***
Хью сидел в своем трейлере уже одетый и загримированный, и нервно постукивал носком ботинка об пол, ожидая, когда наконец начнутся съемки. Он волновался, но вовсе не из-за камер. Сегодня он должен был впервые встретиться с Мадсом. Глупо, конечно, он встречался с ним добрую сотню раз — они вместе пили и болтали о всякой ерунде, они следили за карьерой друг друга и всегда поздравляли с днем рождения и Рождеством. Они были настоящими друзьями. Друзьями по велению сердца, а не напоказ, и Хью чертовски ценил все это. Но сейчас он почему-то нервничал, понимая, что им придется работать вместе во второй раз. Казалось бы, во второй раз всегда легче, чем в первый, но не для всех и не всегда. Хью понимал, что роль у него непростая, что сериал насыщен философскими смыслами, и им предстоит большая и серьезная работа, чтобы суметь передать всю глубину задумки Фуллера. Поэтому нервничал не только Хью, переживали все, кроме, похоже, самого Мадса. Датчанин же, на которого возлагалась беспрецедентная ответственность создать собственное видение Ганнибала после блестящей игры Хопкинса, не напрягался ни разу, и лишь улыбчиво шепелявил в трубку — «Расслабься» — когда ему звонил Хью. Собственно, Дэнси позвонил ему сразу же, как только узнал, что утвердили именно Мадса. Он был бесконечно счастлив, что им выпал шанс снова испытать удовольствие от совместной работы. Тогда почему теперь он внезапно нервничал, мучая носком ботинка пол? Отвел был очевидным и невероятным сразу — он не знал, как себя вести. Играть с незнакомым партнером это одно, играть с человеком, которого уважаешь, ценишь и любишь — совершенно другое. Играть с другом… это то, чего в жизни Хью Дэнси еще не было. Он боялся забыть текст, боялся засмотреться на Мадса и не успеть вовремя произнести свою реплику. Он боялся своей реакции на игру другого актера, ведь Мадс Миккельсен был действительно удивительно талантлив и невероятно хорош.***
Съемки продвигались успешно. Пилотная серия зашла на ура, продюсеры не поскупились на бюджет, тут же ополовиненый реквизитом и костюмами, каст сдружился между собой. Лоуренс Фишборн оказался далеко не так суров, как многим казалось, Каролин Даверна выглядела абсолютно сногсшибательно, а Брайан Фуллер вечно отсутствовал, проводя дни и ночи за переписыванием сценария по второму десятку раз. А Мадс Миккельсен и Хью Дэнси внезапно оказались предоставлены сами себе, чем тут же нагло воспользовались, коротая вечера друг у друга в трейлере или в номере отеля за рюмкой чая. Разумеется, по причине исключительно веской и сугубо официальной — формально они репетировали завтрашний текст. — Повернись спиной, надо попробовать хотя бы раз. — Зачем? Мы уже прогнали все диалоги, сцена выглядит отлично. Завтра сделаешь остальное, они же дадут нам пару дублей… — Так и скажи, что тебе лень. — Да не лень мне, просто какой смысл? — Ты когда-нибудь кого-нибудь нюхал? — Собственные подмышки считаются? — спросил Хью, сардонически изгибая бровь. — Разумеется, ведь ты наверняка делал это так красиво и эстетично, что попал на обложку Vogue. Хью фыркнул. — Примерно так оно и было… Ладно, давай один раз, только ради тебя, — Дэнси отставил пиво и встал, выбирая место. — Может, к зеркалу? — Ага. Отлично. Там свет хороший. Заодно посмотришь, как это выглядит со стороны. Доктор Лектер должен двигаться плавно и грациозно, как танцор. Я хочу, чтобы все смотрелось самую чуточку эротично. — Мэсс! — возмутился Хью, вставая у зеркала. — Не надо тащить сюда сексуальность! Брайан ясно дал нам понять, что у них чисто профессиональные отношения. — Да помолчи ты уже, — пробормотал Мадс, возникая ровно за