Звучание тишины

Для него тишина всегда звучала, как красивое пение птиц ранним утром, как рядом бегущий ручей с зеркально чистой водой, как шелест трав при таком желанном дуновении прохладного воздуха в знойный день. Литва так хорошо вписывался во все его представления о покое и умиротворении. Утро начиналось как никогда прекрасно. Сквозь грёзы Польша слышал его хриплый, чарующий голос, спокойно напевающий старую колыбельную для детишек. Порой он, прерываясь в словах, испускал негромкие смешки, пропитанные удовольствием от процесса. Звонкий, безмятежный голос любимого эхом бьётся о стены и вынуждает сердце бойко затрепетать. Поляк лениво раскрыл веки. Представшая перед глазами картина вынудила мужчину раскрыть уста от немого восторга, который разлился в груди жгучим счастьем. Литва всё это время сидел у изголовья кровати рядом с ним. Длинные локоны мужчины растекаясь падали рыже-русыми волнами на хрупкие плечи и пушистую подушку за его спиной. Аккуратно очерченные рубиновые губы растянулись в широкой улыбке, когда литовец узрел его пробуждение. — Извините, что нарушили ваш покой, — он хихикнул, держа их маленькое беспокойное чадо в руках. Речь Посполитая капризничал с самого утра и вновь принялся плакать, когда понял, что потерял внимание отца. Литва охнул и тут же приступил его укачивать и успокаивающе напевать малышу песню. Бледно-золотистые лучи рассвета красиво освещали молочную кожу литовца, подчёркивая его очарование, даже когда тот сидел со следами сна на лице. Польша мог бы вечность любоваться видом своего супруга, который не совсем удачно пытается успокоить их плаксивого мальчика. Его губы непроизвольно дрогнули в улыбке, когда он увидел отразившееся на лике мужчины беспокойство, вызванное истерикой сына. — Вы вовсе не нарушали мой покой, — успокоил поляк, подсаживаясь к мужу. Он поцеловал его в висок и прижался лбом к тёплой коже шеи, более остро сейчас ощущая ставший таким родным запах, который источался от любимого. Он давно витает в их опочивальне, просочившись в воздух, в постельное белье, в лёгкие и кровь Польши, разносясь по всему организму, как алкоголь, и дурманя рассудок; он проник в самые далёкие глубины его души, сладким осадком поселившись там. И малыш их имел этот чадящий аромат своего отца, поэтому поляк обожал прижимать дитя как можно ближе к себе, когда любимого не было рядом. Пока литовец ласково нашёптывал колыбельную, Польша поглаживал румяные щёки малыша, чувствуя под пальцами мягкую и влажную от солёных слёз детскую кожу. Речь Посполитая уже был спокоен, хлопал ещё влажными ресницами, глядя на родителей огромными зелёными глазами. Лучи солнца золотым отливом ложились на его белокурые, как у Польши, пряди волос. По малышу было видно, что его клонит в сон, но он, будто назло всем в этой комнате, отчаянно боролся с дрёмой. Веки становились тяжелее, а мелодичный голос отца и теплота его тела только ускоряли погружение в царство Морфея. Вскоре мальчишка уснул. Польша покинул их постель, дабы позвать нянечку, чтобы та унесла крепко уснувшее дитя в его покои. Литва намеревался вставать, когда супруг вернулся к нему в кровать. Поляк двинулся к нему поближе, уже преисполненный жаждой почувствовать в руках его горячую кожу, ведь ночей ему всегда недостаточно; матрас под их весом прогнулся. Мужчина аккуратно убрал с его лица мешающие обзору мягкие медно-русые пряди и открыл себе вид на робкий взгляд сияющих зелёных глаз. Он нежно провёл пальцем по скулам литовца, которые горели пунцовым на фарфоровой коже. Литва шумно выдохнул, когда тот сжал в другой руке его колено. Поляк чувствовал его неловкость, слышал безумное биение его сердца за грудиной — совсем скоро от этого стеснения не останется и следа. Мужчина потянул прелестный лик литовца на себя и, словно боясь спугнуть, очень трепетно, как в их самый первый раз, вовлёк его в нежный поцелуй. Он всегда ласково с ним обращался, аккуратно сминал его сладкие губы, целовал кожу чувственно, опасаясь оставить на ней ярко-алые ссадины. Литва безумно любил такое отношение к себе, а от нежных прикосновений мужа к своему телу напрочь терял рассудок и всякий стыд. Поляк настойчивее припал к желанным устам и медленно скользнул рукой под его ночную сорочку, вынуждая супруга сжаться и задрожать под собой. Будучи почти на полголовы выше своего мужа, литовец предпочитал отдавать ему первенство в отношениях. Однако он не был невинным мальчиком, который раздвигает ноги по велению Польши, совсем нет. Литва прекрасно понимал, кто он и как устроен мир. Именно он, совершив последний толчок к распаду Киевской Руси, присвоил себе город, после чего ещё долгое время вёл с Московским княжеством битвы за наследие покойного, а затем и с его отпрыском, Россией. Литовец