chapssaltteok

Минхо чувствует запах Чанбина, как только тот входит в библиотеку — он узнает его запах из тысячи. Он ароматный и темный, и у Минхо всегда возникает желание подойти как можно ближе к Чанбину, прижаться к нему и окутать себя с ног до головы ароматом альфы. Он хочет утонуть в нем. Это смущает. Поэтому Минхо всегда старается избегать Чанбина, хотя это и трудно сделать, ведь все их друзья тесно общаются друг с другом. Чанбин, кажется, тоже избегает Минхо, хотя омега уверен, что это происходит по прямо противоположной причине. Минхо никогда раньше не говорили, что у него отвратительный запах, но Чанбин всегда сидел как можно дальше от него, когда они оказываются на совместном ужине, или киномарафоне, или братской вечеринке, или караоке, и хмурился, скрещивая на груди внушительные руки. Однажды Минхо поймал его на том, что тот дышал через рот, пока они ехали вместе на заднем сиденье машины Чана, как будто запах Минхо был настолько противным, что Чанбин едва мог выдержать этот аромат. Библиотека пуста — почти одиннадцать часов субботнего вечера, только одинокий студент-стажер работает за справочным столом, а все залы специальных собраний заперты. Минхо нравится, когда ряды полок лишены тел, теплый белый шум верхнего освещения гудит вместе с приглушенным жужжанием компьютеров, и он может выбрать любой стол, диван или уголок по своему усмотрению. Сегодня он выбрал второй этаж, уступив место работающему ребенку, чтобы тот не расстраивался, делая домашнее задание или просматривая youtube. Минхо практически видит вход в библиотеку, если откинуться на сиденье и посмотреть через перила, идущие по всей длине балкона, но это все. Он живет в своем собственном мире, окруженный своей работой, его контрабандная пенопластовая чашка чая остывает на выбранном им столе. И тут появляется Чанбин. Минхо слышит, как распахиваются двери библиотеки, и ему даже не нужно выглядывать из-за перил. Аромат альфы доносится до него — кофе, жженый сахар, что-то похожее на кожу и неопределимый мускус самого альфы, и у Минхо перехватывает дыхание, его железы слабо пульсируют по обе стороны шеи и между лопатками. Он мрачнеет, проклиная свою невозможность позволить более сильные подавители. Минхо возвращается к своей домашней работе, пролистывая ближайший учебник в поисках нужной ему информации, одной рукой лениво постукивая ручкой по тетради. Он почти закончил черновой вариант этого эссе. Как только он освободится, он сможет вернуться в общежитие и запереться в своей комнате, чтобы яростно дрочить, думая о мускулистых руках Чанбина и его дурацких пухлых губах. Слава богу, что Сынмин — бета, с нормальными, скучными, человеческими чувствами — Минхо не знает, как бы он выжил, если бы его сосед по комнате мог чувствовать его настроение. Проходит несколько минут, и Минхо с трудом удается сосредоточиться на работе, даже когда запах Чанбина немного рассеивается. Вероятно, он пошел искать нужную ему книгу. Омега надеялся, что Со скоро уйдет — даже от одной мысли о нем Минхо охватывал жар и пульс заметно учащался. И тут он слышит — по лестнице на второй этаж топают массивные ботинки Чанбина. Минхо почти готов спрятаться под столом, но вместо этого поднимает учебник перед лицом, возведя таким образом спасительную стену. Это не помогает, потому что, конечно же, не помогает. Шаги Чанбина затихают еще до того, как он поднимается по лестнице, и Минхо становится ясно, что он точно знает, кто является единственным студентом в библиотеке. Его шаги возобновляются, почему-то даже громче, чем раньше, а затем Чанбин смотрит на Минхо с вершины лестницы с нечитаемым выражением лица. Минхо застыл, глядя поверх учебника. Боже, Чанбин настолько привлекателен, что это даже нечестно. Все инстинкты омеги в мозгу Минхо умоляют его угодить альфе, перевернуться и подчиниться, обнажить шею, чтобы тот мог взять его. Минхо потеет даже под чрезмерно мощным кондиционером, а его одежда вдруг стала слишком тесной в одночасье. Ему интересно, что сделает Чанбин, если он снимет свитер. Чанбин мрачнеет, его темные глаза опасно сужаются, а затем он осторожно подходит к Минхо, будто боится его спугнуть. Эта мысль просто уморительна. Чанбин — образцовый альфа, сильный, невозмутимый и сложенный так, что Минхо мечтает, чтобы его швыряли, как тряпичную куклу. Даже если Чанбин определенно ниже его ростом без своих любимых ботинок. Тот факт, что он также втайне нежен и заботится о своих друзьях, считая, что за ним никто не наблюдает, только усиливает страдания Минхо, желающего иметь такого альфу, как Чанбин, который заботился бы о нем. Он останавливается у столика, расположенного прямо перед тем, который занял Минхо, откладывает книгу, которую нес, и кладет свою сумку — черную, как и вся его одежда, — на стул. Но он не садится, просто стоит и смотрит на Минхо, одной рукой вцепившись в спинку стула так крепко, что омега удивляется, как дерево не раскололось. Минхо откладывает учебник и невинно-медленно моргает. Он чувствует себя на грани, его нутро бурлит, а тело натянуто, как струна. — Должен ли ты... — Чанбин останавливается, прочищая горло, а затем отрывает взгляд от Минхо и неловко смотрит в пол, — ты должен быть здесь прямо сейчас? Минхо качает головой, совершенно сбитый с толку вопросом. — Что? — Чанбин что-то бормочет, на что Минхо закатывает глаза, — о чем ты говоришь? Чанбин нахмурился еще гуще — кажется, что он хочет ударить пол, как будто он оскорблен тем, что выцветший синий ковер осмеливается существовать в одном пространстве с ним. — Я не думаю, что тебе стоит оставаться одному во время твоей... твоей течки. — Что?! — пронзительно крикнул Минхо с дикими глазами, — я не... это не... о боже мой, — низко шипит омега, — какого хуя, Чанбин. Чанбину хватает совести смутиться, увидев глаза заалевшего от предложения Минхо. — Ты уверен? — Да, я уверен, я знаю, когда наступает моя собственная течка, спасибо тебе большое, — Минхо закрывает учебник и собирает свои вещи, намереваясь запихнуть все в рюкзак и сбежать. Теперь, когда Чанбин упомянул об этом, Минхо не может не задаться вопросом. Он прекращает свои попытки и прижимает тыльную сторону ладони к щеке. Он весь горит, а кожа влажная от капелек пота. Он чувствует, как пульс стучит под кожей, дыхание становится все более поверхностным. Как он не заметил? — блять, — он снова запихивает вещи в рюкзак, отчаянно желая убежать, пока не натворил глупостей. — Прости, — Чанбин говорит так, будто ему действительно жаль Минхо, — я не хотел тебя смущать. Я просто... — он делает паузу, и Минхо чувствует, как Чанбин внимательно следит за его движениями, — я понял, что ты один, и от тебя так пахнет... Минхо на это обиделся, дергая молнию своего рюкзака, злясь на Чанбина и на свой дурацкий дешевый рюкзак за то, что он не застегивался, когда ему это было нужно. — Извините, что у меня такой отвратный запах, я уйду с твоего пути, как только заставлю