Цугцванг

— 10 лет. — Что? — С тебя 10 лет службы мне. По рукам? — Да. Да — даже не поинтересовавшись, что делать будет. Черная тактическая камуфля, гелик, две волкопсины; чел в черном — киллер-призрак. Охотничье современное ружье, рифленая подошва ботинок. Бытовка-жилье с телеком, по которому единственный канал про жизнь Сережи, как с камеры видеонаблюдения. — Это поощрение — или наказание? Противная улыбка Хозяина: — А как хошь, можешь не включать. Сережа его ищет. Годы проходят, Сергей нормальный. Работает много, истово, а когда не работает — ищет. «Все еще. Ищешь, родной, помнишь, не забываешь, не смиряешься». Пока Сергей верит в него — Олег человеком останется. Опора в Посмертии. Единственная среди песьих голов, опарышей и гона для Хозяина. *** … ночью бежит человек по лесу, за ним едет гелик. Человек ныряет в тень, выскакивает с другой стороны — гелик выруливает из-за деревьев. Человек бросается вперед, в валежник и заросли. Гелик останавливается, через снопы света фар протаскивает облако поднятой колесами пыли. Открывается дверь, человеку, скорчившемуся в тени, видно, как выходит этот — с ружьем — и как выпрыгивают две здоровые псины. Этот не дает команду, и псины только нюхают воздух и скалятся. Их не обманет химическая вонь стоялой воды в ручейке, по которой прошлепал беглец, они все равно возьмут след. Все трое идут к укрытию, этот и две собаки на полшага сзади. *** 10 гребанных лет. «А я думал жизнь отдать за него». «Слишком просто. Скучно. Герой ты херов, мне жизней несут и несут, несут и несут, на кой ляд мне она?» *** Человек забился в кучу валежника, пытается дышать потише, и в щели между ветками видит, как этот идет неспешно, закуривает по пути. Он не особенно пытается скрываться, да и как скроешься в лесу с редким подлеском. Псы по-прежнему идут рядом. Человек не выдерживает, бросается бежать, и тогда этот цыкает языком, отдавая приказ псам. Конечно же, впереди не овраг даже, так, русло половодья, но его хватает, чтобы один из псов прыгнул, повалил на землю, сырую от обычно текущего тут, а сейчас подсохшего, ручейка. Завязывается схватка, псов уже двое. Сверху доносится еще один цык, и псы разжимают окровавленные зубы, отступая, скалясь. Не обращая внимания на подвывание жертвы, этот выкидывает окурок, вскидывает ружье — псы рычат на попытавшегося дернуться в сторону человека. *** «А почему 10 лет, а не навсегда?» «Дурак ты, псина, дураком и останешься. Он тебя там за 10 лет забудет — и ты сам у меня останешься». *** Выстрел. *** Олег не выключает свой телевизор. Потому что Сережа его все еще ищет иногда. Чумного Доктора не поймали, Олег успел вернуться и сделать так, что подозрения на Разумовского не пали. Он еще в Сирии по событиям в телеке понял, что это воображаемый друг Сереженькин, и понял — если не приедет сейчас, все, попадётся, дурак. Олег не дал взять Чумного Доктора, Олег запер Птицу в башне, Олег добился Сережи, Олег водил Сережу по врачам, Олег возил Сережу (и Птицу) по светилам психиатрии. Германия, Швейцария, Австрия, даже США. Да попробуй вылечить от Птицы. Тот начал убивать их обоих: и себя, и Сережу – раз тело одно, то не доставайся же ты никому, не давал спать мозгу, не давал отдыхать организму, перехватывал управление, изматывал и разрушал бессонницей. «Собака на сене». «Сам ты собака, хер тебе без масла, псина, я не уйду, сдохнем оба, кра-а-а-а-а-а!!!» Олег отчаялся. Олег отчаялся и потому и повез неспящего, вымотанного до дна, слабого — последняя надежда спасти хоть чудом. «Когда поможет только чудо». Монастырь ебучий, блять. А что делать? — его приходится в коме медикаментозной держать, не спит он совсем, вообще, ни капельки. И вот оно как обернулось. *** Олег остался с Хозяином, Сережа очнулся у реки, искал Олега, вызвал всех на свете — прочесывали, искали — нет, не существовал будто. «Олег, Олег, но ты же есть, ты же существуешь, ты же… был?..» Все выглядит так, словно Сережа сам уехал в эту глушь, и... и что? «Простите, простите, пожалуйста, вы помните, мы у вас в вагоне ехали, впятером? Помните? Вас еще полиция опрашивала? Помните всех?» «Четверых помню, как и сказала!» «Нет-нет, подождите, я же не один был, помните? Меня привел друг, брюнет, с бородой и глазами голубыми…» «Молодой человек! Может, и был, может, и не был! Вы вообще представляете, сколько людей проходит через меня?!» «Спасибо…» Провинциальная Россия, камер нет, а если есть, то пишут 1-2 дня, потом перезаписывают, или направлены не туда. Тупик, кругом тупик. «Но он же не мог меня бросить и уехать?» Сергей вроде бы знает, что Олег был — таки заграница, билеты, проживание, он везде его сопровождал. Олег не мог оставить ничего, что объяснило бы Сереже или дало понять, что произошло, он же не знал, как пойдет. Последнее, что Сережа помнит — это та поездка в глубинку, стоянка две минуты и старая тачка, которая везла их. Они не доехали — машина уворачивается от столкновения, и все. Птицы нет – куда он делся? – но отравляющее в голове: «Он просто устал от тебя, Сережа. Понял, что ты безнадежен — и подписал контракт новый. Как он всегда от тебя сбегал, когда становилось ску-у-у-учноооо рядом с тобой, да, помнишь?» Четверо попутчиков исчезли, Сережа искал всех чуть не с армией — нет ничего и никого. *** А у Олега бесконечная пачка сигарет и такая же зажигалка, бесконечная коробка патронов в багажнике и два волкопса, которые подчиняются — но они же сожрут, если он вздумает сбежать. Хотя Олег не вздумает. Он первым вышел на Хозяина, ему было больше всех надо. Олег даже не подумает бежать, ведь Птица может вернуться. Может же? Или над тем миром Хозяин не властен? — Олег не станет проверять. Да, честно говоря, Олег человек простой — уговор есть уговор. Псиной чует — этот обещания держит свои. «Главное, помни меня, Сереж, жди, ищи взглядом в толпе прохожих. Держи меня, родной, не отпускай, не отпускай». Но 10 лет долгий срок, продержится ли Сережа? Не найдет ли кого-то? Не потому, что не любил Олега, а просто потому что... жизнь? Потому что нормально спит, потому что не сидит, забившись в угол, сжимая голову и повторяя «Замолчи-замолчи-уходи-уходи-уходи!..» Да, любил, да всю жизнь вместе… Вместе… «Вместе»… Для Олега все равно решено одно — если Сережа забудет, он тут останется, но раньше точно не вернется. Как уговор в русских сказках. Мстить он не станет. Не вернет Птицу. — Это поощрение или наказание? — Волков кивает на маленький «охранницкий» телек в бытовке с трансляцией Сережиной жизни. Противная улыбка Хозяина: — А как хошь, можешь не включать. Да чтоб Олег отказался от этой пытки добровольно, ага. Смотрит. Показывают Сережу круглосуточно, буквально как он даже в санузле время проводит, правда будто кино. Спит, ест, моется, писает, работает, презентации ведет, в лифте едет. Ищет его, Олега. Спит. Спокойно-беспокойно-долго-буквально пару часов, просыпаясь с криком. Не просыпаясь даже от будильника Марго. Шепчет во сне его имя. Картинка где-то с уровня взгляда Олега. Ищет постоянно. Огромные суммы обещает по даркнету, лайтнету, знакомым и незнакомым, баннеры во «Вместе»: «Пропал Олег Волков». *** — Слыш, псина! Тебя Хозяин звал, а ты не пришел. Оборзел, что ли? А борзых мы тут стреляем, помнишь, да? — породистая сука Хозяина в леопардовой шубе скалит зубы. Воспитать бы собаку эту, он умеет с шавками такими обращаться, да вот только Хозяев любимчик, не простит. Олег действительно не слышал — засмотрелся, заслушался Сережу. — Виноват, Хозяин, — на колени становится, голову склоняет по-псиному. — Виноват, борзотня, ой, виноват ты передо мною… Как же тебе искупить? Что скажешь, принцесса моя бесприданная? Сучка скалит белые клыки, смеется. Подходит к Хозяину, на ухо что-то говорит. Тот довольно усмехается. С породистой сукой отношения сразу не задались. Олег старался молчать, но сука его целенаправленно доводил, и пару раз сука получал — под дых. — Руки ему свяжите. Сучка с девчонкой (ну-ну, строит из себя блаженную, сестру, вроде как умершую, в старой церкви держит, отмаливает, а глаза холодные-холодные) вяжут ему предплечье к предплечью так, что плечи ломит. Олег терпит. Ничего, если будет надо, он обоим отомстит. Или нет. Олегу на самом деле как-то отстраненно насрать на все, кроме картинки в телеке. Его тащат на псарню, кидают в загон к волкособам — его же. Уходят, оставляют их троих — псов — наедине с Хозяином. Олег прикрывает глаза, волнуясь только об одном: означает ли его казнь до конца срока разрыв договора насчет Сережи? Или Сережа вне зоны поражения? Пока думал, вернулась сука с ментом, таща что-то тяжелое. Олег голову приподнял — ну и что это? Вытряхнули в загон связанную девку — недавно приехала, дурочка, молоденькая, о любви приехала молить, глупая: он, дескать, не любит, а я люблю-не-могу-поедом меня любовь эта ест… поедом ест… Значит, Олегу предлагается выбрать, кого псы сожрут? Ее, его, обоих? Она забилась, увидев