Глинтвейн из белого вина

Кафе «Рио» было необычным. Большое светлое помещение было заставлено столиками разных видов и размеров, начиная стеклянным кофейным на вычурных ножках и заканчивая громоздким потёртым матросским сундуком. Вокруг них вперемешку стояли велюровые кресла с бархатными кисточками у деревянного пола, скрипящие стулья с изогнутыми спинками в цветочных обивках и обтянутые разноцветной кожей диванчики с ворохом подушек, на которых были изображены яркие тропические птицы. Берёзовый паркет тут и там скрывался под наслаивающимися друг на друга небольшими ковриками в восточных мотивах, а на стенах, покрытых бежевыми обоями с зелёными листьями монстеры, висели круглые, квадратные, овальные зеркала в даже на вид тяжёлых позолоченных рамах. В них отражались свисающие с кирпичного потолка ажурные лампы с тёплым жёлтым светом, высокие пальмы в керамических кашпо и красивый узорчатый вольер со стайкой волнистых попугайчиков, протянувшийся через почти всю ту стену, что отделяла кухню от зоны посетителей. Кьёка провела пальцем по резному краю картонки меню напитков. Кьёке нравилась эта эклектика. Кьёке здесь было уютно. Помещение было, считай, пустым — помимо Джиро и молоденькой официантки с барменшей здесь была всего парочка воркующих пожилых геев за дальним столом. Радужное сердечко с надписью «Welcome», наклеенное на входной двери, чётко обозначало позицию владельцев по данному вопросу. Обычно часов с пяти сюда начинал подтягиваться народ, потому что, несмотря на богатую обстановку, место было простым, без возможности бронирования или даже аккаунта в соцсетях, а посетить «Рио» хотелось многим — вечерами здесь было не протолкнуться, про выходные и говорить не стоит. Этим же утром не было привычного лёгкого гула голосов, лишь негромкая мелодия старого доброго блюза дополнялась весёлым чириканьем, и только снежные сугробы и люди в пуховиках за окном напоминали о том, что на дворе конец декабря и уже завтра наступит Новый Год. Кьёка равнодушно отвернулась от стекла, через которое на неё злобно пялилась какая-то неухоженная старушка. Кьёка была расслаблена. Кьёка здесь была в безопасности. Джиро обрела эту гавань ровно год назад, когда посреди ночи вся в слезах и соплях оказалась на пороге студии Бакуго и Киришимы. Она до сих пор понятия не имеет, как её к ним занесло, но подсознание, кроха той настоящей Кьёки, что продолжала заботиться именно о её собственном благополучии, интуитивно направило к ним. На надрывно вдавливаемый звонок дверь открыл Бакуго с гневной сонной рожей. Но, распознав в припадочном недоразумении подругу, которая, считай, почти с самого окончания Академии затихарилась и не отсвечивала, с лязгом захлопнул рот, уже готовый поставить на место нарушителя спокойствия. Потом, когда он её, заикающуюся от плача, терпеливо выслушал и по окончании рассказа в собственной неповторимой манере начал поносить её уже бывшую, Джиро впервые за долгое время могла сказать, что по-настоящему гордится собою. К утру пришёл со смены уставший Киришима, чутко вникнувший в ситуацию и предложивший сходить позавтракать в «Рио» неподалёку. Они подошли к самому открытию, и когда перед ней оказалось меню, то Джиро даже немного растерялась. Парни намеренно проигнорировали её потерянный взгляд и одёрнули было предложившего свою помощь официанта, заставив таким образом решить самой. Ей потребовалось немного времени, чтобы сориентироваться в непривычных европейских названиях блюд, а когда она наконец собралась с духом, Киришима с Бакуго уже ели что-то своё. В итоге выбор пал на какие-то непонятные крепы неизвестной Сюзетты, для которых ей почему-то пришлось показать удостоверение, чтобы подтвердить свои двадцать три года. Ей принесли тончайшие, будто кружевные блинчики, которые официант прямо перед ней полил апельсиновым кюрасао и неожиданно поджёг. Фламбированное тесто имело необычный привкус терпкого алкоголя, оттенённый морозной свежестью поданного в отдельной креманке ванильного мороженого и слегка приторной сладостью соуса из масла и карамелизированного сахара. Тогда Джиро показалось, что это были самые вкусные блинчики, которые она когда-либо ела, особенно учитывая то, что она впервые за много лет заказала что-то сама. Тот день она провела за незапланированным переездом к парням на их диван. Киришима отдыхал в кровати на втором этаже студии, а Бакуго ответственно помогал перетаскивать её манатки из старой однушки, которая, считай, даже не была по-настоящему её — Яойорозу снимала это место для них двоих. Узнав об этом, Бакуго громко фыркнул, и его замечание о том, что это жильё слишком смахивало на конспиративную квартиру, застало Кьёку врасплох. Она огляделась. В пустом шкафу до этого висели её немногочисленные вещи, уже упакованные в две туго набитые спортивные сумки. На кухне остались приборы на две персоны и по столько же фарфоровых тарелок с едва заметными сколами, которые Джиро как-то принесла с блошиного рынка, думая угодить чувству прекрасного Момо. Ванная вообще была будто нетронутой — до этого сиротливо притулившиеся на краю раковины зубные щётка с пастой были убраны в рюкзак вместе с расчёской и парочкой флаконов. Только органический шампунь с завышенным ценником Яойорозу намекал, что кто-то здесь всё же бывал. Простецкие, будто отельные полотенца Джиро отнесла на заправленную таким же непримечательным белым постельным бельём кровать. А ведь их принесла Момо, со смехом говорившая, что «её маленькая Кьё-чи» врядли сможет выбрать правильный размер и материал в магазине. Бакуго прав. Всё здесь было… казённым, непостоянным. Помнится, Джиро однажды пыталась украсить скучную обстановку плакатами с рок-группами и плюшевой игрушкой сиба-ину. Увидевшая эти изменения Яойорозу тогда, поджав губы, напомнила, что они взрослые и всё это детские глупости. Боявшаяся её как-то расстроить Кьёка тут же свернула плакаты в трубочки и забросила на шкаф, а игрушку отнесла к мусорным бакам. Она тогда счастливо выдохнула, увидев, как огорчённое выражение лица Момо сменилось удовлетворением. Джиро почувствовала злость. Как она этого раньше не замечала? Как она могла быть настолько слепа? Подхватив под мышкой те самые свёрнутые плакаты, Кьёка хлопнула дверью, оставив ключ домоправительнице и навсегда оставляя позади отношения, оказавшиеся сплошным обманом. Тогда, год назад, ей казалось, что её жизнь окончена, что у неё разбито сердце. Кьёка, улыбаясь, покачала головой. Какой же она была зашоренной дурочкой. В ту новогоднюю ночь Киришима с Бакуго оба работали, поэтому Джиро оказалась одна. Это не было для неё в новинку: родителей не стало почти сразу после её выпуска из Юэй — погибли при обвале дома во время атаки злодеев; обязанная посещать приёмы Момо никогда не оставалась с ней на время праздников; к кому-то из немногих знакомых было неловко навязываться, потому что, как утверждала та же Момо, «неприлично отвлекать их такой глупостью». Только сейчас Джиро задумалась, что именно та имела в виду под «глупостью». Разве это глупо — встречать Новый Год с друзьями, ходить вместе в храм за омикудзи и разливать сакэ по пиалам, когда идёт отсчёт до двенадцати? В тот раз вместо того, чтобы в одиночестве прозябать на чужом диване, наблюдая, как часовая стрелка медленно ползёт к полуночи, Кьёка решила проверить, открыто ли то прекрасное кафе, в котором она чувствовала себя по-настоящему уютно, в отличии от всех тех дорогих ресторанов, куда её фактически выгуливала бывшая. «Рио», к счастью, работало допоздна. Только сейчас Джиро, заказав те же утренние крепы, обратила внимание на открыто смеющуюся парочку молодых девчат. Им было лет по пятнадцать-шестнадцать, они смотрели друг на друга совершенно влюблёнными глазами и, не скрываясь, держались за руки. Кьёка, зашуганная многолетними указаниями Яойорозу, с ужасом ожидала, что вот прямо сейчас к бедным девчонкам подойдёт кто-то из остальных немногочисленных посетителей и начнёт выволочку о недопустимости выпячивания такой мерзости на людях. Но время шло, подростки уже допили весь чай во френч-прессе и упорхнули куда-то, а никто и бровью не повёл на их явные чувства. Пережёвывая кусочек остывшего блинчика с подтаявшим мороженым, Джиро уже внимательнее посмотрела по сторонам, с нарастающим шоком осознавая, что здесь были её люди, и они не прятались! Но как так? Момо ведь говорила, что это просто неприлично и вообще опасно… Кьёка одёрнула себя. Мало ли что та говорила? Джиро и раньше замечала сексуальное напряжение между некоторыми людьми одного пола в тех дорогих, сохраняющих конфиденциальность посетителей местах, куда её выводила Яойорозу, но запудренные мозги не придавали этому значения, лишь недоумевая, почему бывшая чувствовала себя некомфортно и старалась поскорее отсесть подальше. Джиро нахмурилась. По негодующей ругани Бакуго она уже поняла и со скрипом начала, благодаря всем его выкладкам, принимать тот факт, что Момо была явной лицемеркой. Но что, если всё сложнее? Если та… боялась своей ориентации? Кьёка в панике замерла. У Яойорозу ведь была очень строгая семья старой закалки, которая, собственно, и навязала ей