свой чертовый рюкзак работать. — У тебя не отвратительный запах, — Чанбин звучит так, будто ему больно, и Минхо не может не посмотреть на него. Рюкзак внезапно забыт на стуле рядом с ним. Чанбин скользнул языком по нижней губе. Минхо не может сдержаться. — Разве? Чанбин покачал головой. Он делает шаг в сторону Минхо, затем еще один. На затворках сознания Минхо воет от желания, и он чувствует первый признак — между его ног собирается смазка. — О, — это все, что он смог вымолвить от напряжения. Чанбин останавливается прямо перед креслом Минхо, нависая над ним так, что омега теряет голову. — Ты пахнешь... Боже, ты пахнешь просто невероятно, — голос Чанбина грубый, и Минхо стонет, бессознательно сжимая бедра. Он задыхается, глядя на альфу широко раскрытыми глазами, его мысли разбегаются и уплывают в дымку быстро приближающейся течки, пока он пытается вымолвить хоть слово. — Я... я не могу... мы должны... Чанбин проходит мимо Минхо, хватает его рюкзак и с такой силой дергает за молнию, что он действительно закрывается. Он перекидывает сумку через плечо, а затем поднимает Минхо, крепко схватив его за руку. Минхо охотно идет. Рука Чанбина скользит вниз, чтобы обхватить его запястье, и Минхо позволяет увести себя к другому столу, чтобы Чанбин мог взять свою сумку, а затем потянуть парня к лестнице. — Твоя книга! Чанбин смотрит на него так, будто у него выросла вторая голова. — Я не собираюсь останавливаться, чтобы взять книгу в библиотеке — я вернусь за ней позже, — шипит он и тянет Минхо вниз по лестнице. Они проходят через парадные двери здания и выходят на прохладный ночной воздух, и Чанбин отпускает запястье парня, делая шаг назад. Минхо обижается. — В каком общежитии ты живешь? Вопрос сбивает Минхо с толку, его голова все еще затуманена. — Что? — Я не позволю тебе разгуливать в одиночку до общежития, пока у тебя течка, — Чанбин звучит недовольно, а Минхо хмурится от того, что расстроил альфу. Половина его мозга бунтует при этой мысли, ведь они не животные, это цивилизованное общество, черт возьми, и, кроме того, Чанбин не его альфа — но все эти мысли отметаются растущей волной потребности внутри Минхо. Чанбин вздыхает, берет Минхо за руку и ведет его в сторону парковки, направляясь к черной спортивной машине, которую Ли смутно узнает. Часть его мозга смеется — конечно же, она черная — и держится на тонкой истерической ниточке. Чанбин отпирает машину и усаживает Минхо на пассажирское сиденье, мягко закрывая дверь, как только ему удается вырвать свою руку из крепкой хватки омеги. Он гораздо менее аккуратен, когда открывает дверь со стороны водителя, прыгает на сиденье и забрасывает их сумки назад, а затем заводит машину и захлопывает свою дверь. Минхо удается прошептать адрес своего общежития, прижавшись лбом к прохладному стеклу пассажирского окна. Этого недостаточно, и он, наконец, поддается желанию стянуть с себя свитер, когда Чанбин выезжает с парковки библиотеки. Минхо счастливо вздыхает, оставшись в своей потной футболке, сбросив свитер на колени. Он не замечает, как Чанбин морщится и как крепко сжимает руль, пока альфа не опускает окно и не вдыхает свежий ночной воздух. Они добираются до общежития Минхо за две минуты, и Чанбин чуть не заезжает на бордюр, спеша припарковаться перед дверями. Минхо прижимается спиной к сиденью, и Чанбин поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Тебе помочь войти внутрь? Это простой вопрос, и Минхо должен принять помощь, должен позволить Чанбину оставить его у своей двери, чтобы он мог свернуться калачиком в своей постели и переждать течку в одиночестве, как он всегда это делает. Но от одной мысли о разлуке с Чанбином ему становится плохо — тело протестует, а из груди поднимаются волны боли. Он не может ничего сделать, только хнычет и бешено трясет головой. — Минхо? — Пожалуйста, — его голос срывается, переходя в приглушенный скулеж, от которого зрачки Чанбина расширяются. Если Чанбин заставит его выйти из машины и пойти внутрь, чтобы в одиночку бороться с течкой, Минхо потеряет контроль над собой. Поэтому он позволяет своим низменным инстинктам взять верх и перелезает через консоль на колени Чанбина, прижимается к его груди и приникает к его горлу, стонет от того, как хорошо он пахнет и какое мгновенное облегчение он чувствует. Этого недостаточно, но уже хоть что-то, — пожалуйста, альфа. — Блять, — пытается оттолкнуть от себя Со омегу, — Минхо, — его голос тверд, и Ли моргает, пораженный скрытой властью Чанбина над ним и смутно удивленный тем, что никогда раньше не слышал, чтобы Со использовал свой голос альфы, — я сделаю все, что ты хочешь, но если ты сейчас же не встанешь с моих колен, мы не доберемся до моей квартиры. Успокоенный словами Чанбина, Минхо опустился на пассажирское сиденье и сцепил руки на коленях. Чанбин скрипит зубами и прикрывает глаза, прижимаясь лбом к рулю. Минхо не может поверить, что он так сильно влияет на Чанбина. Его рептильный мозг* прихорашивается. Он хороший омега — альфа желает его. Его разумная сторона борется с туманом, пиная и крича, и призывает его проявить хоть каплю приличия и опустить окно. Чанбин поднимает голову и слабо улыбается омеге, после чего возвращает взгляд на дорогу, заводит машину и отъезжает от общежития Минхо. Ли спокойно наблюдает за тем, как общежитие ускользает, надеясь, что квартира Чанбина находится недалеко, потому что он уже на грани того, чтобы сделать что-то экстремальное. Его течки всегда наступают быстро, и эта не стала исключением. Он держит себя в руках в течение шести минут, необходимых для того, чтобы добраться до дома Чанбина, хотя сорок пять секунд, которые они проводят на светофоре, почти сломили его решимость. Он может сказать, что Чанбин чувствует то же самое, может почувствовать его нетерпение даже при открытых окнах. Поскольку это выходные в студенческом городке и все остальные веселятся, Чанбину удается без проблем найти свободное место на уличной парковке. Он практически выпрыгивает из машины и идет открывать дверь Минхо — парень пытается встать, но его ноги дрожат, и этого почти достаточно, чтобы довести его до слез. Чанбин, не колеблясь, наклоняется и подхватывает его, позволяя Минхо обхватить его туловище и прижаться к нему, пока Чанбин закрывает дверь и запирает машину. Минхо прижимается лицом к шее Чанбина и скулит, пока тот вводит код от здания, а затем они оказываются внутри. Он ненадолго замирает, раздумывая о лифте, но Минхо, отбросив все приличия, начал покрывать кожу легкими поцелуями, поэтому он подхватывает омегу на руки и поднимается по лестнице на второй этаж, где, собственно, жил. Минхо еще никогда не был так благодарен за существование замков без ключа — Чанбину достаточно прижать брелок к двери, и они проносятся внутрь, затем Со пинком закрывает ее за собой. Минхо все еще ласкает ртом кожу Чанбина, а после впивается в пухлые губы. Альфа откидывает голову назад, ударяясь о