***
После Хеллоуина Хёнджин стал чаще обращать внимание на мальчика-террориста, когда видел его где-нибудь в коридоре. Оказалось, он с ним ходит на математику и сидит за одним столом на химии. Так же они оба ходят в баскетбольный клуб, и их шкафчики расположены друг напротив друга вдоль стен школьного коридора. Чанбин был ростом чуть ниже младшего, таким рослым, ему было пятнадцать и он ходил в кепке с камуфляжным принтом и американским флагом на ней. Вообще, он очень любил стиль милитари, так что Хёнджин застал тот момент, когда приятель купил себе армейские сапоги и камуфляжные штаны с многочисленными карманами, в которых всегда что-то звенело, и теперь ходил только в них, не признавая другой одежды. Иногда он сидел в курилке и пинал выкинутый кем-то с футбольного поля мячик. Он знал много пошлых и циничных анекдотов, которые часто рассказывал младшему, когда сидел во время урока в соседней кабинке на крышке унитаза и писал маркером ругательства на стене. Чанбин много матерится и постоянно грубит, но делает он это настолько естественно и просто, что это не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Как позже узнал Хёнджин, у Чанбина было совсем немного друзей, а таких близких — тем более. Однако, не смотря на внешнюю нелюдимость, Чанбин не выглядел покинутым, пусть и иногда было ощущение, будто он хочет что-то кому-то доказать. Словом, бандит. На его фоне Хван был попроще: он ходил в тёмно-зелёной ветровке, обычных синих джинсах и белых кроссовках. Он был тихим подростком, которому было свойственно летать в облаках во время уроков, который часто кусал губы или нервно жевал кожу на пальцах, и который любил играть в Street Fighter. Ему нравилось следить за другими людьми каких-то популярных для посещениях местах. Он не сталкер, просто ему нравится смотреть на то, как и чем занимаются люди, когда сосредоточены на чем-то конкретном. Собственно, наверное, именно эти качества и свели их вместе. Чанбин, не смотря на свою чудаковатость, каким-то образом притягивал младшего. Они всегда сидели за одним столом в общинной, болтая о каких-то повседневных вещах, вроде надвигающейся контрольной, баскетбольного матча, в котором должен будет играть Патрик Юинг из NBA, или планировали пойти в игровой клуб в центре города. Чанбин, когда думал над каким-то ответом на поставленный вопрос, всегда опускал подбородок на сложенные руки и лениво, даже как то отвлеченно крутил полученное в комплекте с обедом яблоко на столе. Хёнджин в глубине души считал это чем-то милым, однако виду никогда не подавал. — Хуевые тут яблоки, — шептал Со. — Совсем не крутятся. Где-то в середине того учебного года Хёнджина начали припирать к шкафчикам и грубо толкать плечом какие-то парни в белых кепках. Чанбин потом ему рассказал, что они почти как банда и считают себя круче всех и самыми популярными, что позволяет носить им те белые кепки, как знак отличия; другим — запрещено, только если их не приняли в эту группу. Чанбин как-то давно пытался к ним попасть, но его там не признали (а он очень хотел) и с тех пор часто задирали, что доходило до принудительного мытья головы в школьном унитазе (судя по слухам). Словом, парни в белых кепках недолюбливали Хёнджина. Среди них был парень, который оказался выше Хвана, что позволяло ему запугивать младшего, имея превосходство. Из-за этого обстановка в школьном коллективе начала накаляться. Хёнджин с Чанбином теперь не были такими незаметными для общественности, постоянно находясь на стульчиках у кабинета директора с синяками и легкими царапинками после жарких потасовок в коридорах или столовой. Надо сказать, далеко не всегда зачинщиками становились именно они, нет. Часто всё начиналось с того, что Хёнджина (чаще всего) подталкивали к шкафчикам или дергали за висящую с одной стороны лямку рюкзака, после чего кто-то нагибался над ним и говорил что-нибудь грубое и едкое, ожидая услышать какие-то жалкие оправдания, однако Хёнджин мог вовремя начать острить, что только разогревало его грубоватую публику, и он получал по лицу или в живот. Один раз в разгар такой бойни к ним подбежала Рейчел, которая тут же начала защищать Хвана, упрашивая парней прекратить это. И если вы подумали, что после этого Хёнджин поменял мнение о ней и остался навсегда в долгу, вы очень ошибаетесь. Его практически тошнило, когда эта девочка встала перед ним, будто демонстрируя всем, какая она хорошая и добрая, защищает слабых и учит морали обидчиков. Для Хёнджина это элементарная демонстрация такой притворной и нарциссичной добродетели. А она даже не понимала, что делала только хуже! Она ж баба! Она совершенно не знает мира мужчин! Она не осознаёт, что у парней всё так просто не работает! Если тебя защищает женщина (подруга ли, мать ли — одно другого хуже) — это показатель такой слабости! Это такое общественное унижение. И если уж Чанбину такой антураж прекрасно подходил и даже становился чем-то таким, что от него рано или поздно все ожидали увидеть, то Хёнджину это было, по большей мере, не свойственно, и будет верным решением предположить, что, скорее всего, его этим заразил новоиспечённый друг. В их общении можно было со стороны проследить эту иерархию: кто кому подчиняется, кто над кем шефствует и кто что может себе позволить. Возможно, Хёнджин ещё тогда влюбился в него. Для всех Со был каким-то пугающим и агрессивным, но младший всегда подмечал его схожесть с каким-нибудь взрослым, который просто слегка не в духе, очаровательную придурковатость его сверстника, которая и притягивала Хвана. Он ценил каждый их диалог, каждый совместный поход куда-либо, сделанную вместе домашку и