Антирринум в груди

      Одноклассники про Тсуну скажут:       «Милая, но ничего особенного».       И будут правы, ведь за очаровательным личиком не увидят ничего более выдающегося.       Будущие хранители на тот же вопрос как один просипят:       «Неповторимая».       «Прекрасная».       «Нами любимая».       Люди, хоть немного связанные с мафией, не ответят вовсе, засмотревшись на тонкую фигуру и трогательный взгляд из-под ресниц.       Прелесть Тсуны раскрывалась в её противоречивости.       Широкие удивлённо-добрые глаза, выпирающие кости, хрупкий вид – не это представляют при словах «Будущий босс Вонголы». Дон – это кто-то внушительный, кто-то громоздкий, с хмурым взглядом. Возможно, кто-то более изящный, но не менее впечатляющий. Ничего этого о Саваде Тсунаёши сказать было нельзя.       Этим она и привлекала.       Тсуна – это коктейль из парадоксов.       Со слишком узкими плечами и тонкой шеей, пухлыми, изогнутыми в смущённой улыбке губами, наивным взмахом ресниц. С миниатюрной фигурой, отдающей нарочитой слабостью. С нежной кожей и синеющими ушибами.       Но.       С готовностью драться до конца, закрыть спиной. С желанием победить. Убедить. Помочь.       Тсуна – это воплощение всех противоречий в физической оболочке. Это антагонизм внешней немощности и беспрецедентного боевого духа. Тсуна – это бесконечная нежность и такая же бесконечная решительность.       Когда тебя спасает слабая и такая воздушная во всех чертах лица и тела девочка, это неизменно производит глубокое впечатление. Заставляет ловить каждый неловкий шаг худых ног, каждое движение груди при крохотном вдохе, каждый взгляд и каждую кроткую улыбку. Заставляет лелеять каждое мгновение.       За Тсуной наблюдают. Вначале, чтобы посмеяться её слабости, её недостойности. Потом, чтобы найти подвох и ответы. А дальше уже не замечают, что наблюдают в попытках запечатлеть в памяти секунды пересечения со взглядом топлёной и тягучей карамели.       Тсуну любят. Неизмеримо. Трепетно.       Хаято любит за доверие, за еле заметные веснушки на вздёрнутом носу.       Такеши – за острые плечи, которые так привычно обнимать, которые так хочется защищать.       Рёхей – за переплетённые холодные даже в летнюю жару пальцы.       Ламбо – за мягкие волосы, щекочущие его щёку.       Хром – за самые тёплые в мире объятия.       Кёя – за искусанные губы, улыбающиеся ему во тьме.       Мукуро – за маленькие ножки, ступающие в неизведанное будущее первыми, готовясь протоптать дорогу для всех, кто будет позади.       Тсуну любят. Забвенно. Вопреки всему.       Бельфегор любит её за бледную кожу, на которой так гармонично и в то же время чужеродно смотрится кровь.       Скуало – за самый искренний смех.       Занзас – за крохотную ладошку, которую она протягивает абсолютно всем, готовясь либо помочь, либо дать шанс убить её.       Бьякуран любит её за прищуренный взгляд, за тонкую талию, где так естественно может лежать его рука.       Аркобалено – за уязвлённый вид и сжатые в уверенности кулачки.       Тсуну любят. За всё. За хрупкую фигуру, за неловкие движения, за то, как дышит, за то, как смотрит.       Тсуну любят. Неизменно. Откровенно.       Всепоглощающе.       Любят до смерти.

***

      На Тсуну пора вешать табличку «Не подходи. Убьёт».       В Тсуну влюбляются с первого взгляда, любят – уже со второго, не могут жить без неё – с третьего. Поэтому каждого дурака, который не убегает после первой встречи, становится откровенно жалко.       Тсуну любят. Безмерно. Фанатично.       Хранители готовы голову положить ей на колени, отдаваясь на суд.       Занзас готов принести к её ногам любого врага.       Бьякуран – весь мир.       Юни – весь род человеческий.       Да. Тсуну любили. Исступлённо. Нетленно.       До расцветающих в лёгких цветов.       Хаято первый во всём. Первый полюбил, первый пропал, первый шагнул в никуда.       Первый же и откашлял ярко-оранжевый лепесток антирринума, который цвёл внутри уже пять лет.       А за ним, как чума в шестом веке, также беспощадно, оранжевое буйство красок накрыло и всех остальных. Накрыло с головой. Вонголу. Каваллоне. Мельфиоре. Шимон. Аркобалено.       Без шанса излечиться.       Хибари держится дольше всех, выжигая собственным пламенем внутренности, лишь бы не дать цветам заполнить свою защитную пустоту в душе.       А потом, на сотой – он не считал, честно – улыбке Тсуны, решает, что уже как бы поздно. Львиные бутоны ярким пожаром охватили и его лёгкие.       Реборн смотрит на проигравших хранителей и товарищей-Аркобалено с усмешкой. С сожалением тоже, но насмешки немного больше.       Смотрит, смеётся с их слабости, качает головой. Думает, что не такой. Думает, что чума его не заберёт.       А сам игнорирует лёгкое чувство щекотки в груди и горле.       Тсуну любили все.       А Тсуна любила только себя.       Возможно, она слишком близко к сердцу приняла совет Наны.       «Люби себя. Цени себя. Уважай», – говорила женщина.       Нана любила мужа, любила дочь, любила мир. Но никак не могла полюбить себя, каждый раз с отвращением отворачиваясь от зеркала. И как же ей не хотелось, чтобы Тсуна тоже жила так, вечно неуверенная в себе.       Поэтому всё детство девочка слушала, что она лучшая, чудесная, что её будут все любить.       Именно это заставляло Тсуну с прямой осанкой и звёздами в глазах шагать вперёд, улыбаться и одаривать всех своим внутренним счастьем.       И именно это так привлекало к ней надломленных жизнью людей. А в мафии жизни у всех были такими. Потрескавшимися. Нестабильными. Что каждый был готов потянуться за светом, нежностью и хрупкостью, которых им так не доставало.       Тсуна любит себя. И больше никого.       На друзей она смотрит без сочувствия. Без пощады. Без любви.       Но с благодарностью.       Она улыбается им, невесомо касается, зовёт. И привязывает к себе ещё сильнее. Чтобы наверняка.       Чтобы до конца.       Тсуна с удовольствием замечает валяющиеся то тут, то там, по коридорам и пыльным углам особняка веточки зацветшего антирринума. С нежностью перебирает окровавленные оранжевые лепестки, которые хранители уже не могли прятать. Довольно ловит взгляды обожания и желания.       Она не собирается никому помогать. Никого спасать.       Просто купается в чужом внимании и наслаждается ароматом цветов, готовых вот-вот разорвать грудные клетки.       Тсуна любит себя. Искренне и взаимно.       А её любят все. Безвозмездно. Безвозвратно. Безгранично.       Любят до смерти.