зарычавших псов — защищают Олега и территорию. — Ну вот, вот, поедом тебя ест, говоришь, Танечка? Ну полно, полно. Я тебе сейчас покажу, что такое «поедом», да? Смутно понимая уже, девчонка начинает биться и мычать сквозь кляп. Олег смог сесть, привалившись к стене. — Ну что, а? — Жрите, псы мои верные, жрите! Кто в Топях может устоять, когда велит Хозяин? Руки связаны, неудобно, но надо-надо-приказ-Хозяин. Хозяин. Зубы вгрызаются в шею девчонки. Кровь. Вку-сно. Волки уступают ему шею. Вожак же. Убить б побыстрее. Он стоит на коленях и жрет уже милосердно потерявшую сознание девчонку. — Молодцы, умнички мои, собаньки мои, — Хозяин тянет руки, и они втроем ползут, и их треплют по головам, размазывая кровь, а они сыто и благодарно скулят. — Ну, ну? — Хозяин треплет Олега по голове, — что, плохо, что ли? Оставайся? Ты же сам предложил служить за своего малахольного? Сыто и пьяно кровью и довольством Хозяина. «Оле-е-е-ег!!!» — взрывается в голове севшим голосом Сережи — так он кричит, увидев кошмар. Олег трясет башкой, еще раз погладившись о руку щекой, облизывается и чуть улыбается: «Спасибо, конечно, но уговор есть уговор». Сережа просыпается. *** На следующий день Олег впервые убеждает себя не выключать телек. Влечет на псарню, влечет в лес. На охоту. Или к Хозяину. Хотя не звал. С сукой этой своей… Странный укол ревности неразрешенной. Он рычит. И съедает принесенного приготовить на ужин цыпленка сырым. Вот оно, значит, как? Не только Сережа должен не забыть, но и сам Олег. Это же «страшная русская сказка», там все зависит от двоих. Олега уничтожило окончательно и одновременно выдернуло из состояния зверя услышанное по телеку устало, измученно и отчаянно сказанное гэбэшнику Сережей: «Если вы его вернете, я продам «Вместе» кому скажете и уеду из страны. С ним». Сидит, смотрит с вызовом больным, терять будто нечего, бросает эти слова, ядовитые и тошные, в лицо шишке-генералу-адмиралу-да-насрать-кому. Думает, родной, что спецслужбы забрали его. Пять лет прошло, Сереж, ну неужели ты считаешь… Да плевать. Главное, что эта готовность отдать самое дорогое — из того что осталось — вызывает неудержимую рвоту сырой курятиной и полупереваренным красным кровавым. Впервые за пять лет в Посмертии Олег плачет. Еще пять лет. Отчего-то Олег уже уверен, что Хозяин сдержит слово. Предлагать будет много, сманивать, но именно удерживать не станет. Ему тут служат все добровольно. Все, все тут по собственному — вот только если Сережа его забудет, то некуда будет возвращаться, нить Ариадны пропадёт, он не найдет выхода из Топей, будет вечно возвращаться туда же. Может, даже сможет жить относительно свободно, не служа Хозяину напрямую. Но уехать оттуда никак. И не спасти никого. «Будешь-будешь служить, псина. Ты, не служа, не умеешь». И Олег знает, что Хозяин прав. Ну а что? — у Сережи будет все хорошо. Ну и ладно, ну и славно. Да, может, помыкается сколько-то, но потом все равно гелик, ружье. А то и пасть, четыре лапы и мех. Эти-то откуда тут? Так проще. Станет таким. Сережа нарисовал Олега с двумя волкособами. Олег боялся посмотреть на себя — но на рисунке он был человеком. «Значит, пока держусь». *** Олег смотрит, как какая-то баба окручивает Сережу. Его Сережу. «Волков, ты сам не живешь и ему не даешь. 10 лет, ты не понимаешь, что ли? Ему было 28, а будет — 38. Почти что сорокет. Ты правда хочешь, чтобы все его самое лучшее время прошло в тоске по тебе и в одиночестве?» Да. «Сука ты, Волков. Псина гнилая». В ту ночь ему снится, что его едят опарыши. С головы. *** Олег думал начать зачеркивать палочки на стене, потом прикинул, что всю стену за 10 лет исчеркает и решил, что как в армии — когда 100 дней до приказа будет. Или год. Потом решил, наверное, вообще не. Будет ли смысл? Будет? Не забыть. Не забыться, в очередной раз жря мертвую девочку или подставляясь под руку Хозяина. Олег его так и зовет в голове — Хозяин, с большой буквы. Поэтому он смотрит телек. Единственный канал, единственный герой, единственный сюжет. Все свободное время сидит и пялится. За едой, перед сном и только открыв глаза. Сережа придумал мессенджер. Разрабатывал, крутил что-то. Новые люди, новая команда. Отличные ребята, как-то они все сошлись. «Ну конечно, Птица помер и не мучает его, а еще… еще рядом же нет мрачного и ревнивого тебя. Конечно он сдружился с нормальными ребятами, он же и сам теперь нормальный». Сережа стал ходить обедать с командой. Вот он впервые соглашается, смущенно улыбаясь, пойти с ними в бар, «на веранде посидим, винишка попьем, лето какое, Разум, а ты белый, как бумага». «Ты вообще нужен ему будешь? Ты тут за 10 лет свихнешься совсем, что ты ему предъявишь? Я отдал за тебя 10 лет жизни, а теперь люби меня такого?» Может, и правда остаться тут? Не заявляться из ниоткуда, не рушить только что оперившуюся нормальную жизнь человеку? Девчонка из их команды, молодая, современная, красивая, веселая и «очень-очень талантливая, такие мозги!» (цэ Сережа) вон как смотрит на него, сидит близко, поверх бокала улыбается, смеется, и Сережа с ней тоже смеется, в кои-то веки, не работает, не ищет его, не грустит в одиночестве. — А что, псин, может и того… оставь ты жизнь его в покое, а? Ты там зачем вообще? — слова Хозяина всегда такие… манящие. Эта фраза болтается по голове орехом по картонной коробке, потому что правда. Цепляешься за глупую не надежду даже, так, убеждение, что ты почему-то знаешь, что этому Сереже ты все еще нужен. А он не искал тебя уже две недели. Он, Сережа, наконец-то в своем круге общения. Среди талантливых молодых, современных, гуманистов, вот таких вот — креатив на креативе и проект за вечер сочинили. А ты… борода и камуфля, встречай меня с войны. Так ты возвращался. Не был рядом, не давал опоры и поддержки, только мучил и отделял от всех. А он не искал тебя уже две недели. — Ты, мошь, это, телек-то выключишь, а? Не обидно, что вона как без тебя веселятся? Они потащили Сережу танцевать. И сейчас что изменится? Он к тебе кинется, будет радоваться поначалу, а потом поймет, что ты вообще ни к чему, ты из другого мира, вернулся с того света (даже не будет знать, насколько это буквально), ты чужой уже. Олег никогда не просит Хозяина выйти, не запирается. Да тот и заходит редко. За шесть лет раз четвертый, наверное. Олег не отвечает на вопросы и подначки, если можно (а псина чует, можно или нет). Конец десятилетнего срока все призрачнее, эфемернее, все больше превращается в точку, а не в цель. — Хозяин, а вопрос можно? — Валяй. — Пока он верит, что я жив, я смогу покинуть Топи? — Ага, сечешь. Вот когда он тебя похоронит в голове своей, тогда и отпустит. А пока ты туточки. Сережа не возвращался к поискам месяц. И пока не возвращается. Олег смотрит в зеркало — а он тут вообще стареет, или нет? Стареет, стареет. Седина тронула темные волосы. Он, не отрываясь смотрит на экран. Питерский летний вечер, компания — еще — молодых людей, деньги, слава, вон, ресторан только их, музычка, деликатесы, вино — не шампанское, да, Сереж? Вино? — празднуют запуск мессенджера «Телепорт», заслуженно, успешно, 92% положительных отзывов… Хорошо тебе, Сереж? Хорошо? Олег уверен, что Сережа будет с ней целоваться. А он сам будет на это смотреть, куколд недоделанный. — Что же ты всегда один, всегда в работе, всегда грустишь, а? — они держатся за руки и легко танцуют. — Работы много, — Сережа тоже легко улыбается и пожимает плечами. Олег курит прямо в бытовке. У них-то такого не было, они вечно прятались, потому что два парня, потому что Сережа был зажатый, всего стеснялся, а тут вон – танцует. Неуверенно, аккуратно, но все равно красиво. Она тоже легко, естественно, ненавязчиво тянется вперед и целует его— едва губами в губы, ничего такого, Сережа не отстраняется, его рука дёргается подняться и лечь на ее талию… «А трахать тебя тоже она будет?» Сережу эта мысль обжигает болезненной пощечиной. Он запинается, «И-и-извини» — заикание давно не проявлялось так сильно — и сбегает в туалет. «Точно девочка». Сережа дергается и яростно умывается раза за разом ледяной водой. Один Бо… Хозяин знает, как Олег сейчас себя ненавидит. И смеётся, смеётся Хозяин. — Ты же исчез, ты ушел, ты умер, тебя нет, нет, нет!!! Олег холодеет, слушая эти слова из кривящихся губ Сергея. «Все? Это конец?» Но тут он понимает, что Сережа это не про него, Олега. Потому что тот бьет кулаком в зеркало. Олег прилип взглядом — и, не заметив этого, еще и лбом — в экран. Олег дёргается навстречу — порезался же, надо помочь, перевязать, раны промыть, зализать, залакать… и бьет по лицу уже себя, совсем озверел. Залакать, бля. — Ничего, ничего, не бзди, там есть кому его… обиходить, — смеётся Хозяин. И действительно, услышав шум, вскрыли дверь, и девчонка первая кидается, и спрашивает что-то, и извиняется, и гладит по голове рыдающего и трясущегося Сережу. Олег хотел бы перегрызть ей горло. Сережа испуганно озирается, натыкается