Дела семейные

      Воздух в комнате ощущался разреженным, а лёгкие прожигало и сдавливало стальным прутом, будто находился на нескольких тысячах метров над землёй. Да эта чёртова земля буквально выскользнула у меня из-под ног, как только я понял, что именно сказала Джесс. Звуки стали приглушёнными, а комната закружилась перед глазами. Я мог только слышать биение собственного сердца и чувствовать шум крови в висках.       «Адам, я беременна!» — секундная заминка, лёгкая паника, учащённый пульс и во рту пересохло за мгновение, а следом накрыло волнообразное тепло, растёкшееся по всему телу от осознания — я стану отцом. Мысли в тот же миг вылетели из головы, я сорвался с места и подхватил Джесс на руки. Её ноги опоясывали мою талию, а на губах вместе с поцелуем остались солёные капли слёз. Моих, её — не имело значения. У нас будет ребёнок! Подумать только… Мне казалось, что невозможно стать ещё счастливее рядом с этой женщиной, но она умела удивлять.       — Но я не знаю, твой ли это ребёнок… — Резко, возможно даже слишком, я поставил жену на ноги и стал хаотично бродить по гостиной, не зная, куда себя деть. Слова сначала повисли в плотном и наэлектризованном воздухе, а затем ринулись пулей мне прямо в лоб. — Ты можешь отказаться, я всё пойму, — за редкими всхлипами еле слышно разносился по комнате её дрогнувший голос.       — Мне кажется, что стоило позаботиться об этом до свадьбы? Господи, Джесс, это же, мать его, ребёнок! — перед глазами стояла красная пелена, а пальцы против воли сжались в кулаки. Не сдержался и пнул первое, что попалось под ноги — секция от разборной гантели. Взревев от яркой вспышки, пронзившей большой палец, я глубоко в душе был благодарен такой шоковой терапии. Боль физическая притупила боль иного толка, что неприятно скреблась внутри. Джессика неуверенно качнулась в мою сторону, но я предупреждающе выставил руку вперёд. Не нужно добивать меня милосердием, на которое сейчас мне нечем ответить.       — Я хотела сказать сразу же, как сделала тест, но свадьба, скорый переезд… — она снова заплакала. Тихо, почти бесшумно. Было видно только, как подрагивают её плечи. Джесс всегда была смелой. Даже сейчас не закрывала лицо руками. Она открывалась нараспашку, не боясь осуждения. Я полюбил эту женщину за искренность и открытость чувств, за решительность, безрассудность и, временами, такую детскую наивность. В сердце что-то кольнуло. Так же мимолётно и ощутимо, как если бы тонкая иголка коснулась нежной кожи, впиваясь в плоть.       Я зажал пальцами переносицу и стиснул до боли. Вакуум, заполнивший уши, стал отступать, а комната снова наполнилась звуками нашей обычной жизни: шум Большого Яблока, доносившийся из приоткрытого окна, на кухне болтал телек, натужно шипела кофемашина, возвещая о том, что утренний кофе готов — большой капучино с ванильным сиропом, как любит Джесс. А я люблю её. Ясность, с которой обрушилась на меня эта простая мысль, лежавшая на поверхности, отрезвила окончательно.       Мы познакомились при странных и довольно причудливых обстоятельствах: не каждый день на улицах Сагара грабили туристов, но Джессика, словно магнитом, притягивала неприятности и не тех парней, как потом выяснилось. Её кристально чистый взгляд, уверенная манера речи, то, как она держалась даже в стрессовых ситуациях: всё в ней меня подкупало. И сейчас моя сильная, смелая жена выглядела такой же растерянной, как и я.       Нас не испугали дворцовые интриги, погони с перестрелками и безумные путешествия далеко от родных мест, но до ужаса напугала новая маленькая жизнь, которая росла внутри неё. До невообразимого смешно! И я рассмеялся. В голос. Возможно, местами мой гортанный смех переходил в нечто кошмарное с истеричными нотками, но Джесс хотя бы перестала плакать и изумлённо уставилась на то, как я, согнувшись пополам, рухнул на колени прямо посреди гостиной.       — Адам, милый, — её ладонь ласково опустилась на моё плечо и легко сжала. Джесс села напротив меня на колени коснулась моего лба своим. Я слышал её дыхание, но боялся открыть глаза. Она посчитала меня трусом, негодяем, не мужчиной? Пожалела ли, что вышла за меня? Думает ли о том, что разлюблю после услышанного? Набрав побольше воздуха в грудь, я поднял голову и посмотрел на покрасневшее и опухшее от рыданий лицо. Моя жена была похожа на человека, которого покусал рой диких пчёл, но, хохотнув, вслух я сказал другое:       — Мне неважно, кто отец ребёнка, — она вздрогнула, голубые глаза расширились, а рот слегка приоткрылся в удивлении.       Я опустил руку ей на живот и задержал её там, мягко поглаживая. Сразу же после свадьбы и переезда Джесс налегала на лимонный мармелад и набрала пару кило, но я не обратил на это ни малейшего внимания, если бы она сама не начала носиться с напольными весами по квартире, жалуясь на неровный пол. Теперь я знал, что там не мармелад. Совершенно точно. И готов был поцеловать каждый сантиметр её тела, особенно те места, где «отложились» её лакомства.       — Важно лишь то, что матерью будешь ты, а я люблю тебя, — она снова всхлипнула и положила свою ладонь туда же, где находилась моя. Пульс ускорился в несколько раз, а в груди обожгло огнём. По-настоящему я горел лишь только рядом с Джесс. Поэтому отпускать её, рушить то, что мы построили вместе за довольно короткий срок, не собирался.       — Я буду отвратительной матерью, — она замотала головой, а по лицу, мокрому от слёз пронеслась гримаса боли, — несобранная, беспечная, глупая, — то, что она говорила дальше было неразборчивым потоком, прерывающимся громкими шмыганьями носом. Взял её обмякшее тело, дрожащее и истощённое сегодняшним признанием, и стиснул в объятиях так сильно, словно хотел спрятать Джесс в себе и оградить от всего на свете.       — Зато я буду самым образцовым отцом, обещаю тебе, — не разжимая рук, я поцеловал её белокурую макушку. От волос вкусно пахло цветочным шампунем. Вдохнул аромат посильнее: в носу тут же защекотало, и я громко чихнул. Джесс взорвалась от смеха, утопая в моей груди. Следом не выдержал и я. Мы просидели вот так, заливаясь хохотом, на полу ещё какое-то время, пока истерика не отступила.       Через восемь месяцев на свет появился Ричард Хьюз. У него были ещё редкие каштановые волосы, топорщащиеся в разные стороны и ямочка на подбородке, как у меня и озорные радужки цвета утреннего неба, как у матери. Глядя на свою маленькую копию с глазами Джесс, я вспомнил тот день, который мог всё изменить, и прослезился оттого, что мы оказались мудрее. Что наша любовь оказалась сильнее. Что моя жена оказалась сильнее меня, на несколько мгновений. И что наша семья стала больше, как и моё сердце, разрывающее от нового и совершенного незнакомого чувства. Я стал отцом.