Примечания из записок автора, который слишком любит этого чудесного мальчика:
«Казуха мягкий, приятный, как осенний ветерок, его голос — шорох листьев. Он словно… Лучик солнышка на зажмуренных веках, но через тонкое стекло. Свет есть, казалось бы, ты даже можешь его коснуться, но тепла не чувствуется, понимаешь? Если только очень-очень постараться, подступиться к нему. Казуха не старается держать дистанций, но и не подпускает к себе кого попало. Ему достаточно пары друзей, чтобы быть счастливым, или ни одного, чтобы в спокойном одиночестве ловить песни ветра. Его настроение не скачет с отметки «как чудесно» до «всё ужасно»; он верный товарищ, не лишён чувства юмора, он вежлив, учтив и лоялен. Он не любит перечить. Не показывает этого, но на самом деле сомневается в себе, он всегда в мыслях, и порой это даже отвлекает. Ему проще согласиться, оставляя за собой загадочное молчание, нежели спорить и что-то выяснять. В какой-то степени Казуха… послушный. Его друг — самый близкий его человек, и он предан ему безгранично. Хорошо ли это?»***
Казуха лежит головой на чужих коленях, пепельные волосы с одной-единственной багровой прядью разметались в стороны, но чья-то заботливая рука их вновь и вновь собирает, приглаживает, невзначай массируя кожу. Он задумчиво смотрит в небо, непроизвольно закусывая губу, от собственных мыслей сводит брови на переносице и в этот момент ощущает, как подушечкой большого пальца коснулись его лба, точно на месте, где могла появиться складка. Томо со смешком просит не хмуриться, и Казуха переводит взгляд с силуэтов облаков на друга — слушает, подмечает новые детали и улыбается тоже. Прядки нежного цвета привычно выбились из хвостика, часто закрывая обзор на добрый взгляд, и Казуха время от времени просит друга к нему склониться, чтобы поправить. Ему хорошо. Сейчас он пальцами перебирает опавший лист, разглядывая со всех сторон, словно доселе никогда подобной красоты не видел; шершавыми бинтами, которыми была скрыта правая рука, он собирает едва выступивший сок, одёргивает себя и подносит листочек к губам. Казуха любит насвистывать мелодии, не важно, с предметом или без, у него это получается поистине прекрасно. Томо прекращает свой рассказ на фоне, опускает ресницы и… наблюдает. Любуется, как до этого друг его любовался уходящим солнцем. Последний же не замечает пристального внимания, и то выходит на руку — можно спокойно ловить взглядом ловкие движения, вслушиваться в правильное дыхание, смотреть за бледными губами, что были верно вытянуты, чтобы… …чтобы принести как можно больше удовольствия милому товарищу. Казуха старается, правда, старается — язычком ведёт вдоль напряжённого члена, едва хмурит тонкие брови и тут же ощущает, как чужой палец разглаживает меж них. Это их жест, их привычка. Казуха отвлекается и поднимает полный преданности взгляд, встречаясь с чужим. Тот не напорист, но горяч и требователен, только оба знают — Томо не сделает ничего во вред другу. Казуха на коленях, но именно ему вести эту игру. Он сомневается, как это обычно происходит в непривычных обстановках. Не знает, как делать это правильно, но не стыдится просить о помощи — сам берёт чужую руку и кладёт себе на затылок, коротко кивая, мол, можно. А в малиновых глазах — пожалуйста. Томо понимает, всё понимает, снисходительно подтягивает уголки губ, но тут же напрягается, стоит только осторожным поцелуям коснуться головки. И он не посмеет прервать сию ласку, только лишь… …мягко перебирает волосы. Казуха продолжает насвистывать известную одному ему мелодию, явно импровизируя, — сбивается с ритма слишком часто; он упирается щиколоткой в подогнутое колено и расслабленно следит за певчими птичками на ветвях деревьев с золотыми шапками, совершенно не подозревая, что друг его сейчас сидит с красными щеками и чувствует миллионы мелких уколов совести. Томо всеми силами старается не всматриваться в чужое личико, не наблюдать за губами, пальцами… Боги, четвертовать его мало за такие воспоминания. И не только его, справедливости ради! Казуха ведь его младший товарищ, он совсем… …невинный. Каэдэхара делает это не в первый раз, но абсолютно каждый ему нужна поддержка. Томо её даёт — слегка подталкивает за затылок к паху, несильно сжимает волосы, распуская косой хвостик, и несколько раз направляет снизу вверх, промазывая чужими губами по основанию. Казуха не оставляет без внимания и это. Он принимает подсказку с щенячьей благодарностью во влажном взгляде и возвращается к покачиваниям, искренне желая доставить большее удовольствие. Насколько хватит его малых навыков. Мокрыми от слюны и смазки губами парень проходится по всей длине, пальцами перебирает ниже, после горячим язычком проскальзывая по чувствительной головке. Ощущает на себе, как подрагивающая рука сильнее тянет за пряди и слишком резко прижимает ближе, вынуждать ткнуться носом в лобок. Казуха негромко охает, упираясь ладонями в бёдра, возмутиться не посмеет: он самозабвенно выцеловывает низ живота, избегая укусов, щекочет дыханием и повторяет, пока щекой непроизвольно трётся об орган. Он звучно хлюпает от влаги во рту, много глотает и, сам того не замечая, мычит, пуская горлом вибрации; время от времени ему приходится отстраняться, чтобы сделать жалкие вдохи, но это никогда не занимает много времени. Мальчик сильно старается, насаживаясь головой и широким, мокрым языком скользя по органу. Казуха может взять полностью только головку. Пытается глубже — больно, выше головы не прыгнуть. Томо невыносимо хорошо, но Каэдэхара не может выкинуть из головы мысль, что может лучше, что ему сейчас просто не хватает навыков… Но он пытается так усердно, что из-под ресниц то и дело срываются кристальные капли, пока чужая рука грубо не одёргивает его назад. Томо подёргивает верхней губой, порой несколько раз задерживает дыхание и обхватывает член рукой, самостоятельно выбирая сумасшедший темп и не отстраняя от себя голову друга. Он не хочет кончать ему в глотку — младший к подобному ещё не готов, но дьявольский шёпот на ушко так и упрашивает испачкать чужое личико спермой. Томо с позором сдаётся. Казуха испугался. Начал было думать, что сделал что-то не так, всё испортил, не принёс другу удовольствия, потому за него пришлось дорабатывать, но когда густые, тёплые капли обильно попали ему на щёки и подбородок, а до слуха донёсся низкий, полный удовлетворения хриплый стон, понял — ошибся… …ошибся нотой, так ещё и случайно порвал свой импровизированный инструмент. Мелодии теперь не выйдет, она оказалась незаконченной на самой развязке, оставив послевкусие незавершенности. Он вздохнул, отбросив лист на траву, и поднялся с чужих коленей, непонимающе вглядываясь в раскрасневшееся лицо. Томо заболел?..