списанную с позволения старшего контрольную по химии (Чанбин, на удивление, был очень хорош в химии). Он коллекционировал всё это как каких-то разноцветных бабочек. Он помнит, как летом девяносто седьмого ему разрешали днями напролет валяться на диване у друга и играть с ним в видео игры. У них был такой старый низкий диванчик, совсем разрушенный, на котором приходилось сидеть так, что поставленные на пол и согнутые в коленях ноги могли доходить до уровня живота (в случае Чанбина) или грудной клетки (в случае Хёнджина). Словом, проводили они вместе каждый день, и одной летней ночью, когда источником света являлся лишь экран телевизора с ярким меню персонажей в Мортал Комбат, сонный Чанбин спросил: — А ты бы хотел кого-то убить в реальной жизни? Хёнджин отвечает не сразу. — Иногда хочу. — Кого, например? — Рейчел Скотт и Кесси Берналл, например. Эти сучки меня бесят, — далее он включает в себе актёра, повышая голос и жалуясь (в течение всего его бормотания его голос постепенно понижается, будто он уже устает от жалоб). — Посмотрите, я Рейчел, у меня есть этот дебильный крестик, я точно попаду в Рай, а вы все, неудачники, смотрите на меня и на всю эту дебильную драму, которая происходит вокруг меня. — А что у неё за драма? — Да она с парнем из драм-кружка мутит. Там, тот, который ещё красивый такой. Со вдруг с вопросом посмотрел на него, приподнимая одну бровь и морщась. — У тебя мужики красивые? Хёнджин немного замялся и, спохватившись, ответил: — Нет, просто… ну,типа, если девчонки считают его красивым, то, наверное, это так. Я просто это как его отличие сказал. Чанбин усмехается и переводит взгляд в сторону. — Ну ладно. Вздохнув и чуть успокоив волнующееся сердце, Хёнджин резюмировал: — Короче, Рейчел — сучка. Бесит. Чанбин забавно хихикнул, пока Хёнджин на секунду представил, как бы было хорошо, если бы кто-то реально убил тех девушек в каком-нибудь тёмном переулке. — Меня тоже, — поддакивает Со, и после нескольких секунд раздумий продолжает, цепляя кончиками пальцев пластырь у себя на щеке после одной из последних драк. — Ещё парни в белых кепках. И Кайл Веласкес. — А его за что? — Да просто за то, что даун. С этими зубами кривыми. Знаешь, мне когда-то казалось, что его веснушки на подбородке можно соединить, и получится член. — Да ну? — Ну да. Я как-то раз подходил к нему с фломиком, но он чихнул от спирта, поэтому нихрена не получилось. Дальше Чанбин не стал говорить, поэтому младший подумал, что, возможно, именно ему стоит продолжить как-то диалог. Он помолчал, прежде чем в отвлеченном жесте лениво посмотреть на джойстик в руках и тихо спросить: — А… ты кем хочешь стать? — будто его эта страшная тема реально интересовало. — Я? — Чанбин поднимает брови, по-настоящему удивляясь. — Да не знаю, — он замолкает на пару секунд. — Не знаю, честно. Военным, наверное. Не знаю, кем я хочу стать, детский вопрос какой-то. Давай ещё раз, — он кивает на экран, намекая на ещё один раунд, на что младший угукает, подмечая для себя, что на месте Со ответил бы примерно также. Только без части про военного. Только про бесцельность бытия. — Хочешь завтра погулять где-нибудь? — Погулять? — в голосе Со слышна насмешка. — Ты чо, совсем педик, что ли? — казалось, он ждёт ответа, но Хван лишь пристыженно молчит. — Вообще не вовремя ты с этим. Ну нахер, Джин. Тем же летом они грабили оставленную кем-то машину. Она была без присмотра, открыта и с какой-то аппаратурой на сиденьях. Чанбин вытащил почти всё оттуда, когда приехал полицейский и не отвез их обоих в полицейский участок. — Кто-то оставил машину без присмотра! Это его ёбаные проблемы, а не наши! — кричал Чанбин, сидя на заднем сидении полицейской машины. — Нет, парень, ты не понимаешь, — стараясь быть спокойным, отвечал ему мужчина за рулём, — это частная собственность, ты не имеешь права её забирать себе- — Да это вы, блять, не понимаете! — он толкает ногой спинку переднего кресла. — Это называется естественный отбор. Теперь они были на учёте.***
Со временем Хёнджин всё больше и больше стал разделять эти геноцидные идеи старшего. Он его заразил этим. В следующем учебном году они ходили вместе на философию, где у Чанбина порой башка ехала на пятой передаче, и он толкал полные восхищения речи про фашистов. В девятом классе он начал читать «Майн Кампф»*, поэтому теперь он часто стал ссылаться в своих аргументах на эту книгу. Он был хорош в дебатах, но только потому, что давил эмоционально на оппонента и не стеснялся громких выражений, позволяя стучать ладонями или кулаком по столу и повышая голос. Они вместе подготавливали проект по той же философии, в котором нужно было предложить свои идеи по изменению мира к лучшему. Можно было выступить с докладом, можно было что-то написать — подойди к выполнению надо было творчески. И они подошли. Когда Рейчел закончила трепыхаться о Боге и том, почему она его так любит (Хёнджин видел, как Чанбин нервно стучал пальцами по учебнику во время её монолога), учительница вставила в дисковод диск с фильмом, который предложил снять Хёнджин. Свет в классе погас, и на экране появился условный неудачник, над которым кто-то издевается (на задире была недвусмысленная белая кепка). В конце концов ему это надоедает, и он звонит по какому-то номеру, прося о помощи. На следующем кадре видна стена их школы, рядом с которой стоят Чанбин и Хёнджин в тёмных плащах и с ружьями в руках. Вдруг из-за угла выходит парень в белой кепке, и они направляют стволы в его сторону, как бы стреляя; на фон они поставили громкие звуки стрельбы, чтобы было максимально правдоподобно. Хёнджину нравилось то, как получилась эта