входную дверь, и гортанно стонет. Звук отдается прямо в член Минхо. Он извивается в объятиях Чанбина, отчаянно требуя разрядки. — Пожалуйста, Чанбин. Мне больно. Чанбин отрывисто кивает, отталкивается от двери и несет Минхо в свою спальню. Как только он усаживает его на кровать, Минхо начинает судорожно раздеваться — снимает ботинки, стягивает футболку через голову, борется с ширинкой на джинсах, пока Чанбин рвет шнурки на ботинках, снимает их и бросает на пол. Минхо с недовольным стоном падает на кровать, и Чанбин берет дело в свои руки, расстегивая пуговицы трясущимися руками. Он сбрасывает джинсы и трусы Минхо с кровати. Рот открывается от картины, представшей перед ним — омега, который ему небезразличен, раскинулся на его постели и грубо гладил себя перед ним. — Минхо, — это снова голос альфы, и Минхо замирает, открыв глаза, чтобы увидеть Чанбина, который все еще стоит у изножья кровати и заламывает руки, — я просто... Я никогда раньше не проводил с кем-то течку или гон, — Минхо удивлен, но какая-то больная часть его души рада этому откровению. Тем не менее, Чанбину, вероятно, пришлось переступить через себя, чтобы признаться, и Минхо знает, что он должен отплатить той же монетой. Минхо отпускает свой член, борясь с порывом завалить альфу к себе в кровать, и приподнимается на локтях. — Я тоже проводил течку в одиночестве, — его голос дрожит, но когда он встречает взгляд Чанбина, губы альфы расплываются в нерешительной улыбке, и Минхо улыбается в ответ. Доволен, — радостно щебечет его мозг, — альфа доволен. И тут на него накатывает очередная волна жара, и он падает обратно на кровать, задыхаясь. Смазка вытекает из него и скользит по бедрам, пока он повторяет имя Чанбина. Чанбин забирается на кровать, нависая над Минхо, и его запаха почти достаточно, чтобы успокоить Минхо, почти достаточно, чтобы снять напряжение. Минхо поднимается и слабо дергает Чанбина за рубашку. Тот понимает, о чем идет речь, и садится на пятки, чтобы стянуть мешающую одежду. Минхо тоже хочет снять с него штаны, хочет, чтобы Чанбин был внутри него, но у альфы другие планы. Он наклоняется, подхватывает Минхо на руки — о боже, его руки — и тянет его вверх и к себе на колени, стоя на кровати. Минхо знает, что джинсы Чанбина будут испорчены, но он не может заставить себя беспокоиться, когда альфа наклоняется и прижимается губами к стыку шеи и плеча Минхо. Омега вскрикивает — никто еще не прикасался к его железам во время течки, и ощущение языка Чанбина на нем просто неописуемо. Он обмякает в руках Чанбина — глаза закрыты, боль исчезает, а наслаждение увеличивается десятикратно, из него вытекает смазка, пока член пульсирует между ними, размазывая предэякулят по обоим торсам. Рот Чанбина движется по шее вверх, зубы задевают кожу, из горла вырывается низкий урчащий звук, от которого все тело Минхо становится еще горячее, а кровь раскаляется. Их губы встречаются и Минхо сильнее прижимается к нему, обхватывая руками плечи Чанбина, позволяя альфе вылизывать его рот. Его язык ощущает их вкус, и Минхо вздрагивает, ошеломленный. Чанбин отстраняется и снова зарывается носом в шею Минхо, дергая бедрами вверх, встречаясь с задницей омеги. Минхо больше не может этого выносить и отчаянно цепляется за спину Чанбина. — Альфа, пожалуйста, мне нужно... — он срывается, сдавленный стон вырывается из его губ, когда Чанбин хватает его за задницу и притягивает к себе невероятно близко. Он слышит, как хнычет, как из него вырывается беспорядочная череда мольб, и Чанбин, наконец, сдается и поднимает Минхо, вдавливая его в матрас. Он даже не снимает джинсы до конца, просто спускает их достаточно низко, чтобы он мог скользнуть в тело Минхо — мокрое, податливое и готовое. Минхо откидывает голову назад и протяжно стонет. Ему еще никогда не было так хорошо. — Блять, Минхо, бля-я-ять... — Чанбин неглубоко погружается в него. Ощущения превзошли все, что Минхо когда-либо мог себе представить, — господи, — низко зарычал альфа на заалевшее ушко омеги, — блять, мы должны были сделать это давным-давно, — Минхо не уверен, что способен составить связное предложение — такое ощущение, что его мозг сгорает и не остается ничего, кроме пепла и животного желания. — Я думал, ты... — Минхо задыхается, пальцы соскальзывают со спины Чанбина, пока альфа скользит в него еще глубже. Почти так же глубоко, как Минхо нуждается в нем, — я думал, ты меня ненавидишь. Чанбин трется лицом о железы Минхо, переходя от одной стороны его шеи к другой, и у Минхо все сжимается внутри от мысли, что Со чувствует его запах и что он будет пахнуть Чанбином неизвестно сколько времени. — Я не ненавижу тебя, — простонал Чанбин, и теперь он звучит почти так же, как Минхо, — черт, я всегда хотел тебя, — Минхо чувствует, как у Чанбина завязывается узел, и не может сдержать рвущийся наружу скулеж, — мой омега. Мой, — рычит он, прижимая одно из бедер Минхо к своей груди и трахая его сильнее и глубже. Минхо чувствует, как узел Чанбина давит на него, и все, что он может сделать — это сдержаться, чтобы не умолять его. Не умолять Чанбина, чтобы тот пометил его и заполнил так сильно, что он никогда не избавится от спермы альфы. Вместо этого он обхватывает ногами талию Чанбина, упираясь пятками в кровать, и тогда узел альфы проскальзывает внутрь него. Этого хватает Минхо. Он кончает с звонким криком и Чанбин следует за ним, накачивая Ли таким количеством спермы, что он уверен, что она вытекает вокруг узла альфы. Он чувствует себя потрясающе наполненным. Неудивительно, что Феликс — его единственный друг омега — всегда недоумевал, когда он утверждал, что прекрасно справляется со своей течкой в одиночку. Он рухнул обратно на простыни. Чанбин мягко покачивал бедрами, при этом его член все еще дергался внутри Минхо. Он отстраняет свое лицо от шеи Минхо и откидывается назад, изучая омегу. Его глаза скользят от блаженного лица вниз по телу, туда, где они все еще соединены. Минхо знает, что это займет некоторое время, и он более чем счастлив лежать здесь столько, сколько потребуется, полностью и без остатка наполненный Чанбином во всех его проявлениях. Чанбин скользит рукой по груди Минхо, по сперме на его животе, вниз, туда, где он заключен внутри Минхо, пальцы скользят в беспорядок из смазки и спермы, все еще вытекающей из него, мягко прижимаясь к растянутому краю дырочки Минхо, в то время как Минхо шипит, глаза слезятся от удовольствия. Чанбин подносит свою руку ко рту и обводит языком пальцы, стонет от их смешанного вкуса — он грязный, и этого достаточно, чтобы Минхо снова завелся, член дергается на его животе, пока очередной оргазм пронизывает его без предупреждения. После этого он теряет счет времени — сколько раз он кончил, сколько раз кончил Чанбин, сколько вообще прошло времени. Кровать — настоящая катастрофа. Минхо думает, что в какой-то момент он извиняется, хотя все его воспоминания наполовину обрывочны и туманны. Он бормочет