брак… Получается, что Момо не виновата? Ками, надо вернуться и утешить её, она же сейчас, наверное, так растеряна и напугана оттого, что Кьёка ушла неизвестно куда!.. Стоп. Вспомни, Кьёка, почему ты вообще оказалась у порога Бакуго и Киришимы. С тобой поделились новостью, что Момо, находившаяся в договорном браке, в котором якобы не было чувств, вновь беременна. И если первый ребёнок был понятен и обязателен, то второй для супружеской пары, которая, по заверениям Яойорозу, не делила постель, был откровенно странным. Ты, Кьёка, в тот момент будто очнулась ото сна. И ты, Кьёка, впервые за много лет перебила Момо и спросила у неё прямо, что ты значишь для неё. — Конечно же, я люблю тебя, дурашка Кьё-чи, — обворожительньо улыбнулась та. — Тогда почему ты вновь станешь мамой? — и Яойорозу (она уже много лет не носит эту фамилию, опомнись!), будто не понимая твоих претензий, захлопала своими длинными ресницами и недовольно скривилась. — Я не понимаю, почему ты, Джиро, позволяешь принимать себе такой тон, — ты внутренне задрожала, потому что Момо всегда называла тебя по фамилии, только когда ты её разочаровывала, а делать этого категорически не хотелось, потому что Момо хорошая, Момо заслуживает самого лучшего, Момо терпит тебя и твои чувства, хоть и не обязана… И всё же, глядя на пока плоский живот под кашемировым свитером, ты не могла не задаться вопросом: — Ты говорила, что не спишь со своим мужем, — Яойорозу замерла, а ты медленно, по слогам продолжила, — Что у тебя нет никаких чувств к мужчине, что на тридцать лет старше, которого подобрала тебе семья на омиай за много лет до твоего совершеннолетия, и что поэтому вы живёте в разных крыльях дома и спите в разных покоях, а мы с тобой счастливы. Скажи честно, в первый раз был ЭКО или ты соврала? — Какое это вообще имеет значение, — та аркой выгнула тонкую выщипанную бровь, — Зачем ты сейчас задаёшься всеми эти ненужными вопросами? Ты как всегда всё усложняешь. Но голосок в голове, тот, что всегда настойчиво пытался привлечь твоё внимание, вдруг заткнул настырные чужие мысли и позволил твёрдо ответить: — Потому что я поняла, что ты, оказывается, лгунья. Я ухожу. — Куда? — та с какой-то ленцой рассмеялась, но, разглядев на твоём лице упрямство, вдруг стала говорить злые и едкие слова, — Джиро, ты же не можешь быть серьёзна. Да кому ты вообще нужна, кроме меня? Ты даже не можешь позаботиться о себе. Я снимаю для нас это милое гнёздышко, покупаю нормальную еду, а не ту дрянь, что ты всё время в рот тащишь, помогаю подобрать тебе адекватную немальчишескую одежду, в то время как ты даже в счетах не можешь не запутаться. Кому ты ещё, такая неряха, нужна, кроме меня? — Я… но ты… — Мне больно оттого, что ты пытаешься меня бросить, моя маленькая Кьё-чи, — Момо вдруг сменила голос на фирменный печально-плаксивый, — Пока что я вернусь к себе в резиденцию, поговорим потом. Все эти переживания слишком сильно влияют на ребёночка, — и уехала к себе, как ни в чём не бывало, уверенная, что всё как всегда будет так, как она того захочет. Но напоминание о ребёнке, Кьёка, отрезвило тебя, и ты очнулась от крокодильих слёз в чужих глазах и ушла плакаться к друзьям, к тем, кто действительно любили тебя, и поддерживали тебя, и желали тебе всех благ. А теперь, Кьёка, хватит оправдывать эту двуличную снобку, которая, если бы реально переживала о твоём уходе, как минимум написала бы сообщение, и закажи себе что-нибудь попить. Одиннадцать вечера, в кафе и на улице почти никого, все разошлись к семьям по домам. Джиро рассматривает список напитков, не совсем уверенная, что же взять. Хотелось чего-то более праздничного. Какао с зефирками? А может, имбирный капучино? Хотя кофе на ночь, конечно, та ещё затея… — Джиро-кун, это правда ты? Кьёка вздрогнула, услышав обращение с лёгким акцентом, и заполошно посмотрела наверх. Перед ней стояла знакомая невысокая девушка со снятыми курткой и шарфом в руках. Она повзрослела: пропала детская припухлость в щеках, на подбородке белел заходящий на шею зигзагообразный шрам, а в уголках больших небесно-голубых глаз, смотрящих с явным восторгом, появились первые мимические морщинки. Но русые волнистые волосы, заплетённые в небрежную косу, спадавшую на грудь, были всё те же, как и два крупных витых рога и красный с мороза нос кнопкой. — Здравствуй, Цунотори-чан… — с задержкой ответила Кьёка, не ожидавшая встретить давнюю знакомую. В Академии они не были особо близки, но всё же периодически общались и спарринговались. Она невольно заёрзала на месте. Конечно, нет ничего страшного в том, что её увидели в гей-френдли заведении, она ведь никогда и не скрывала своей ориентации, хоть и особо не распространялась (Цунотори, вон, навряд ли знала), но всё равно это было немного внезапно. — Мы так давно не виделись! — Да, со школы, — вспомнив о вежливости, кособоко улыбнулась Джиро. — Давай я к тебе подсяду, и мы поболтаем? Если ты не против, конечно! — и замерла, ожидая разрешения или отказа присесть. Повисло неловкое молчание. Сначала Кьёка не поняла, почему опешила, а потом до неё дошло. Момо никогда не спрашивала, а просто брала и делала, плевав на желания Джиро. Сейчас же у Кьёки была свобода выбора. Это было необычно и немного странно, но хорошо же, да? «Определённо», — проворковал голосок в голове, к которому отныне решила прислушиваться Джиро. И он же сказал, что нет ничего плохого в том, чтобы отказать. — По правде сказать, я хотела немного побыть одна, — Кьёка с трудом сдержалась от того, чтобы испуганно зажмуриться. Пришлось напомнить истеричному сознанию, что Цунотори не Момо, что она нормальный тактичный человек, что она поймёт и не будет обижаться. Ведь так?.. — Без проблем, — кивнула девушка, — Могу оставить свой номер, и если захочешь возобновить общение, то напиши или позвони мне. Хорошо? — Да, конечно, — тихо выдохнувшая от облегчения Джиро достала смартфон из сумочки и, наблюдая за тем, как Цунотори вбивает туда свои данные, прокашлялась, — Прости, что я так. — Что ты, не извиняйся! Всё в порядке, — удивившись, передала ей обратно телефон сокурсница, — Это ведь я тебя побеспокоила. Просто не ожидала увидеть тебя здесь, да и не сразу узнала в этом прикиде. — Ах, это… — Кьёка задумчиво оглядела себя. На ней были лоферы с жемчужинами, строгая серая юбка, блузка с жабо и потрёпанный пиджак, ставший чуть тесноватым в плечах. С их воссоединения гардероб подбирала ей Момо, и сейчас, от комментария постороннего человека, ей стало не по себе. Джиро ведь всегда любила дырявые джинсы, растянутые майки и чёрную подводку на глазах! Почему же на ней это старушечье убожество? Когда она вообще последний раз красилась? Неожиданная идея внезапно прострелила разум, и ошалевшая от вседозволенности Кьёка предложила, — Давай на днях сходим в торговый центр? Хочу вернуться к предыдущему стилю, а одной будет скучно. — Шоппинг — это всегда удачная идея! Я только за! — обрадовалась Цунотори, — Тогда спишемся ближе к делу, и ты скажешь, куда и когда мне подъехать, договорились? — Договорились, — уже по-настоящему улыбнулась Джиро, и, боясь показаться навязчивой, всё равно с любопытством тихонько поинтересовалась, — А что, кстати, ты здесь делаешь? — Владельцы — канадцы, мои родители с ними знакомы по гайдзин-тусовке, — переливчато засмеялась девушка, а потом приподняла и потрясла бумажным пакетом, — Мама одолжила у них пару книг, а она у меня суеверная, Новый Год встречает без долгов, поэтому попросила меня забежать и вернуть. — В последний момент? — оказывается, Кьёка не забыла, как подкалывать. — Пунктуальность — это не про неё, — с преувеличенным мнимым осуждением покачала головой Цунотори, — Ладно, я тогда правда пойду, не буду мешать. — Ага, — кивнула Джиро, вновь уткнувшись в меню, но краем глаза продолжая наблюдать за девушкой. Цунотори поцокала к барной стойке, где, достав из кармана пару купюр, о чём-то переговорила со скучающей без дела барменшей. Потом она одолжила ручку у официанта и накорябала что-то на салфетке. Закончив, она передала пакет юноше, который тот сразу унёс, видимо, в помещение для персонала, а сама оделась, застегнув куртку и по уши замотавшись в шарф, и уже у выхода энергично помахала ей: — С наступающим, Джиро-кун! Увидимся на днях! — Я позвоню! — с губ по неизвестной причине сорвалось обещание. — Буду ждать с нетерпением! — просияла Цунотори и, звякнув колокольчиком, убежала прочь. Кьёка вернулась к рассматриванию меню, но её отвлекла барменша, поставившая на стол айриш-маг с неведомым напитком. — Но я не заказывала… — неуверенно залепетала Джиро. — Подарок от Цунотори-сан, — объяснила та, — Глинтвейн из белого вина. Барменша развернулась, а Джиро только и оставалось, что разглядывать неожиданное подношение. Подарок? Настоящий? В последний раз она получала подарок, ещё когда родители были живы. Удивительно, как она раньше не замечала, что Момо ни разу не сделала ей ни одного подарка и отвадила других ей дарить их, потому что это якобы захламляло пространство и вообще лишний раз загрязняло планету… Джиро, заинтересованная, придвинула исходящий завитками пара бокал. На блюдце под ним оказалась