взглядом на себя, случайно отразившемся в чем-то зеркальном, тихо вскрикивает. Его отправляют домой на такси. Девчонка едет с ним. — Я отвезу его и прослежу, что все в порядке, отпишусь в чат, — а она хорошая… Олег представляет, какая на вкус ее кожа и плоть. В бытовке всегда находится еще одна бутылка водки – под стать бесконечным сигаретам и патронам. Трезвый Олег не сможет на это смотреть (почему-то он уверен, что это случится), а вряд ли Хозяин подарит ему новый телек. Но девушка действительно хорошая, порядочная и умная: она укладывает Сергея на диван, укрывает пледом, еще раз серьезно извиняется и уходит, добавив, что, если что нужно, «я на три этажа ниже». Олег останавливается на второй рюмке. Сколько еще? Сейчас шестой год перевалил за половину. Сережа, пожалуйста, прости эгоистичного мудака, но помни, не хорони меня. «Я не хочу превращаться в животное» «Помоги мне» «Держи меня» В эту ночь Олегу снится, что он на поводке, а поводок держит тонкая Сережина рука, уходящая в рукав желтого плаща Хозяина. Олег просит у Арины календарь, старый, за 99й год, и карандаш, рисует наверху пять звездочек и контур шестой и вспоминает, какое сегодня число. Наутро Олег неожиданно страдает от похмелья, а Сережа — от боли в руке, даже идет к доктору. Олег пьет рассол из трехлитровой банки и смотрит, как Сережа бледнеет, когда ему разматывают повязку на руке. Врач укладывает Сергея, чтоб не упал, производит манипуляции, бинтует. И велит прийти завтра на перевязку, а еще — отдохнуть. «Вам нужно съездить в отпуск, сменить обстановку». Нет, нет, Сереж, пожалуйста, не оставляй меня... Почему-то Олег глупо паникует, что где-нибудь в Италии телек не покажет Сережу — хотя с чего бы. Наверное, просто боится, что Сережа там забудет не только стресс, но и его самого. Но Сергей едет. Один. Ходит по музеям и соборам, гуляет по улицам, осторожно водит маленькую машинку. Даже заходит в море раз, но оно холодное, ему не нравится. Олег с неохотой отрывается от экскурсии и идет на зов Хозяина. Пока едет, думает о том, сколько Сергей уже не искал его, не проверял ничего... Ну да, шестой год идет, Олег. На что надеяться? Погоня неожиданно увлекает. А он был бы неплохим псом. Волкособ, тот, что помельче, скулит. Олег смотрит на него с презрением... и внезапно скалится и рычит, показывая зубы. Пес ложится на пузо. Второй волкособ смотрит, кто победит, но на всякий случай опускает голову, поглядывая на Олега. Он будет красивой псиной, черной, с проседью и пушным грудаком. В ту ночь Сережа не может уснуть после посещений музеев и рисует то Птицу, то черного пса — с проседью и пушным грудаком — на поводке. Одно дело рисовать, и совсем другое — помнить самого Олега. А то вернется он вот таким... зверем. Смешно. Олег представляет последнюю шутку Хозяина: отпустит его через десять лет — уговор есть уговор— но псом. Сереже снится сон, когда он все-таки засыпает, что он спустя несколько лет гуляет, как всегда, один по набережной, белой питерской ночью, а к нему подбегает пес: черный, красивый — с проседью и пушным грудаком — и синими красивущими глазами. Трется об ноги, скулит, лижет руки, Сережа буквально падает на асфальт, обнимает его, гладит, а тот плачет на своем собачьем, подвывает... Сережа проснулся в слезах и с чешущимся ощущением густой шерсти в ладонях. Олег утром смотрит на свои руки, и ему кажется, что они изменили форму немного, как будто лапы. Он остервенело отжимается, и телу будто неудобно поначалу. Зато ближе к сотне руки уже снова кажутся человеческими. Только врожденная стойкость Олега не дает поехать. Ну и телек еще. *** Олег смотрит, как Сережа через недельку после возвращения, в качестве извинения позвал «поужинать» Линду. — Ли... Спасибо, что зашла. Я подумал... может, ты согласишься поужинать? Ну, сегодня? «Серё-ё-ёж. Ну кто ж так жалко девушку-то на свидание зовет, а?» И рюмка водки. У них — столик в ресторане, у него — ужин из картошки вареной, огурцов и водки. — Ты извини, пожалуйста, за тот вечер, — Сережа смущается, но говорит это, пока они ждут блюда, потягивая коктейли. — Да брось, это я плохо себя вела, просто, ну, мы такие молодцы, так здорово все сделали, имели право отдохнуть и расслабиться, вот я и чуть перебрала. — Ли, не извиняйся, все хорошо... — Просто я не подумала, что тебя это может выбить из колеи? Обидеть? — О да-а-а, очень страшный харассмент! Смеются. Им хорошо вместе, Олег, ты что, не видишь? Они подходят друг другу, а ты... — Просто... Я не подумала, что ты, ну, не один. Сережа замирает. «Ну, что ты ответишь?» Почему-то Олег чует, что вот он, решающий момент, пик, кульминация. От того, как ответит Сережа, будет зависеть все — Сережина нормальная жизнь, Олегово будущее. — Я... Да, Ли, прости, я... н-н-несвободен, — Сережа едва может вымучить это слово. — Ну вот, а говоришь, за что извиняться, — она улыбается, треплет его по руке, потом так... финализированно убирает ладонь. — Кстати, а что ты говорил про протоколы EMIA...? «Проехали». Олег хлопает еще рюмку и засыпает под их разговоры о чем-то своем айтишном. Ему снится, что на набережной в белую ночь он бежит к Сереже. Кстати, вот ха-ха не ха-ха, а Олег там... тут спивается. Он уже к середине срока пьет каждый день. — Опять бухаешь, песик? Ты как возвращаться-то собрался? Этому твоему, — Хозяин дергает подбородком в сторону экрана, — зачем состарившийся и спившийся этот, как его... деградант-то, а? — смеется, довольный своей шуткой. Вместо ответа Олег снова пьет. К концу шестого года уже почти похер, кого охотить для Хозяина. И еще Олег приучился стрелять в грудь, чтобы голова целее. Станет совсем похер — этот участник сказки выбыл. Непонятно, как он будет смотреть Сереже в глаза. Трофеи он перестал считать еще два года назад. Возвращение будет — если будет — очень тяжелым. Олегу и не хочется, что ли, уже? Привык он тут. При мысли о том, что Сережа, сначала обнимавший его, будет потом жадно спрашивать — и придется рассказывать. Почему-то Олег уверен, что он будет рассказывать, как только услышит требовательную, приказную интонацию в голосе Сергея. А он услышит. И выложит — каково быть в Топях: слушаться Хозяина, собачиться с сукой-Денисом, бухать с ментом. Сережа перестанет улыбаться, а потом его стошнит. Олега вот от себя тошнит. — Да вот же твоя жизнь, вот, пес! За столом картошку жрать и самогоном запивать, а не с этими, тьху, хипстерами! Ну посмотри, — обнимает за плечи, — ну что это такое, уткнулись в свои экраны и тыкают, даже развлекаться не умеют! А тут, а! Мужик! А ну, хлопцы, выпьем-ка за моего псаря! Все пьют. Все пьют, и Олег пьет сивуху эту галлюциногенную. — Бабу тебе найдем нормальную, свадьбу справим, ну? — Не нужна ему баба, — сука ухмыляется, перебивая Хозяина. Тот смеется сначала, а потом резко обрывается и макает его лицом в тарелку, разбивая нос. — А ну молчать, когда Хозяин говорит! На тебе женим, будешь пиздеть. Противнее всего смеется ведьма, которая телами с дочкой менялась, а вот Олег не смеется, только хмуро смотрит на кровь из носа у суки, капающую на пятнистую шубу. У Сережи так же ярко кровь носом идет... — Ну, что? Возьмешь себе, а? — Хозяин откровенно развлекается, подначивает. — Кого? Кошку эту драную? — Олег сплевывает на пол. Сука идет красными пятнами, у суки недоеб. Олег смотрит, ему кажется, что сука похож на Сережу — а, нет, они вместе же учились. Реальность идет мутью, и в пятнистой шубе сидит Сережа, но иллюзия херовая — Сережа не такой, у него не такое кислое ебало. А все смеются, гогочут просто. Хозяин доволен ответом Олега, всем понравилось про «кошку драную». Олег не уходит из-за стола. Раньше бы ушел, а теперь нет, сидит, ему тут... нравится? Или ему здесь место? «Место» — это команда, она отдается внутри правильно. Раньше место было рядом с Сережей. Олег тащится к телеку. Нехотя его включает. Нехотя. Ну дожили. «А может надо было согласиться? Так давно, черт, ничего — и никого — не было...» Олег телек никогда не выключает, но каждый раз, приходя, обнаруживает неработающим. Это проверка, не оторвался ли от своего якоря. На экране Сережа кусает губы, глядя в монитор. Олега накрывает возбуждением — сейчас бы схватить, прижать, поставить на четвереньки, по-собачьи. Псина. Сережа так не любит, он вообще нежный... «Опомнись, животное». Олег выходит на улицу, сует голову в бочку с дождевой водой, отряхивает голову. По воде идут маслянистые разводы. «А вот если бы ты сейчас оказался там такой: по-звериному возбуждённый, пьяный самогонной сивухой, заросший, воняющий псиной — думаешь, он бы тебя захотел? Нет. И что бы ты сделал? Взял бы его? Взял бы его силой, а, пес?» Олег снова сует голову в воду, опьянение не проходит целиком, но наваливается похмелье с кошачьей ссаниной во рту. Олег обещает себе больше не пить. Хотя бы в одиночестве. На экране телека Сережа трет шею, трясет головой как-то жалобно, потом резко встает