что-то о желании сжечь простыни, а Чанбин только смеется, выгибая бедра так, что Минхо снова распадается на части. В конце концов, узел Чанбина ослабевает. Минхо проваливается в сон, когда чувствует, как Чанбин выходит из него, и ему кажется, что он ощущает, как он двигается между его ног, пальцами вдавливая свою сперму обратно в омегу, как будто он сможет удержать ее там. Он закрывает глаза, как ему кажется, всего на секунду, а когда открывает их, видит сидящего на краю кровати Чанбина, подносящего к его губам стакан с прохладной водой, чтобы тот мог попить. У него даже была еда — тарелка с фруктами, сыром и крекерами, которые Минхо бесцеремонно отпихивает от себя, и огонь внутри его тела снова разгорается. Он хочет только Чанбина. Чанбин ставит тарелку на место и забирается на кровать, чтобы перевернуть Минхо, вжимая его в простыни и приподнимая его бедра. Он ласкает бедра омеги, проводя языком по липкой коже Минхо широкими мазками, даже когда по его ногам стекает еще больше смазки. Он раздвигает задницу омеги руками и вылизывает его так, словно хочет съесть Минхо целиком. Ощущения бесподобны, но этого недостаточно, и Минхо плаксиво стонет в подушки, выкрикивая имя Чанбина, пока тот не отступает, встает на колени позади Минхо и врывается в его тело. Чанбин входит в него еще глубже, трахая Минхо жестко и быстро, пока узел не заставит его упереться бедрами в задницу омеги, пока они оба не кончат снова и снова. Минхо позволяет Чанбину удерживать его за бедра. Его руки и член — единственное, что удерживает Минхо от падения на кровать. Чанбин опускается вниз, прижимаясь широкой грудью к спине Минхо, чтобы он мог снова вцепиться в железы парня, рыча грязную похвалу в уши Минхо — ты так хорошо принимаешь меня, омега, как будто создан для меня, я уничтожу тебя для любого другого, так чертовски хорошо, наполню тебя до краев, как ты заслуживаешь, моймоймой — пока Минхо извивается под ним, его дырочка продолжает отчаянно сжиматься вокруг узла Чанбина. В какой-то момент Чанбин переворачивает их на бок и Минхо снова погружается в состояние полудремы, бездумно поглаживая руку Чанбина, обхватившую его талию. Он снова просыпается от того, что Чанбин прижимается носом к шее Минхо, а затем ведет ниже, нащупывая брачную железу между лопатками. Горячее дыхание обдает кожу Минхо так, что он радуется, что Чанбин все еще внутри него, хотя они больше не сцеплены узлом — а затем Чанбин проводит своим плоским языком по железе, и Минхо дергается в его объятиях, отчаянно вскрикивая. Чанбин трахает его медленно, бедра едва двигаются, а Минхо хватается за его предплечье, впиваясь ногтями в кожу альфы. Так продолжается два или три дня. Они делают перерывы, чтобы попить воды, сходить в туалет, поспать короткими урывками. Чанбин пытается убедить Минхо поесть больше, чем один раз, но тело омеги протестует. В конце концов он уговаривает его выпить немного сока, и улыбка на лице Чанбина делает борьбу за напиток стоящей. Минхо удивляется Чанбину в минуты ясности — Чанбин не ненавидит его, никогда не ненавидел. Кажется, он не хочет отходить от Минхо, даже когда они не сцеплены узлом, предпочитая обхватить омегу в их гнезде из испорченных простыней и ласкать руками его кожу. Иногда они говорят, иногда нет. Чанбин сообщает Минхо, что он написал Сынмину, чтобы тот не волновался, и что он позвонил в администрацию школы, сообщая, что Минхо взял больничный. Он говорит так, будто надеется, что не перегнул палку, и краснеет, когда Минхо в ответ покрывает поцелуями все его лицо, а затем забирается на колени Чанбина и прижимается к нему. Минхо думает, что уже к раннему утру вторника он придет в себя и течка прекратится. Ему немного грустно и страшно. Он не хочет, чтобы это заканчивалось. Мысль о том, что придется снова избегать Чанбина, не дает ему покоя. Он извивается в руках Чанбина и подныривает головой под его подбородок, приникая ртом к его коже и закидывая ногу на бедро альфы. Чанбин постепенно просыпается. Его руки скользят вверх по телу Минхо, поглаживая его голову, и нежно тянутся к нему, пока Минхо не сдается и не наклоняется, чтобы аккуратно прижаться к губам Чанбина. Когда они отрываются друг от друга, очевидно, что Чанбин знает, что его течка на исходе — возможно, он чувствует его запах и вкус. Тем не менее, он переворачивает их обоих, вжимая Минхо в простыни. Они продолжают целоваться долгое время, пока Минхо не выдерживает и начинает хныкать и выгибаться, пока Чанбин, наконец, не отстраняется и не становится на колени между ног Минхо. Он обхватывает член Минхо рукой, ослабляя хватку, и гладит его до тех пор, пока бедра парня не начинают дрожать. Чанбин смотрит на него, его рука замедляется, пока его ухмылка превращается во что-то более мягкое, что-то, что заставляет сердце Минхо колотиться, и ему приходится отвести взгляд, уткнувшись лицом в подушки, зажмурив глаза, чтобы подавить эмоции, прежде чем он позволит себе увлечься. Он чувствует, как Чанбин сдвигается с места, его вес перемещается между ног Минхо. Он задыхается, когда чувствует рот Чанбина на себе, как губы обхватывают его член, а язык облизывает головку, прежде чем он отстраняется. Он не торопится, вылизывая бедра Минхо и прикусывая его кожу. Губы продвигаются все ближе и ближе к дырочке омеги, пока он не заставляет Минхо раскрыться — его язык проникает внутрь снова и снова, доводя Ли до крикливых стонов. Он словно хочет, чтобы Минхо умолял. И Минхо умоляет, отрывая лицо от подушек. Чанбин отстраняется и смотрит на него потемневшими глазами, а затем снова наклоняется и прижимается губами к бедру Минхо, посасывая его кожу, помечая его. — Чанбин, — голос Минхо звучит как тонкий скулеж, растягивая имя Чанбина, и ресницы Со трепещут, когда он смотрит на омегу, губы все еще прижаты к бедру, — альфа, пожалуйста. Должно быть, этого достаточно, поскольку Чанбин отпускает ногу Минхо и подползает к нему, закидывая одно из бедер омеги себе на бок и вгоняя в него свой член, а Ли задыхается, проводя ногтями по спине Чанбина. Эффект на Минхо сказывается мгновенно, удовольствие накатывает на него волнами — по мере толчков Чанбина. Минхо сжимается вокруг него так сильно, что Чанбин рычит, начиная трахать парня жестко, быстро и глубоко, пока он еще в состоянии. Минхо зарывается руками в волосы Чанбина, притягивает его к себе, чтобы прижаться к его губам, отчаянно пытаясь ухватиться за эту связь, пока еще может. Чанбин тоже в отчаянии — его запах вырывается наружу. Минхо почти чувствует его вкус, когда Чанбин вылизывает его рот, скользя языком по языку омеги. Тело Минхо вспыхивает, когда Чанбин снова сцепляет их узлом. Жидкое тепло бурлит в его венах, подстегивая, пока губы Чанбина скользят по шее Минхо и обхватывают его железу. Его зубы скользят по коже Минхо, и тот теряется. Для него не остается ничего, кроме раскаленного до бела наслаждения, пока оргазм накрывает его. Чанбин прижимается к его