Нам не Свет

— Здесь красиво. Грете тепло, даже жарко. Свитер, рубашка, футболка, два теплых пледа из верблюжьей шерсти, в которые она закутана, и, наконец, главный источник тепла — сам великий и ужасный Клаус Майколсон, который не против побыть ее подушкой. Ведь именно он увез ее за пределы города этим вечером. И теперь они лежат на надувном матрасе. Каменная беседка посреди леса, чуть дальше руины большого дома. Уединенное место — несмотря на следы времени и разрушение, волшебное без капли магии. Теплые губы Никлауса прикасаются к ее виску. — Спасибо, — Грета поворачивается в кольце его рук. — Мне… вернее нам, нужно было отдохнуть и побыть вдвоем. Спасибо, что понял это. В объятиях Ника ее оставляет постоянное беспокойство за Гермиону. Да и за новую девушку в их компании. Она просто должна спасти красавицу Давину, чтобы темные глаза Кола сияли всегда, когда он на нее смотрит. Грета готова поставить на кон Старшую палочку, что Первородный влип, и влип крепко. Влюбился трикстер, и влюбился крепко-накрепко, раз дышать боится в сторону беглянки. То, как Кол оберегает Давину, говорит больше, чем все слова. — Ты постоянно в напряжении, Грета, и пытаешься это скрыть, но я вижу, что устала. Мед, яблоки — и сегодня терпкий аромат жасмина, от которого кружит голову. Сердце, которое бьется через тонкую кожу и ребра ему в ладонь. Никлаус не в меру нагл: Грете тепло, и он пробрался через свитер, рубашку и футболку. Она не возражает. Хотя это мучительно — касаться ее так, гладить нежную кожу кончиками пальцев, и ничего больше. Клаус украл свою дивную зеленоглазку, чтобы она отдохнула. — Так и есть, — Грета поднимает голову с его груди и закусывает губу, хмурится. — У меня беременная лучшая подруга; Давина, которую я просто обязана спасти. Это трудно. Она тянется за поцелуем… И когда у Греты заканчивается дыхание — чуть саднит губы, зато напряжение уходит. Она буквально растекается поверх своей живой горячей подушки. Жарко. И Ник — основная причина того, что она почти задыхается. Да и он не так спокоен, каким хочется казаться. — Мы справимся, — тихо обещает Первородный гибрид, целую тонкую ладошку. — Только не все сразу. Грета сползает с него, сбрасывает плед и садится, чтобы стащить свитер: чертовски жарко. Неудобно, она тут же зябко ёжится. Зима же… Клаус обнимает ее, набрасывает плед и снова укладывает на себя. Греет. Грета движением пальцев гасит магических светлячков, которых зажгла. Ночь холодная и очень ясная. Такая, что небо и звезды кажутся близкими. — В конечном итоге, если что-то пойдет не так, Кол обратит свою юную ведьмочку. Клаус спокоен, когда говорит об этом варианте. Кол и Грета работали над ритуалом разрыва круга Жатвы несколько дней. И все равно оставался высок процент плохого исхода. Девушке повезло, что она понравилась его брату настолько, что он ее просто увез. И да, Никлаус осознавал, что это не обычная одержимость Кола новой игрушкой. Нет, это нечто глубже… И Клаус не собирался мешать. Раньше — да. К чему отрицать свои недостатки? Но теперь он не будет мешать младшему брату влюбляться все больше. Они больше не бегут ни от кого. Необходимости рвать связи не осталось. Никлаус не боится, что его бросят, у него есть семья, и он не собирается мешать им быть счастливым. Грета сделала его спокойным чудовищем. — Давина, — Грета качает головой. — Она вряд ли будет счастлива вампиром. Хотя Кол говорил о еретиках, можно попытаться сделать ее такой же аномалией. В зеленых глазах Клаус видит расчет. За взрывным характером и нежным личиком прячется мощный разум, склонный к необычным решениям. Грета умеет думать. А еще она так искренне печется о Коле и его маленькой ведьме, что у Клауса внутри теплеет. Грета не эгоистка: приняв его, она также приняла остальных Майколсонов. Всех разом и без раздумий назвала своей семьей. Телефон Греты вибрирует. Она высвобождает руку из теплого кокона и читает сообщение. — Они ужинают. И Ребекка