и отправляется в душ: сначала холодный, наивный малыш, ненавидит же холодную воду, а потом горячий, горячий, как он сам, когда начинает себя гладить — не-е-е-ежный — трогать везде, и потом ласкать и дрочить, и пропихивать в себя пальцы… Олег жестоко дрочит и рычит. Олег не слышит, зовет ли его Сережа, когда кончает, или во сне, он сам вырубается и просыпается только от звонка — с номера Хозяина, но с голосом суки из динамика, требующим приехать: кто-то из новеньких умудрился потеряться в лесу. Едет, встречается на месте с сукой. Тот невероятно нагл и хорош. — Что, выебали наконец? — светская беседа на перекуре. — В отличие от тебя, псина вонючая, — улыбается нагло. Олег криво скалится. Суку, наверное, хорошо ебать, вон какой рот, да и тощая (Олег как-то видел его купающимся) жопа хороша. Если мальчиков любить. — Че, не ищет тебя больше? — бычок щелчком отправляется в яму, где на колу торчит труп новичка-неудачника. Олег пожимает плечами — он не знает, даже телек не включил сегодня, сразу сюда помчался. — Последние сколько? Полгода уже? Больше, но Олег не хочет говорить, вместо этого спихивает суку с капота — не хватало придавить хозяйское — и заводит машину. Нужно включить телек, ему кажется очень важным сделать это прямо сейчас. В телеке Сережа собирает дорожную сумку. Олег замирает: он не понимает, куда Сережа собрался. Сережа странный. На дворе конец апреля, тепло уже необычно для средней полосы, а он одевается многослойно и удобно так, собирает тоже вещи вполне себе такие... походные. Олег нервничает. Это не видео, скипнуть нельзя. За этой охотой он пропустил, куда Сергей покупал билеты. Не спросишь же, остается только следить. Олег проверяет, что звук на телефоне включен, и он не пропустит очередной вызов. Сережа тоже проверяет все и паспорт, берет два пауэрбанка и телефон с зарядки, оглядывает кабинет. У Олега противно засосало под ложечкой какое-то дикое предчувствие пиздеца. Сережа садится в такси и едет на Ладожский вокзал. Чувство пиздеца нарастает. Олег ОЧЕНЬ надеется, что Сережа поедет в финку, или в Мурманск, куда угодно и НЕ в Архангельск. В Архангельскую область. Сережа сверяется с табло и находит поезд 010Я Санкт-Петербург → Архангельск. 9 вагон, предъявить паспорт. Олега подводят колени. Сережа, не надо, Сереж, рано, еще три года и еще чуть-чуть, Сережа, вернись. Тот спит почти 14 часов, потом обедает, умывается и собирается на выход. «Сережа, Сережа, умоляю тебя, не надо, не выходи, едь в Архангельск, тебе сюда не нужно». Но Сережа, конечно же, выходит на безымянном полустанке. Олег почти слышит глумливый смех суки. Поезд останавливается на забытом богом, дьяволом и всеми остальными полустанке. Сережа подходит к киоску, никогда и не работавшему, глядит на объявления о пропаже, находит полувыгоревшее и стершееся уже «Пропал Олег Волков», проводит пальцами по ч/б лицу, будто решаясь. Олега разрывает от желания ехать навстречу, но он помнит, что нельзя будет встретиться. Можно будет стоять рядом, и он не увидит. Или увидит??? «Черт, Сережа, ПОЖАЛУЙСТА!» Сергей переходит через мост. У него пока свои припасы: вода, еда. Пока есть шанс! Сергей останавливается на середине моста. — Эй! Эй вы! Я здесь! Я пришел! Я вернулся! Выходите! Ведь вам я нужен? Олег опрометью бросается к машине. До моста — минут 10 езды, он едва не улетает в болото по дороге. Звонит телефон. Это Хозяин. — Не, ну ты посмотри, как твой малахольный надрывается, а! Видел? Видел, а? — Видел, Хозяин. Хозяину всегда надо отвечать. Из трубки доносится Сережин голос издалека: «Заберите меня! Вот я, сам пришел! Долго не доходило, но теперь дошло! Заберите меня вместо него, верните его!» — Ну што с вами делать-то будешь, а? Вот что делать? — Хозяин... Прошу... Умоляю... Не забирайте его! Уговор же, Хозяин! — Так как же так? Он вон сам хочет! — Он не понимает! Хозяин, пожалуйста! Машина вылетает на берег. Вот Сережа (родной, хороший, любимый, ну уходи же!) на мосту, Хозяин опирается на бок древней ауди, сука рядом прыгает. Сережа их не видит, и Олега тоже не видит. — Пожалуйста, Хозяин! Хозяин! Олег падает на колени, потом на четвереньки, воет и скулит. — Не забирай его, уговор же, уговор, Хозяин! Сука смеется, покатывается просто, орет Сереже всякую хрень. Олег знает, что Сережа их не увидит, если воды не попьет, но у него своя. Но своей сколько? Полторашка? Если сейчас не уйдет, придется пить местную. — Олег, пожалуйста, пожалуйста, если ты меня слышишь… вернись, пожалуйста… — Сережа лег на землю и в безумии тихо повторяет. Олег подходит, ложится на травку молодую рядом. Гладит по щекам, по волосам, стирает слезы — чужие, не свои, свои — пусть, ну их… — Ну зачем ты приехал, зачем, родной, — плевать на наблюдателей, плевать, потому что Сергей рядом, живой, теплый, вот он, приехал, ищет, верит, не сдается, поддерживает, помогает оставаться человеком и помнить. Сережа закрывает глаза, будто чувствует касания — или ему так легче их чувствовать? Олегу так хорошо тут лежать, рядом с Сережей, он так соскучился. Раздаётся звук камеры: это сука фоткает. Но так хорошо, что он просто показывает фак и снова утыкается лбом в Сережин бок. «Надо потом телефон отнять и посмотреть». Сколько они так лежат? Волков проебывает момент, когда Сережа засыпает, а это пиздец, потому что в конце апреля в Архангельской области ночью холодно. — Сережа, Сережа, просыпайся, пожалуйста!! Но Сережа спит крепко-крепко. Интересно, а если он тут замерзнет? Хотя нет, нихера блять не интересно, Сереж, вставай!!! Хозяин и сука глядят, смеются. — А вот представь, как смешно — помрет он у тебя тут!!! И ржут. Удивительная штука — Сережа не чувствует, как Олег его трясет. Сука прям заливается и снимает видосики. Олег думает, что надо утопить его ебучий айфон. От отчаяния Олег орет во весь голос и бьет его по щеке «СЕРЕЖА!!!» Сергей останавливается на середине моста. — Эй! Эй вы! Я здесь! Я пришел! Я вернулся! Выходите! Ведь вам я нужен? Сережа оборачивается навстречу вылетевшему из леса гелику. Машина тормозит прямо у края моста, к которому подбегает Сергей. Рюкзак падает на берег, глаза неверяще распахнуты, он открывает рот, чтобы что-то сказать — а никак. Из открытых окон выпрыгивают волкособы. — Сидеть! — как в мутном тухлом киселе все, но из машины выходит Олег почему-то с ружьем. — Олег? — одно слово, но сколько боли в нем. Видок у Олега тот еще. — Сидеть! — волкособы рвутся. — Уходи, — сквозь зубы, зло. — Олег... пожалуйста... — по лицу текут слезы. — Уходи. Сейчас. Пожалуйста. Я не могу... Уходи. Не возвращайся. Вали давай!!! — Олег... Что они с тобой сделали?? — Они?! Кто они, Сереж? Никого нет, ку-ку! Я сам от тебя свалил, ты меня заебал просто, понял? Я тебе нянька, кукуху твою пасти столько лет? — Олег... Со мной давно все в порядке... — Вот видишь, как хорошо! Я свалил, и кукуха ебанутая тоже свалила, да? Совпадение? Ну-ну! Вали! Ну? Вали нахер откуда пришел! — Олег, я вытащу тебя отсюда, я обещаю! — Знаешь, что сделай для меня, на прощаньице? — Забудь нахер. Годика эдак на три, — Олег давится, словно ему перехватывает горло невидимая рука. И будто в замедленном монтаже поднимает ружье. — Серый, вали сейчас же быстро блять!!! — руки передергивают затвор. Выстрел. Сережа стоит на месте, только дергается, когда заряд приходится перед ним в землю. Стоит, смотрит, по лицу текут слезы. — Иди нахуй! — Олег орет, летят капельки слюны, а ружье снова вскидывается. Сережа нерешительно покачивается, будто его сильным ветром толкает. Олег стреляет еще раз, а потом как-то оказывается рядом и наотмашь бьет по щеке, крича его имя. Сережа просыпается. Сергей дергается и вскидывается, хватаясь за щеку. Сука подносит телефон ближе. Хорошо бы и самого суку утопить, но Хозяин рассердится. Сережа чихает, замерз-таки. Но хотя бы проснулся, может, уйдет наконец. Встает, возится, зябко ежится. Достает из рюкзака бутылочку шампанского (маленькую, на стаканчик), любимые конфетки, фотографию Олега. Откупоривает бутылку, чокается об фото: — С Днем Рождения, Волчик. Олег забыл. «Какое число?.. блин. Точно» Господи, Сереж, ты... Ты просто ненормальный, хороший мой. Ну как так... Сережа плетется обратно на станцию. Садится на электричку, едет до города ближайшего, там — на поезд до Питера. Это Олег уже в телеке смотрит. Уф. Пронесло. Уехал. Ни сил, ни желаний не осталось, просто сидит перед телеком, касаясь экрана иногда. «Спасибо, спасибо, родной. Что приехал, что побыл рядом. Теперь я выдержу. Ты только не забывай меня. Не прощаться же ты приезжал?» Олег закрывает глаза и трет их так, что, кажется, выдавит. Зато не текут слезы. Если прощаться... То спасибо, что хоть приехал. «Хорошо, не с водкой и хлебушком». Хотя тогда было бы понятнее, а так... Олег дома тщательно сверяет календарь с реальностью. Сергея выводит из равновесия это путешествие. Он ведь правда ехал прощаться... А видел во сне, там, на окраине