сцена и он, сложив пальцы пистолетом, пару раз «стрелял» в экран; он видел краем глаза, как та же Рейчел испуганно вздрогнула. Она что-то шепнула учительнице, и та подошла к телевизору, выключив экран. Она недовольно посмотрела на парней. — Так, я думаю, мы увидели достаточно… Чанбин туповато улыбался, когда Хван отвечал за них двоих, разводя руки в стороны: — Это — для того, чтобы сделать мир лучше! После того, как они вышли из класса, Чанбин отвёл парня к лестничной клетке, говоря: — Сегодня в пятницу не получится, у меня дела. — Камон, я же уже отпросился с баскетбола, — ответил младший, устало опуская руки вдоль туловища. Они хотели сходить в один магазин на окраине города, чтобы купить (зд. украсть) там какой-нибудь алкоголь, желая попробовать выпить вместе, и для этого Хёнджину, который в отличии от Со всё ещё занимался этим видом спорта, нужно было отпроситься у тренера. — Да-да, сори, но у меня дела, — быстро ответил парень. — Короче, в следующий раз набухаемся. — Ладно. Ну, а что за дела? — Это неважно. Хёнджин хмыкнул, смотря сверху вниз и пытаясь догадаться, в чем дело. К сожалению, в его голове крутился только одним, самый страшный и позорный вариант. — У тебя девушка что ли? Чанбин поднимает на него удивлённый взгляд и легонько пинает друга в плечо. — Фу, бля, не. Потом расскажу. Такой ответ обнадежил младшего, так что он, стараясь сделать это как можно незаметнее, облегчённо выдохнул. Они попрощались и разошлись по своим классам.***
В следующий понедельник парни решили пройти до дома Хёнджина через небольшой лес. Так было короче, да и Хвану хотелось немного романтики, так что сейчас они размеренно шли по шуршащим на земле листьям, переговариваясь. — Ну, так и где ты был? — осторожно спрашивает Хёнджин. Чанбин в ответ что-то мычит, поднимая валявшуюся на земле палку и стукая ей о дерево. — У врача. — У тебя что-то болит? — Нет, — отвечает он, а через секунду, буквально, взрывается. — В том то и дело, сука, что у меня нихрена не болит! — он с размаху бьёт палкой по следующему дереву. — Но мамка это вообще не ебёт, и все говорят, что я больной — это заговор, — резюмирует Со. — Твою мать, как же я хочу всем им бошки повыкручивать. — А что за врач был? — Психотерапевт.***
Они сходили в магазин ровно через неделю, купив там несколько банок пива, и направились в дом Чанбина, у которого сейчас никого не было. Спустившись в подвал, парни завалились на диван и включили телевизор, намереваясь посмотреть идущий сейчас баскетбольный матч. Вообще, Чанбин большую часть своего времени проводил именно в подвале, практически не пользуясь своей спальной комнатой даже по назначению, и именно поэтому подвал выглядел таким обжитым: тут было несколько шкафов и большой стол, на котором всегда лежали в полном беспорядке какие-то тетради, учебники, книги, иногда листы бумаги с какими-то надписями, коробочки из-под сигарет, гаечные ключи и болты. Чанбин взял в руку холодную жестяную банку и устало положил на неё лоб. Теперь он регулярно ходил на сеансы с психотерапевтом и пил прописанные ему таблетки, от которых, по его словам, всё время болела голова, и ему можно было верить, ведь его концентрация стала ухудшаться. — Ты пойдёшь на зимний бал? — спрашивает младший. — Не знаю пока что. А с кем идти-то? — Ну, можно одному пойти, без пары. — Мм, всё равно не знаю. Там каждый год одно и то же, поэтому какой смысл? Хёнджин пожимает плечами, пока Чанбин открывает банку и протягивает её другу. — Держи. Он достаёт ещё одну и, открыв, подносит к руке младшего, чтобы легонько чокнуться банками. Они делают первый глоток вместе, и Чанбин следит за реакцией Хёнджина, который пробует алкоголь в первый раз. Тот жмурится и сглатывает. Где-то до часа ночи они сидели так за телевизором, смотря сериал и прерываясь на видеоигру или заказанную пиццу. Сонный Чанбин забрался на диван в кроссовках и положил голову на плечо Хёнджина, у которого от этого действия сон как рукой сняло. Он опустил взгляд на свои руки со светящимся джойстиком, начиная неловко ковырять стык двух сторонок на нём и понимая, что он настолько сейчас взволнован, что концентрируется даже на том, как, элементарно, дышит. Наверное, громкие вздохи слегка выдавали его, так что Чанбин определённо что-то заподозрил. — Чо волнуешься? — шепчет он. — Я не волнуюсь. — Да не пизди ты, — Чанбин ищет внизу запястье парня и, закатав рукав его бейсбольной куртки, положил большой палец на внутреннюю сторону запястья. Он не считает, скорее просто следит за периодичностью пульса. — Чо волнуешься-то? Хёнджин снова вздыхает. — Да не знаю. Просто как-то не по себе. — О, понимаю. У меня так часто бывает. Тебе не кажется, что за тобой следят? — по интонации кажется, что Чанбин шутит. — Нет… я думаю, меня волнует проблема, м… немного другого характера, — отвечает Хван. — Немного другого характера, — передразнивает его старший, отпуская наконец его руку. — Какие умные слова пошли. — Угу, — парень откладывает джойстик и наклоняется к маленькому столику с его стороны, собирая смоченным слюной пальцем крошки от корочки пиццы на коробке. — Слушай, а тебе кто-то нравится? Чанбин отрицательно мычит. — Никто. Я ненавижу их всех, — спустя несколько секунд он добавляет. — Особенно Феликса. Хёнджин не удивлён, потому что он видит, как пристально старший иногда смотрит в сторону Ли, рядом с которым практически всегда кто-то крутился и чирикал. К тому же, он слышал, как Чанбин сквозь стиснутые зубы бросал какие-то проклятья в сторону младшего. — А почему именно его? — Он педик, — Хёнджин непонимающе смотрит на ставшего вмиг серьёзным друга. Он никогда не