салфетка с кривоватым рисунком оленя поплывшими чернилами, а в самом желтоватом напитке плавали звёздочки бадьяна, палочка корицы, семена кардамона и долька лимона. Она с осторожностью подула на горячее вино и отхлебнула. Цитрусовая пряность с имбирной остринкой взорвались во рту непередаваемым фейерверком, проскользили по горлу и обволокли всё нутро. Кьёка будто переместилась на десять лет назад на семейную кухню, где папа дал ей втайне от мамы попробовать варившееся сухое белое вино со специями. Она тогда недовольно зафырчала, а мама, заметив творившееся безобразие, легонько щёлкнула причудой обоих по лбам. Кьёке было уютно тогда, глядя на посмеивающихся родителей. Кьёке было уютно сейчас, впервые за одному ками известно сколько лет. Оказывается, это приятно — получать подарки. И тепло от этого не только рукам, что грелись о стенки бокала, но и глубоко в груди, там, где почти потухший огонёк прошлой Кьёки, что ещё не знала Яойорозу, на удивление быстро вновь разгорался. Нынешняя Кьёка подозвала новенькую официантку и попросила глинтвейн из белого вина. Та, зная, что Джиро в негласном списке постоянных клиентов, вежливо поклонилась, пряднув кошачьими ушками с длинными кисточками, и, помахивая рыжим крапчатым хвостом, поспешила передать заказ знакомой барменше, что и в этом году решила провести праздник на работе. Женщина усмехнулась, беззлобно закатив глаза на неоригинальность посетительницы, и начала готовить напиток, которого не было в меню. Бакуго с Киришимой не то, чтобы сильно обрадовались, когда она рассказала им о желании встретиться с сокурсницей. Скорее, насторожились. Бакуго хмуро (как обычно) курил в приоткрытое окно, а Киришима присел рядом с ней и осторожно взял её маленькую, по сравнению с его огромной лапой, ладошку: — Ты ведь знаешь, Джиро-кун, что не обязана, да? То, что она купила тебе напиток, ещё ничего не значит. Это должно быть твоим решением, понимаешь? — Это тут ни при чём. Она была вежлива и она не… она меня уважала? И вообще я… — Кьёка тяжело сглотнула, но решила не прятать взгляд, — Я сама решила возобновить общение не только с ней. Я уже написала Ашидо-чан, а с Хагакурэ-чан даже успела поговорить по видеосвязи по пути сюда. Я… Я ведь не всегда была такой… такой поломанной. И я хочу вспомнить, какой я была до этого. В Юэй же у меня было много подруг, и с вами двумя я хорошо общалась, но я сама не заметила, как ненамеренно исчезла, оставив вас, — Джиро, сдерживая слёзы, робко спросила атипично скрежещущего акульими зубами Киришиму, — Вы поможете мне? — Куда мы от тебя денемся, — потушив бычок, Бакуго закрыл сквозившее окно, а Киришима неистово закивал, сгребая Кьёку в грузные медвежьи объятия, — Чудо, что эта психичка вообще давала тебе возможность с нами списаться раз в полгода. Сука даже не отпускала отметить любой совместный арест, тьфу! — сплюнул парень, но, осознав, что только что харкнул на пол собственного жилья, застонал и пошёл доставать тряпку из-под раковины, — Знал бы, что ты именно с ней застряла, а не какой-то левой девахой, о которой утверждала — не спасал бы её, когда подвернулся шанс, — это было в каком-то роде по-бакуговски заботливо и даже мило, но все присутствующие прекрасно понимали, что этого бы не случилось: про-герой Динамит, что в тройке лидеров их профессии, не опустился бы до такой злодейской подлости. Через пару дней, согласовав встречу на то время, когда и у Роккетти, и у Наушницы был выходной, они встретились в недавно построенном ТЦ. Джиро уже сняла пальто и поправила одолженный у Киришимы синий кардиган, мешком свисающий с неё, чуть сморщившись от тянущей боли в плече. Вчера ей не повезло сместить его во время боя со злодеем, в три раза превышающего её физические параметры. Но это не страшно, ведь Кьёка — боец. У неё стальные мышцы от ежедневных тренировок с подросткового возраста, руки, грубые от мозолей после многочасового битья боксёрской груши, что по локоть в крови преступников, и тело в многочисленных шрамах от пуль, ножей и чужих причуд. У того злодея не было и шанса — не зря она вошла в топ пятьдесят геройского рейтинга Японии, даже если и на последнем месте. Хоть Яойорозу всегда смеялась над ней, говоря, что у неё никогда не получится подняться выше сотни. Джиро только сейчас поняла, что это звучало противоречиво в устах той, кто из-за осознанно взятого двухлетнего декрета докатилась до трёхсот восемьдесят какого-то там. А сейчас опустится, по всей видимости, ещё ниже, когда люди узнают о втором пополнении, отчего та снова надолго исчезнет с радаров… Кьёка, чей мир раньше вращался вокруг одной только Момо, без особого шока восприняла собственное бессилие в том, чтобы вспомнить точный ранг бывшей в рейтинге героев. Ей это было просто… не нужно? — Джиро-кун, доброе утро! — выпрыгнула блондинка из-за угла, пугая задумавшуюся Кьёку. Увидев, как она дёрнулась, Цунотори сразу притормозила, оставляя Джиро достаточно личного пространства, — Извини за опоздание, там жуткая пробка. — Нападение? — Дэсутэгоро разбирался с каким-то стрёмным чуваком. Представляешь, у него было три головы, и все они друг с другом переругивались! Джиро прыснула, с тоской вспоминая наставника. Стоило навестить его как-нибудь. Почему она не подумала связаться с ним, когда он отказался оставаться на пенсии? Точно — Момо, которая почему-то упорно отваживала её от общения с ним, Айзавой-сэнсэем и Миком-сэнсэем. Интересно, зачем? Сегодня же надо написать каждому! У Киришимы или Бакуго должен быть номер хотя бы их классрука — они наверняка ходили на встречи выпускников, в отличие от неё. — Я рада, что после стольких лет он решил вернуться к работе, — искренне призналась Кьёка, — Ты знала, что я у него стажировалась после нашего первого Спортивного фестиваля? — Да?! — Цунотори забавно открыла рот и в экстазе хлопнула ладонями по щекам, — А я была у Снэтча! — Оу, мои соболезнования, — стушевалась Джиро, вспомнив, что тот был зверски убит в ту же зиму. Права была Момо — Кьёка тупица, когда дело доходит до социальных взаимодействий. Только Яойорозу знала, что и как правильно говорить, её этому вообще обучали в отдельном порядке, поэтому она не позволяла Кьёке ни к кому лишний раз обращаться как раз таки из-за таких возможных некрасивых ситуаций, где Кьёка несомненно могла опозорить её, — Прости, не хотела напоминать. — А ты мастак извиняться, да, Джиро-кун? — подметила Цунотори, весело блестя своими лазурными омутами, искусно подведёнными длинными стрелками, — Снэтч был действительно классным и погиб, как настоящий про-герой, в бою. Я горжусь тем, что мне довелось поработать с ним хотя бы немного, и обязательно ставлю ему свечку за упокой. Ну что, куда хочешь в первую очередь? Веди меня! — Ты верующая? — спросила её Кьёка, не уверенная, как завязать разговор, пока они продвигались по рядам магазина с молодёжной одеждой. — Отчасти, — пожала та плечами, разглядывая представленные леггинсы и таблицу рядом с перечислением услуг по подгонке товаров под мутации, — Семья у меня из лайтовых католиков, но сама я скорее агностик. Я не верю в Библию или саму концепцию церкви, потому что считаю, что первую стоит рассматривать как некую сказку с упором на реалии того времени, а вторая не более, чем социальный институт, созданный для контроля масс. Да и слишком много грехов накопилось у любых церковников, чтобы и дальше пытаться лезть в политику и указывать, как мне жить. Ещё в Бостоне с нами по соседству жила семья консервативных мормонов — конченные психи. И такие есть в любой религии! — Ты?.. — Джиро слишком близко к сердцу приняла высказывание о жизни по инструкциям. — М-м? — не поняла сначала Цунотори, но, глядя на её свекольное лицо, с лёгкостью ответила, — Ах, это! Я стопроцентно открытая лесбиянка. Тип, мама с папой в курсе и жаждут знать всё о моей личной жизни, а журналюги меня упорно ставят в топ двадцать самых известных ЛГБТК+ героев за всю квирковую историю. Восьмое место! — девушка с гордостью выпятила грудь вперёд, — Ты правда не знала? Сейчас Кьёка что-то такое припоминала. Когда двадцатилетние Киришима с Бакуго сделали совместный каминг-аут на национальном телевидении, объявив о своём желании зарегистрировать брак за границей, то правые медиа подняли нешуточную шумиху. Обвинения, в первую очередь, посыпались на Айзаву-сэнсэя и Мика-сэнсэя, которые были вместе со школьной скамьи, потому что они типа плохо влияли на неокрепшие умы. Бред, конечно, но хоть Кьёке и было обидно читать злословные статьи об учителях, те за долгие годы выработали иммунитет к нападкам, нарастив поистине слоновью шкуру, и не выказывали и доли беспокойства. Цунотори же после объявления парней тогда, кажется, тоже нехило досталось — она вообще открылась в Твиттере, когда они ещё были желторотыми первокурсниками. Её, как иностранку, да ещё и американку, упорно обвиняли в привнесении разврата и подрыве моральных основ традиционного японского общества, и плевать, что у неё в предках иммигранты из Киото. Удивительно, как гомофобия продолжала существовать аж в двадцать втором веке. Предрассудки были сильны и в Японии (конечно, не так сильно, как лет сто