Топей, как на берег вылетает гелик, и оттуда выпрыгивают волкособы и бросаются на него, но их останавливает окрик Олега. И он хочет кинуться к нему, но Олег велит ему уезжать, кричит валить с брызгами слюны и предупредительными выстрелами, а в глазах его такое отчаяние, что засыпать в поезде страшно. И после, как проснулся там на полянке, это ощущение тепла родного, будто только что по щеке гладили. А Олег напивается перед экранчиком и думает, какая же он тварь, сколько жизни он отнял у Сережи. Не отпускает же, собака. И что теперь делать? Олега уже семь лет как ищут, и толку? И что дальше? Сережу ведь не отпускает ощущение, что что-то тут не так. «Я точно знаю, что он жив». «Семь лет, Сереж». «Он. Жив». С ним уже даже не обсуждают эту тему. Считают Сережиной навязчивой идеей, ну это ничего, не худшая навязчивая идея в мире. Он продолжает ходить по инстанциям, постить «Разыскивается»… продолжал. По возвращении из Топей он проверяет — в этом году еще ни разу не апал, не писал. Думает… и не апает. «Может, все-таки он просто не хочет вернуться? Чтоб его находили? Тогда… тогда я просто буду ждать и верить, что он жив». Олег не знает, как толковать то, что Сережа просмотрел объявления и ничего не сделал. Как-то… хз. Вроде вот только приезжал. Проститься? Отпустить эту эпоху жизни? Или Хозяин неким магическим образом знает, что Сережа на самом деле думает и чувствует? На следующей планерке-совещании теперь ближайший его друг(?) спрашивает: — Сереж, а ты не хочешь переехать? Не все равно, откуда рулить сетку и мессенджер? Олег чует в глазах Разумовского колебание. И хотя Олег его все равно найдет, это колебание... Сережа всегда любил Питер, свою башню, а теперь что? Теперь у него взгляд такой в себя, и Олег мог бы поклясться, что тот представляет себя в Италии, свой дом, тепло, морской бриз… Сергей встряхивает волосами: — Да нет, я Питер люблю, — улыбается. «Уф». Олег вдруг осознает, что осталось совсем немного — но если б еще Сережа об этом знал. «3 года, Волков. Хуяссе немного!» «Меньше ведь, чем семь?» Олег вдруг подумал, что десятку дают за убийство. За убийство Птицы, получается? «А он откуда знает, что ждать надо 10?» Да в том-то и дело, что не знает, в том и дело. Олег горько смеется от этого осознания «дошло наконец» и чокается граненым стаканам, из которого пьет, с бутылкой. Обещал же... не бухать больше. Не вышло. Не, он не сдерживал обещания. Он сразу начал пить. Там, в Топях, невозможно не пить: воду, водку местные. Хотел больше не нажираться — но, видимо, она тут часть кругооборота жидкости в природе. Максимум. Как Козлов сказал: нет, тут без этого невозможно. Олег переписывает календарь на обратную сторону мятого этого. Трижды. Сережа, наверное, сделал бы красиво, квадратики — Олег просто переписал печатными буквами месяцы и чиселки под ними. Визит Сережи «очеловечил» Олега. Он тщательнее готовит себе еду, немного расхламляет конуру свою. Тщательно вымывается, стирает вещи, постель, стрижет бороду, волосы. А то уже совсем оскотинился, спал как на подстилке, а тут вон снова себе организовывает какую-то простыню, одеяло там, все просушивает, протрясывает. *** В одно включение Сергей сидит над листом бумаги, на котором были схематично нарисованы: - Птица зачеркнутая — одна штука; - Волк зачеркнутый пунктиром — одна штука; - между ними — куча вопросительных знаков: «???????» Олега прошивает слезливой нежностью. Аж экран трогает и шепчет: «Я вернусь, только жди». А тем временем Сережа опять возвращается к вопросу о связи исчезнувшей Птицы и одновременным — совпадение? — исчезновением Олега. В какой-то момент всплывает вопрос: «А если вернется Олег, Птица тоже?..» «Вдруг Птица был из-за Олега?.. Нет, бред, бред! Птица был со мной всегда, еще когда Олега мы даже не знали». «Но ведь Олег точно был?» «Или мне подыгрывают все?» Олег же есть на фото. Есть же? Ну как все могут подыгрывать? Пресса, спецслужбы? А люди, с которыми он контактировал… он, конечно, нелюдимый всегда был, да и работа эта его проклятая… И служба? Записи в детдоме? Воспитатель?» «Но я же даже напрямую спрашивал людей, в том числе бесчисленных психотерапевтов, был ли я не один? Или они все врали мне? Ради моего здоровья? Ну ок. А остальные? А может у меня во всех аккаунтах написано, мол, привет, у меня есть воображаемый друг Олег, не разубеждайте меня в этом, пожалуйста, это не опасно ни для кого?» На этой мысли вырывается истерический смешок. «Может… может, я пролечился у этих Европейских светил психиатрии — и все мои воображаемые друзья — Птица и Олег — исчезли?» «Вот почему одновременно. Вот почему так.» «Но, тогда как же и зачем они мне врали, что я был не один?» «Я что, настолько невыносимый, что у меня не было добровольных друзей? «И это могло бы меня дестабилизировать? О господи, да не может быть…» Кого спросить? И насколько идиотский вопрос получится? И где гарантия, что он не услышит тот ответ, который хочет услышать? Потому что он вообще-то тут начальник, владелец, царь, бог, гребанный миллиардер. И все друг друга предупреждают: «Разумовский лапочка, единственное, что тебе никогда ни в каких обстоятельствах нельзя делать, так это сомневаться в реальности его воображаемого друга Олега Волкова». И ведь это вполне реальная картинка. «Не. Может. Быть.» Олег? Ты был? Пожалуйста, скажи, что был. Хотя, может, у меня все еще отъехавшая крыша, и все бред — сны, особенно те, на берегу реки? Или нет же, наоборот: крыша в порядке. Ведь там, в Топях — никого не было. А если мозг настолько гениален, что создает себе все это? Сережа меряет шагами комнату. Что реально? Это невыносимо, если ты сам умеешь создавать миры. Он гений, а значит, может вообразить что угодно; где провести бритвой Оккама? «Кого — чего — я тогда жду?» «Почему мне так важно ждать и верить в него?» «Если я здоров». Сережа снова смотрит в зеркало: здоров? Отсутствие Птицы означает здоровье? Именно отсутствие и означает. А Олега? А наличие Олега?.. Значит, нельзя ждать? Сережа вспомнил Ли — хорошая девушка же. Девушка… «А трахать тебя тоже она будет?» Чья это мысль? «Но если Олега никогда не было, то…» Сережа падает спиной на диван. Не от чего оттолкнуться в размышлениях, нет аксиом. Неизвестно, что точно реально. *** За полгода до. За сто дней до. За три месяца Волков уже не верит, что это закончится. Почему-то чем ближе к концу, тем меньше он верит, что найдет силы в себе — уйти. Олег возвращается после очередного гона — Хозяин использует своего псаря максимально сейчас, наверное, чуя, что он еще надеется, еще сердце живое бьется. Привычно-буднично: включить телек, бутылка водки, рюмка, холодная вареная картошка вчерашняя (мяса не надо, мясо ему дает Хозяин после успешной охоты — теплое, сырое, с рук, кровавое). Чокается с бутылкой, опрокидывает стопку, смывая с глотки кровавый привкус в желудок, заедает картошкой. Что там у тебя сегодня, Сереж, как твой день проходит? Экран промаргивается и выдает Сережу — улыбающегося, нет, смеющегося. Пресс-конференция. Журналюги, команда эта твоя ебучая... Волков давит раздражение. «Во что ты превратился, гнусный алкаш, чудовище. Лучше не возвращаться, может?» Сережа, как назло, на контрасте свежий отглаженный, в белой рубашке, с чистыми волосами. Ведет себя хорошо, немного смущается — не любит внимание и публичность такую, щурится чуть от вспышек — но милый, улыбается даже, застенчиво, но все-таки. Олег обнаруживает, что воет сквозь сжатые зубы от тоски и любви. «Пусть он так и продолжает улыбаться. Он справился, пережил. Он сильный, смелый, несломляемый. Вон какой — свежий, красивый, даже не поседел, не выцвел, хотя к 40 уже... Вокруг него люди наконец появились, которых ты всегда разгонял своим хмурым ебалом и тяжелой властностью. Отстань от него. Не зови. Не возвраща...» — Сергей, личный вопрос: вы уже почти три года, как перестали обновлять статусы по поиску пропавшего друга Олега Волкова. Позвольте уточнить: открылись новые обстоятельства или...? Улыбка и свет Сережин гаснет, как выключателем щелкнули, он сгорбливается сразу как-то, куксится, поднимает плечи и чуть втягивает голову. «Су-у-ука-а-а-а», — бессильно рычит на журналистку Олег. Был бы там... «Горло бы перегрыз, да?» — голосом суки в голове звучит вопрос и сумасшедший смех. Олег дерет свое горло короткими ногтями — он грязный, после гона не помылся даже, фу, гадость. — Нет. Никакой новой информации, — закрылся, оградился стеной интроверсии. — Десять лет прошло. — Нееет! Не прошло! Еще не прошло! Сережа! Подожди еще немного!!! Пожалуйста!!! Серый, нет!! — Олег орет так, что, кажется, окна звенят. Волков орет в телевизор, будто это может что-то изменить. Мелкие капельки слюны летят на экран, Олег стирает их с Сережиного лица. Сергей на экране странно дергается, сильнее опускает голову — и вдруг закрывает уши ладонями. Тут же подходит кто-то из команды — ну да, «кто-то», ага — Олег, ты их уже всех знаешь лучше местных, топевских. К Сереже наклоняется исполнительный директор, его ближайший друг? товарищ? — берет за локоть, поднимает, уводит, кидая в сторону прессы «Пресс-конференция окончена». «Убью блять», — журналюга херова, вон до чего довела... «Ты не переживай, не переживай, гляди: о нем есть кому позаботиться... Ха-ха» — это звучит голосом Хозяина. Олег пересчитывает дни в календаре. 