привела того парня, бармена из Гриля. Все хорошо. Клаус хмурится, но тонкие пальчики ложатся на его лицо, Грета садится на его коленях, небрежно бросает телефон к краю матраса. Когда она смотрит так, он предпочитает затыкаться вместе со своим ценным мнением. Клаусу не нравится, что Бекка притащила в их дом одного из компашки Гилберт. После великолепной демонстрации его Греты эти сидят удивительно тихо. Однако он помнил, что братья Сальваторе иже с ним — настоящая заноза в заднице. Поэтому Клаус пытается образумить сестру, чтобы та не таскалась с квотербеком. Только Ребекка и слышать его не хотела. Так, будто на этом Мэтте свет клином сошелся. Клаус не исключал, что сестра просто мстила им. — Нет, Никлаус, никакого убийства Мэтта темной ночью, и днем тоже. Сестра тебе этого не простит, и если он разобьет Ребекке сердце это — будет лишь ее выбор. Первородный переворачивается, и вот Грета уже лежит на спине, а он нависает сверху, прижав ее тонкие руку к матрасу. Другой рукой скользит вниз, обводит пальцами пупок. Она всхлипывает ему почти в губы. — Строгая — ты чертовски сексуальное зрелище, моя колючка. Пуговица джинсов очень тугая, и, блестя желтизной глаз, Никлаус ее просто вырывает. На что Грета сначала хлопает ресницами пару раз, а потом кусает его за губу. Перспектива ехать домой в штанах, которые ни на чем не держатся, ее не слишком вдохновляет. На самом деле ее выгибает — от его взгляда, наглых пальцев и тяжести крепкого тела. Оттого, что Клаус расчетливо медленно касается ее там — и смотрит, смотрит… Будто сожрать готов, а Грета не просто горит, нет — она плавится. Это восхитительно — быть с ним. Даже в самый первый раз — через короткую вспышку боли — Грета взлетела в небо. Ей нравится — очень — «летать» с Клаусом. И им обоим мало — всегда. Губы гибрида скользят по ее шее, клыки чуть царапают кожу, и она впивается пальцами ему в плечи, стаскивает с него футболку. Стальные мышцы под ее пальцами, горячая кожа все ближе… а она все еще одета. Потому что этот бессмертный читер совсем не боится холода. — Клаус… ах. Джинсы снова треснули, Грета уже обнаженными ногами обхватывает его торс и вдруг хихикает. Ну да: фиолетовые носки с белыми совами — прям секс. Вскрик, который Клаус заглушает губами. Она царапает ему плечи, старается дышать. Глубоко, на всю длину, почти до боли. — Еще… — Грета просит, мешает приказы с признаниями в любви. Ну да, она из тех девушек, которые говорят в любви, когда крышу от удовольствия унесло. Никлаус каждый раз устраивает ей ураган и тайфун. Толчки, поцелуи, его шепот — старофранцузский и английский. Хриплый голос, в котором страсть, нежность, обожание. Хорошо, что такими их видят только равнодушные звезды. Она пытается собрать конечности и мысли в кучу. Ник бережно натягивает на нее свою же футболку и закутывает заново, прижимает к себе. Покачивает бережно, целует в глаза, в губы. — Секс — это вещь, — устало, полностью удовлетворенно заключает Грета и зевает. — Но я едва не сдохла. И хорошо, что взяла запасные штаны: как чувствовала, что этим кончится. Ей прекрасно… Но ворчит она для порядка. Никлаус смеется, и под ее головой дрожит его грудная клетка. Он убирает черные пряди ей за уши, трется носом о нос, приподнимая ее на руках выше. Клауса не беспокоит то, что он полностью обнажен. Это неважно, ничто не важно — только юная женщина в его руках. — Ты очаровательна, сердце мое. — Угусь, я посплю чуточку — и можем ехать. Клаус целует ее в лоб. Им некуда спешить. Пусть отдохнет. Ведь план быть сдержанней с Гретой летит в тартарары. Его зеленоглазка категорична, и если любить ее — то с полной отдачей, до звезд под веками. Грета полумер не признает. Контроль ускользает от него очень быстро, с ее первого стона. Однако Никлаус ни разу не сделал любимой больно. Страсть, силу, его огонь Грета принимает с восторгом и полыхает вместе с ним. Его живое чудо, самое прекрасное, что дарила ему проклятая судьба.