был безжалостен к любому, кто с ним не согласен, был жесток и нещаден с врагами. Даже любимого мужа мог больно, но беззлобно ущипнуть в порыве задора, а после залиться звонким хохотом. Однако он не терпел боли в отношении себя. Поляк сжал в ладони его твердеющую плоть, не прерываясь в лобызании, и лёгкими движениями руки доводил мужчину до сладостного исступления. Литва разорвал поцелуй, не в силах больше сдерживать стонов. Негромкие охи мужчины заполонили комнату, побуждая Польшу поторопиться и просто взять его, ведь оба дико этого хотели. Боясь покориться страсти и навредить супругу, горячо желанному и безмерно любимому, он отстранился от жаркого тела. Поляк неторопливо стягивал с него полупрозрачную белую сорочку, наблюдая как выгибается любимый навстречу ласкающим рукам. Он нежно гладил его грудь, покрывал торс влажными поцелуями, спускаясь всё ниже по его восхитительному телу. Возбуждение взвыло внизу живота, вырвав из уст Литвы несдержанные, молящие стоны. Жаркие губы бесстыдно касались интимных участков тела, разнося по его коже волну мурашек. — Польша, хватит, — прерывисто зазвучал вдруг его охрипший голос. — Прекращай эти сладкие мучения, я прошу тебя! Услышав его мольбы, поляк усмехнулся и оставил ещё один поцелуй совсем близко к члену, что подёргивался от прилившей крови. — Как тебе будет угодно, душа моя. Поляк поднёс головку к жаркому, влажному колечку мышц и тут же услышал жалобный стон. Последние капли стыда испарились в испепеляющем вожделении, Литва выгнулся и постарался толкнуться навстречу. Не сдерживая себя, он раздосадовано застонал, не почувствовав желанной наполненности. Эта картина щекотала самолюбие Польши. От красивого, возбуждённого вида мужа и приятных покалываний снизу по телу того пробежала чувственная дрожь. Мужчина шумно выдохнул и вошёл в него. Литовец был отзывчив. Он тут же негромко вскрикнул, прижавшись щекой к подушке. До чего же чувствителен. Поляка со всех сторон сжали горячие стенки ануса, мужчина на это довольно замычал, проглотив стон. Золотисто-рыжие волосы Литвы распластались сияющими волнами по их мятой постели, щёки вспыхнули ещё ярче от прилившей крови. Соблазн был слишком силён, и Польша не мог с ним справиться. Через мгновение уста сами легли на шею супруга, нежными поцелуями вырывая из того хриплые, сладостные стоны. Он начал настойчивее иметь его, стараясь сохранить грань и не причинить боли. Литовец легко поглощал его, обволакивал внутри жарким теплом, доводил до озверения. Польша ускорился, крепко сжимая в руках мягкие бёдра супруга, впиваясь в кожу пальцами до покраснения. Его сводил с ума факт, что это пленительное, бесподобное тело принадлежит только ему в постели. Литва покорно расставил ноги шире, жаждая ощутить их связь ещё глубже. Член резво двигался по тугим стенкам, задевая каждый раз простату и приводя его к чувственному экстазу. Ни поляк, ни литовец не сдерживали стонов, когда чувствовали скорую кульминацию. Исступление накрыло двоих безумной волной, сердца лихо бились в унисон, соревнуясь в аритмии. Польша впился в его уста и раз шлёпнул ладонью по ягодице. Последний толчок позволил супругам слиться в бурном оргазме. Поляк рухнул на кровать и прерывисто дышал, понемногу восстанавливая сбитое дыхание. Литва захихикал, наблюдая его яркий румянец, и ласково поглаживал аккуратным пальчиком по горячим щекам. От прикосновений этого мужчины Польша был на грани между грёзами и реальностью. Его нежные касания толкали в сон, а после щекотали, вынуждая раскрыть глаза и улыбнуться. — Ты был сегодня грубее, чем обычно. Мне понравилось, — мило хихикнул. — Я люблю тебя… Фраза будто оборвалась. Поляк уснул. Когда он пробудился, впервые за долгие годы улыбка красила его лик. Что-то настойчиво продолжало нежно покалывать кожу щеки. Открыв глаза, мужчина потянулся к ней рукой и тут же почувствовал, что задел что-то хрупкое. Бабочка запорхала крыльями прямо у его уха и взлетела. Мужчина привстал, созерцая то, как она криво поднялась в воздух, пытаясь набрать высоту, а после резко опустилась на рядом лежащую подушку. Похоже, он случайно навредил ей. Польша как-то притащил с собой куколку, не ожидая, что из той действительно родится эта красота. Бабочка была невероятной. Она помахивала хоть и не идеальными теперь, но безмерно прекрасными крыльями, которые необычно сияли насыщенным зелёным в холодном, тусклом свете раннего зимнего утра. Огромные крылья сверкали перед ним подобно двум изумрудам, вынуждая почувствовать прежде забытое жгучее тепло в груди. Такие же красивые, как очи его мальчиков. Прошло много лет. Тот родной запах давно выветрился, был забыт старой комнатой и остывшими простынями. А Польша всё ещё помнит его. Находясь в мёртвой тишине.