плечом Хью. Он моргнул и выражение его лица изменилось до неузнаваемости. Достаточно скупая мимика была совершенно ни при чем, хватало выражения глаз, полностью преобразивших его лицо. Теплый ореховый взгляд Миккельсена сменился бритвенной остротой янтарного взора Лектера, и Хью понял, что за ним сейчас стоит Ганнибал. Мадс склонился чуть ниже к нему, позерски опуская голову под самым выгодным углом, чтобы показать скулы, прикрыл глаза и жадно понюхал воздух. Это было так по животному, так архаически-примитивно и первобытно-сексуально, что Хью забыл, как дышать. Мадс был великолепен от и до, надевая на себя образ Лектера, будто костюм, пришедшийся идеально впору… Но несмотря на восхищение партнером, Хью смотрел в зеркало раздраженно и настороженно, так, как сделал бы Грэм, подкрадись к нему кто-нибудь со спины. — Вы только что меня... понюхали? — Сложно было устоять… На следующий день они повторили все то же самое уже на камеру. — Ииии… снято! Спасибо парни, отличный дубль! — голос режиссера серии затих, сменившись гомоном съемочной группы, разбирающей оборудование и реквизит. В тот момент еще никто не подозревал, как легкая импровизация Мадса и Хью до неузнаваемости изменит концепцию шоу. Это стало понятно чуть позже.***
Шел очередной ничем не примечательный съемочный день. Он был наполнен скучающими техниками, ожидающими, когда им нужно будет перестроить кадр, операторами, в сотый раз выясняюшими у режиссера, с какой именно точки необходимо снимать, и, конечно же, двумя главными актерами, шепотом переговаривающимися у стола в кабинете Лектера. Стоило прозвучать щелчку хлопушки, как Мадс и Хью полностью преобразились, входя в образ. Они произносили слова давно отрепетированного диалога, но в этот момент, они уже не в полной мере владели собой — их вела роль. Уилл прошелся по комнате, настойчиво преследуемый Ганнибалом, и инстинктивно взялся за лестницу, словно ища опору в океане мыслей. Он случайно откинулся назад, пытаясь к ней прислониться и слишком сильно прогнулся в спине. Именно в этот момент Ганнибал шагнул ему навстречу. Сердце Хью пропустило удар, а потом забилось чаще, непрошенный румянец прилил к щекам, и он ощутил всю ту гамму противоречивых чувств, что терзала не совсем уверенного в себе профайлера, которого он играл. Мадс был просто прекрасен в своем хищном амплуа. Он даже глазом не моргнул, полностью следуя за импровизацией Дэнси, и закончил сцену, вставая перед загнанным в угол Уиллом, как преграда и опора в одном лице, словно символ единственного выхода и из комнаты, и из положения. Хью был в восторге, Мадс был шедеврален. Из-за камеры оператора прозвучало короткое «Стоп!» и тут же раздался выразительный пошлый присвист. Это мог быть, конечно же, только Скотт! Скотт Томпсон — самое раздражающее существо во всей актерской труппе — комик, тролль и просто человек, запоровший половину кадров своим неутомимым юмором и привычкой отпускать пошлости по поводу и без. Рядом с ним торчал неизменный Аарон, прилипший к боку Томпсона, будто сиамский близнец. Скотт громко прошептал «Ох, доктор Лектер» прямо в лицо Аарона, и они синхронно изобразили страстные поцелуи. Овациями им послужил всеобщий громовой хохот, завершивший съемки в тот день. И пусть съемочный день закончился, мысли Хью почему-то было уже не остановить. Он сидел в своем номере, потягивал "Гиннес" и думал о Мадсе. Как, черт возьми, это все вообще произошло? Они были знакомы добрые десять лет, если не вдаваться в детали, и все эти годы были до странности близки. Хью тогда даже не понял, как это случилось. На съемках "Короля Артура" он играл важную, но далеко не центральную