И мы закрываем глаза.

Снег глухо скрипит под ногами, когда Коя делает шаг – я отслеживаю ее движения краем глаза, склонив голову. Она стискивает мою ладонь в своей руке и идет, не глядя под ноги, запрокинув голову, выискивая что-то в совершенно темном, беззвездном небе. Абсолютное доверие, въевшееся, вошедшее в неосознанную привычку. Она до сих пор запредельно доверяет мне, не осознавая или считая несущественными перемены. В том, что и я сейчас не смотрю вперед, есть что-то символичное. На этой улице не горят фонари, мы движемся почти в кромешной темноте, все, что есть у меня сейчас реального и настоящего – ладонь Кои и монотонный скрип снега. Если падать – то падать вместе? Это первая зима, которую мы встречаем после той памятной ночи. Той самой ночи, когда, умерев, мы родились заново. Нет больше Зеро, нет Жертвы и Бойца. Вот уже какое-то время существуют только Коя и Ямато, два серых осколка, которым больше никогда не ощутить того глубокого единения. Я по старой привычке пытаюсь вслушиваться в себя, отыскивая ту черту, где «я» перехожу в «нас», отыскивая в себе ту Кою, которая всегда принадлежала мне. Слушаю и не могу услышать. Это было больше, чем имя. Когда мне хочется увенчать себя короной мученика, я думаю о том, что вот именно такую сквозящую пустоту чувствовал Агацума-сан, когда погиб Возлюбленный. Словно до этого я была сверкающим, бесконечно сильным и прекрасным существом – а потом какую-то часть – большую часть – выдрали из меня, оставив меня серой и безликой. Я оплакала своего Бойца, свою лучшую и самую прекрасную половину. Но у меня все еще есть Коя, ладонь которой крепко сжимает мои пальцы, притягивая ближе и страхуя. Наша жизнь началась с нуля (боже, какая ирония!) и она не перестает нас удивлять, подсовывая все новое и новое, не знакомое ранее. Хорошее ли, плохое ли, мы рады всему, что способно доказать, что мы все еще живы. В моменты слабости я думаю, что легче было бы умереть тогда, по-настоящему исчезнуть. Но я слишком люблю Кою – улыбчивую, смешную, нелепую, грустную, с лукавым прищуром или слезами на глазах. Живую Кою. И мы все еще принадлежим друг другу, хотя я и не способна больше ощущать ее как саму себя. Вместо этого я впитываю в себя ее привычки, мимику, интонации, жесты – все это дает мне не менее глубокое представление о том, что она ощущает, о чем думает и что пытается скрыть. Уже сворачивая на освещенную одиноким фонарем улицу, я чувствую, как мои ноги скользят по льду, и начинаю заваливаться на бок, инстинктивно крепче вцепившись в напрягшуюся ладонь Кои, которая, коротко вскрикнув, валится следом, распластавшись рядом. Когда в ушах перестает звенеть от удара и темнота рассеивается перед глазами, я начинаю нервно смеяться, раскинув руки в стороны – кажется, шутка про совместное падение была неуместной. Кривясь и болезненно охая, рядом с трудом садится Коя, уже раскрывая рот для выговора, но я опережаю: -Прости меня. -За что? – я кошусь на нее из-под опущенных ресниц, замечая недовольство и удивление в лице. Будь у нее все еще ушки – топорщились бы в раздражении, а взъерошенный хвост уже нервно мел бы дорожку. -Я должна была смотреть под ноги и уберечь тебя, - покаянно произношу я, закрывая глаза. Воцаряется молчание, во время которого Коя, кажется, осмысливает сказанное и ищет двойное дно – я жмурюсь и чувствую, как по телу начинают разбегаются холодные колючие мурашки. Так странно – ощущать. Утонув в ощущениях, я пропускаю момент, когда Коя приходит в движении – и в следующий момент мне на лицо плюхается пригоршня снега, заставляя вскрикнуть, набрав холода в рот, и подорваться, отплевываясь. Коя заливается смехом, а я, старательно пытаясь перехватить гневные интонации, бормочу: -Вот и не смешно. В ответ на мои жалкие попытки Коя лишь фыркает, весело щурясь, а я не успеваю (и не слишком хочу, если уж на то пошло) себя остановить – тяну ее за руку и коротко целую в улыбающийся рот. Я люблю тебя. Веселую, смеющуюся, живую Кою. Ее взгляд становится глубже и мягче, когда она опирается на мои колени, подтягиваясь чуть выше, тепло дыша на мои губы. -И я тебя. И «мы» закрываем глаза.