слегка потускнел взгляд.       — О, нет… Но, знаешь, я придумала, как с этим бороться. Дай-ка сюда, — она взяла у меня акулу и посадила ее в кроватку. Теперь она не лежала, а будто караулила. — Пускай Акс тебя охраняет. Покусает всех страшных человеков.       — А если не поможет? — с опаской поинтересовался я, помня о том, как я тискал Акса, парализованный паническим страхом, но человек с белесыми глазами все равно не отступал, не помучив меня.       — Каэде, ты скоро? — раздалось из коридора. В голосе папы явственно послышались нотки недовольства. — Давай, скоро серия начнется.       — А что вы там делаете? — оживился я.       — Кино смотрим. Про мечников.       — Каэде!       — Сейчас, иду! — мама повернула голову и крикнула куда-то в пустоту. — Никак не могу уложить Кисаме.       Отец неразборчиво ругнулся. Он всегда злился, если кто-то отвлекал внимание мамы от него. Он даже при виде посланцев, которые общались с ней или ее подруг хмурил брови, а если приходила моя двоюродная бабушка, то вообще едва заметно скалил зубы. Они терпеть не могли друг друга, и вопрос, будет ли грызня, был риторическим. Будет, рано или поздно, бабушка попытается уязвить отца или ему покажется, что она разговаривает с мамой очень уж долго. Сейчас он нервничал, потому что это была вторая ночь после его возвращения домой с задания, и я мешал ему проводить ее с мамой.       — Кисаме, спать!       Я увидел, как мама потянулась в сторону выхода и вцепился в зеленый рукав кимоно.       — Не бросай меня!       — Так, вот что мы сделаем. Иди ко мне, — она протянула руки. Я поднялся, сцапал акулу и позволил взять меня на руки. Мама завернула меня в одеяло, и мы спустились на первый этаж.       — Посиди, посмотри с нами, может, уснешь побыстрее. Представь, что мечники защитят тебя от любого врага. Они же там вон какие сильные… — приговаривала мама, устраиваясь со мной. Папа дернул головой, одарил нас долгим взглядом, будто изучая, но ничего не сказал. Он сидел, вальяжно развалившись на узком диванчике, закинул руки на спинку, как обнаглевший кот, и по-свойски обнял маму за плечи.       — О, ты и львенка принесла, — хмыкнул он и взъерошил мне волосы. Я захихикал.       — Не весели его, а то уйдет в разгул, — предупредила мама, и мы наконец устроились у экрана.       Я смутно видел, что происходит. Кто-то носился, кто-то сражался, но от усталости я мало вникал в творящееся на экране. Я прижался к маминой груди, опять стиснул акулу и уставился куда-то в пространстве.       Голубоватый свет, монотонный бубнеж и тепло тела успокаивали меня. Я сам не заметил, как уснул.       В ту ночь страшный человек отступил.       Тогда мне было где-то три года. Сейчас я ровно на тридцать лет старше. Но страшный человек не отстает до сих пор. Да, позже я узнал в нем Кенджи — шиноби, который пытался убить моего отца, несмотря на двадцать пять лет их дружбы. Его образ, сначала расплывчатый, отпечатался в моем сознании, наверное, после того как я увидел какое-то фото или видео с ним, точно не помню. Помню только эти жуткие белесые глаза, похожие на тот, что у отца — его правый глаз омертвел после того, как Кенджи ударил его когтями чакры в лицо.       По мере того, как я рос, его черты все более отчетливо формировались у меня, и я видел не только мерцающие, как стекла, глаза, но и длинные серебристые волосы, выбивающиеся из-под протектора, плотно сжатые губы, стиснутые кулаки.       Помимо Кенджи арсенал моих кошмаров пополнялся и другими образами.       Злобно ржущий Фугуки нависал надо мной еще с самой первой минуты, с момента, когда я только-только поступил к нему на службу. Я чувствовал энергию, какую-то мутную, но такую напрягающую, что у меня аж волоски вставали дыбом. Я не боялся его наяву, но во снах он всегда появлялся почему-то втрое крупнее меня и то просто со смехом нависал, то топал ногами, угрожая раздавить. Я метался, как таракан по кухне, уворачивался, и силы мои таяли, в то время как Фугуки лишь забавлялся над моей слабостью. После этого я просыпался с бешено колотящимся сердцем, тяжело дышал и рассеянно трогал мокрую от пота футболку.       Фугуки преследовал меня и до истории с дивизией шифрования, и много лет после. Ослабевать его влияние начало лишь относительно недавно.       Но Кенджи не уходил никогда. Страшные, стеклянные глаза постоянно являлись мне, руки со скрюченными пальцами тянулись и сжимались, будто кошачьи когти. Сколько это еще продлится? Почему вообще началось?       Я никогда не видел Кенджи в живую — отец из мести убил его еще до моего рождения. Но я чувствовал кожей его незримое присутствие, невольно начинал принюхиваться и вжимать голову в плечи, иногда хватался за маленькие ножны с кунаем. Не видел, но иногда чувствовал так явственно, будто он стоял у меня за спиной.       — Я забрал твоего отца и мать, — каждый раз свистел Кенджи, царапая воздух возле моего лица. — Придет день, когда я заберу и тебя.       Я пытался убежать от него, но выход из комнаты все время отдалялся. Иногда хотел драться — кулаки проходили сквозь туман. Я задыхался от усталости и безысходности, боролся с паникой, но два мерцающих глаза, еле колышущиеся, серые, как туман, в котором мы находились, волосы, протянутые руки преследовали меня.       Сколько лет они еще будут меня мучить? Я не знаю. Знаю одно — уже двадцать с лишним лет больше нет никого, кто мог бы от них меня спасти.