видел Феликса с парнями. — Он педик, точно тебе говорю. — Но он же вроде не встречается с мальчиками. По крайней мере, я никогда не видел. — И что? Я это чувствую. И я вижу, как он смотрит на мужчин, я вижу, как он смотрит на меня, как смотрит на учителей. Тебе разве не кажется, что он много времени стал проводить с Баном? — Кристофер Бан — новый учитель у них в школе, ведущий математику. — Он педик. — Ну не, бля. Тебе кажется. — Мне не кажется. — И поэтому ты хочешь его прикончить? — осторожно спрашивает Хёнджин. — Да. Они молчат ещё какое-то время, в течении которого Хёнджин правда боится и пальцем пошевелить. А что, если Чанбин узнает о его чувствах и захочет отдалиться? Повыкручивать бошки? Это же будет настоящая катастрофа. Хёнджин слишком сильно привык к старшему, чтобы вот так прекращать с ним какой-либо контакт. Через пару минут Хван переводит взгляд на старшего и замечает, как тот пристально смотрит на него в ответ. Со хрипло спрашивает: — Ты женщина? Хёнджин туповато улыбается, думая, что друг, видимо, уже в конец напился. — Нет. А что? — Не знаю. Ты похож на женщину, — повторяет он и, кажется, чуть приближается к нему. Хёнджин совсем не знает, что ему стоит делать. Казалось, пару мгновений назад Чанбин снова затирал про то, как не любит геев, а сейчас сам лезет к нему, сокращая расстояние между их лицами до полного неприличия. Может, у Чанбина сейчас просто какой-нибудь кризис ориентации, и он всё это время как-то метался между одним и другим? Хёнджин очень надеется, что это на самом деле так, и Со настроен сейчас на небольшие эксперименты, а если же и нет, то завтрашний отходняк поможет им замести следы. — Ну, так ты женщина? — Нет же, говорю тебе, — он снова неловко улыбается. — Но у тебя же длинные волосы, — да, с недавнего времени Хёнджин стал отращивать волосы. — Ага, а ещё у меня есть член. Чанбин неловко улыбнулся и посмотрел вниз. — Точно? Хёнджин прыснул, срываясь на неловкие смешки. — Ну, как бы, да… Он ещё несколько секунд смотрит на старшего, прежде чем неуверенно поцеловать и… на удивление, получить такой же неуверенный ответ. Чанбин целуется очень медленно, совсем поверхностно, не углубляясь — видно, что это его первый поцелуй, и Хёнджин более чем рад его забрать. Парень отстраняется ненадолго, всего лишь чтобы посмотреть на младшего, секунду позависать, полюбоваться и с небольшой заминкой снова припасть к чужим губам. Хёнджин тогда предполагает, что ему сейчас можно и самому проявлять активные действия, поэтому он закидывает руку на плечо друга, а другую располагает на его талии. Когда Чанбин отстраняется, он устало кладёт голову на плечо младшего и глубоко дышит через нос. Хван спрашивает: — Так тебе кто-то нравится? Ответ не заставляет себя долго ждать. — Мне никто не нравится.***
В период с 1997 по 1998 в школах по всей Америке прокатилась волна школьных перестрелок. На Аляске был инцидент с учеником, который, принеся в школу ружьё, убил директора и ученика, ранив ещё двоих человек; были перестрелки в штате Миссисипи, в результате которых погибло двое детей, а ещё семеро получили ранения. К концу года в общей сложности было убито семь человек, а ранено шестнадцать. Все перестрелки происходили ближе к концу года, и благодаря их широкой огласке, окончание учебы стали называть «сезоном охоты». Конечно же новость об очередном случае быстро распространялась и доходила до ушей Чанбина и Хёнджина, первый из которых теперь задумчиво кусал губу, сидя на каком-нибудь уроке и размышляя о чем-то, что было пока что недостойно разглашения. Одним вечером, когда Хёнджин снова сидел у старшего в гостях, и тот с больной головой лежал у него на груди, Чанбин тихо спросил, прерываемый шумом из телевизора с очередными новостями о перестрелке: — Может нам тоже так? Застрелим кого-нибудь, типа Рейчел? — Её не застрелить надо, а на костёр, — шутит младший. — Пуля в лоб тоже сгодится, — Хёнджин на это пожимает плечами, и Со продолжает. — Ну, так хочешь? Знаешь, у меня почти есть план, как это можно провернуть. — Что за план? — Сначала скажи, со мной ли ты или нет. — С тобой, — без раздумий отвечает Хван. — Отлично, — Чанбин делает паузу для того, чтобы сложить руки на груди у парня и положить на них голову. — В общем, можно купить по два автомата у одного дилера, сделать бомбы, знаешь, из труб такие, и прийти в какой-нибудь день в школу, — старший поднимает на него взгляд и спрашивает: — Знаешь Зака из двенадцатого? — Нет. — Ну, короче, его отец работает в оружейном магазине, и он за определённую сумму может забрать со склада несколько автоматов, вроде Stevens 311D или Savage-Springfield 67H. И патроны можно у него тоже заказывать, — Хёнджин согласно мычит и продолжает слушать дальше. — А бомбы я сам могу сделать. Нужно будет купить порох или какие-нибудь хлораты и огнепроводный шнур. — А деньги откуда? Чанбин задумался. Само собой, деньги им просто так никто из родителей давать не будет и, если уж у Чанбина с враньём всё не так плохо, то Хёнджин всегда смотрит вниз и предательски краснеет, когда пытается выдумать какую-нибудь достойную оправдания историю. — Надо устроиться на подработку, — наконец говорит Со. — Я видел вакансии в магазине электроники у нас в торговом центре. Там двадцать долларов в день платят, так что это неплохой вариант. — Давай завтра сходим тогда? — Не, завтра не могу, — отвечает Чанбин, сползая с младшего и садясь на диване. — У меня опять этот психотерапевт. Психотераёб, — поправляет сам себя Чанбин и слышит тихий смешок друга. — А, ну, тогда послезавтра.***