назад, но всё же), Джиро это по себе знала, когда со страхом открывалась родителям. Но Цунотори, видимо, тоже оказалась из числа везунчиков, даже больше — любящие и принявшие родители у неё всё ещё были живы. Это хорошо, Кьёка за неё рада, даже если завидует самую малость. — Я тоже, — вдруг вырвалось из болтливого рта Джиро, которая, пискнув, скомканно закончила мысль, пока её наушники от смущения стали сами по себе закручиваться в загогулины, — Как ты. Тоже я. Я тоже как ты, вот. — Спасибо за оказанное доверие, — мягко улыбнулась Цунотори, — У меня, конечно, появились кое-какие мыслишки, увидев тебя в «Рио», но посещение безопасного заведения ещё ничего не значит — кафе слишком крутецкое, чтобы его обходили лояльные натуралы. Ты что-нибудь выбрала? — Да, вот, — Кьёка протянула свитшот с Фредди Меркьюри. Озадаченная Цунотори по-птичьи склонила голову к плечу, а Джиро захотелось тотчас провалиться сквозь землю — сейчас с ней не Момо, у которой надо спрашивать одобрения. Джиро схватила понравившиеся массивные фиолетовые кроссовки и сконфуженно ускакала в примерочную. В следующем раунде они завернули в её любимый магазин для скейтеров, в котором Кьёка не была уже лет под сто. Примерив на себя лонгслив с рукавами в полоску, уходившими под тёмную оверсайз-футболку со схематичным малиновым черепом, и мешковатые джинсы с ремнём в заклёпках, Джиро чуть не расплакалась. Сейчас на неё из зеркала смотрела не та бледная тень, которую Яойорозу вылепила под себя, а прежняя Кьёка, которая с детства лазала по вишнёвым деревьям во дворе началки, гоняла в футбол с соседскими мальчишками и ловила всяких жуков, чтобы напугать маму, называвшей её «шилопопистой хулиганкой». — Цунотори-чан, у тебя есть с собой чёрная подводка для глаз? — Минуточку, — Кьёку почти трясло, она, должно быть, выглядела, как наркоманка в ломке, но девушка ничего не сказала. Только прищурилась на долю секунды как-то особо понятливо и, порывшись в сумке, достала косметичку, а оттуда уже мягкий карандаш. Джиро, высунув язык, густо обмазала себя им, привычно растушевав мизинцем ближе к уголкам. Забавно, что навык не растерялся. Как давно она этого не делала. Как давно ей этого не хватало. Джиро скосила глаза на нижнюю губу. Втянув её за зубы, она рассмотрела крохотную точечку заросшего прокола. Момо заставила снять серьгу несколько лет назад, намекнув, что ей со временем стало неприятно ощущение металла, особенно из-за повышенной чувствительности в период кормления. Джиро, будучи послушной собачонкой (иногда Момо её так шутливо называла, конечно, любя), потакнула этому капризу, совершенно забыв, что на лабрет именинницу-Кьёку водила мама, когда ей исполнилось восемнадцать, а кольцо из белого золота выбирал папа. Это был их последний подарок — через неделю их не стало. Кьёка достала кошелёк, где в прозрачном кармашке держала совместное с ними фото и ту самую потускневшую от времени серьгу. — Цунотори-чан, а здесь есть тату-салон? — Забиться решила? — прибалдела девушка, — Вообще вроде был на втором уровне. Я тебя, возможно, расстрою, но мастера редко принимают без записи, даже на миниатюры. Но если хочешь, мы можем зайти посмотреть, что там да как! — Нет, я хочу проколоть губу. Снова, — всё же объяснила Кьёка, как хрустальную вазу держа невероятно важное украшение, которое было её последней связующей с родителями ниточкой. — Ух ты! А я не помнила, чтобы у тебя был пирсинг в школе, — совсем немного удивилась Цунотори, — Тогда, наверное, лучше сначала поесть, как думаешь? — Я? А, да, хорошая идея. — Тогда погнали! — и девушка, подхватив груду своих и чужих пакетов, направилась к фудкорту, по пути рассказывая о своей работе в агентстве про-героини Ласточки. Джиро внимательно слушала её, а за обедом уже сама, без наводящих расспросов, описала собственный опыт в геройских рядах. Цунотори не перебивала, смеялась, когда Кьёка неуклюже шутила невпопад, и с на лбу написанным любопытством просила больше историй о буднях в агентстве, в котором Кьёка обосновалась. Джиро призналась, что она не сильно дружна с коллегами, но на логичное «почему?» не нашлась, что сказать. Потому что бывшая запретила с ними сближаться? Потому что та, вроде как, ревновала, а потому не одобряла настолько «распутного поведения маленькой Кьё-чи»? Но Цунотори, видя заминку, быстро перевела тему, заверив, что Джиро не обязана говорить, если не хочет, и извинилась. Яойорозу никогда не давала Кьёке договорить и уж точно никогда не извинялась. Вообще. Ни разу. Джиро поблагодарила принёсшую глинтвейн официантку и попросила, если той не сложно, посторожить вещи, пока она отлучится в уборную, а также предупредила о том, что к ней должна подойти знакомая. Девушка с кошачьими чертами уверила в сохранности пальто-кокона и рюкзака, а также в том, что проведёт гостью к её столу, и Джиро пошла к туалетам. Мóя руки под тёплой струёй воды, она разглядывала в зеркале свою невыспавшуюся физиономию. Накануне ей поставили ночной патруль, поэтому мешки под глазами забавно подчёркивали вновь ставший привычным за прошедший год макияж китайской панды. Так её уверяла Пони, и Кьёка была с ней солидарна. Серьга в губе сверкнула в электрическом освещении, вновь погружая в многочисленные воспоминания о событиях последних двенадцати месяцев. Прошло больше десяти недель с её расставания с Яойорозу, и сказать, что Бакуго с Киришимой были рады её прогрессу — это ничего не сказать. Джиро это явственно видела в их переглядываниях, в том, как они внимательно слушали её щебет, что с каждым днём становился всё более громким и уверенным, в том, как они каждый раз с трудом скрывали свои довольные морды оттого, что она вновь шла куда-нибудь гулять с кем-нибудь из девчонок. Джиро, периодически гонимая чувством вины, однажды пыталась заикнуться о том, чтобы съехать — всё же у них не квартира, а студия, даже если и двухэтажная, и занимать чужой диван, зная, что парни вынуждены из-за этого ограничивать себя вообще и… э-э-э… в сексе в частности, было немного некомильфо. Но те выслушали её пространную заготовленную речь, под конец превратившуюся в неразборчивый бубнёж а-ля Мидория и, обняв её с двух сторон, нежно (Киришима) и ворчливо (Бакуго) уверили, что она может оставаться у них сколько угодно. Кьёка, к тому времени заново научившаяся контролировать свои эмоции, полузадушено пустила слезу, потому что на самом деле она боялась вновь остаться одна. Точнее, она боялась вновь замаячившей на горизонте угрозы в виде Момо, что пару раз звонила и писала, но Джиро сбрасывала и стирала сообщения, не читая. Словно бывшая нутром чуяла, что сердце Кьёки уже некоторое время как начало неспокойно замирать при виде ставшей невероятно близкой Цунотори, и поэтому была готова в любой момент заявить свои мнимые права на «Кьё-чи», как на какую-то собственность. Только ничьей собственностью Джиро быть больше не желала. О чём и поведала тут же озверевшей от наглости «змеи подколодной» парочке. Она так никогда и не узнала, что именно они тогда предприняли, но Яойорозу больше не нервировала её до самой встречи выпускников, прошедшей в сентябре уже после того, как та родила. По правде сказать, Кьёка им до самой смерти будет так благодарна. Когда они свели её с любимыми учителями, то Кьёка навзрыд плакала в объятиях заметно поседевшего Айзавы-сэнсэя и окончательно потерявшего слух Мика-сэнсэя. Случайно заглянувший к приёмным родителям на огонёк Шинсо, что ошивался в подполье, только понимающе перемигнулся с наблюдающими за водоразливом Киришимой и Бакуго, и решил присоединиться к исцеляющим обнимашкам. Джиро вспомнила, какими, оказывается, её преподаватели были понимающими: Айзава-сэнсэй вообще сразу заявил, что всегда подозревал, что пропавшая с радаров ученица оказалась в явно абьюзивных отношениях, только не ожидал, что с умницей-разумницей подопечного класса — ведь та, вроде как, почти сразу выскочила замуж, а потому он посчитал, что они расстались. Кьёка вспомнила, как ещё в Академии сэнсэй пытался поговорить с ней о жажде контроля Момо, пытался предупредить её не ввязываться сильнее в эту трясину, но влюблённая до одури Кьёка тогда болванчиком кивала и пропускала все предостережения мимо ушей. А потом Яойорозу, которой надоело количество звонков и сообщений, приходящих Джиро во время траура, сменила ей симку и, получается, насильно оборвала все контакты. Чудо, что Джиро вообще смогла скрыть наличие вялотекущей переписки с Бакуго, что впихнул ей впопыхах чиркнутый на клочке бумаги номер — в этом она, кстати, всё ещё не призналась ему. С Айзавой-сэнсэем же она в последний раз виделась на совместном рейде на базу группы работорговцев. Бывший классный руководитель попытался с ней поговорить, но Кьёка отнекивалась, натянуто улыбаясь и держась отстранённо — дома её ждала Момо, которую она не смела обидеть, потому что Момо, вообще-то, не хотела, чтобы она общалась с Айзавой-сэнсэем… Тот вздохнул и оставил свою визитку, почти умоляя её обратиться к нему за помощью, но не смевшая перечить бывшей Кьёка незаметно скомкала бумажку и выбросила в ближайшую урну. Интересно, если бы ей тогда удалось набраться