Stiefbruder

Он несомненно лучше меня. Мой брат, моя гордость. Молодой офицер СС Локи Лафейсон. Хитрый и скользкий карьерист, угодливый высшему командованию и извращённый садист до мозга костей. - Тор, что ты смотришь так часто в окно, будто ждёшь чего-то, – он обладал мягким, будто шелковым, голосом, так хорошо скрывающем в нем настоящего хладнокровного змея. - Ничего, брат, просто погода не выдалась сегодня, - я оторвался от раздумий и повернул голову на рассевшегося в кожаном кресле, обхватив тонкими пальцами в кожаных перчатках край точеной ручки его «трона». - Это Берлин, Германия, брат. Неужто ты здесь ждешь солнца? – с усмешкой шепчет он. Его тихий шепот расползается по пустой комнате, доносится до меня. Локи. Мой брат Локи. Красив, изящен и ужасен внутри. «Твой брат теперь один из важнейших людей Рейха, гордись, Одинсон», - Карл хлопает меня по плечу. «А правда, что офицеры Гестапо носят перчатки из кожи убитых в лагерях детей?», – моя жена Джейн однажды спросила меня об этом, но я лишь пожал плечами, надеясь, что это не так. «Локи, - однажды мы вместе пили у меня шнапс. – А правда, что вам, уважаемым офицерам СС, выдают перчатки из настоящей человеческой кожи?» - В СС – нет, а вот во время службы в Гестапо я взял парочку, - брат лишь улыбается, будто говоря о совершенно обычных вещах. Эта реплика брата заставляет меня подавиться напитком. Откашлявшись, я поднимаю глаза на него: пронзительные зеленые глаза на белом, будто мраморном лице спокойно смотрят на своего собеседника. Хрупкость тела, скрывающая монстра под своей личиной. Локи нравится чужая боль, и он этого не скрывает. Ему нравится идти по трупам, оставляя своими подошвами кровавые следы. Именно поэтому его брали в Гестапо, «Мертвую Голову», лагеря уничтожения, пока он не выбрал то, что ему нравилось по-настоящему. Жадность до славы и денег, помноженная на патологическую кровожадность – именно это идеал для руководства тайной полиции Берлина. Мой сводный брат Лафейсон за свои двадцать девять лет жизни успел повидать карательную систему Рейха полностью, и это его не изменило. 1942 год. Лейпциг, отдел Гестапо. В комнате, выложенной кафелем, находятся двое – рыжеволосая девушка, прикованная к стулу, и мой брат, на тот момент унтер-офицер тайной Государственной полиции Рейха. - Фрау Хильда Лауфманн, - тонкие цепкие пальцы ложатся на шею девушки, резки толчок поднимает ее голову к жарящей светом лампе на потолке. Девушка жмурит глава от резкого света. – Или же Наталья Романова, русская шпионка? – Локи отвешивает с разворота пощечину, от которой девушка падает вместе со стулом на кафельный пол. - Я ничего не скажу, - самоотверженно говорит девушка. - Это мы посмотрим, - унтер-офицер Лафейсон ядовито ухмыляется и достает из своих черных форменных брюк зажигалку. Появление пламени сопровождается негромким щелчком. Рука с танцующим на зажигалке огоньком оказывается вблизи лица девушки. - Ты знаешь, как быстро горят волосы? – с маниакальным блеском в глазах Локи берет в руки небольшую прядь волос пленницы. Едва дав огню коснуться огненной пряди, он тут же гасит пламя, бегущее по волосам. – Чувствуешь? Это твой запах. По щекам девушки катятся слезы, но она не говорит ни слова. Внезапно Локи развязывает веревки на стуле, и девушка быстро отползает от него, но он настигает ее, и придавливает ногой к полу. Наступив на нее и перешагнув, пинком он переворачивает ее на спину, сгибая ноги в коленях и устраиваясь на колени возле них, быстро расстегивая штаны. Девушка обессилена и уже не оказывает сопротивления. Лишь издаёт негромкий крик, когда немец входит в нее. Особого удовольствия от самого акта он не получает, ему нравится смотреть как плачет под ним девушка. К пику действия он сжимает ее горло