Уже через неделю они устраиваются на подработку в тот магазин, о котором говорил Чанбин, а все получаемые с неё деньги прячут каждый у себя дома. Они немного дорабатывают план, решая купить ещё несколько пистолетов, и определяются с моделью автоматов, которые будут брать. Составив список всех вещей, которые им понадобятся для приготовления, Чанбин приходит к выводу, что они первые, кто из всех их предшественников, подготавливают такой богатый арсенал. Весь февраль и начало марта всё идёт как по маслу, однако в один момент Чанбин вдруг ни с того ни с сего становится каким-то вялым: он пару раз прогуливает школу, не предупредив никого, на уроках почти не слушает, в магазине тоже не с первого раза обращает внимание на покупателя; Хёнджин узнает, что у него проблемы со сном, и это заметно по его внешнему виду: Со выглядит очень неопрятно; он мало говорит и не обращает никакого внимания на то, что вокруг него происходит. Хотя, он всё так же внимательно смотрит на Феликса, который сидит где-нибудь далеко в столовой или осторожно заходит в класс математики. Чанбин почти никогда не сводит с него взгляда, и Хёнджин, будучи хорошим влюблённым другом, конечно же, спросил у него, что происходит, однако Чанбин не дал конкретного ответа. То ли он не хотел, то ли просто не мог. — Это из-за таблеток? — спрашивает Хёнджин, сидя на диване, пока Чанбин со сложенными на коленях руками прячет в них лицо. — Да сука, я их в унитаз уже давно слил! — вдруг кричит на него тот. — Эй-эй, тише, не ори ты так, — пытается успокоить его Хёнджин. Он осторожно касается его локтя, желая проявить заботу, но парень его отталкивает. — Не трогай! — он не поднимает взгляд на него. — Уйди вообще отсюда! — У тебя ПМС? — шутит младший, но получает резкий удар в плечо и морщится. — Я сказал, чтоб ты ушёл?! Вали! У мамы Хёнджина тоже бывают похожие перепады настроения, так что он всё-таки понимает, что от него требуют, поэтому покидает дом Со после повторной просьбы. Идя домой он прокручивает ситуацию в голове повторно и чувствует непонятно откуда взявшийся стыд. Он же, как никак, питает определённые чувства к старшему, а значит должен заботиться о его благополучии. К слову, они так и не обсудили тот поцелуй, который оказался далеко не последним и дал начало их новому тайному развлечению. Это случалось порой очень спонтанно, они просто могли так же сидеть и молчать, прежде чем либо Чанбин, либо Хёнджин не начинал показывать, что хочет вновь поцеловаться, кладя голову второму на плечо или в нечаянном жесте дотрагиваясь до руки. Несмотря на это далеко не гетеросексуальное желание, Чанбин никак его не комментирует и продолжает грезить убийством одного знакомого всем Ли, лежа на груди у младшего и играясь со складками на его майке. Через какое-то время он переходит на другие таблетки, что, безусловно, позитивно сказывается на его здоровье и знаменует окончание этого весеннего обострения. Он перестал хандрить и больше не пропускал занятий, пребывая теперь в хорошем настроении и потихоньку продолжая готовиться к воплощению их окончательного плана в жизнь. Хёнджин тем временем пытался перейти на новый уровень их близости и в конце концов узнать всё-таки, значит ли то, что между ними происходит, что-то для старшего. Однако, Со лишь продолжает утверждать, что он не гей, а их поцелуи и лёгкие намёки на нежности — лишь исключение из правил и вообще не считается чем-то пидорским, во что младший никак не верил, однако упорно пряча улыбку всезнающего взрослого делал вид, что парень прав. В целом, Хёнджина такой ответ вполне устраивал, ведь он более чем рад быть тем самым единственным исключением, на кого Чанбин обращает такое особенное, как ему кажется, внимание. Собственно, именно поэтому во время их совместного времяпровождения случались такие сцены, когда Чанбин, упав грудью на придвинутый к дивану стол, на котором были разложены фрагменты водопроводных труб, купленных в строительном магазине, мотки огнепроводного шнура, жестяные банки с порохом, стопка накопленных денег для дилера, тихо постанывал, прикрывая рот рукой, пока в это же время спрятанный у его ног Хёнджин сосредоточенно отсасывал ему. Когда Чанбин, уже не выдерживая того эротического раздражения во всём теле и сжимая в мокрых от пота руках рукава толстовки, кончал, после чего младший, плотно сжимая губы, поднимался с пола и шёл на первый этаж, чтобы привести себя в порядок в ванной, после чего возвращался к старшему и садился рядом, приобнимая его и включая очередную серию «Южного парка». Конечно, он тоже участвовал в приготовлениях, смотря, как Чанбин собирает бомбы и повторяя за ним. Это даже было запечатлено на одной из съёмок, которые старший стал проводить. Он порой обходил стол с камерой в руках, показывая, что у них есть, а на вопросы о том, зачем он делает, отвечал, что хочет впечатлить потомков. На камеру, стоит заметить, также попадали и их нередкие выезды за пределы города. Когда дилер привёз им ружья, Чанбин стал звать младшего с собой в лес, пострелять, и тем самым потренироваться. Вместе с ними ездил тот самый Зак, который как раз и вёл съёмку; его смешки и не очень остроумные шутки были слышны за кадром. Они находили какие-то использованные бутылки, банки или даже выброшенные кем-то кегли и ставили их на старые пни, после чего стреляли с расстояния пяти метров. Они целовались в машине Хёнджина (если быть точнее, его матери), когда уезжали из этого своеобразного тира, распрощавшись с Заком. Сначала Хван просто нагибался над коробкой передач и клал руку на плечо друга, как бы обращая на себя внимание, после чего Чанбин, прекрасно считывая немую просьбу, приближался в ответ и целовал. Первое время всё только так