роль. Он был вежливым, но не особо дружелюбным, он был вполне компанейским, в то же время умудряясь не сходиться ни с кем слишком близко, а потом вдруг возник он — человек, плохо владеющий английским, но виртуозно пользующийся природным обаянием. И как-то так вышло, что из всей шумной компании именно он осел рядом с Хью. Они сперва перебросились парой фраз, затем несколько раз выпили вместе, а потом внезапно оказалось, что у них куда больше общего, чем мог бы представить Хью. Они обсуждали литературу и спорт, они шутили тем самым странным юмором, который всегда понимают только двое, а затем съёмки завершились, и их дружба обрела новую жизнь. Вопреки обыкновению, они продолжили общение вне съемочного процесса, и тогда Мадс раскрылся по-настоящему. Он был искренним, он умел дружить, он торопился появиться, когда был действительно нужен, и никогда не пропускал дни рождения Дэнси. Но почему-то Хью ни разу в жизни не думал о друге как о привлекательном мужчине. Хью вообще о мужчинах не думал. Это был какой-то бред! Придурок Томпсон! Чертов Абрамс! Гребаный Фуллер и его изобилующий подтекстами сериал! Хью Дэнси никогда не думал о Мадсе Миккельсене в подобном смысле до сегодняшнего дня. Мадс же, в отличие от Хью, прекрасно знал, как именно они подружились. Ведь инициатором знакомства был именно он. Он тогда сразу заприметил удивительно красивого парнишку и решил подойти. Впрочем, первым, что ему бросилось в глаза, были его милые уши и изумрудный, чуть настороженный взгляд. Если бы не борода, этот британец Дэнси сошел бы за эльфа, настолько он был неестественно смазлив. Наверное поэтому Мадс сперва не придал этой встрече большого значения, подозревая, что мальчонку взяли в фильм исключительно из-за внешности. Он оказался не прав. Во-первых, Хью Дэнси уже не был мальчонкой — просто молодо выглядел, во-вторых, играл он абсолютно замечательно. Тогда-то Мадс и решил познакомиться с ним поближе, несмотря на неявную настороженность Дэнси. Был ли это нордический тип темперамента, датская размеренность, дальновидность или врожденный пофигизм, но, в отличие от многих, Миккельсену хватило терпения, чтобы пробиться сквозь плотную защиту Хью. Он терпеливо дождался того момента, когда британец наконец перестал считать его чужаком, расслабился и раскрылся. Вот тогда-то Дэнси и покорил датчанина полностью и навсегда. Хью был умным, начитанным, очаровательно самокритичным и невероятно юморным. Его шутки были полны остроты, самоиронии и сарказма, а способность изображать происходящее в лицах делало каждую их беседу настоящим мини-спектаклем. Он не гордился собственной внешностью, никак ею не пользовался, словно ее не замечая и отчаянно стесняясь прозвища «Fancy Dancy». Он был готов дурачиться и веселиться дни напролет, точно как сам Миккельсен, он так же любил книги, ценил хорошее пиво и очень любил спорт. Словом, Мадс стал одним из тех немногих, кто смог разглядеть за пологом британской чопорной отстраненности прекрасную душу Дэнси, склонную к легкой интроверсии и уединению, поэтому было совершенно неудивительно, что после "Короля Артура" они продолжили общаться. Мадс всегда звонил, когда появлялся в Лондоне, и они иногда выбирались куда-то вместе, только вдвоем. Но, все чаще осаждаемые узнающими их фанатами, зачастую просто покупали ударную дозу алкоголя и зависали вдали от чужих глаз дома у Хью. Иногда Мадс даже оставался ночевать на диване, никогда, впрочем, не выходя за рамки приличий и не распуская рук, хотя пьяный Хью порой был столь очарователен и открыт, что Миккельсена так и подмывало чмокнуть его в щеку или невзначай заправить выбившуюся кудряшку за