Погружение

Третий раз, когда Джинкс пыталась обратить внимание Силко на то, что она уже взрослая, был через неделю. Она действительно изо всех сил старалась вести себя на задании правильно: никого не взорвала, хотя руки так и чесались; не закусилась с Севикой по поводу правильности самого захвата баржи и даже не разбила товар при его транспортировке. В общем, делала все так, как было должно. И в конце женщина даже хлопнула ее по плечу, сообщив, что они хорошо сработали. Почему-то для Джинкс, которая на дух не переносила охранницу Силко, это стало толчком вперед. Она будто воспряла и действительно почувствовала себя взрослой. Хотя для Севики это не значило ровным счетом ничего. Когда уже вечером Джинкс входит в кабинет Силко, чтобы отчитаться о проделанной работе — ведь она уже взрослая, и отчет может предоставить сама. Хотя до этого она до хрипоты в голосе спорила с Джакоби, который отчетами и занимался, готовая вгрызться тому в глотку и отстоять свое право. И отстояла, когда тот плюнул и сдался, благоразумно решив, что с этой припизднутой связываться себе дороже. Но в итоге сталкивается с безразличным взглядом Силко. Слегка хмурит аккуратные брови, потому что ей непривычно, когда он не рад ее видеть. Но берет себя в руки и проходит к массивному столу. — Что с Джакоби? В первом же вопросе слышит ноты недовольства в голосе, и ей все труднее не сорваться. — Он сказал, что я сама могу отчитаться тебе. Силко вскидывает бровь, но потом кивает, откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки в ожидании. Девчонка волнуется, хоть и пытается это скрыть; но она сама хотела отношения того же, как ко всем. Хоть ему и тяжело, он держится, чтобы выглядеть холодно и незаинтересованно при ней. — Отлично. Я слушаю. Джинкс медлит еще несколько секунд, с силой сжимает пальцы в кулаки и резко выдыхает, присев на жутко неудобный, — «Создатель, Силко специально ставит своим посетителям это орудие пытки?! Чтобы заранее знали, что им здесь не рады?», — деревянный стул. На пулеметной скорости она отрапортовывает, что все прошло успешно — без жертв и взрывов, а потому их не засекли. Партия товара доставлена на завод, а другая была передана заказчику. Силко молчит, и Джинкс думает, нужно ли было перечислять, сколько унций и какого именно товара находилось в ящиках, но она все равно не знает точной информации. А потому замолкает. — Это все? Его голос своим безразличием будто режет ее без ножа, и она поджимает губы. Конечно, это не все! Она хочет поделиться тем, что сегодня ею была довольна даже Севика, а еще тем, что Джинкс держала себя в руках и выполняла в точности все, что ей говорили, хотя раньше этого бы и в помине не было. Ей бы развернуться и уйти, но она не может, потому что в душе начинает неприятно ныть, а в голове голоса хихикают над ней и издеваются. Она крепко зажмуривается, а затем обнимает себя за плечи и тихо выдает: — Ты меня даже не похвалишь?.. Силко чуть ли не скрежещет зубами, но удерживает себя от того, чтобы не улыбнуться ей и действительно не похвалить. Она ведь и правда молодец сегодня. Да и всегда была — ему вообще нет дела до ее косяков, когда они незначительны. Он понимает, что Джинкс это нужно, но… она ведь сама хотела, чтобы к ней было соответственное отношение. Потому он лишь склоняет голову в бок и смотрит задумчивым взглядом. — Ты ведь не похвалила Чака за то, что он сделал тебе хороший коктейль? Он ждет, когда Джинкс что-то скажет, но та молча слушает его, и он продолжает; меняет позу на более расслабленную и складывает руки на столе, сцепляя пальцы в замок. — Ты делаешь свою работу. И делаешь ее как должно. За это не хвалят, Джинкс. Ты сама хотела отношения к себе, как к взрослой. Привыкай. Он почти ненавидит себя, когда лицо девчонки сменяется на обиженное. Глаза сверкают и будто наливаются слезами, но та кусает изнутри щеку и тянет носом воздух. — Я свободна? — почти удерживается от пискливых нот в голосе. — Да, Джинкс. Кивает, а затем разворачивается и быстрым, — быстрее чем надо, — шагом покидает кабинет. Силко вымученно прикрывает лицо ладонью, когда захлопывается дверь, и тяжело выдыхает. Сидит так несколько минут, размышляя о том, что такими темпами девчонка самолично загонит его в гроб быстрее, чем бы ему хотелось. На радость всем химбаронам. Он отнимает руку от лица и поднимает глаза туда, где на стене висит голова большерогого оленя — подарок от одного из поставщиков. Альфред смотрит немигающим взглядом своих черных глаз-бусин, а Силко кажется, что олень его осуждает. И как бы не было странно, он с ним солидарен. Тем же вечером Джинкс отправляется в «Барракуду» — тату-салон на одном из концов Зауна, где находятся лучшие мастера иглы и красок. Ведь Силко сам сказал, что она может делать все, что захочет, если будет сама отвечать за это. А она отвечает. И через несколько часов она уже выходит оттуда в своем новом обличье — с множеством татуировок по телу. Правда, она не хотела появляться в «Последней капле» сразу. Ей нужно смириться с мыслью о том, что во взрослой жизни тебя не хвалят, а Силко, оказывается, может быть очень холоден по отношению к ней. Ей не нравится все это, но отступить и признаться ему она уже не может, потому собирается играть до конца. На следующий вечер, когда татуировки перестают болеть, она решает наведаться