и происходило, однако в один момент Чанбин, держа, как оказалось, включенную в руках камеру, случайно заснял их поцелуй. Камера снимала снизу, и порой объектив закрывала толстовка Чанбина, поэтому кадры были совсем не художественными, однако именно существование этой случайной записи подтолкнуло старшего на то, чтобы снимать не только ту самую, жуткую и жестокую часть их подготовки, но и романтическую. Хёнджин, в принципе, был не против. Поначалу они совсем не говорили друг с другом во время поцелуев или минетов — просто потому, что на камеру говорить что-то было слишком стыдно в такой обстановке, однако очень скоро Хёнджин стал улавливать тихий шёпот старшего. Он почти не разбирал тех слов, которые говорил Со (за исключением некоторых различимых «смотри» и «видишь, как я тебя люблю?»), живя будто в своём мирке, где такой же дикий и любимый мирок Чанбина вертится вокруг него, но ему это почему-то льстило. В начале первого семестра 1999 года они договорились о дате, когда произойдёт стрельба. Чанбин чуть ли не каждый раз, когда им доводилось встречаться у него дома во время подготовки к SAT* (в которой на самом деле не было как такового смысла, им просто нужно было до определенного момента притворяться безобидными, насколько это возможно) посматривал в погнутый листочек с записанным планом, щипая пальцами нижнюю губу до мелких ранок. В итоге, они выбрали очень символичную дату — 20 апреля, день рождения Гитлера. Хёнджин помнит, как хорошо Чанбин отвечал на уроках, когда они проходили Вторую Мировую. В конце зимы случился ещё один инцидент, не такой опасный, как предыдущие, но оставшийся в памяти Чанбина надолго. Вообще, тогда в шоке была почти вся старшая школа — увидеть синеватые пятна под воротом свитера на шее у Феликса никто не ожидал. После физкультуры, когда и Чанбин и Хёнджин и Феликс переодевались с остальными, Феликс, как и всегда, забежал в душ, в котором, совсем забыв из-за адреналина о тональном креме, смыл его — засосы на шее проявились. После этого урока всё и закрутилось: Чанбин выбил дверь, сломал вешалку и пнул библиотекаршу. Он был в невероятно гневе, так что даже Хёнджин его боялся. А в конце дня парень и вовсе расплакался. Они сидели в туалете во время перерыва, и Чанбин просто опустился на пол, опираясь о холодную стену, и, закрывая лицо ладонями, начал всхлипывать. Мама Хёнджина тоже была такой чувствительной, поэтому Хван, зная, что делать, моментально стал успокаивать его по проверенной временем схеме.***
На кануне 20 апреля они ночевали каждый у себя, созвонившись лишь один раз. Хёнджина забавляло то, что их последний телефонный разговор был каким-то слишком неправдоподобным, будто поставленный новичком-режиссёром спектакль повседневным, особенно учитывая то, как они закончат завтрашний день. Хёнджин тогда стоял, облокотившись на стену, и по-девичьи накручивал провод на палец, когда рассказывал вспомнившийся случай из детства, пока старший, кажется, с улыбкой на губах угукал в трубку. После этого они попрощались и разошлись по кроватям. Хёнджин лег в одиннадцать, Чанбин не мог заснуть до часа ночи. В это утро у обоих будильники стояли на девять часов. Они пропускали первые три урока, чтобы полностью собраться и приготовиться. По плану Чанбина они должны были появится в школе к 11:00, после того, как Со завезет в парк на другом конце города бомбу, задача которой будет отвлечь полицию. Хёнджин должен будет занести в столовую сумку с ещё одной бомбой, которая взорвется в 11:17, когда, по расчетам Чанбина, в общинной было бы максимальное количество людей, и поставить её под одним из столбов, которые подпирают потолок. После предполагаемого взрыва в столовой начался бы переполох, и тогда ученики повалили бы из главного выхода, который ведёт прямо на парковку для старших классов. Хёнджин должен будет там припарковать машину, в багажнике которой будет лежать все их заготовленное оружие, среди которого был Карабин Hi-Point 995, пистолет Intratec TEC-9, обрезы ружей Savage-Springfield 67H и Stevens 311D, десять коктейлей Молотова и сорок пять трубчатых бомб, приготовленных лично Чанбином. Всё это будет справедливо разделено между четырьмя вспотевшими от волнения ладошками. Он отдаст определённую его часть Чанбину, который подойдёт чуть по-позже, и они разойдутся следующим образом: Хёнджин останется рядом с машиной, а Со пройдёт чуть дальше так, чтобы, когда они будут стрелять по выбегающим ученикам, их прицелы образовывали бы угол девяносто градусов в точке, обозначенной выходом. Итак, они встретились на парковке. Оба оделись в те самые дешманские плащи, о которых упомянул в ту роковую ночь четыре года назад Хван, когда они впервые говорили друг с другом на Хеллоуин. У Чанбина была белая футболка с надписью «natural selection», в то время как Хёнджин переоделся в черную с красным «wrath». Хёнджин передал старшему ружьё, бомбы и два пистолета с патронами, оставив себе второе ружьё и одну бомбу. Они безмолвно разошлись и с замершим сердцем уставились на выход. Хёнджин, будто боясь пропустить что-то важное, быстро глянул на наручные часы, на которых было уже 11:16, и вновь поднял взгляд. Ещё минута. Уже должна была взорваться бомба в парке. Было такое ощущения, будто они реально сейчас творят историю.***