10 лет назад он отвез Сережу в Швейцарию. Вот после чего прошло 10 лет, Сереж. Не после того, как я отвез тебя в Топи. Значит, еще три месяца. «Не хорони меня, родной, только не сейчас, пожалуйста!» Олег бьется затылком о стену, жмурится и исступленно шепчет «подожди еще немножко, три месяца, родной, я вернусь, жди-жди-жди-жди...» «А это же не «журналюга» довела его, Олеж. Это ты своими воплями, своим крючком ржавым, который в него втыкаешь таким зовом раз за разом. Вон, гляди, пресс-службе пришлось объяснять про паническую атаку владельца. Не стыдно, пес вонючий?» Олег тянет носом — и правда вонючий. Надо помыться, фу, бомжара, ногти черные, рот не чищен, зарос опять. Одежда грязная и в крови. «А зачем? Зачем ты — ему? Ты давно, как это... органично вписываешься в 2К20-тусовку умниц-айтишников-миллионеров?» «Олеж, ты сейчас годен только на роль скелета в шкафу, сумасшедшей родственницы, которую прячут на чердаке, потому что сдать вроде как не по-людски». «Ну вот через 100 дней ты придешь к нему такой, да? И? Ок, сначала он обрадуется, кинется на шею, будет плакать и целовать. Дальше? Через три дня? Неделю? Месяц? Три месяца? Что он поймет? Что ты человек не его круга. Что ты нихуя не из тусовки гуманистов-пацифистов. Что ты тупой и не соображаешь в их делах ничего. Так зачем, Волков?» «Но я же не могу остаться тут? или могу?.. должен?..» «Если желаешь ему добра — оставайся. Сам же знаешь» «Нет! я вернусь. Лучше расстаться там, чем так» «Я же смогу — вернуться? Сюда?» О, Олег уверен, что уж в Топи-то Хозяин его примет буквально с распростертыми объятиями. Он решает себе — так: приеду, обниму, поцелую, посмотрю в глаза. Побуду с ним, пойму все, все пойму, все прощу, все приму. Не нужен окажусь — вернусь. «Тут тебе самое место, пес». Но сперва хочется хотя бы на чуть-чуть вернуться. Интересно, Сережа чувствует что-то? Приближение чего-то? Неизвестно. Олегу — не известно. Олег вот измучивается сомнениями — Хозяин не любит отпускать... надкушенное. Отличен от нуля шанс, что в псари его больше не возьмут, только в жертвы. Да и пох. Он думает, что его, может... в псы? А, да и ладно. Если он там не будет нужен... Черт с ним. Олег чуть ли не впервые без причины идет гладить волкособов. Те тихо скулят, ластятся, лижут руки. В ту ночь он остается спать с ними — на подстилке из сена, в животном сарае. Они облепляют его с обеих сторон, он обнимает пушистых шерстяных — и видит во сне гон, и вкус крови, и мясо, мясо, жрал сам и давал псам своим. Сереже снятся три волкособа. В ту ночь он просыпается, думая о скулящем во сне черном с проседью волкособе. *** Однажды Олег просто понимает, что сегодня последний день. — Ну што, дорогой мой, остаешься? — Хозяин гостеприимно разводит руки. — Али к малахольному своему? Как хочется нырнуть под руку хозяйскую, чтоб потрепал по башке и дал косточку, да? Очень хочется. Хозяин же. Но трясет башкой. — Вернуться. — Ну, ну, подумай еще? Помнишь? Зачем ты там? Ну думай. Волков заставляет себя поглядеть Хозяину в глаза. — Уговор есть уговор, Хозяин, — дерзит, отрезает себе путь к отступлению, к малодушию. — Отпусти меня. — Да кто ж тебя держит-то! Вали, давай вали, на все четыре. — Ключи верни! — ухмыляется сука. «Помыться надо», — думает отстраненно Волков. Олег кидает ключи суке — чтоб его волкособы загрызли — и идет мыться. Выбрать почище одежду — а такой не осталось. Все давно сношенное, грязное, истрепанное — за десять-то лет. Без машинки не отстирать было, так, пополоскать... Сережа... Как ты меня таким-то увидишь? Мысли, что можно не сразу к Разуму бросаться, а цивилизоваться и переодеться — даже не возникает. Выученная вне-хозяйская беспомощность. Без хозяина больше ничего нельзя. Его номер давно не активен. Симка не работает, но аппарат он зарядил. Толку-то. Завтра, уже завтра Хозяин его... отпустит? Отпустит же? Волков лежит без сна, глядя на то, как блок лунного света ползет по дощатому полу. Он убрал дом, выбросил весь мусор и скарб, вычистил клетку соб. Перестирал все, что нашел и не сжег до этого. Просушил, сложил в рассохшиеся шкафы стопочками. Зачем? — Не знает. Но готовиться начал заранее, как к дембелю. Сомнения наваливаются десятикратной перегрузкой — за каждый год по атмосфере. Сейчас как космонавт в полете, пошевелить ничем не могу, но уже лечу. Утром Олег оставляет все, что может, в бытовке, берет заряженный телефон и уцелевший за неиспользованием рюкзак. Даже моется утром — давно, да если честно, ни разу — здесь так не делал. Постриг бороду — брить нечем как-то оказалось. Волосы — как смог. Лучшую одежду надел. Обувь, обувь почистил! — Ух, карасавéц! — издевается Хозяин. — А как хорош, ну? — оборачивается к своим слугам. — Отпустим? Али нет? Прям нарядился, смотри-к! Сука услужливо хохочет над шуткой Хозяина. — Может, оставишь, Хозяин? — принимает игру сука, — Хороший же песик, где такого еще... выловишь? Олег старательно игнорирует суку. Хозяин должен отпустить! Уговор есть уговор! — Цыц! Вот ты никогда хорошего не скажешь! А договор! А потом про Хозяина скажет, мол, пиздабол, да? Нет, пусть его. Иди! Вали давай! Олег не верит своим ушам. — Что... Вот так просто... идти? Даже оглядывается — не пропал ли для разнообразия мост или не загорелась ли река. — Ну а что мне тебе, Прощание славянки включить? Давай, ножками до станции, там на электричку, топ-топ, топ-топ. Хотя нет. Подожди. Сердце Олега захолонуло. Что еще? Олег думает, что на прощание будет что-то ужасное. Хозяин кидает ему ружье, Олег машинально ловит. — Как я без псаря буду с таким количеством собак обращаться-то, а? Покидаешь меня, а загрызут, загрызут... — издевательски причитает Хозяин. — Так что давай, удружи Хозяину в последний раз: застрели одну суку. Слишком много их развелось. Перед Олегом замирают два волкособа и этот, в леопарде. Услышали, почуяли, поняли. Краска схлынула с породистого лица суки. Волкособы вообще-то кобели. — Нет. — Ты с Хозяином споришь? Остаться хочешь? Одного дня не дослужить? Олег понимает почему-то, что если сейчас застрелить его, то он, Олег Волков, человек, умрет совсем. И возвращаться будет совсем незачем. Мертвецу-то. Эта куча знаний уже достала, но Олег чует, что надо доверять интуиции. «Цугцванг», — вспомнил Олег Сережино слово. — Виноват, Хозяин. Сук стрелять не буду. Повисает тишина — и через несколько секунд Хозяин радостно хохочет, хлопая в ладоши и потирая руки. — Ай молодца, пес! Шутки мою выкупил, а! Да че вы не смеетесь, я же пошутил! А прикиньте, застрелил бы! А-ха-ха-ха-ха-ха! Олег кидает ружье обратно. — Я пойду тогда? Ружье механически ловит сука. — Иди, иди, голубчик! Но если че — приходи, ждем обратно, — Олег не слышит гостеприимства, он чует, что, если вернется... Ух. Олег разворачивается — и уходит, да. Просто. Пешком. Холкой ожидая, ждя, прося (?) выстрела в затылок. Но нет. Когда голоса скрываются уже, Олег понимает: «Всё. Свободен. Отпустили. ВСЕ!» Ощущение... опустошающее. «Сережа!» Олег срывается на бег — хотя до станции пешком далеко, несколько часов! — скорее, навстречу новому... Хозяину. Олег не знает расписания электричек, но, наверное, к ночи, когда он будет там — уже ничего не пройдет? — Неважно. Заночует на перроне. Он не останется в Топях ни дня больше. За спиной слышится звук мотора. Гелик его — уже не его. За рулем — сука. Рядом на сиденье — ружье. Да ну нет же. Не может быть. Убрать в стороне от холуев, чтоб не сомневались в слове Хозяина? Но бежать нет никаких сил и воли. — Садись подвезу, — не вынимая сигарету изо рта. Едут в молчании. Выходит, хлопая дверью. — Спасибо. — Спасибо. Звучит одновременно. Гелик разворачивается и уезжает обратно. Олег поднимается на платформу, готовясь ждать вечность, даже Вечность. Через час у него заканчиваются сигареты. Олег неверяще смотрит в пустую пачку. Заканчиваются. Сигареты. Дождь пошел, что ли? Вроде ясно же. А чего тогда лицо мокрое? Доходит не сразу, глаза вытирать бесполезно, текут и текут. Это что... мир? реальность? Интересно, банкноты десятилетнего образца — еще в ходу? Иначе как купить билет Архангельск — Санкт-Петербург? «Удача Волкова, хех?» Касса Вокзальная — иначе не скажешь — жадно принимает подношение и выплевывает бумажный билет. В 20 часах пути от него Сережа сносит банку газировки со стола, когда Марго переключается в режим «высший приоритет» и сообщает, что куплен билет по паспорту Олега Давидовича Волкова. — Марго. Поезд, время прибытия, вагон. Девятый вагон. «Плевать. Я буду там. Хочет он того или нет». «Есть