оттопыренное ухо. Он скучал по прикосновениям. У датчан дружба между мужчинами обычно была куда более тактильной, особенно после пары рюмок или пары лет знакомства. Они могли похлопать друга не только по спине, но и по заднице, не говоря уже о добром крепком поцелуе. Но Мадс опасался переступить границу, которую не стоило переступать. Он дорожил их дружбой, особенно после того, как Хью однажды признался ему, что встретил девушку. Опасливый и скрытный Дэнси посвятил Мадса в изменения своего семейного статуса одним из первых, и датчанин искренне это оценил, задвинув все поползновения к Хью в дальний ящик. Однако эти съемки всколыхнули что-то и в нем. Мадс, разумеется, был натуралом, но, говоря откровенно, он любил людей не за пол. Особенно таких близких друзей. Поэтому было абсолютно неудивительно, что, сам того не замечая, он пялился на персонажа Хью — Уилла Грэма — слишком выразительно, с тем самым подтекстом во взгляде, благодаря которому шоураннер проекта, отсмотрев материал со съемок сериала «Ганнибал», пришел в восторг. Брайан всегда был открыт новым идеям, особенно если они касались персонажей его проекта. Особенно если эти персонажи против его же ожиданий случайно сами приписывали статус «квир» к собственным образам. Это было так актуально, так в повестке и так толерантно, что Брайан с энтузиазмом поддержал идею особо близкой дружбы между антагонистом и протагонистом истории — между добрым доктором и доведенным им до психушки энцефалитным профайлером. Никто не собирался делать их открытыми геями, нужно было просто не закрывать для них эту дверь. Мадс и Хью в ответ на эти соображения только пожали плечами. Они как раз закончили съемки первого сезона и разъехались по домам, когда им обоим синхронно пришли сообщения от Фуллера с подборкой из фото — на каждом кадре Мадс в образе Ганнибала недвусмысленно пялился на задницу Хью. Этого не было в сценарии, но друзья, не сговариваясь, лишь пожали плечами. В конце концов, это была только роль.***
Второй сезон расставил все по своим местам. Ганнибал обрел даму сердца, Уилл обрел тюремный срок и решетку во всю стену в качестве вентиляции. Но Мадс по-прежнему смотрел на сидящего в камере Хью так, словно хотел его сожрать. Так, словно решетка была единственным препятствием, не позволяющим Ганнибалу добраться до профайлера Грэма, содрать его серый тюремный комбинезон и… И выпасть за пределы рейтинга кабельного телевидения. В итоге это нереализованное между персонажами сексуальное напряжение очень помогло Хью. Он долго ломал голову над тем, как именно ему стоит сыграть манипулирующего Лектером Уилла, но этот вопрос разрешился сам собой. Когда его герой был наконец реабилитирован, Дэнси был готов в полной мере взять реванш. Не один только Мадс умел играть сдерживаемое желание, интригу и жгучий голод на грани эротизма. Хью тоже оказался не лыком шит. И эти странные тексты, полные игры из намеков и слов, томный полумрак кадров и обилие крупных планов изрядно помогли в этом мистеру Дэнси. Зачастую они отыгрывали свои сцены в собственном, не совсем киношном режиме. Мадс и Хью просто садились напротив друг друга и прогоняли свои диалоги несколько раз подряд, подыскивая правильную интонацию, тембр голоса, мелодику и даже темп, которым стоит произносить каскады из витьеватых фраз. Они пропускали каждое слово через себя и погружались в глубины запутанных связей доктора и профайлера, обретая особое видение своих персонажей и придавая их отношениям дополнительный, неконтролируемо-эротичный подтекст. И когда Хью многократно спрашивали о том, как он выходит из образа после окончания тяжелого и мрачного съемочного дня, он только в недоумении пожимал плечами. Ему не нужно было выходить из образа Грэма, он просто снимал его и вешал рядом, как удобный, ладно скроенный костюм. Он понимал Грэма так же, как Мадс понимал Ганнибала. Они оба видели в своих героях большую эмоциональность, свет и глубину. Они искали в них хорошее, а не плохое. Наверное именно поэтому в каждом своем интервью они оба, отвечая на вопросы о проекте, неизменно оговаривались, произнося «Я», вместо имени своего сериального персонажа.***