Сердце слишком сильно бьётся в грудной клетке, и Хёнджину кажется, что оно вообще единственное, что сейчас двигается в нём. Вокруг них всё такое живое: поют птички, ползают букашки, на полянке сидят их одноклассники. О, а среди них Рейчел со своим парнем из драм-кружка. Как жаль, что она не в здании. Как жаль. Он вновь смотрит на часы. 11:16. Пока что тихо. 11:16. Все ещё тихо. 11:17. Почему-то тихо. Надо ещё подождать. 11:17. Ещё чуть-чуть, и сейчас всё рухнет. 11:17. Тихо. Хёнджин переводит взгляд на друга, который с недовольным прищуром смотрел в сторону столовой. Он тоже не понимает, в чем дело. Хёнджин медленно встаёт, всё ещё ожидая услышать шум и, не сводя глаз со здания, перебегает к старшему. — В чём дело? — шепчет он. — Почему она не взрывается? — Не знаю, — отвечает тот, не оборачиваясь. — Подождём ещё, может там что-то заело. И они ждут ещё минуту, в течение которой вообще ничего не происходит. Хёнджин, уже не надеясь услышать этот роковой гром, который снился ему весь последний месяц, смотрит на асфальт, разглядывая грязную подошву чёрных сапог Чанбина, который резюмирует: — Взрыва не будет. Пошли так. Хёнджин безропотно встаёт следом за старшим. Они отдаляются от машины и идут к своей первой жертве. Ещё совсем немного, и пути назад уже не будет. Хотя, Хёнджин особо не переживает по этому поводу — он же знал, на что идёт. Поэтому, откинув стеснение и похолодев всего лишь на пару секунд, он поднял ставшее вдруг легким ружьё и, не целясь, выстрелил. Всё, обратной дороги нет. Судя по упавшему на бок телу, Хёнджин, учившийся на кеглях и бутылках, попал прямо в цель, однако он всё ещё чувствовал неудовлетворённость, понимая, что упавший — не Рейчел. А потому он стреляет ещё раз, на этот раз по отвратительно вскрикнувшей девушке, которая падает рядом с парнем. Он уверенным шагом подходит к лежащим, замечая животный страх, исказивший лицо бедной девушки, у которой было ранено только плечо; Хёнджин встал прямо над ней, с недовольством понимая, что она смотрит не на него, а дальше, в небо, будто её ночного кошмара, вдруг воплотившегося в жизнь, как всем известный Фредди Крюгер, и не существует. Хвану такое безразличие не по нраву, поэтому он садится на корточки рядом с девушкой, и, не разрывая зрительного контакта, спрашивает: — Ты всё ещё веришь в своего бога? — он будет мстить со вкусом. Рейчел отвечает тихо, но достаточно быстро для того, чтобы её словам можно было верить. — Да… Хёнджин приподнимает её голову над мятой травой и приставляет к виску дуло пистолета. — Ну так иди к нему.****
11:29. Они уже в библиотеке — самой страшной сцене сегодняшнего концерта. Они успели лишний раз потренироваться на играющих на футбольном боле, до которых было метров пятьдесят, однако неудачно; также на бетонной лестнице перед школой им встретились наивная группка парней, одному из которых Чанбин прострелил лицо. Ещё в коридоре на первом этаже им попались два учителя, среди которых был тот самый дружелюбный Дейв Сандерс, и несколько учеников. Хёнджин помнит, что искренне удивился, когда двое парней в белых кепках с улыбкой посмотрели на брошенные в их стороны бомбы, напрасно думая, что это новый розыгрыш от этих местных чудаков, однако именно поэтому им не хватило времени, чтобы отбежать на безопасное расстояние перед взрывом. Вообще, сначала никто не верил, ведь сложившаяся ситуация похожа на тот анекдот с мальчиком и акулами. Не до всех при появлении Хвана и Со доходило, что происходит, тем более, если роящийся в шкафчике подросток был с плеером и в наушниках, из-за чего совсем не слышал одиночных, будто будничных выстрелов. Да, надо сказать, всё происходило не как в фильмах. Была во всём происходящем какая-то обыденность: музыка никакая не играла, монтажа крутого тоже не было. Это всё ещё раз доказывало то, что происходящее ни что иное, как горькая для законопослушных католических девочек и мальчиков, но гибкая в умах безумцев и сорвиголов реальность. Собственно говоря, теперь тела учеников лежали вдоль стенок коридора обсыпанные штукатуркой. Зайдя в библиотеку, оба почувствовали какой-то туманный, летающий над столами и стеллажами страх, в котором смешивались совсем тихие стоны и всхлипы. Вот на этом этапе все уже поняли, что надо прятаться, надо выживать. — Всем встать! — кричит Со. — Всем, сука, встать! Всем в белых кепках — встать! Никто не встает. — Отлично! — Чанбин всегда вовремя умел включать сарказм, — Я все равно стреляю! Хёнджин проходит вглубь комнаты, останавливаясь у одного из столов, под которым прячется пара дрожащих кроликов, и кладёт ружьё на стол, перезаряжая, в то время как его друг начинает обходить всю комнату, осматривая попрятавшееся по углам «зверьё». Не отрываясь от магазина своего ружья, Хёнджин слышит, как Со ведёт с кем-то диалог, после чего этот кто-то начинает эту бесполезную тираду о том, что не хочет умирать, однако последние слова заглушает выстрел. Чанбин обходит так ещё несколько рядов, начиная уже конкретизировать свой вопрос:, он спрашивает про Феликса. Мальчика ведь и правда не было видно среди прятавшихся в библиотеке, коих было совсем не мало. Чанбин обошёл все столы, осмотрел все шкафы, спросил у всех, кто от шока ещё не потерял дар речи — Феликса нет. Смотря на друга, Хёнджину кажется, что он сейчас очень зол, однако это очень зол ни в какое сравнение не идет с тем, что стало с ним после слов одного из кроликов о том, что его может и в школе то и не было. — Нет, он был! — кричит Со, пиная тяжёлым сапогом парня в живот. От его голоса стены сотрясаются не хуже, чем от бомб. — Он должен быть в школе! Чанбин стреляет сразу не нескольких учеников, и это действует на него, как антистресс. Вдох-выдох. Медитация. Парень встаёт на месте, уставившись взглядом в голубой ковёр, постеленный в библиотеке, и размышляет, где же может быть его самая желанная жертва. На часах 11:34, когда к нему подходит со спины Хван и, наклонившись над ушком, шепчет: — Пойдём прогуляемся? Чанбин молчит несколько секунд. — Пойдём. 