коже, бедра продолжают хаотично работать, преследуя свой собственный оргазм, а Минхо тянется вверх, вцепляясь зубами в шею Чанбина, облизывая его железы и подталкивая его к краю. Обессиленный Минхо падает на подушки и притягивает Чанбина к себе, укладывая свои ноги поверх его. Он пытается запомнить все, на случай, если он больше никогда не повторится. Он проводит пальцами по плечу Чанбина и пытается запечатлеть в памяти все. Вес Чанбина, лежащего на нем, прижимающего его к себе и укрывающего так, что Минхо чувствует себя в полной и абсолютной безопасности. Узел Чанбина, растягивающий его так хорошо. Его член, все еще дергающийся внутри Минхо, заполняющий его так правильно, что он уверен, что никогда больше не почувствует этой ноющей, пустой боли. Чанбин прижимается лицом к шее Минхо — его дыхание обдает нежную кожу. Пальцы альфы оплетают его лицо, наклоняют челюсть Ли, чтобы Со мог целовать его снова и снова. Минхо засыпает на час или два — первый настоящий сон за последние несколько дней. Даже если этого мало, он чувствует себя хорошо, когда просыпается. Голова у него ясная, в венах и под кожей нет ни капли жара — единственное, что его беспокоит, так это отношение Чанбина. Его страхи немного развеиваются, когда Чанбин не хочет отпускать его из кровати, обхватывая руками за талию и притягивая его обратно в клубок простыней. Минхо проводит пальцами по волосам Чанбина, слегка царапая ногтями кожу головы, пока тот не расслабляется настолько, что Ли может выскользнуть из его объятий, хотя альфа недовольно ворчит и перекатывается к краю кровати, хватаясь пальцами за Минхо, пока тот растерянно моргает. — Куда ты идешь? — его голос низкий и грубый, и Минхо думает, что если бы он не был абсолютно вымотан от течки, то упал бы обратно в постель к Чанбину, просто услышав его. — Я просто собираюсь принять душ. Чанбин просто молча смотрит на него — глаза мрачные, губы приоткрыты. Минхо кажется, что он знает, о чем думает Чанбин, и выпаливает. — Ты можешь понюхать меня снова, когда я выйду, — это, кажется, расслабляет парня, его хмурый взгляд превращается в самодовольную ухмылку, и Минхо закатывает глаза, прежде чем закрыться в ванной Чанбина. Воду во время течки Минхо любит меньше всего, но душ после ее окончания всегда хорош — горячая вода смывает грязь с бедер и успокаивает уставшие мышцы. Нет никакой разницы в том, чтобы провести свою течку с альфой — возможно, так даже лучше, и Минхо просто стоит под горячей водой в течение нескольких долгих минут, прежде чем, наконец, достает гель Чанбина. Обычно снятие липких разводов приносит облегчение, но в этот раз он смывает и все следы Чанбина. При этой мысли его охватывает грусть. Когда он, завернувшись в полотенце, выходит из ванной, Чанбин уже ждет его со стопкой чистой одежды, которую протягивает Минхо. Он одет в свободную футболку и боксеры, и Минхо все еще не может оторвать взгляд от мышц его рук, даже после последних шестидесяти с лишним часов, проведенных с альфой. — Я закинул твою одежду в стирку, но она будет готова только через некоторое время, — Минхо принимает сверток ткани с небольшой улыбкой, — мне тоже нужно принять душ, а потом, я думаю, мы могли бы перекусить? У Минхо громко заурчало в животе и они оба рассмеялись. Чанбин проскальзывает в ванную и закрывает дверь, а Минхо прижимается к стене, с учащенным сердцебиением, все еще взволнованный заботой альфы. Он заставляет себя выпрямиться и одеться, натягивает мягкие черные джоггеры и футболку, которая, вероятно, слишком мала для Чанбина, но вполне подходит Минхо. Пока он был в душе, Чанбин сменил простыни. Постель была аккуратно заправлена, но в комнате по-прежнему витал их смешанный запах, который по какой-то причине опьянял Минхо. Он садится на край кровати, взъерошивает полотенцем волосы и ждет возвращения Чанбина — тот принимает душ быстрее Минхо, и через несколько минут снова появляется с полотенцем, низко наброшенным на бедра. Минхо прячется под своим полотенцем под предлогом сушки волос, скрывая свой румянец и борясь с желанием повалить Чанбина на кровать и искусать всю его прекрасную кожу и шикарные мышцы. Когда Минхо появляется из-под влажной махровой ткани, Чанбин уже почти одет, натягивая собственную черную футболку под черные джинсы, которые сидят на нем раздражающе хорошо. Он открывает ящик комода, чтобы найти себе пару носков, а затем приносит пару и Минхо. — О, дай-ка я захвачу тебе толстовку, — Чанбин на мгновение исчезает в своей гардеробной, а Минхо смотрит на него, когда тот возвращается, с широко раскрытыми глазами, отчего Чанбин наклоняет голову и сдавленно объясняет, явно смутившись, — тебе всегда холодно, где бы мы ни находились, — он пожимает плечами. Как будто это не так уж важно, что он уделяет Минхо достаточно внимания, чтобы замечать такие мелочи, хотя всего несколько дней назад омега был уверен, что Чанбин его ненавидит. Альфа робко протягивает Минхо охапку пушистого черного меха. Минхо потрясенно смотрит на ткань — это любимая кофта Чанбина. Альфы не мерзнут, как омеги, им жарко большую часть времени, но когда на улице действительно холодно и кампус покрыт снегом, Чанбин всегда появляется в этой толстовке, и сердце Минхо всегда учащается от того, как глупо и мило тот выглядит в ней и ее безразмерном капюшоне. Джисон уже просил у него эту кофту, но альфа довольно прямолинейно отказал, так что тот факт, что он предлагает ее Минхо сейчас, не прошел для него даром. Это не просто способ позаботиться об омеге или согреть его — это способ пометить свое, сказать каждому, кто положил глаз на Минхо, с которым они разговаривают. Его внутренний омега наслаждается, хотя остальная часть его мозга говорит ему, чтобы он не накручивал себя и ничего не ожидал. Чанбин просто заботлив. Он хороший альфа и это просто биология, которая заставляет его не подпускать других альф. Он расстегивает молнию на куртке и собирается надеть ее, но Чанбин бросается вперед, прежде чем он успевает просунуть первую руку в рукав, хватая омегу за запястья и удерживая его на месте. Когда Минхо поднимает глаза, Чанбин безмолвно смотрит на него, покусывая нижнюю губу и переводя взгляд на шею парня. Точно. Он забыл о своем обещании. Минхо крутит запястьями и Чанбин отпускает его. Он кладет куртку на кровать рядом с собой и раздвигает бедра, чтобы Чанбин мог подойти ближе. Альфа топчется на месте и Минхо закатывает глаза, обхватывая руками бицепсы Чанбина и притягивая его ближе. Чанбин испускает небольшой вздох облегчения и обхватывает руками талию Минхо, наклоняясь, чтобы прижаться лицом к железам Ли поочередно с каждой стороны, медленно потираясь щеками и челюстью. Минхо хочет, чтобы его сердце успокоилось, но это кажется интимнее, чем секс, и он совершенно не в состоянии замедлить свой пульс. Почувствовав удовлетворение, Чанбин собирается отстраниться, но Минхо рефлекторно крепче сжимает руки на плечах Со. Чанбин с любопытством