ли он — или нет». — Сергей, куда ты! Подожди, у нас встреча... Мы должны... ты не можешь... — Я не могу? Я не могу? Я гребанный владелец этого всего, и Я могу все, что угодно!» Как сейчас Сереже стыдно за эту сцену. Да, у них там встреча, долго добивались, он нужен, он должен, он не может... не может не быть здесь. Сережа прибывает на вокзал за 2 часа до поезда. Начинает накручивать себя, что он мог сойти где угодно — «кто он, Сережа?» Олег эти же 2 часа торчит в тамбуре, он выйдет первым, раньше всех этих с баулами. Сережа бы покурил сейчас. Олег (кто?) всегда курит, чтобы успокоиться. Олегу уже даже не стреляют сигарет — обкурил всех попутчиков. Когда поезд подъезжает, Сережу начинает трясти. Кто выйдет из поезда? Выйдет ли? Олега тоже. Олегу снова грязно и липко, он моет руки много раз, но не помогает — мыть-то надо нутро. Душу, ля. *** Они сталкиваются буквально нос к носу, сразу, Олег же выпрыгнул первым из тамбура — а Сережа прилип к входу в вагон, чтоб не пропустить. По инерции делают пару шагов — Сергей спиной, а Олег вперед, и их оттесняет потоком прибывающих и встречающих, люди торопятся, у них дела, им еще добираться, а они стоят, стоят, кажется, очень долго, а на деле и минуты еще не прошло. Олег совершенно очевидно не прячется. Сережа знает-чувствует-слышит-видит — приехал к нему. Не просто приехал, а приехал_к_нему. Вернулся. Их задевают, пинают, толкают, матерят — мешаются, стоят посередь перрона. А не могут пошевелиться. Олег молчит, только смотрит жадно распахнутыми глазами, словно хочет насмотреться за 10 лет. Олег вдруг как-то горбится, его словно отпускает. Его и правда отпускает — добежал до хозяина. «Все, Олеж. Если Сережа не примет — побежишь обратно. Ты уже не можешь просто. Каждому нужен Хозяин». Олегов взгляд дергается, ищет на лице свидетельства — нужен? возьмешь поводок? Сережины губы приоткрываются, он пытается что-то сказать, но — не получается, закрыто, заперто, задушено. Олег — оба будут думать, что показалось, что звук был посторонний, но на самом деле Олег да — скульнул. Очень тихо. — Олег... Ты есть? Что еще Сережа может спросить у него? (у себя?) Олег кивает часто, как он умеет по-собачьи башкой трясти. — Д-да. — Серй. Я врнулся. Как странно, что язык не слушается. — Ты... ты — что? — Вернулся. Олег снова смотрит в глаза, взгляд больной, как в том сне про «уезжай». — Т-ты в-вообще, — у Сережи кривится рот мучительно, когда он заикается, будто ему больно говорить, проталкивать сквозь себя слова, будто каждая буква ранит, — знаешь, сколько п-п-п-п-п-п-рошло? О, это Олег как раз прекрасно знает. — 10 лет. Ровно. — Олег надеется, что Сережа поймет, что есть некий смысл, что не просто так. 3 652 дня. — Где. Ты. Черт. Возьми. Был? — Сергей даже не заикается, только отсекает точками слова, сильными, даже... властными. И облегченно-легко вырывается ответ, искренний и полный: — В Топях. Олег даже как-то немного улыбается, не столько губами, сколько всем лицом. Вот так правильно, вот так ведет себя хозяин. Хозяин. У Сережи кружится голова, он взмахивает правой рукой в воздухе, ловя опору. А ее нет. А что есть? «В Топях». — И что ты там делал, в Топях, 10 лет? — Служил (?) — звучит полувопросительно, потому что ситуация явно не для развернутых ответов, но удовлетворит ли такой ответ Хозяина? Сережу. — Кому? Голова кружится от абсурда ситуации. — Хозяину. Топей. — дополняет, чтобы было понятно, что то — другой хозяин. Сергей сейчас очень силен. Наверное, одиночество закалило его, как никогда. Врать ему сейчас — невозможно. Олег наслаждается этим Сергеем. — Зачем? Холодный светящийся воздух питерского вокзала. Ледяное северное негреющее солнце. — По уговору. Олегу хочется встать на колени. — Что за уговор? «Почему ты такой безжалостный, Сереж?» — Что он уберет из твоей головы эту... Птицу, а я отработаю. Он сказал 10 лет. — Ровно? — Ровно. — Пошли домой. Олег чувствует поводок. И ошейник привычно обхватывает шею. Спасибо, Сереж. Спасибо, Хозяин. *** В такси Сергей пристально и неотрывно смотрит в лицо Олега. Затем внезапно и резко подается между сидений к водителю: — Прошу прощения, уважаемый Алибек, за странный вопрос: сколько человек вы сейчас везете? Несчастный таксист про себя взывает к Аллаху милостивому, забывая русский язык. — Два, да, вы и рядом, да... — Рядом — человек? — Да, — он замученно кивает. Бедняга Алибек качает головой и читает молитву. На всякий случай. «Хорошо, что оплата картой», — думает он на своем языке родном. Странные пассажиры выходят у башни Вместе. Ее зовут «Вместилище» — отличное прозвище. Охранник глазеет на спутника Сережи. — Владимир, прошу прощения, за странный вопрос: сколько человек вы сейчас перед собой видите? — Двух, Сергей. — Назовите по именам, будьте любезны. — Сергей Разумовский — вы, а с вами... — мнется, — Олег Волков, — заканчивает полувопросительно, невежливо же, ну... Их хипстовато-смущающийся начальник, обычно чуть сутулящийся и только слегка улыбающийся для приветствия, вдруг буквально вспыхивает острым колким светом — глаза, все лицо — и снова, внезапно — начинает хохотать. — Сереж... Сереж, пошли, может? — осторожно говорит Олег, склоняясь к Разумовскому. Владимир от неожиданности делает шаг назад. Смех обрывает также странно. — Марго, проверь, пожалуйста, Олег Волков в списках доступа? — Да, Сергей. — Спасибо, Марго. Спасибо, Владимир. Хорошего дня. На них смотрят люди — собрались, это же разгар рабочего дня. Но Сережа уверенно ведет Олега к лифтам, остановка на его (их? раньше — их) этаже. Кто-то окликает Олега, Сергея, но большинство просто провожают взглядом и начинают говорить, как только смыкаются створки лифтовых дверей. На Олега смотрят отражения, он смотрит в ответ. Вопреки ожиданиям, ни одно не улыбается, не глюкает, не говорит с ним. Просто немытый потрепанный мужик. Сережа держится так... странно-уверенно, пока они не оказываются... дома? Дом. Дом? Это мой дом? Это — наш — дом? Олег стоит и озирается, сличая кабинет из телека охранницкого с реальностью. Все в точности. Сережа в два широких шага сокращает дистанцию до отрицательной, хватает за плечи — и прикосновение будто выпивает его, выпускает воздух из воздушного шарика, он спотыкается, прижимается, наваливается и сползает прямо по нему на колени, обхватывая за ноги, пытаясь что-то сказать, но только скуля вместо этого. Наверное, Сережа не ожидал такого, но Олегу все равно, пусть что хочет делает, он 10 лет мечтал оказаться в своей картинке из телевизора. Сережу ноги тоже подводят, он падает за ним на пол, обхватывает Олега, обнимает за спину, втискивает в себя, так замирает, главное, рук не расцепить, иначе… Иначе что-то ужасное будет. Сережа освобождает свои руки, ловит лицо Волкова в ладони, гладит, осыпает поцелуями нервными быстрыми, торопясь — а ну отнимут снова? Олег отвечает тем же, оба молчат или издают невнятные звуки, оба боятся лишиться, и оба чувствуют страх ответный. — Отвечай... отвечай мне сейчас же! Ты — правда есть? Ты — вернулся? — Да, есть, Сереж. Вернулся. — Олег сползает ниже, чтобы смотреть на Сергея снизу вверх, и отвечает четко, кратко, лает ответы. — Ты... там. За меня? За меня 10 лет?.. Олег кивает. Сережа, пожалуйста, не выясняй — хочется попросить, но Олег знает, что Сережа выяснит, все-все выяснит, расспросит, доберется до деталей, он бы не стал миллиардером, если бы не въедливость. — Как это возможно? — Чудо, — Олег пожимает плечами. Сергей смеется. Горько, страшно. Не так представлял себе Олег воссоединение. Точнее, он никак не представлял, он не знал, как в глаза будет смотреть, а вот — смотрит, говорит даже. — И что ты для этого... чуда делал, Олег? — Всё. — То есть ты хочешь мне сказать, что это какая-то... сверхъестественная хрень? Олег честно пожимает плечами. — Не знаю, Сереж. Но Птицы же с тобой нет 10 лет? Марго пытается о чем-то напомнить, Сережа отмахивается: перенеси, отмени, разберись. — Нет. Ни Птицы, ни тебя. — Я вот. Отслужил и вернулся. — Как ты вернулся? Там же пропадают без вести? — Их просто... не ждут. Самое странное, что Сережа как будто понимает, что логика в ответах есть, но она какая-то неестественная. — Я тебя ждал. — Я знаю, Сереж. Я потому и вернулся. Что ты меня ждал. И, — тяжело сглатывает, — не хоронил. — Й-й-я, — опять заикается, бедный, прости, — чувствовал, что ты жив. Будто... рядом? — Я тебе кричал иногда. Когда ты в Топи приезжал. Когда конфа. Сережа дергается всем телом, лицо искажает судорога. — Откуда... как ты знаешь? — Я видел. Я был. Приезжал туда, на берег. Это... я не знаю, как, но ты не видел меня. Нас. Я тебя будил, помнишь? Сережа неверяще трясет головой: ты видел меня там? И не... ничего не сделал?! Олег не знает, что сказать, как объяснить — и возможно ли это в принципе. — Сереж... Это как... другой мир? Параллельный? Это все зовется, — снова трудно сглатывает, он так давно ничего не пил и не ел, — Посмертие. Сергей