своими белоснежными ладонями, и белая вязкая жидкость стекает уже с ног бездыханного тела девушки. - Ганс, убери это, - после всего Локи спокойно выходит из комнаты, оставляя труп на белом полу. Подойдя ко мне, он садится рядом, аккуратно и медленно стирая с рук кровь пленницы. Тогда я только начинал свою карьеру, когда брат был уже один из крупных фигур в Управление Гестапо. На сей день мы почти сравнялись в званиях, но я все же немного ниже в чине своего брата. Почему? Да потому что иногда наперекор начальство я отказываюсь от всех этих допросов с оружием. Мне уж лучше командовать войсками, чем пытать людей. Война войной, а пытки - точно не мое. Вытряхивать информацию вместе с жизнью допрашиваемого - стезя моего Локи. До сих пор немного вздрагиваю, вспоминая случайно наблюдаемую мной из окна пыточной камеры сцену. У него нет никого. Ни жены, ни детей. Есть лишь я и его работа, приносящая ему, несомненно, массу удовольствия. Он любит по выходным пить со мной шнапс и изредка балуется кокаином. Втягивая небольшую дорожку белого порошка, он становится несколько другим. Глаза блестят больше, чем при выполнении приказов, зрачки раскрываются, почти закрывая радужку. В те моменты даже я побаиваюсь его. Больше боюсь тебя, моего брата, светлокожего брюнета в черной военной форме, с несколькими наградами, сильно сжимающего кулаки, скользящего по мне взглядом, только когда мы редко заходим с тобой в старые храмы нашего родного Берлина. В атмосфере свечей, в стойком запахе ладана и отсвете мозаик на окнах, ты смотришься узкой тенью. - Мой милый брат, - Локи проводит по моим плечам рукой. – Как же я устал, - он издает театральный вздох, разминая затекшую шею. – Я хочу массаж, - капризным тоном протягивает Лафейсон. - Мне его сделать? – я спрашиваю, точно зная ответ. - Ты видишь здесь кого-то еще? – тон брата становится пренебрежительным, когда я задаю вопросы подобного типа. Не дожидаясь моего согласия, он расстегивает свои пиджак, откладывая его в сторону, стаскивает рубашку, и ложится на диван напротив меня. Я лишь послушно вздыхаю и подхожу к уже ожидающему массажа капризному брату. Нездорово белая кожа покрылась мелкими мурашками, сначала от холода кожаного дивана, затем от прикосновения моей прохладной ладони. Первое движение руки вдоль позвоночника заставляет его довольно засопеть. Это подобно урчанию довольного кота, когда гладишь пушистого прохвоста за ушком. У Локи ровная спина с чуть выступающими лопатками и видимой линией ребер. Астенически сложенный парень красив своей худобой. - Это чудесно, - удовлетворенно заверяет он. *** - Как обвиняется в шпионаже?! – я готов убить того засранца, который говорит мне, что Локи – предатель. - Герр Лафейсон заподозрен в связи с американскими спецслужбами. Мы проигрывали войну, и лидеры истерически пытались бороться со всем, что, по их мнению, этому способствовало - с предателями в первую очередь. Я не верю, неужели Локи сам попал под систему, которой так преданно служил? Я знаю, что ждет предателей, и этой участи я не желаю брату. Все его пытки будут применены на нем самом. - Вы понимаете, что Вы говорите? Он же… Локи хоть и достаточно высоко поднялся, но так и остался всего лишь карателем, пусть и Берлине. Он не мог иметь доступа к какой-то особо важной информации. Даже я знал намного больше, имея по службе доступ к картам и планам военных операций. Но обвинили почему-то его. - Да, мы знаем все заслуги герра Лафейсона… – я не остаюсь дослушивать это сопляка, выхожу из кабинета, громко хлопнув тяжелой дверью. Я поднимусь до самого Фюрера, но не позволю им убить моего брата. Не может он быть предателем, только лишь потому, что он любит все, что он делает, и никогда не станет разрушать то, что ему так нравится. Пусть он