смотрит на него, но Минхо не обращает на это внимания, проглатывает свои опасения и наклоняется, чтобы провести лицом по железам Чанбина. Несмотря на то, что это не редкость, когда омеги чувствуют запах альф, это не так уж часто встречается, но что-то глубоко внутри Минхо говорит ему сделать это, и он соглашается, прижимаясь лицом к коже Чанбина, удивленный и пораженный от вырвавшегося довольного звука альфы. Они не смотрят друг на друга, когда Минхо заканчивает — он просто отпускает Чанбина, и альфа отступает на шаг, потом на два. Минхо не сводит глаз с собственных коленей, хватает куртку Чанбина и натягивает ее, зарываясь в искусственный мех, прежде чем оттолкнуться от края кровати. Он беззвучно выходит вслед за Чанбином из спальни и идет к входной двери, где его обувь ждет рядом с несколькими парами обуви альфы. Он смутно помнит, что снимал их в спальне, а значит, Чанбин в какой-то момент перенес их сюда, аккуратно поставив рядом со своими ботинками и туфлями. Это ничтожный галантный жест, но он только усиливает тепло, которое неуклонно растет в груди Минхо. Это чувство только усиливается, когда рядом с ним появляется Чанбин с полностью заряженным мобильным телефоном Минхо в руке. Чанбин что-то бормочет, а Минхо наконец-то поднимает глаза и встречается с ним взглядом, зашнуровывая ботинки. — Хм? — О... твоя сумка все еще в моей машине. У меня не было возможности забрать ее, прости, мы просто... — он замолчал, потирая затылок, а его щеки окрасились в слабый алый цвет от невысказанного напоминания о том, чем они занимались последние несколько дней. — Все в порядке, Чанбин. Правда. Минхо не уверен, сколько из этого — Чанбин, ухаживающий за ним, — скрытые биологические желания, а сколько — просто Чанбин. Он задается вопросом, узнает ли он это когда-нибудь. Чанбин отвозит их в заведение рядом с кампусом, где целый день подают поздний завтрак, и заказывает еды на них двоих. Они оба проголодались и Минхо замешкался лишь на мгновение после того, как им принесли тарелки, набросившись на свою стопку блинов, в то время как Чанбин начал поглощать бекон, прилагающийся к яичнице. Они не разговаривают, слишком поглощенные едой впервые за несколько дней — Минхо хочет поговорить, но к тому времени, как они заканчивают, он уже обессиленно откинулся в кресле, борясь со сном. Это нормальное явление после течки, и он знает, что, как только вернется в свою комнату, сразу же провалится в сон. Он позволяет Чанбину оплатить счет, не вступая с ним в диалог — слишком сосредоточен на том, чтобы не заснуть. Прогулка до машины Чанбина проходит в неловкой тишине. Минхо машинально тянется за рукой Чанбина, слишком сонный, чтобы думать об этом, и альфа не отстраняется, пока Минхо не устроится на пассажирском сиденье, надежно пристегнутый. Минхо предполагает, что Чанбин, возможно, тихонько подпевал радио, когда вел машину, но он был слишком выбит из колеи, чтобы быть до конца уверенным. Возможно, это сон. Они останавливаются перед общежитием Минхо, и Чанбин поворачивается, чтобы посмотреть на него — в точности как тогда, когда он пытался высадить омегу. На этот раз солнце светит в окна машины, освещая Чанбина золотистым светом и мешая Минхо сконцентрироваться. — Эм, — начал Минхо и тут же остановился. Он не знает, что сказать, и тяга к кровати, которая находится всего в нескольких минутах ходьбы, овладевает им. Чанбин лишь моргает в ответ, а затем достает с заднего сиденья сумку Минхо и передает ее ему, словно это что-то драгоценное, а не дешевый рюкзак, — спасибо. Чанбин выглядит так, будто хочет спросить, за что Минхо его благодарит — за сумку, за поездку, за то, что он всю жизнь его подкалывал, — но тревога Минхо вернулась в полную силу, и он уже наполовину вышел из машины, прежде чем Чанбин успел что-то сказать. Он роется в сумке в поисках студенческого билета, чтобы пройти в здание. Когда он проходит через двери и оборачивается, то с удивлением видит, что машина Чанбина все еще стоит на обочине. Из-за полуденного солнца трудно сказать, но кажется, что Чанбин наблюдает за ним, и Минхо клянется, что чувствует пронизывающий взгляд на своей спине, когда удаляется по коридору. Он спит четырнадцать часов, свернувшись калачиком в кофте Чанбина. Когда в среду утром Минхо, наконец, выходит из своей спальни, Сынмин стоит на кухне и пьет кофе. Он ничего не говорит, хотя, очевидно, в курсе произошедшего, просто приподнимает бровь над своей кружкой. Минхо его игнорирует, роясь в холодильнике в поисках чего-нибудь сладкого, и останавливается на виноградном соке. Он берет коробку и относит ее в свою комнату, попивая ее, пока просматривает электронные письма от профессоров с заметками о том, какие занятия он пропустил за последние два дня, и какие пропустит сегодня. Ему нужно многое наверстать. У него нет никаких сообщений или пропущенных звонков от Чанбина. Ни у одного из них нет номера другого, но Чанбин мог получить его от Джисона, Чана или любого из их общих друзей, если бы захотел. Он заглушает голос в своей голове, который напоминает ему, что он мог бы сделать то же самое — уже слишком поздно, прошло слишком много часов, и Минхо не знает, что ему сказать или написать. Он открывает новую упаковку подавителей и принимает первую дозу, запивая виноградным соком, а затем бросается на поиски работы. Остаток недели проходит спокойно, без пропущенных звонков и текстовых сообщений с неизвестного номера. От расстройства Минхо переходит к откровенному гневу, хотя и понимает, что злиться бессмысленно. Он знал, что его течка прошла слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сколько бы раз Чанбин ни называл Минхо своим, это ничего не значило. И все же — зачем быть милым, заботливым и добрым, если он просто собирался игнорировать Минхо, когда все закончится? Минхо не уверен, сколько процентов его гнева вызвано простым смущением, но это определенно не малая часть. Тот факт, что он по-прежнему желает Чанбина, даже зная, что у него никогда не будет с ним будущего — сжигает его изнутри. Он обернул куртку Чанбина вокруг одной из своих подушек и вдыхал запах альфы глубокой ночью. Стыд, бушующий в нем, не мог заставить его остановиться. Хенджин пишет ему в субботу, предлагая вечер пиццы и кино в комнате, который он делит с Феликсом, и Минхо соглашается. Может быть, выбравшись из своей комнаты для чего-то другого, кроме занятий, он почувствует себя лучше. Он чувствует запах Чанбина еще до того, как успевает поднять руку, чтобы постучать в дверь. Минхо делает один шаг назад, затем два, двигаясь с трудом, пока не упирается спиной в стену напротив двери. Хенджин ничего не сказал о том, что здесь будет вся компания, но обычно он этого не делал. На это не было причин. Минхо расслабляется, разжимая руки из кулаков, в которые они рефлекторно собрались, и делает несколько глубоких вдохов. Запах Чанбина для него самый сильный, но он способен уловить и запахи других