храбрости и позвонить учителю, она бы смогла вырваться раньше из этого болота? Скорее всего да, ведь спасение утопающих, как говорится, дело рук самих утопающих, но сейчас, к счастью, не было нужды рефлексировать — она и вправду сво-бод-на. Джиро, как и обещала самой себе, навестила Дэсутэгоро, который неожиданно обрадовался повзрослевшей протеже, а вскорости вообще перешла к нему под крыло, заняв место главной напарницы, что сильно повысило её ранг — предыдущее место работы ей выбирала Момо, а от липких тентаклей, которыми теперь чудились её аристократичные белоснежные руки, хотелось поскорее избавиться. Ещё совсем недавно Кьёка принимала эту одержимость за любовь. Теперь-то она знала, что это было далеко не так. Из разряда приятных случайностей: агентство Дэсутэгоро было в официально оформленной коалиции с агентством Ласточки, а потому Наушница теперь дважды в неделю работала бок о бок с Роккетти. Альянс героев вылился в совместные патрули прикреплённых к агентствам районов, в феерическую командную работу при арестах преступников и в разговорах обо всём на свете за поеданием бенто. Точнее, бенто ела Кьёка, а Цунотори приходилось покупать себе ланч на вынос, потому что готовила она, по её же словам, из рук вон плохо. Кьёка же на кухне была, как рыба в воде — Яойорозу была всё время уставшей и не хотела тратить время на такую несоответствующую её статусу банальщину, поэтому Кьёку де-факто вынудили научиться. Если честно, то Джиро не знает, что на неё нашло. Джиро впервые захотелось сделать кому-то приятно не по обязаловке, а просто так. Распахнутые и будто звёздами светящиеся бирюзовые глаза с последующими благодарностями, которые Кьёка получала каждый божий раз в ответ на дополнительную коробочку бенто, однозначно заставляли чувствовать что-то приятное. Тесное сотрудничество привело к ожидаемому исходу — Кьёка сблизилась с товарищем по оружию. Конечно, у Джиро теперь были и другие новые-старые друзья — те же Ашидо с Хагакурэ или хозяева студии, где она тусовалась — но с ними всё было не совсем так. Каково же было удивление Джиро, когда, однажды засмотревшись на милейший дёргающийся хвостик шедшей впереди Цунотори, она почувствовала внизу живота наливающееся томление. Это настолько поразило Кьёку, что она споткнулась и впечаталась в фонарный столб. Момент умудрились поймать вездесущие папарацци, и фото потом ещё некоторое время гуляло по Интернету в виде мема. Раньше Кьёка бы сильно страдала даже от такой благодушной шутки, чей смысл Яойорозу обязательно бы извратила, но сейчас она была в первых рядах, твитнув парочку самых удачных переделок. Ну а если серьёзно, то когда она в последний раз вообще чувствовала возбуждение? Секс у неё был тогда, когда Момо скажет. Оргазм у неё был тогда, когда — если! — Момо будет удовлетворена. Получается, что Момо с жадностью брала-брала-брала, взамен отдавая лишь жалкие крохи с барского плеча, да этим ещё и попрекала. Кьёка не помнила, когда она в последний раз действительно хотела доставить бывшей удовольствие не по указке. Сейчас… О! Сейчас об одной мысли о полных, налитых розовыми соками половых губах Цунотори ей хотелось пасть на колени и буквально присосаться, выпив этот сладчайший нектар до дна. Джиро, двигая вверх-вниз руками в громкой сушилке, шкодливо хихикнула. Ками-сама, да она тогда словно вернулась в пубертат и не могла перестать краснеть в присутствии Пони! Бедняжка не понимала, почему у Кьёки продолжала стойко держаться температура, и постоянно касалась прохладными ладошками, шершавыми от бесконечной боёвки, её полыхающего лба. Заглотившая язык Кьёка только и могла, что сильнее алеть и стараться не упасть в обморок от поселившихся в животе бабочек, которые начинали неистово трепыхаться от того, как Пони была одновременно близко и близка. Со стороны могло показаться, что Джиро быстрее нужного, быстрее полезного погрузилась в эти новые чувства. На самом деле, ментально она находилась как никогда высоко. По крайней мере, психолог, к которому её при первой же возможности за ручку отвела Ашидо-чан, думал также. Именно триста раз проверенный-перепроверенный врач, с которым проводились еженедельные сеансы, по-научному и детальнее друзей объяснил Джиро, почему она вообще умудрилась стать жертвой токсичности Яойорозу. Изначально, когда у них завязались отношения ближе к середине второго года обучения, всё было как в сказке. Конечно, сейчас, по кирпичику разбирая их с психологом, Кьёка могла признаться, что пропустила нехилое количество красных флажков и предостерегающих звоночков. Единственное, что более или менее оправдывало её несусветную глупость — это абсолютное отсутствие какого-либо опыта и некая стеснительность, чтобы обсудить всё с мамой или хотя бы подружками. Джиро и не знала, что так называемая «бомбардировка любовью», когда человек на ранних стадиях отношений заваливает тебя похвалой и привязанностью, не является чем-то обыденным или здоровым. Так же, как и чрезмерное желание быстрее вызнать все твои страхи и секреты — манипуляторы это делают, чтобы в будущем воспользоваться информацией, вовсе не чтобы помочь. А если союз был будто заключён на небесах… Кьёка с ужасом поняла, что пропустила тот момент, когда они с Момо начали крайне подозрительно разделять одни и те же интересы, которые все были её, Джиро. После того визита к врачу она вернулась домой и пролистала свои соцсети на несколько лет назад. Так и есть — все музыкальные группы, все фильмы, все книги… Всё, что она помечала онлайн, как любимое или интересное. И всё, что Яойорозу тоже начало «нравиться», чтобы, получается, она могла казаться «идеальной половинкой» и подобраться поближе, пробраться под кожу и остаться. Разгребая вонючую помойную яму, которой можно было охарактеризовать отношения с Момо, Джиро наконец открылось, когда всё пошло по наклонной. Потому что на выпускном они вообще-то расстались по её инициативе — Яойорозу тогда раскрыла правду о том, что она, на минуточку, помолвлена, и что ей ещё в тринадцать подобрали «правильного» для семейного бизнеса жениха. Не ожидавшая таких откровений Кьёка бросила её, и невнятные оправдания Яойорозу о том, что всё равно в Японии однополые браки запрещены, были той ещё чушью — их закостенелое государство так-то уже лет пятьдесят как признавало заключённые за границей союзы. Поэтому все японские радужные люди повально летали праздновать свадьбы за бугор, а уже дома получали апостили, оформляли совместные кредиты с налоговыми вычетами, усыновляли детей, могли навещать в госпитале или забрать из морга, в общем, имели все те же права, что и поженившиеся на родине гетеросексуальные пары. Но Джиро после внезапной смерти родителей была совершенно разбита, а появившаяся Момо, которая была нежна и участлива, казалась единственным оставшимся человеком на всём белом свете, кто мог собрать её по кусочкам и подарить ей такую нужную сейчас любовь. Хитрая бывшая подловила её, решив показать себя в самом выгодном свете и вернуться в момент её наибольшей уязвимости. И Кьёка добровольно прыгнула прямиком в бездну. Плевать, что она будет с Момо на правах любовницы, плевать, что их отношения будут тайными, плевать-плевать-плевать, на всё плевать, лишь бы любили её, лишь бы она была хоть кому-то нужна!.. Ловушка захлопнулась, и Джиро оказалась в кандалах. Но с Пони всё было диаметрально противоположным. Джиро поправила тонкое колечко с миниатюрным чёрным бриллиантом на безымянном пальце левой руки и, в последний раз взглянув в зеркало, с лёгким сердцем направилась обратно в зал. Там её уже ждали. Цунотори совершенно не походила на бывшую Кьёки как внешне, так и внутренне. Она была не сильно выше Джиро, в отличии от дылды Яойорозу, всего на пару сантиметров. Кожа её была белой, но не такой, будто кукольной кипельно-мраморной, которой Момо добивалась вечными прятками от солнца и специальными притирками с кремами, а как парное молоко, с пышущим здоровьем розоватым отливом. Джиро такой оттенок попадался редко — видимо, генетическая особенность, в отличии от их исторически «жёлтой» азиатской расы. Волнистые волосы были светлыми, как развевающиеся на ветру колосья пшеницы, и почти эфемерно тонкими, отчего, если притронуться, были мягкими-мягкими, как пух у цыплёнка. Кьёка это узнала, когда девушка однажды попросила помочь заплести ей особо мудрёный колосок, и потом несколько ночей не спала, чуя меж пальцами отголосок касаний чужих волос. У Яойорозу же шевелюра была смоляной, густой и жёсткой, как конский волос, которую не укрощали никакие масла. Глаза у Цунотори были добрыми и по-наивному большими, голубыми со стальной продрисью у зрачка и с длинными белёсыми ресницами, тогда как тёмно-карий, почти чёрный взгляд бывшей высокомерно стрелял из-под узкого одинарного века с короткими ресничками, которые та подкручивала и удлиняла накладными пучками. Сама Цунотори по виду была худой и поджарой — на парочке спаррингов Кьёка оценила и крепкие мышцы, что уложили её на лопатки, и сеточки шрамов, чьё неизбежное появление девушка философски принимала, и даже покрытые бархатистой соловой шёрсткой ноги с ухоженными