11:36. Они покидают библиотеку. На этот момент двенадцать школьников убиты, а 23 серьёзно ранены. Но Хёнджина это никак не волнует, у него свидание. Они бесцельно проходятся по коридору и спускаются на первый этаж, где бесшумно, как сама смерть, ходят вдоль кабинетов и как волки, смотрящие на козлят, заглядывают в стеклянные окошки, видя там сидящих по стенке детей. Хотя, конечно, заинтересованность присутствует лишь в глазах Чанбина, Хёнджин же смотрит больше с безразличностью. Им на пути встречаются ещё какие-то ученики, крадущиеся вдоль стены, которые, завидев убийц, начинали тут же с воплем бежать от них. Было интересно, когда Чанбин снова начал бросать бомбы, и те после взрыва оставляли густой туман, пройдя через который, они тоже обнаруживали наткнувшихся на них беглецов. Дойдя почти до конца, в котором были призывно распахнуты двери в столовую, Хёнджин уже не целясь, будто просто для развлечения, стрелял в деревянные двери кабинетов, надеясь, что хоть кого-то он там задел. Проверять как-то уже не хочется. 11:44. Наконец им открылась столовая. Ну какой дурак будет прятаться на таком открытом пространстве? Вот именно, что никакой, однако Чанбин всё равно приседает и осматривает белые ножки столов, надеясь увидеть там чьи-то темные кроссовки или туфли. Тем временем Хёнджин подходит к сумке с бомбой. Удивительно, что её почти никто не заметил. Он осматривает механизм, вспоминая, что ему там объяснял Чанбин, когда они вместе её собирали, и как она в итоге должна выглядеть. Вдруг к нему подходит старший и, отодвинув руки младшего, тоже смотрит на бомбу, но в отличие от младшего, осматривает её более профессиональным взглядом, пока его рот открывается в нарочито взволнованном крике: — Феликс? Феликс, ты тут? — он надеется, что мальчик прячется где-то в столовой, но ответа не слышно. Всё, его терпение на исходе. — Если ты здесь, можешь не выходить, — дальше продолжает тише и задумчивее, — нас всё равно сейчас, возможно, завалит. Он нажимает на красный переключатель, но ничего на удивление не происходит. Наверное с бомбой и правда что-то не так. — Ладно, тогда поступим по-другому… Со достаёт коктейль Молотова и поджигает его, бросая на пол рядом с бомбой. Он кладёт руку на плечо Хёнджина и подталкивает его в сторону выхода. Они выходят из столовой почти одновременно с раздавшимся в ней взрывом. 13:00. В библиотеке всё ещё слышен плач напуганных девчонок. Хотя их уже меньше, ведь кто-то успел воспользоваться отсутствием террористов и сбежать. Парни подходят к окнам библиотеки и наблюдают за не менее интересными событиями на улице, которые успели развернуться, пока они бродили по школе: напротив школы были видны машины скорой помощи, полицейских, спецназа SWAT, а в небе летала и гудела четырехкрылая черная птица (зд. вертолет). Было видно, как медики перетаскивают раненых с газона за выстроенную машинную баррикаду, к которой стремятся попасть и сбежавшие из библиотеки или ещё откуда-то ученики. Там они садятся на асфальт и их укутывают в пледы, давая возможность позвонить близким. Чанбин быстро перезарядил ружьё и начал стрелять из окна по всем, кого видел. Хёнджин повторял за ним. Вдруг Чанбин замирает. И не стреляет. 13:04. По газону, не оборачиваясь в сторону школы, с мокрым рукавом джемпера бежит Феликс. Бежит-бежит-бежит. Так быстро и с таким желанием жить, что собственное тело, несущееся за убегающим к машинам скорой помощи сердцем, перевешивает, и Ли падает на траву. Хёнджин смотрит на друга (Ну же! Это же шанс!), но видит лишь, как тот плотно сжимает губы и прерывисто вздыхает полной грудью. У него что-то болит. Что-то болит и мешает выстрелить. Тем временем тёмное пятнышко на траве вновь оживает (почти мгновенно, стоит сказать) и с новыми силами мчится вперёд. Кажется, Феликс так бы и бежал до края земли, если бы не чья-то сильная рука, показавшаяся из-за машины скорой не схватила его за край свитера и не притянула к себе. Скорее всего, это был кто-то из учителей. 13:05. Выстрелы прекращаются окончательно, и наступает гробовая тишина, которую предстоит разрушить ещё двум синхронным залпам. Хёнджин с Чанбином сидят под окном, почти не двигаясь: Чанбин смотрит на пистолет, Хёнджин смотрит на Чанбина. Младший шепотом, совсем осторожно, будто зная, насколько сейчас гол и уязвим парень, спрашивает. — Почему ты не выстрелил? Чанбин словно рыба открывает рот и пожимает плечами. Ладно, Господи, зачем же издеваться так? Хёнджин же и сам всё понимает, просто не хочет признавать действительности. Ему легче же было в собственных фантазиях. Чанбину, видимо, тоже. Не смотря на каждодневные страдания, ему так было легче. Со смотрит на пистолет и шмыгает носом, сглатывая. — Меня никто не любит. Он опять шмыгает, и Хёнджин видит, как тот поднимает пистолет, приводя его в вертикальное положение и снимая его с предохранителя. Он направляет дуло на себя и снова замирает с раскрытым ртом. Хёнджин знает, что сейчас будет, это тоже часть плана. Кто вообще захочет остаться в живых после такой ужасной перестрелки, автором которой и является? Хван находит на синем ковре руку старшего, дружески сжимая её и находя у себя на поясе ещё один пистолет, который также достаёт, направляя на себя. Он совсем не смотрит по сторонам, его внимание сосредоточено на одном только Чанбине, который обхватил железную черную трубку передними зубами и громко-громко сглотнул, после чего послышался тяжелый влажный вздох. Мальчик ещё ничего не делает, однако по его щекам уже текут слёзы и из-за широко открытого рта очень хорошо слышно, как тот теперь ревёт в голос.