в «Последнюю каплю». Ведь она все еще может прийти к нему не как его наемница, а как дочь. Мужчина несколько минут в полнейшем сумбуре рассматривает довольную девчонку, что развалилась на диване и никак не может взять в оборот, что сотворила с собой. Желание схватиться то ли за голову, то ли за ремень — он не знает, что будет правильнее. Потому лишь со стоном выдыхает: — Что это такое, блядь? Он спрашивает почти неслышно, но Джинкс расплывается в довольном оскале, чуть потягивается, хрустя позвонками, и меняет позу, чтобы он увидел ее во всей красе: сине-голубые облака оплетают предплечья, разукрашивают плечи, находятся на ключицах и даже на хрупкой талии. Силко думает, могут ли те быть еще ниже, но, представив себе это, мотает головой, отгоняя такую мысль. Однако в голове, будто он увидел наяву отпечаток обнаженной Джинкс, что показывает ему все облака, так и остался. — Решила сделать их как дань тому, что я выросла. Силко еще несколько секунд рассматривает довольную девчонку. Моргает, словно татуировки на ее светлой коже от этого исчезнут сами по себе и устало трет здоровый глаз. Бросив быстрый взгляд на Альфреда и не заметив тени осуждения, он достает из закромов нижнего ящика стола выдержанный двадцатипятилетний виски, который ждал какого-то особого случая, — например, независимости Зауна, чем дьявол не шутит, — и, плеснув в тумблер почти до краев янтарную жидкость, залпом выпил, не ощутив обжигающего градуса и горячности, и выдохнул. Но виски делает свое дело — опаляет изнутри, и Силко чувствует, как немного расслабляется. — Ну, пиздец. Он произнес это одними губами, но Джинкс все равно слышит и, сделав огорченное лицо, приникает к подлокотнику, подперев подбородок. — Тебе не нравится? Он переводит на нее усталый взгляд. Что он, блядь, мог ей сказать? — Нравится. Но тебе не кажется, что это кардинальные меры? Джинкс хмурится, задумавшись. В ее голове это казалось как раз одним из пунктов взрослости. Ведь у всех здесь, в Зауне, были татуировки: шестерки Силко так вообще были разукрашены с ног до головы; Севика, у которой Джинкс видела рисунок с непонятными символами на спине; да даже у Силко — хоть тот и скрывал татуировки под своими дорогими рубашками с высоким воротом. Будто стеснялся показать принадлежность к нижним. Джинкс тоже хотела, чтобы у нее было то, что могло отнести ее к разряду взрослых и то, что все могли видеть. И Силко в первую очередь. Потому на его вопрос она лишь мотает головой и довольно тянет в усмешке губы. Грациозно поднимается с дивана и проходит к широкому столу. Запрыгивает на него и расправляет плечи, демонстративно показывая вязь из сине-голубых облаков. На секунду, буквально на секунду видит нечто странное во взгляде Силко, но тот сжимает губы и отводит взгляд. Делает вид, что он не понимает происходящие с ней изменения и что они его страшат. — С ума меня сведешь скоро. Она слышит усталость в его голосе, а еще растерянность. Будто не хочет видеть воочию ее сексуальность, которая из нее так и плещет. Джинкс тут же спрыгивает с края стола, в миг оказываясь около мужчины; подается вперед и усаживается боком ему на колени. Прижимается плечом и прикрывает довольно глаза, понимая, что он почти, самую малость — не зол. Силко кладет руку ей на спину, медленно проводит кончиками пальцев по выступающим позвонкам и зарывается в синие волосы на загривке. Джинкс растекается от своего довольства и утыкается носом ему в шею, заставляет вздрогнуть от щекотки и игриво улыбнуться, коснувшись кожи. — Ты ведь не сердишься? Она шепчет ему на ухо и одновременно старается быть как можно ближе — ей кажется, что в этот раз она почти добивается нужной реакции. — На тебя нельзя сердиться. Силко думает о том, что Джинкс хоть и действительно выросла, в душе она в какие-то моменты еще словно подросток. Однако прекрасно смогла доказать, что может беспрекословно выполнять задания и относиться к ним со всей серьезностью. Может, он действительно был неправ, когда сам же пытался считать ее еще юной; будто от того, что он будет так думать, Джинкс не вырастет. Ему не нравятся свои же мысли, когда те проскальзывают в голове, но с каждым движением или действием девчонки, —случайным или намеренным же, — все труднее удерживать контроль. Силко вскидывает беспомощный взгляд на Альфреда, в надежде уловить ответ в черных глазах-бусинах, но тот лишь хрипло смеется у него в голове, чем делает только хуже. Когда Джинкс видит пустой взгляд Силко, направленный в стену, то мысленно дает себе подзатыльник, а сама думает, что пора переходить к более открытым действиям. Только вот через секунду в дверь раздаются три мощных удара, а затем в открытом проеме возникает крупная фигура Севики. Та уже готова открыть рот, чтобы сообщить срочную новость, но видит предоставленную перед ней картину и кривит рот в ироничной усмешке, как может только она. — Один из химбаронов прибыл для разговора. Джинкс в секунды вскакивает с ног Силко и бесшумно взбирается на верхнюю балку, затаиваясь. Севика удерживает себя от закатывания глаз и отступает в сторону, дав проход. Закрывает следом за ним дверь и встает к той мощной спиной, словно страж. Она не знает, что было бы, зайди она несколькими минутами позже, но понимает, что прервала что-то важное; а, возможно, спасла их от чего-то непоправимого.