копытцами, которые с середины бедра плавно переходили в кожу. В плане тела Момо сильно отличалась от коллег, даже от того же Фэтгама, у которого, по словам Киришимы, в сдутой форме хоть и были складочки на животике, но под ними вполне прощупывался прочный каркас: после первых родов Яойорозу спустя рукава вернула себе былую форму, но маниакально удаляла лазером и массажем любой намёк на растяжки, целлюлит или напоминания о схватках, будто пыталась избавиться от всего, что могло её сделать менее похожей на «идеал». С одной стороны, конечно, бодипозитив, особенности квирка, предрасположенность в крупного борова-отца, все дела, но если до беременности она была фигуристой, то после стала какой-то рыхлой, да и леность, опять-таки, проявилась, которой раньше не существовало. Расслабилась, по ходу, на условной должности «домохозяйки» с целым штатом прислуги. Конечно, это не то же самое, что быть вынужденной каждый день тренироваться, чтобы тебя тупо не убили!.. В общем, в Цунотори кровь сильно разбавилась, и в ней совершенно не угадывались черты предков-иммигрантов, отчего она даже не думала переживать, в то время как Яойорозу открыто горделиво хвасталась своей классической красотой, которую её учили «преподносить» окружающим. Кьёка поправила подушку с изображением летящего величественного ара прежде, чем с удобством устроиться в изумрудном кресле, и без каких-либо эмоций посмотрела на сидящую напротив бывшую. Та вперилась каким-то больным взглядом в кольцо на пальце и даже не поздоровалась. «Коза», — подумала Кьёка и придвинула к себе чуть остывший, как она любила, глинтвейн, чтобы сделать глоток. Она не собиралась первой начинать разговор, потому что ей в принципе это было не надо. Она вообще здесь только по просьбе Пони. На саму бывшую ей было откровенно плевать, но, если это успокоит её невесту, что переживала о прошлом Джиро сильнее неё самой, то она была согласна мужественно претерпеть всю ту лапшу, что ей сейчас собирались развесить на уши. С Цунотори у них всё происходило по всем сапфичным канонам, то бишь быстрее некуда. Ходила в их коммьюнити такая шутеечка, что лесбиянки вчера познакомились, сегодня съехались, завтра расписались, а через неделю у них уже три кошки с собакой и ребёнок, взятый на усыновление. Но в каждой шутке есть доля шутки, и эта не исключение: никто не знает, почему, но девушки прямо-таки скакали галопом по Европам, когда дело касалось совместной жизни. Естественно, такая поспешность не всегда приводила к хэппи-энду, но чаще всё складывалось как нельзя лучше. Короче, Джиро в начале третьего месяца общения с Цунотори приняла тот факт, что та ей ой как сильно нравилась, а потому, мучительно краснея и против воли смущаясь, пыталась придумать, как этак многозначительно намекнуть на бутонами расцвётшие внутри чувства — к слову, единственные предыдущие отношения у Джиро, какой бы уверенной она не выглядела, начались далеко не с её подачи. Так бы и ходила она всё вокруг да около, если бы не случай. Наушница с Роккетти как раз патрулировали парк на границе между подконтрольными территориями их агентств, когда недалеко раздался мощнейший грохот, похожий на взрыв. Героини, у которых выработалась невосприимчивость к верещащему инстинкту самосохранения, тут же ринулись против потока убегающих гражданских, пытаясь скорее добраться до места теракта? Нападения? А нет, выловленный у полуразрушенного строения билетёр, со сломанной рукой и будто мукой покрытый бетонной пылью, сказал, что здание кинотеатра аварийное и его должны были снести на днях — сегодня как раз последний показ. Наушница цыкнула от злополучного стечения обстоятельств и, пока Роккетти из подручных средств споро накладывала шину пострадавшему, подошла к выдержавшей коллапс несущей стене. Оба шнурка причуды по её велению вонзились в неё, оставляя вокруг паутины трещинок, и героиня внимательно прислушалась. Шесть, нет, семь человек на десять часов от входа — одного тормошат и пытаются привести в чувство, остальные болезненно стонут. На три часа много неразборчивых шорохов и подвываний. Видимо, туда пришёлся основной удар. Чуть дальше громко плачет дитё, зовя маму, почти полностью перекрывая эфир своим ором. Ух, нет, больше. Как минимум… пять, девять… дюжина детей хнычут. Наушница вспомнила список новинок — среди них точно мелькал мультфильм. Она нахмурилась, пытаясь сильнее прислушаться, но безрезультатно. Либо это все, либо остальные без сознания или мертвы. — У Вас есть достоверные данные о количестве людей внутри? — был задан насущный вопрос билетёру. — Человек восемь персонала и, может, с полсотни посетителей, но это не точно. Почти все были в холле, на первом этаже, — ответил тот дрожащим голосом. Роккетти кивнула ей и, говоря что-то ободряющее, отвела его на противоположную сторону улицы дожидаться скорой. Наушница тем временем вызвала по рации подмогу, но обе ближайшие пожарные части оказались на вызовах. Ей обещали наряд спасателей из другого района, но у тех по пути километры пробок и, даже если ехать в обход и по тротуарам, прибудут они нескоро. Ещё сообщили, что к ним на всех парах летел Дэсутэгоро с тройкой сайдкиков с усиливающими причудами — ну хоть что-то хорошее. На всякий случай она ещё запросила поддержку в агентстве Ласточки. Подходящих для таких экстренных ситуаций квирков у них не было, но возможно там смогут придумать какое-нибудь неординарное применение. — Внутрь? — спросила посерьёзневшая Роккетти после того, как Наушница обрисовала ситуацию одновременно и ей, и наставнику, что был на связи. — Рискованно, но выбора нет, — телефон пиликнул сообщением, — Муниципальный архив прислал чертежи. Глянь, — они склонились над изображением, сверяя нарисованную конструкцию с погромом. Учитывая, что здание провалилось почти полностью, им предстояло ориентироваться уже под землёй. — Электричество отключили? — Наушница кивнула, — Тогда идём. Там под шестьдесят человек, среди которых куча детей. Лезть в нестабильное здание опасно, но пока приедут компетентные специалисты, многие могут погибнуть либо от повторного обрушения, либо от полученных ранений. Особого выбора у нас нет. — Согласна. В начале всё шло удачно, даже чересчур. Для начала Наушница аккуратно раскрошила всё, что было в зоне видимости и давило сверху на застрявших внизу людей. В процессе четверо, что были на верхних этажах, оказались вызволены с минимальными повреждениями, из серии кому-то коленку ободрало, у кого-то лодыжку подвернуло. Далее Наушница с Роккетти втиснулись в лаз прямо в провал, благо комплекция обеих позволяла. Глаза быстро привыкли к темноте, и они, вытирая собою «пол», поползли-полезли в одно из тех направлений, где до этого была обнаружена активность. Хотелось, конечно, сначала заняться детьми, но те были дальше всех, а им надо было оставаться объективными. Первая семёрка гражданских была не в лучшем состоянии: двоим придавило ноги, ещё троим Роккетти диагностировала сильные сотрясения, а последний человек, что явно не чувствовал штыря в боку из-за адреналина, с безумным отрицанием тряс пришпиленного железной балкой друга. Роккетти «Пушечными рогами» оттащила кого смогла на поверхность, где их подхватили первые парамедики, доложившие о своём прибытии по рации. Наушница, стараясь разговорами вселить надежду в застрявших под обломками парней, осматривала их со всех доступных сторон. И если одного после того, как тот успокоился, удалось убедить в применении квирка, позволявшему превращаться в желееобразную массу, благодаря чему тот смог выбраться даже с переломанными нижними конечностями, то со вторым дела были плохи: он заметно бледнел и начал заторможенно отвечать — на лицо очень быстрая потеря крови. Времени на сюсюкания не было, и Роккетти пришлось, нажав на нужные точки, вырубить истерящего над трупом человека, чтобы появилась возможность передать того медикам и наконец помочь Наушнице спланировать снятие камней, да так, чтобы не слишком потревожить остальную хилую конструкцию. А дальше произошло… что-то. Вот они многочисленными рогами укрепили всё, что только можно и нельзя. Вот точечными подачами вибраций была скрупулёзно разбита глыба, что придавливала пацана. Вот они достали его, уже потерявшего сознание и с обрубком вместо левой ноги. Вот Роккетти отлеветировала его по проходу. А вот они слышат грохот, и они вдвоём падают, а дальше бум, бах, тарарах, и темнота. — Джиро-кун, ты меня слышишь? Джиро-кун, очнись! — до Кьёки как сквозь вату донёсся чужой голос. Она попыталась вдохнуть, но пыль неприятно защекотала ноздри, и она чихнула. В глаза словно песка насыпали — чесались неимоверно. Какая-то тяжесть давила на грудь. Голова гудела как с похмелья. Хотелось спать. Кьёка прислушалась к красивому голосу со флёром акцента, что настойчиво звал её, и проворчала: — Пони, ну ещё пять минуточек. Голос замолк на полуслове, а потом с поистине медовой интонацией игриво прошелестел в самое ухо: — О-о-о, так мы теперь по именам друг к другу, Кьё-ка? Джиро мигом очухалась от полудрёмы, распахивая слезящиеся глаза. Различив очертания, она покраснела до корней волос, что, хвала небесам, не было видно