иногда перегибает палку, но я его не осуждаю. Приходя в изолятор для подследственных, я вижу своего измученного брата в одной из камер. Он сидит на бетонном полу, и пустым взглядом смотрит на стену напротив. - Брат, - он обращает на меня внимание только тогда, когда я его окликаю. Не спеша, Локи подходит к черной решетке камеры. - Здравствуй, Тор, - странно пустой взгляд смотрит мне в глаза. - Я вытащу тебя, обязательно, - мои обещания спасения разбиваются о скривленные губы брата. - Мне приятно слышать, что ты заботишься обо мне, брат, но твои усилия будут напрасны. Сегодня-завтра меня расстреляют… или повесят… или отправят в газовую камеру. Не знаю, что они выберут для обвиненного в шпионаже против Рейха, - Локи спокойно пожимает плечами, будто речь идет о выборе ресторана, а не вида казни для него. - Как ты можешь так спокойно об этом говорить? И откуда ты знаешь? - я возмущён спокойным тоном брата. - Не будь глупцом, - спокойствие снова сменяется пренебрежением. – А что ты предлагаешь мне делать? Носиться по камере с воплями «это не я»? «Отпустите?» Спокоен я, только потому, что знаю свою участь, пусть и недостойную меня. А знаю я, - по губам Локи пробежала ухмылка, - Потому что половину всего, что со мной сотворят, придумал я сам. Попасть под самим же изобретенные пытки – какая ирония судьбы, брат? Речь Локи выбила из меня всю уверенность в себе. Я провожу по ладоням брата, крепко обхватившим металлические прутья и добавляю: «Я еще вернусь». На что Локи отвечает лишь слабым кивком и закрывает глаза. Пустили меня к нему лишь через четыре дня – когда вдоволь наигрались его телом. Разбитый и растерзанный брат еле дышал на полу камеры. - Через час казнь, только поэтому тебя впустили сюда,- шепчет мне Локи. Я вижу его разбитые губы, выбитые зубы. Под алой от крови рубашкой красуются большие разрезы на его фарфоровой коже. Длинные и изящные пальцы переломаны все, до единого. На ладонях светятся сквозные дыры. - Я так в жизни не орал, как когда они прибивали меня к полу, - даже в полумертвом состоянии Локи способен ухмыльнутся так, как умеет только он. - Мой бедный брат, - я прижимаю искалеченное тело к себе. – Прости, прости меня, - я говорю слова извинений, зная, что это ему не нужно. Он ненавидит жалость к себе. - Я же говорил тебе, - укоряющим тоном отвечает он. *** Тебя казнят в небольшой комнате, в которой присутствуют несколько солдат, пара офицеров, и еще несколько людей, приближенных к руководству. От большого количества людей в комнате быстро становится душно, поэтому все торопятся побыстрее разобраться с тобой и закрыть это дело. Я стою справа от тебя, у меня нет сил встать напротив и в последний раз заглянуть тебе в глаза. Тебе зачитывают обвинения, и один из солдат подносит к твоему виску ствол Кольта. - Привести приговор в исполнение, - один из офицеров бесстрастно отдает приказ. Секунда. Выстрел. Кто из нас мертв? Ты или я? Или мы оба? Несколько секунд я непонимающе смотрю на твое тело, лежащее на темном полу. Под твоей головой разливает лужа багряной крови. Я опускаюсь на колени рядом с тобой. - Так как руководство Рейха все же ценит Ваши заслуги герр Одинсон, то оно позволяет забрать тело Вашего брата и распорядиться с ним как Вам будет угодно, - последний уходящий из комнаты офицер делает мне этот «подарок». - Благодарю, - я сам не понимаю что говорю, только лишь смотрю на неестественно побледневшего брата. Я похоронил тебя на небольшом берлинском кладбище вблизи той церквушки, в которую мы изредка заходили. Сам после этого, я перевелся из Центральной Канцелярии СС в обычные войска, приказав Джейн покинуть Берлин и переехать к родителям в Австрию. Без тебя я не прожил и неделю. И знаешь что, надеюсь, мы проиграли эту войну.

01.04.1945