Нам не Свет

Он был воплощением рыцаря в костюме от Тома Форда… Еще Гермиона не чувствовала в нем фальши. Внимательный, галантный, как в эпоху трубадуров и цветных плюмажей на рыцарских шлемах. О нет, она не растеряла под напором обаяния Первородного вампира все мозги. И понимала, что эпоха расцвета “рыцарства Европы” была далека от любых принципов гуманности и человечности. Однако то, кем был ее кавалер, не могло не волновать столь пытливый ум, как у мисс Грейнджер. Что он видел? Элайджа умел покорять, завоевывать, и делал это с тактом. Джентльмен и чудовище — еще тот контраст. Как давно Гермионе не было так легко в беседе? Что даже неотступный стук чужих сердец — жажда, ее проклятие, отныне и навек отступала. Даже за это можно было оценить Майколсона. Кроме того, собеседником он был блестящим. И она действительно ощущала себя рядом со своим недавним спасителем в безопасности. Гермиона знала, насколько легко обмануться в людских побуждениях и сердцах. Однако с Элайджей ей, словно распоследней дурочке, об этом думать не хотелось. Гермиона была не слишком опытна в плане отношений — ее опыт уж точно не назовешь богатым. Мало логичного ума, склонного к анализу, чтобы играть в любовь и побеждать. Мысли о том, какой по счету она была для мужчины, смущали… и одновременно злили. Гермиона со свойственной ей рассудочностью считала собственную ревность просто нелепой. Он ее спас — всего лишь, — а клялся любить вечно. И в этом слове теперь для Гермионы была заключена одна сплошная горечь. От которой не убежать, сколько ни беги. — Это не коварный план, я просто хотел тебя увидеть. Для одаренного оратора, коим его многие признавали, сегодня и с ней Элайджа был удивительно косноязычен. Причем точно зная, что желал бы сказать, но не находя слов. Пожалуй, сам побывав в столь “бедственном” положении, он несколько поумерил градус насмешки над младшим братом, чьи попытки очаровать мисс Поттер сводились к одному громкому слову — катастрофа… Вампиры все рано или поздно гасли. Внутри оставался только голодный или сытый хищник, сдерживаемый или отпускаемый на волю, света в проклятых не было подавно. Он видел не один пример, как бессмертие извращало природу бывшего человека. Вседозволенность вытаскивала только худшие черты. Ничего в этом поучительного не было — просто одна сплошная обреченность, спасибо маме за непрошенный дар. Элайджа хотел сейчас обмануться, ведь в идущей рядом с ним совсем юной и бессмертной без ее желания девушке этот пресловутый свет горел так, что слепил. — Я… Ради панталонов Мерлина, давай, ты же гриффиндорка, а они бывшими не бывают. Гермиона себя уговаривала не смущаться — наконец посмотреть на Первородного — нет, Элайджу — прямо и поблагодарить. Потом же расставить все точки над i. Потому что его социопатичный брат-гибрид и ее лучшая на свете заноза Поттер теперь связаны крепко, насколько оба этот факт в почти идентичном бешенстве не отрицали. Гермиона хотела позаботиться о Грете, как всегда. Избранной и Клаусу Майколсону нужен кто-то разумный, чтобы приглядывал за ними. А она не была настолько самонадеянной, чтобы верить, что может справиться с гибридом и Избранной одновременно. Из всего вышеперечисленного выходит, что с Элайджей они просто обречены на сотрудничество. Во избежание трагедий. Гермиона сглатывает и наконец смотрит на него прямо. Красивый… просто заглядение. Но впадать в грех уныния по поводу своей самой обычной, заурядной внешности просто некогда. Она просто запрещает себе мечтать о несбыточном. И в то же время мисс Грейнджер понимает, что интересна Первородному, а это уже радует. — Я благодарна за откровенность и за то, что спас меня. Спасибо, Элайджа. Несмотря на прохладу первой части, вторую она заканчивает чарующей улыбкой. Яркое солнце путается в кудрях, подсвечивая их, она вся сияет необычайным теплом и совсем этого за собой не замечает. Живая, без капли фальши и кокетства. Майколсон с легкостью признает, что Гермионе не нужно завлекать — он и так вновь очарован. — Всегда рад помочь. Несколько суховато, правда, Элайджа сейчас вот совсем не хочет переходить к теме болвана брата и мисс Поттер. Лучше наслаждаться беседой с чудной девушкой. Замечать в карем омуте игру тонкого и быстрого ума. Да и вообще Никлаус обладает поразительной способностью все портить. Но об этом Элайджа