в потёмках — они с Цунотори оказались в довольно… компрометирующей позе: она на полу, а сверху на ней разлеглась американка. Джиро тут же попыталась отодвинуться, но её с шиком остановили: — Пожалуйста, не двигайся, на нас сверху давит бетонная плита, — Кьёка замерла. — Что… — она прочистила пересохшее горло, и это ещё неизвестно, из-за лежащей на ней влажной мечты последних недель или из-за сухого воздуха, — Что произошло? — Второй коллапс, — Цунотори попыталась пожать плечами, но у неё получилось только дёрнуть подбородком, — Я успела выстрелить парой рогов прежде, чем на нас свалились обломки, но, как видишь, помогло так себе. Ситуация и впрямь попахивала дерьмецом. Джиро по мере возможностей осмотрелась. Саму её знатно перекосило, отчего она лежала со вздёрнутыми к плечам ногами, Цунотори еле как скрючилась над ней буквой «зю», спиной и отсечёнными рогами поддерживая вес камней сверху, а пространства было не в пример мало — ну точно страшный сон клаустрофоба. Единственный плюс: из щели дуло свежестью, а значит, они не помрут от нехватки кислорода. Кьёка проверила рацию — разбита. — Моя отсоединилась при падении, — ответила на её немой вопрос Цунотори, — Когда выберемся, придётся подавать заявку на новую. — Н-да уж. Остаётся ждать, когда нас отсюда раскопают, — Джиро заметила лёгкую дрожь подруги. Нет, так дело не пойдёт! — Давай помогу… Нет, не так… Вот, ага! Теперь Джиро ногами упиралась в бетон, взяв часть ноши на себя, а также обхватив таким образом Цунотори за талию. Они немного помолчали, кряхтя и переводя дыхание. В башке продолжало неприятно звенеть. — Что-нибудь болит? — Затылок, — призналась Джиро, когда к горлу подступила тошнота, — И мутит. — Дай проверю. Чужие ловкие пальчики мягко провели вдоль ноющей шеи и зарылись в волосах, прощупывая голову на предмет повреждений. Приятно. Тут Кьёка нехотя зашипела, и Цунотори сразу остановилась. — У тебя кровь. Видимо, разбила, — дрогнувшим голосом сказала Цунотори. — А, не впервой, — стараясь не слишком волновать её, попыталась отшутиться Джиро, — Главное, чтобы мозги не вытекли. — Ты поэтому меня по имени позвала, м-м? — Джиро показалось или это прозвучало… кокетливо? — Я… — изначально она запаниковала. Ей правда хотелось соврать, но голосок в голове, к которому она пообещала прислушиваться, посоветовал не дурить и собрать метафорические яйца в кулак. У них тут ситуация, мягко говоря, малообещающая, на грани жизни и смерти, так сказать, поэтому самое время вспомнить о слезливых романах и взять на себя ответственность, — Нет, не поэтому. Ты… нравишься мне. Сильно. — Thank goodness! — облегчённо выдохнула девушка, — Я уж думала, не дождусь! — А? — непонимающе заморгала Джиро, не ожидавшая такой реакции на своё признание. — Кьёка… Я же могу тебя так называть? — Джиро сглотнула и прохрипела что-то маловразумительное, но положительное, — Я с нашей первой встречи в «Рио» догадалась, что у тебя был чрезвычайно негативный опыт в плане отношений. — Но как? — Кьёка, — голос Цунотори был таким добрым и понимающим, что ей захотелось разреветься от щемящей нежности, — Не пойми неправильно, но у тебя всё на лице написано. Ты же как мышонок была, чересчур робкая и сильно удивляющаяся каждый раз, как я делала что-то совершенно обычное. Только недавно ты стала похожей на себя прежнюю, как в Академии. Ты была жертвой абьюза, да? Я заметила все признаки. Но не говори, если не хочешь, я пойму. — Прошу, П-п-пони, не называй меня жертвой. Мне это не нравится, — попросила Джиро. — Прости, не буду больше, — чёртова Пони, насколько Джиро могла разглядеть, ярко улыбнулась от своего имени и сразу, как обычно, тактично отступила! Ну вот как она могла быть настолько понимающей? Удивительно! — Помнишь Яойорозу? — Кьёка, вдохнув поглубже, окунулась в прошлое, решив раз и навсегда покончить с этим, — Она мне давно нравилась, но ты же, должно быть, знаешь, как оно бывает, если рассказать, поэтому молчала. Но на втором курсе она догадалась? Не знаю. В общем, предложила встречаться. Со стороны всё было чудесно, но потом на выпускном я её бросила — она была помолвлена, представляешь? А потом… — Джиро при воспоминании задышала быстрее, и Пони стёрла слезу, что белым росчерком полилась вниз по грязному виску, с негромким «ш-ш-ш, тише-тише» на грани слышимости, — Моих родителей не стало. И она вернулась. И я… Мне не хватило сил ответить ей «нет». Я смогла уйти от неё только в тот Новый Год, когда мы с тобой столкнулись в кафе, — Кьёка хрипло рассмеялась, — Ты спрашивала, почему я у Киришимы с Бакуго живу? Вот поэтому. — Мне жаль твоих родителей, — через какое-то время сочувствующе прошептала Пони, — И мне жаль, что тебе попалась такая мразь. Наверное, это моя вина. — Что? О чём ты? — не поняла Джиро. — Я в тебя втюрилась ещё на нашем са-а-амом первом Культурном фестивале, — ошарашили её, — Когда я увидела тебя на сцене, то это было как в фильме. Но я сначала не была уверена, нравятся ли тебе девушки, а потом, когда мы начали общаться и, в общем, мой гей-радар стал реагировать определённее, я побоялась показаться навязчивой. Потом было это, — и столько негодования было в слове, которое она выплюнула, что Джиро невольно затрепетала от экстаза, — хуйло, с которым ты начала типа незаметно встречаться, и я отошла в сторонку, не желая мешать тебе. Потому что, ну, ты казалась счастливой? Это ведь главное. Если бы я только знала, что она себе позволяла… — Это уже в прошлом. Ты вообще ни в чём не виновата, Пони, правда, — и Кьёка, набравшись наглости, обернула руки вокруг тонкой шеи и, приподнявшись, выдохнула в самые губы, — Можно поцеловать тебя? — Блять, Кьёка, да, господибоже, да, — Пони заколотило от возбуждения, и Кьёка, подавшись вперёд, поцеловала её. От заковыристой позы ныло всё тело, в ушах жужжало от удара по голове, ноги гудели от напряжения, но всё это казалось незначительным фоном. Главное — это чужие тёплые губы со вкусом ментола, невесомый аромат грейпфрутовых духов с кислинкой пота, желанное тело из горячечных снов и, меж шальными поцелуями, прерывистый шёпот таким родным голосом: «люблю, Кьёка, люблю тебя!»… — Здравствуйте, Ёкото-сан, — Джиро всё же первой прервала молчание за столом. Ей хотелось поскорее домой, чтобы успеть поспать перед дежурством — она вытянула короткую спичку, а Пони решила присоединиться — и потому ей было откровенно некогда ждать, когда бывшая наконец разродится своими глубокомысленными переживаниями. — Кьё-чи… — попыталась та начать с ненавистной клички, но Джиро взъерепенилась и быстро прервала. — Либо ты зовёшь меня по-нормальному, либо можешь валить на все четыре стороны, — не хуже змеи прошипела она. — Но, Кьё-чи… Ладно, подожди, Джиро, я поняла, поняла! — та попыталась схватить её за руку, когда Джиро начала подниматься, чтобы уйти, но Джиро скинула загребущую клешню и всё же села обратно. Честное слово, ей вот вообще не до всей этой трагикомедии, но ей стало дурно от одной мысли быть вынужденной ещё раз проходить через весь этот спектакль, поэтому она осталась. — Ну, я тебя слушаю. — Джиро, как ты? — уже-шесть-лет-как-Ёкото внимательно изучала её лицо, будто ожидала увидеть там что-то определённое. Кьёке это не понравилось — её передёрнуло. — Прекрасно. Через неделю женюсь, — Джиро не сдержала счастливой улыбки и сделала ещё один глоток из айриш-мага. Вышло забавно, когда они с Пони в один и тот же день решили сделать друг другу предложение месяц назад. Они как раз вернулись со смены, и, так как у Ласточки прорвало трубы и затопило нижние этажи, агентство Дэсутэгоро разрешило сослуживцам-союзникам переждать ремонт у них. Было тесно, но весело. Джиро, с утра получившая подогнанное под нужный диаметр кольцо, не могла больше терпеть и, распахнув коробочку, неуклюже бахнулась почему-то на оба колена прямо посреди раздевалки, задавая тот самый вопрос. Пони поперхнулась водой, которую пила, и, откашлявшись, достала из сумки подозрительно похожую коробочку. Как оказалось, они даже думали одинаково — у одного и того же ювелира Джиро подобрала возлюбленной идентичное кольцо, только с обычным, а не чёрным бриллиантом. Ржали они, конечно, долго, а потом под улюлюканье и аплодисменты коллег Кьёка радостно подхватила, закружила любимую невесту и смачно поцеловала сквозь счастливый смех. Свадьбу они планировали скромную, в западном стиле, в окружении семьи Цунотори и их самых близких друзей, что были свободны в назначенный день — поженить их должны были в консульстве США, а потом они по блату, кхе-кхе, то есть по знакомству отметят праздник во вроде как небронируемом кафе «Рио». — Да, насчёт этого, — больше-не-Яойорозу сразу сникла, будто сжевала что-то горькое, — Ты уверена, что не спешишь? — А тебе какое дело? — ровным голосом ответила Кьёка, хотя очень хотелось послать. — Но я волнуюсь о тебе, Кь… Джиро! — бывшая драматично всплеснула руками. — И что с того? Жена и мать двоих детей, не ожидавшая от неё такого пофигизма, заткнулась. Открыла рот, но, передумав, захлопнула его. Джиро, пряча гадливую усмешку за бокалом, отхлебнула вина. То-то же. В последний раз они виделись на встрече выпускников, которую