альф — Чана и Чонина, а также более мягкий, сладкий запах омеги Феликса, успокаивающий его даже через дверь. Джисон, Хенджин и Сынмин практически не пахнут, как беты, но он все равно улавливает знакомый запах одеколона Хенджина. Единственный плюс нахождения Чанбина в комнате, так это то, что никто не заметит изменившийся запах Минхо, который все никак не выветривался, хотя прошло уже несколько дней. Он не уверен, как бы он объяснил это Феликсу, если бы они были только втроем. Он надеялся, что Сынмин никому ничего не сказал о произошедшем, хотя понимал, что вероятность мала. Он старается держать себя в руках, пытаясь поверить, что все будет хорошо. Они могут просто вернуться к тому, что было раньше — сидеть как можно дальше друг от друга и просто игнорировать. Для Минхо Чанбин больше не существует. Это ужасный план, правда. Как только Хенджин открывает дверь, чтобы впустить Минхо, становится невозможно не посмотреть на Чанбина. Его существование притягивает внимание Минхо как магнит. Его глаза расширяются, столкнувшись взглядом с Минхо, и он быстро отворачивается, покраснев, и вклинивается в середину разговора Джисона и Феликса. Минхо хотел бы сесть рядом с Феликсом для большего комфорта, но это привело бы к тому, что он оказался бы слишком близко к Чанбину, поэтому он выбирает место в другом конце комнаты и садится рядом с Чаном на маленький диванчик. Сынмин и Хенджин оформляют заказ, пока остальные в комнате обсуждают, какой фильм посмотреть. Минхо зарывается в подушки, желая, чтобы его толстовка была еще больше, и он мог полностью в ней исчезнуть. Он предпочитает сосредоточиться на Чане, расспрашивая его о занятиях, зная, что альфа будет так увлеченно рассказывать о сочинениях, над которыми работает, что отвлечет омегу хотя бы на время. Джисон выигрывает в «камень-ножницы-бумага», и они включают какой-то бессмысленный документальный фильм о природе с достаточно низкой громкостью, чтобы все могли разговаривать, пока ждут пиццу. Хенджин приготовил попкорн и раздавал миски без разбора каждому, кто протянет руку. Минхо внимательно слушает Чана, кивает, соглашаясь с его словами, и задает вопросы, когда альфа делает паузу. Он наконец-то начинает расслабляться, но вдруг замечает резкий запах Чанбина, который разит острым привкусом ревности, доносящийся до него с другого конца комнаты. Он оборачивается, но никто больше не заметил, а если и обратил внимание, то проигнорировал. Он говорит себе, что излишне чувствителен к настроению Чанбина, винит в этом свою течку и то, сколько времени они только что провели вместе. Когда он, наконец, набирается смелости и встречается с глазами Чанбина, он чувствует, как его охватывает волна гнева. Какое право он имеет ревновать? И к кому он вообще ревнует? Минхо требуется минута, чтобы вспомнить, что он делит довольно маленький диванчик с другим альфой. И все же — он не думает о Чане так, а даже если бы и думал, это Чанбина не касалось. Если бы Чанбину было не все равно, он должен был сказать об этом еще несколько дней назад. Минхо снова обращает свое внимание на Чана, мило улыбается ему и протягивает руку, чтобы взять горсть попкорна из миски, стоящей на коленях друга. Запах Чанбина становится сильнее, острее. Минхо слизывает соль и масло с кончиков пальцев, радуясь возможности отплатить Чанбину за всю ту боль, которую он испытал за последние несколько дней. Чан отпускает какую-то неудачную шутку, такую же несмешную, как и все остальные, но Минхо откидывает голову назад и смеется так, будто это самое смешное, что он когда-либо слышал. Он протягивает руку, чтобы ударить Чана по бедру, и все в комнате замирает. Чанбин спрыгивает с дивана, опрокидывая одну из мисок с попкорном — зерна разлетаются во все стороны, а металлическая миска грохочет на полу рядом с ногами Феликса. Чанбин в секунду оказывается перед Минхо, грубо хватает его за запястье и тащит к себе с дивана. Он рычит — действительно рычит — на Чана, и тело Минхо словно воспламеняется, колени слабеют, все его существование сужается до Чанбина — до его альфы. Минхо знает, что все уставились на него, но он смотрит только на Чанбина и без вопросов следует за ним, когда тот затаскивает его в ванную комнату Феликса и Хенджина, захлопывает дверь и запирает ее, пока их друзья начинают одновременно переговариваться. Чанбин даже ничего не говорит — он просто хватает Минхо за бедра и поднимает его, прижимая к закрытой двери и грубо целуя, а Ли пытается угнаться за ним и цепляется в его плечи руками, параллельно обвивая ногами тело Чанбина и хныча ему в рот. Мозгу Минхо требуется несколько мгновений, чтобы понять, что происходит, и ему трудно сосредоточиться, пока Чанбин кусает нижнюю губу и прижимается к парню, как будто они находятся не за тонкой, как бумага, дверью ванной комнаты в общежитии. Губы Чанбина перемещаются по челюсти вниз к шее — он не может добраться до желез Минхо в кофте, которую носит омега, но он пытается, приникая к шее парня и тяжело дыша. В конце концов, он сдается, прижимается лбом ко лбу Минхо, наваливаясь на него еще сильнее. Минхо вцепляется в рубашку Чанбина и задыхается от потрясения. — Мой, — рычит Чанбин, и сердце Минхо замирает на месте. Его телу требуется секунда, чтобы прийти в себя, но потом он упирается обеими ладошками в грудь Чанбина и толкает его. Это похоже на попытку сдвинуть кирпичную стену, отчего Минхо хмурится. — Чанбин, — альфа немного замедляется, но этого недостаточно, и им нужно все выяснить, пока они не наделали глупостей. Минхо собирает все силы омеги, сосредоточившись на снятии напряжения и на успокоении Чанбина. Он поднимает руки к вырезу на шее Чанбина и кладет их на его железы — он чувствует кожу, обжигающе горячую даже сквозь дурацки мягкую и определенно дорогую футболку альфы, — Чанбин. Чанбин замирает и смотрит на Минхо расширившимися глазами. Он весь покраснел, губы влажные от поцелуя, и Минхо ненавидит то, как он обезоруживающе мил. — Ты можешь... ты можешь меня опустить? — Чанбин смотрит вниз, его лицо меняется от замешательства до шока, как будто он только сейчас заметил, в каком положении они находятся. Он отступает от двери и позволяет Минхо снять с его талии ноги, после чего медленно опускает его на пол. Минхо прислонился спиной к двери и сделал глубокий вдох, но это не помогло ему так, как он хотел бы. Ванная комната крошечная и пространство наполнено их запахами, что мешало мыслить здраво. Снаружи... снаружи было бы неплохо, — пытается подсказать мозг Минхо. Чанбин отступает и поворачивается, чтобы опереться на раковину, глядя в нее так, словно от этого зависит его жизнь. — Чанбин, — он не отвечает, и Минхо вздыхает, переступая через крошечное пространство, пока не оказывается прямо за ним. Он колеблется мгновение, но он уже не злится, поэтому наклоняется вперед и упирается лбом в шею Чанбина, — я думаю, мы оба потрясены, и нам стоит просто выйти на улицу и поговорить. — Разве