снова вздрагивает всем телом, дергается, как от удара. — Я приехал просить чудо. Врачи сказали, помнишь клинику в Швейцарии? Ты даже спать не мог, я тебя туда никакого вез. — И?.. — И вот. Поехал за чудом. — «Только бесплатных чудес не бывает», — напевает Сережа песенку из их тинейджерства. — Только бесплатных чудес не бывает, — эхом подтверждает Олег. Олег ждет вопросов. Или приказа. Он сам не может — и очень не хочет – рассказывать. — Как это было? — Да как... Схема отработанная: Хозяин встречает четверых, в нашем случае — пятерых. По дороге все, ну, умирают? Переходят грань миров? Авария эта — помнишь? Типа вроде как в другой мир попадают все. Ну вот мы и там оказались, — Олег вздыхает, ему тяжело говорить пересохшим ртом, но надо продолжать. — Я сразу смекнул, что если есть Хозяин, то от него много что зависит. Стал искать. Нашел. Договорился. Он... четверых забрал себе, а пятого, лишнего, тебя — отпустил. Вот. — Остальных он тоже отпустил? — Их не ждали. Сережа вспоминает, как ждал, ведь и правда все эти годы ждал, надеялся (ха!) на чудо. — И что с ними стало? — Они, — снова тяжелый перерыв на сглотнуть, — стали жертвами для охоты. Пауза. — А ты? — А я... Псарем. — Олег отвечает и замирает, ожидая бури или наказания. Изгнания. Сережа вспоминает сны и черного пса. Он уже все понимает, но хочет — будет — мучить себя до конца. — Ты их убивал? — Да, — мучить обоих, если на то пошло. — И, — теперь Сережина очередь сглатывать тошнотворный ком, — жрал? Теперь как от удара дергается Олег. Но: — Д-да. Иногда. Когда. Приказывал. — Зачем? — Уговор. Служить. — За меня? — За тебя. Это вот «за тебя» так просто все объясняет, Сережа прекрасно понимает, что для Олега этого более, чем достаточно, и 10 лет эти... Без Птицы... Без Олега. Но... Сережа опирается в пол руками, роняет голову, отгораживается волосами. Олегу хочется завыть. — Мне уйти? Сережа молчит и не двигается. Олег в итоге воет. Тихо, раскачиваясь, сидя на пятках. Даже голову запрокидывает. «Что, Олеж? Как там я говорил? — Сначала обрадуется, кинется обнимать-целовать, а потом… потом он спросит, а ты расскажешь». «Это ты еще не все рассказал, а представь, каково ему будет? Про Дениса расскажи, давай-давай, развлеки рассказом про хозяйскую суку в шубе». — Олег. Перестань. Олег резко замолкает и смотрит на Сережу. Сглатывает. Как же хочется пить. — Ок. Я понял твою версию. Сейчас мы с тобой поедем на медицинское освидетельствование. Да, слабак и тряпка не создал бы главную российскую соцсеть и не удержал бы ее. Олег ничего не возражает. Освидетельствование так освидетельствование. Хочется только верить, что кровь под ногтями и на одежде не станут идентифицировать. — Как твое состояние сейчас? — Нормально. Пить очень хочется только. — Попей простой воды, только немного. Пока больше ничего, — он отвлекается на телефон, спохватывается, — Прости, потерпи, пожалуйста! Олег послушно пьет (в последний момент даже опомнился и налил в стакан, не стал пить из графина) пару глотков воды, тщательно полоща ею рот для ощущения утоления жажды. За его спиной Сергей говорит в телефон: — Игорь? Да. Привет. *слушает* Нормально, точнее… *слушает* Ага, да, настал момент. Мне нужна помощь. *слушает* Освидетельствование полное медицинское. *слушает* На предмет любого вмешательства в сознание и организм: химия, физика, биология, да хоть гипноз. *слушает* Да. — отвечает это «да» коротко, хлестко и резко. — Ок. Ждем. Олег тупо сидит со стаканом в руке. Ждет. В Топях он бы курил или телек смотрел, а тут вот... нечего больше делать, вот он, телек-то. — Сереж. Мне бы хоть помыться… Псиной воняю. — Прости, нет. Нужно, чтоб взяли анализы, пробы, соскобы, ну там все дела. Олег кивает. Все идет по какой-то зде, но хотя бы он увидел Сережу вживую. — Что? — несколько нервозно спрашивает Сережа через пару минут. Олег осознает, что пялился немигающим взглядом. — Прости. Соскучился. Красивый... ты. Олег продолжает смотреть, но теперь исподтишка, чтобы не напугать. Хотя что-то не похоже, что Сергей его боится. Сам сел напротив, взяв банку газировки — руки занять, отвлечь моторику — смотрит. Изучает. 10 лет без тебя вылепили из него сильного человека, Олеж. Ну не пугать, ладно. Не надоедать? — Эй. Олег отвлекается от мыслей: — Да? — Посмотри на меня. «Он всегда был сильным, Волков. Ты же сбегал от него постоянно, помнишь? Он всегда был по факту один». «Капитан дальнего плавания, ять». «Наплавался?» Олег смотрит. С удовольствием. «Хочется хвостом повилять. Совсем озверел?» — Постарел? Сережа кивает. Еще бы Сережа не кивал. У Олега седина, наверняка морщины. Сережа протягивает руку — осторожно, как — ха-ха — к бездомной псине — и гладит по волосам. Олег подставляет голову. Наверное, должно хотеться спросить, попросить не выгонять, на деле же просто ластится и моргает. Сергей дергает его к себе, привлекая головой на плечо. И замирает. Олег тоже. Плевать. На все. Ради этого стоило... все стоило того. Олег зажмуривает глаза, дышит Сережей, его сотрясает-таки одно-единственное сухое рыдание. — Ч-ч-ч-ч-ч. Все будет хорошо. Ты дома. Я с тобой, — и этих слов, которые вообще-то он должен Сереже говорить, а не наоборот — достаточно. Достаточно, чтобы понять, что все, Сергей его не оставит. Не выгонит. Не вышвырнет. Чтобы принять любые вещи, что сделает с ним Разумовский. Или велит сделать. Олегу хочется все это выразить, и он снова сползает на колени на пол, утыкается снова в Сережу и сидит так. Игорь — Волков знает, что это майор Гром — приезжает довольно быстро, для Разумовского всегда найдет время. «Они несколько раз встречались. И это только то, что я видел. А сколько еще... А что?» — Волков давит в себе рычание, глядя на вошедшего после «Сергей, к вам Игорь Гром из полиции. — Пропусти, Марго, пожалуйста» как был, с пола, сидя, положив подбородок на Сережины колени. «Ну точно псина. Волков, ну ты б хоть попытался...» Олег по-собачьи, глазами следит за Игорем. Тот здоровается с Сережей за руку (и Сережа нормально отвечает), а Олегу только кивает. «...Хотя бы попытался сидеть по-человечески, а не как собака на полу у ног х-хозяина» Но так хорошо. Гром внимательно рассматривает Волкова, так, что становится неуютно внизу. Олег поводит плечами, поднимается. Садится рядом с Сережей, но не вплотную. Сергею сейчас явно не нужна защита, которую давало олегово плечо раньше, и уж точно сейчас Олег Сергею не тот защитник, который мог бы потребоваться. Они с Громом собираются говорить, а не драться. — Ну здравствуй, блудный товарищ, — они еще тогда, в прошлой жизни, когда Олег «помогал» расследовать Чумного Доктора, переходили на ты — припоминает Волков. — И тебе не хворать, — голос хриплый, долго молчали. И пить так хочется снова. Получается с раскатистой «р», нехвор-рать, гав-гав, блять. — Игорь, пожалуйста, можно все расспросы потом, сначала п-процедуры? — спотыкается на «п». — Олег очень устал. — Да, но все равно придется ехать в лабораторию, — Игорь приехал за ними, быстрее проведет по всем этапам. — Я поеду с вами, — Сергей настроен решительно. Олег послушно идет за ними, садится на заднее сиденье. Игорь озадачен, Сережа в своих мыслях, едут молча. — Сереж, мы там почетным караулом ходить будем? — усмехается Игорь. — Да, — сколько силы в Разумовском. Олег с тоской понимает, сколько он пропустил. Да, смотрел-смотрел, но за мелкими событиями пропустил главное — Сережа не то, что не сломался, он стал сильнее, он выкарабкался, продолжил идти вперед, и сейчас, к слову, ведет себя спокойно и рационально — не считая прорывающейся иногда нервозности (из-за тебя нервозность, Волков, скотина эгоистичная). «Тебе ли, Волков, говорить о нервозности, ты чуть медсестру не кусаешь, животное», — Олег оказывается не готов к «полной программе» до неприличия сильно. Как-то хоть сказали б, чего ждет. Вырвавшись из первого кабинета, он рывком оказывается рядом с Громом: — Что вообще происходит, майор? Что со мной делают и будут делать еще? Гром ему демонстрирует бланк «Освидетельствование», где галочки напротив «делать да/нет» везде, кроме осмотра влагалища, стоят на «да». — Программа «жертва насилия», чувак. Извини уж, — Гром же сейчас не насмехался, да? Иначе он его убьет прямо на месте. Олег раздраженно выхватывает бумажку — одних анализов крови столько, что не напасешься. Анализ мочи, осмотр тела, интимных частей, психиатр... И так далее, и тому подобное. Олег хочет возмутиться, но спотыкается о Сережин взгляд и понимает — пойдет как миленький по всему списку, ответит на вопросы, станет, как скажут и подставит, что надо. Что угодно сделает. — Олег. Это необходимо. Пожалуйста. Ох, Сереж, твое это «пожалуйста» — поводок Хозяина. И не отслужиться, не сбежать, и привязь не сорвать, не перегрызть, потому что поводок и Хозяин — это то, к чему ты будешь возвращаться всегда, куда бы ни побежал, куда бы ни поехал: дорога твоя теперь кольцевая. ***