деятельный Иида — ныне про-герой Ингениум Второй, подхвативший бразды правления «Идатен» после принудительной отставки старшего брата — как всегда организовал в лучшем виде. К тому времени Кьёка с Пони уже давно жили вместе с подобранным на улице вислоухим котёнком, которого нарекли Чили, в съёмной квартирке, которую им помогла найти мама Пони, работавшая риелтором. Чудесная женщина-хохотушка, круглая, как оладушек, блондинка в конопушках обожала Кьёку наравне с мужем, чьей почти точной копией была Пони, не считая, разве что, цвета волос и масти на фавновых ногах. Даже семилетние неразличимые братья-тройняшки Цунотори прикипели к Джиро и считали своим «братаном». Под конец вечера их первого знакомства Джиро, которую чужие, по сути, люди приняли, как родную, расплакалась, так атмосфера была похожа на ту, что она когда-то чувствовала вместе со своими родителями! Мама Пони — «просто Аманда, солнышко, без всяких суффиксов» — одним слитным движением привлекла её к своей тучной груди и успокоила, шуганув остальных из столовой. А Джиро плакала, как маленький ребёнок, размазывая подводку и шмыгая носом, так ей было хорошо, почти как в родном доме, которого у неё больше нет. Через парочку недель попеременных ночёвок то у Киришимы с Бакуго (то, как они наравне с Ашидо и Хагакурэ тестировали Пони, вообще отдельная история), то в доме Цунотори, в котором не стеснялась продолжать жить Пони, было решено съехаться. И это было первое для обеих собственное съёмное жильё, которое они выбирали вдвоём — считать ту явку-каморку квартирой у Джиро язык не поворачивался, а до трагедии она, как и Пони, жила с родителями. Возвращаясь к встрече выпускников. Душка Иида, у которого, как и у Киришимы, попёр рост после школы, что превратило его в шкаф с антресолькой два на два наравне с Шоджи, был безмерно рад узнать о том, что Джиро в этот раз посетит празднество. А уж когда она появилась под руку с Пони… Староста был не один в выражении своего удивления-тире-восторга. Когда в ресторан пришли все, кто подтвердил приглашение, и наконец расселись кому как было удобно за длинным столом английской буквой «U», они встали ради минуты молчания, чтобы почтить память павших со времён выпуска друзей и учителей: среди ашников уже никогда не появятся балбес Каминари, убитый при облаве на наркоторговцев два года назад, и Асуи «пожалуйста, зовите меня Цую-чан», которую парализовало, остановив сердце, злодейской причудой в прошлом году; бэшникам в своих рядах не хватало Авасе, несправедливо застреленного при ограблении банка вне рабочего времени три года как, Куроиро, что отдал жизнь при спасении заложников из частной средней школы в прошлом году вместе со старостой Кендо, которую, чтобы распознать, пришлось буквально собирать по кускам (Тецутецу, растящий их сынишку, всё ещё носит траур), и вездесущего Влада-сэнсэя, на чьи похороны многие из присутствующих постарались прийти в начале этого года, когда лейкемия забрала его. Они выпили, сели и потихоньку начали разговаривать, поздравляя с победами и делясь новостями. В этот момент Джиро заметила, что напротив них сидела Момо, которую по имени ну вот совсем не хотелось звать, да и, если честно, вовек бы не видеть — именно из-за неё и её контроля Кьёка больше не сможет посмеяться над придурком Каминари, сходить в океанариум с Цую-чан и даже просто пообщаться с бэшниками, которых не стало. Ладонь Пони — шероховатая от мозолей и с длинным, рассекающим ноготь, шрамом на указательном пальце — накрыла её собственную, и вся кипящая злость в Джиро пропала, как по волшебству. Право слово, Кьёка пришла не для того, чтобы тратить нервы и доставлять бывшей удовольствие своим вниманием! Она здесь ради друзей, ради Пони, но в первую очередь — ради себя. Кьёка переплела пальцы с возлюбленной и, успокоившись, втянулась в разговор, безынтересно мазнув взглядом по… как её там… Ёкото-сан. Джиро краем наушника слышала, что героиня Креати не стала брать во второй раз декретный отпуск и с не присущей ей прежде активностью пыталась восстановить профессиональную репутацию, но ей это было неважно. Она даже не заметила, когда та вызвала водителя и уехала с их вечеринки. Поделом. — Джиро, но разве нам было нехорошо? — в конце концов вымученно вылезло изо рта бывшей. — Ты сейчас прикалываешься надо мной? — Джиро прибалдела от такой постановки вопроса. — Послушай, но у нас ведь был свой маленький кусочек рая, у нас… — Ничего «у нас» не было, — перебила эти словоизлияния Кьёка прежде, чем у неё начнётся тик, — Ни любви, ни счастья в этих недоотношениях. Были ты, твои хотелки и железная клетка с облупленной позолотой, в которой ты меня держала. Всё. — Джиро, я понимаю, что ты была расстроена, но сейчас я изменилась, — и смотрит пытливо, будто этого достаточно за все годы издевательств и психологического насилия. Даже не извинилась. «Сука», — припечатала её в уме Кьёка, вылавливая дольку лимона, которую, посыпав сахаром, с удовольствием съела. — Мне от этого ни жарко, ни холодно. Скажи, чего ты добиваешься, Ёкото-сан? — Не зови меня так, ну что ты, мы не чужие люди… — Вот тут ты ошибаешься. «Не чужие» — это приютившие меня Киришима с Бакуго, мои подруги и друзья, что были без каких-либо упрёков только рады мне после стольких лет молчания, которое ты навязала, и Пони, которая любит меня за то, кто я есть, и с которой я познала настоящую любовь, а также её семья, принявшая меня в свои ряды и которая ждёт не дождётся нашей регистрации. — Они что, знают? — на неё выпучили глаза. — Конечно, — ехидно ответила Кьёка, — Они были в числе первых, кому мы рассказали о наших отношениях прежде, чем дать объявление в СМИ, и беспрепятственно дали своё благословение, — в том самом рейтинге радужных героев, который она потом просмотрела на досуге, она из-за трендирующих новостей заняла девятое место сразу после Пони и прямо перед Миком-сэнсэем. — Но я думала… — та попыталась что-то сказать, но не смогла подобрать правильных слов. — Что? Что наша любовь с Пони — шутка, а мой в кои-то веки прямолинейный, а не полунамёками, каминг-аут прессе — так, блажь? Ну ты даёшь, — фыркнула Джиро и, сделав знак официантке, попросила счёт, — Уж не знаю, что ты там себе напридумывала… — Я ради тебя, — прервали её, — вернула форму после родов и вернулась в ряды активной героики. Тебе ведь это в ней понравилось, да? Но я теперь тоже могу вызвать твоё восхищение! Или она тебя задаривала подарками? Если бы я знала, что это для тебя так важно, то я бы преподнесла тебе всё, что ты пожелаешь! Только позволь мне напомнить о наших былых чувствах, первая любовь же самая яркая и самая прекрасная, разве нет? — Нет, — обрубила её Джиро, расплачиваясь за глинтвейн официантке, обалдевшей от выглядящей абсолютно помешанной женщины, — Я даже сомневаюсь, что это была любовь. Так, обман, пустышка, фальсификация. Называй, как хочешь. — Прошу, не бросай меня, я на всё готова ради тебя! Я даже сюда пришла, несмотря на то, что нас могут увидеть в подобном заведении! — взвизгнула, привлекая внимание нахмурившейся барменши, её бывшая, вцепившись в рукав пальто Джиро, когда она начала одеваться. «Даже сюда пришла, скажите пожалуйста!» — Кьёка, как насекомое стряхивая с себя руку-гулёну, внутренне засмеялась от таких почестей, но внешне этого не показала. — Что, и от мужа уйдёшь? — в ответ тишина. Джиро прямо-таки видела, как крутятся винтики в чужой голове, пытаясь придумать правдоподобную отмазку. — Пойми, дети не позволяют просто так уйти, да и для родителей это будет удар. А ещё репутация… — То есть ты, взрослая баба, не можешь развестись из-за денег, которые зарабатываешь не ты, и мифической «потери лица», когда на дворе двадцать второй век? Ты вообще слышишь, что несёшь? — Джиро закинула за плечи любимый рюкзак из последней — предсмертной — коллекции мерча Разряда Молнии, с которым не расставалась, и устало сказала, — Я ушла от тебя год назад, и с тех пор моя жизнь стала налаживаться: я одеваюсь, как хочу, ем, как хочу, дружу, как хочу, и люблю, как хочу. Ты — самое худшее, что со мной когда-либо случалось. Я с тобой сегодня встретилась вообще только по просьбе Пони, потому что ты не прекращала названивать нам обеим на работу. Поэтому, предупреждаю, ещё будешь лезть к нам — и я тебя выведу на чистую воду. Уверена, что Киришима с Бакуго именно так тебя отвадили, хоть они и не колются. А теперь прощайте, Ёкото-сан, и с наступающим Новым Годом. И Джиро, развернувшись от бывшей, ушла. Дома её ждала спящая Пони с раздобревшим на Кьёкиных харчах Чили в ногах. Джиро почешет кота за ухом, бесшумно пролезет под одеяло и со спины обнимет любимую. Та во сне развернётся в объятиях и уткнётся носом во впадинку между ключицами. Джиро заснёт, убаюканная дыханием той, что через неделю будет носить её фамилию, а ближе к вечеру они проснутся по будильнику и, собравшись, проведут Новый Год, патрулируя улицы, чтобы ближе к утру с хохотом и праздничным настроением завалиться в «Рио», где они выпьют по чашечке глинтвейна из белого вина. И в этот Новый Год, в котором не будет места ни единой мысли о бывшей, Кьёка будет как никогда счастлива.