думать не хочет. — Насколько ты хорошо знаешь Магическую Британию? Гермиона спрашивает не только для того, чтобы спастись от взгляда опасного мужчины. В ее жизни были лишь мальчишки, и сравнивать с ними Первородного — это безумие. Она снова не уверена в себе, поэтому цепляется за любую возможность отвлечь от себя этот взгляд, значение которого она с такой легкостью расшифровывает. Отчего Гермиону в жар кидает. Глупышка, хоть и вампир. — Достаточно. Ваш Темный Лорд был не самой приметной персоной, но характер… мда… И понимай как хочешь. — Воландеморт искал вашей помощи? Помощи твоей семьи? Опасение комом сдавливает горло. Ей неприятен сам факт собственного испуга. Еще Гермиона понимает, что если узнает от Элайджи о связи с Пожирателями и их почившим лидером, даже самой мимолетной, — для нее все навсегда изменится. Она не сможет на него больше смотреть, как в этот момент. Потому что война отняла у нее слишком многое. На войне полутонов не бывает, а Гермиона не была уверена, что когда нибудь покончит со своей личной битвой. — Майколсоны не слуги — никогда. Иного союза этот ограниченный психопат не принимал. Да и мы не воюем на чьей-то стороне. Всегда только на своей. Во рту горчит, но Элайджа говорит отчего-то напрягшейся девушке истинную правду. И лишь потом констатирует, что идиотизм — это семейное, и не только Ник этим болен. Он тоже дурак. Ведь Гермиона воевала и умерла в той войне, о которой он говорил с таким пренебрежением. Да, для него это только стычка после тысяч лет войн, человеческих и сверхъестественных, но для нее все по-другому. Страшнее… — Гермиона, прощу прощения, я не думал тебя обидеть. Куртуазные фразы на французском и любом другом языке, которые так щедро сыплет его младший брат, Элайдже не идут. Он лишь с облегчением дожидается ее легкого кивка — извинения приняты. И поспешно переводит тему на Ронсара, Шекспира и поэтов, которых знал. Хватит скользких тем. Его прекрасная спутница, кроме собственно красоты, отличалась завидной эрудицией. Что было приятно. Элайджа словно сбрасывает в обществе Гермионы весь тот нелегкий груз, который привык нести. Настолько привык, что уже без этого давления себя не мыслит. Она с радостью хватается за предложенную тему — утопающая за соломинку, и аллегории здесь совсем нет. Ведь Гермиона действительно тонула в собственном душном ужасе, в той бездне, в которую обратилась ее такая распланированная жизнь. Строить планы в бегах и посреди войны — безумие, скажете вы? Но ей так было легче и не так безнадежно страшно. Каждый справлялся по-своему... Гермиона же думала, каким будет мир без Темного Лорда. Хранила веру в подругу и успех их дела. Слова Элайджи о мертвом враге подтолкнули ее к страшному выводу — она на секунды подумала, что вампир, обративший ее, был послан Первородной семьей. Такого она бы ему и вообще Майколсонам никогда не простила. Есть вещи, через которые не переступить. И в этой связи Гермиона не очень понимала мисс Форбс. Да, милую и совершенно беспардонную куколку Кэролайн, с которой была вынуждена сотрудничать некоторое время. Девушка, которая не скупилась на черные краски, описывая зверства Майколсонов, одновременно вешалась на шею убийце тети лучшей подруги и многих других. Такого Гермиона не понимала совсем. Мисс Форбс была слишком кукольной и слишком выпячивала это качество, чтобы они могли поладить. Агитация против Первородных ушла в никуда. Она лучше местных понимала, насколько первые вампиры опасны. Гермиону скорее разозлил тот факт, что вся славная компашка защиты Елены Гилберт думает, что ей так легко промыть мозг. И это лишь потому, что она не была настолько откровенно враждебна, как Грета. Поттер лишь не считала необходимым изображать приязнь. Гермиона же, в отличие от лучшей подруги, была чуть более сдержанна, но лишь до топорной попытки перетащить ее на свою сторону. Конечно же, сторону добра и света, правильную сторону... От такого дежавю и изжогу заработать впору. — Элайджа, союзники твоего брата в поисках лекарства играют не очень честно. Не было нужды называть имена братьев Сальваторе и остальных. Майколсон ее прекрасно понял. Гермиона же почувствовала тень удовлетворения. Первородные, конечно же, понимали все и без ее откровений. Однако удержаться было выше ее сил. Детишки из Мистик Фолс отличались липучей навязчивостью.