я рычал на Чана? О боже, я рычал на Чана. Он говорит так, будто находится на грани истерики, и Минхо ничего не может с этим поделать — он начинает смеяться, прижимаясь к спине Чанбина. — Я думаю... — вырывается у него между задыханиями, — я думаю, это было больше похоже на ворчание. Когда Минхо наконец успокаивается и поднимает голову, чтобы заглянуть через плечо Чанбина в зеркало, альфа выглядит уже не так ужасно. Минхо отступает на шаг, и Чанбин поворачивается к нему лицом. — Черт возьми, как я могу вернуться туда? Я притащил тебя сюда, как неандерталец, не может быть, чтобы они не знали, что произошло. — Не уверен, что тебе от этого станет легче, но я на девяносто процентов уверен, что Сынмин рассказал им о моей течке, так что... Чанбин застонал, уткнувшись лицом в руки. Не похоже, что им удастся выбраться наружу, и Минхо должен выяснить, чего хочет Чанбин, его нерешительность гложет его мозг. Он протягивает руки и крепко обхватывает запястья Чанбина, потягивая за них, пока альфа не сдается и не отводит их от своего лица, поднимая голову, чтобы посмотреть на Минхо. — Итак, — начинает Минхо, а потом останавливается, — вау, это прозвучит дерьмово. А... собственничество... это, типа, из-за течки? — Минхо прикусил нижнюю губу, наблюдая, как Чанбин смотрит на него, — или это... это... — Что именно, Минхо? Минхо чувствует, как в нем снова поднимается обида за свои чувства к Чанбину, но он старается сохранить ровный голос. — Блять, Чанбин. Когда ты говоришь мне в постели всякую хрень типа «ты мой», а потом не разговариваешь со мной несколько дней, это ранит, ясно? А потом ты игнорируешь меня в присутствии наших друзей, но как только я подхожу к другому альфе, ты тащишь меня сюда, заводишь меня, и снова делаешь это, называя меня своим, как будто это что-то значит — что я должен делать? Я знаю, что для тебя это ничего не значит, но... — Минхо бросил запястья Чанбина и отвернулся, обиженный на альфу, но еще больше он был раздосадован на себя за то, что раздул из мухи слона, за то, что позволил эмоциям взять верх над собой, — гребаная альфа-хуйня. Если ты не хочешь меня, то не стоит заниматься подобным дерьмом. — Минхо, как ты мог подумать, что я не хочу тебя? — Чанбин говорит это так, будто это самая очевидная вещь в мире, отчего Минхо не может удержаться и не посмотреть на него. — Как я мог? Как я мог? Чанбин смотрит на него с такой нескрываемой нежностью в глазах, что это настораживает. — Ты не писал мне и не звонил, что я должен был подумать? Мы же не были близки раньше. Рот Чанбин растягивается в улыбке и Минхо хочется стереть ее с его лица. Почему он единственный, кто сейчас расстроен? — Ты тоже мне не писал, Минхо. Возможно, это правда, и Минхо должен чувствовать себя виноватым, но то, как Чанбин улыбается, злит его еще сильнее, как будто все это для него шутка. Как будто чувства Минхо смешны. — Почему ты улыбаешься? — Потому что я тебе нравлюсь, — Чанбин говорит так самодовольно, что Минхо хочется закричать и сорвать милую занавеску для душа Феликса и Хенджина с рисунком маргариток. Хочется броситься на Чанбина и стереть улыбку с его глупого и красивого лица. — Отъебись, Чанбин, — вот, что он говорит вместо того, чтобы сделать хоть что-то из этого, и поворачивается к двери. Чанбин легко останавливает его, оттаскивает назад и притягивает Минхо к себе, продолжая улыбаться. Минхо не может смотреть на него, но и не может заставить себя вырваться из объятий Чанбина. Голос Чанбина становится мягче, когда он снова начинает говорить, прежний дерзкий тон пропадает. — Ты мне тоже нравишься, Минхо. Очень. Минхо отказывается смотреть на него, но что-то похожее на надежду начинает успокаивать его израненные чувства. — Это не из-за течки или «альфа-хуйни». Очевидно, что мы не очень хорошо ладим, — добавляет он, усмехаясь про себя, — но я думал, что тебе нужно пространство. Я не хотел давить на тебя. Если бы я знал, что ты так думаешь. Черт, я бы, наверное, выбил твою дверь. — Правда? — слабым шепотом спрашивает Минхо, но Чанбин все равно его слышит. — После того, как я высадил тебя, я так долго сидел на обочине в машине, что твоему куратору пришлось подойти и попросить меня уехать. Минхо наконец-то поднимает на него глаза. — Так ты теперь преследуешь меня? — Чанбин подавился смехом, пока его руки крепко обхватили Минхо за талию, а затем он наклонился и прижался губами к пухлым губам Минхо, и тот растаял. — Я думаю, нам еще нужно поговорить об этом. О нас, — через минуту нежных поцелуев Минхо все-таки отталкивает Чанбина. Альфа кивает, наклоняется ближе, робко ведя носом по щеке Минхо. — Все в порядке, — он дарит один поцелуй губам Минхо, затем другой, — мы можем говорить столько, сколько захочешь, — он снова целует Минхо, его губы мягко обхватывают верхнюю губу омеги и внезапно Минхо больше не хочет говорить. Нетерпеливый стук в дверь разлучает их. — Эй, ребята? — это Джисон, который говорит так, будто предпочел бы быть где-нибудь в другом месте, — Чонину нужно в туалет, так что мы играли в «камень-ножницы-бумага», чтобы выяснить, кто должен прийти сюда и попросить вас не трахаться там, и я проиграл, так что... Минхо представляет все самые мучительные способы убийства, пока Чанбин просто открывает дверь, берет его за шиворот и тащит обратно к остальным, улыбаясь Минхо через плечо, а Джисон кричит всю дорогу. Никто ничего не говорит, когда Минхо нерешительно возвращается в комнату, они слишком заняты тем, что набивают свои щеки пиццей и кричат друг другу о том, какой фильм хотят смотреть следующим. Чанбин и Чан находятся на кухне. Минхо не может их видеть, но слышит их негромкий разговор — Чанбин, вероятно, извиняется, поэтому Минхо пробирается обратно к дивану и опускается на то место, которое занимал раньше, ухватив кусок пиццы. Он ждет, пока не убедится, что от альф не исходит запаха гнева или боли, прежде чем начать есть. Когда он уже наполовину съел свой кусок, они возвращаются в комнату, оба улыбаясь. Чанбин садится рядом с Минхо и обнимает его одной рукой, как будто это совершенно нормально. Шесть пар глаз сразу поворачиваются к ним, и Минхо чувствует, что его лицо начинает пылать, но он игнорирует их в попытке доесть свою пиццу, возможно, немного более агрессивно, чем она того заслуживала. Когда он закончил с пиццей, все по-прежнему украдкой бросали на них взгляды, и Минхо боролся с желанием зарыться в свою толстовку. Он поворачивается, бросая взгляд на Чанбина, и то, как он смотрит на Минхо, делает всю эту неловкость почти стоящей. Все в комнате издали ужасающие звуки, наблюдая за тем, как Минхо сокращает расстояние между их лицами, нежно целуя Чанбина, и это того стоило. — О-о-о, мерзость, — хнычет Чонин. Кто-то притворно отплевывается, а Минхо смеется во весь голос, позволяя Чанбину притянуть себя ближе, пока тот не оказался почти у него на коленях. Кто-то бросает в них горсть попкорна, но Минхо на это плевать.