Второй сезон подходил к концу. Им оставалась та самая, ожидаемо сложная сцена на кухне, а потом долгожданный перерыв. Продюссеры уже согласовали бюджет третьего сезона, и настроение у всей съемочной группы было приподнятое. В тот памятный день как раз снимали драку Ганнибала и Джека, а еще Мадс отмечал свой день Рождения — так что присутствие на съемочной площадке Хью Дэнси никого не удивило. За практически два года вся команда давно уже смирилась с тем, что они следуют друг за другом, как нитка за иголкой. Хуже Мадса и Хью были, пожалуй, только Абрамс и Томпсон, но их, несмотря на то, что они тоже были не разлей вода, почему-то не пытались поженить на каждом углу. Хью относился к этому со спокойной иронией, отлично зная, что они с Мадсом просто друзья. А Миккельсену было откровенно пофиг на любые косые взгляды. Да и не для того он так много работал сегодня, выкладываясь в драке с Лоуренсом на все сто, чтобы потом постесняться затащить Хью к себе в номер и выпить вместе. У него праздник, в конце концов! И в качестве подарка он хотел получить приятный вечер в компании друга — друга, пиццы и пары ящиков пива. Выпив первую пару литров, они, не сговариваясь, решили, как и обычно, порепетировать. — Знаешь… Я никогда не скажу об этом при журналистах, но мне кажется, Уилл все-таки отчасти влюблен в доктора Лектера, — сообщил Дэнси, лаская горлышко бутылки ртом. — Долг – это, конечно, замечательно, расчет добыть улики – тоже, но будь все дело только в доказательствах, он бы давно его сдал. Ганнибал в этот раз выбалтывает ему слишком многое. Хью сидел на диване, расслабленно откинувшись на спинку, и неторопливо обмахивал себя листами с текстом. Алкоголь делал свое дело — в номере было жарко. Он уже расстегнул дополнительную пару пуговиц на вечно незастегнутой рубашке и раскраснелся, как подросток. Хью умудрялся очаровательно краснеть. Румянец у него был таким же ярким, как и у большинства британцев, но при этом ложился идеально ровно и исключительно в область щек. Если добавить к этому пьяно блестящие, чуть расфокусированные глаза и обиженно искусанную губу, то можно было заподозрить Дэнси в попытке соблазнения. К сожалению, Мадс слишком хорошо знал Хью, чтобы понимать, что это не так. — Согласен, — шепеляво подтвердил Миккельсен, открывая обоим еще по одной бутылке. — Боюсь, мой чопорный доктор тоже видит в Грэме вовсе не главное блюдо стола, а десерт, который подают прямо в постель. — Фу, Мэсс, ты невыносим! — смешливо простонал Хью, запрокидывая голову на спинку дивана. Шея очень выгодно обрисовала кадык, и Мадс непроизвольно сглотнул. — Хотя не могу не отметить, что твой английский стал намного богаче после всех этих заумных вывертов Брайана с текстом. — Я-то уже знаю английский, а ты датский до сих пор нет. Давай научу? Потом снимем авторское кино в Дании, я сам напишу сценарий. Правда, тебе пригодится всего одно слово – «pik». Шутка была дурацкая, но Хью был достаточно пьян, чтобы захохотать. Этому слову, означающему "член", Мадс научил его уже давно, еще в период съемок "Короля Артура". — Твоя любовь к шипперству однажды сыграет с тобой злую шутку, — предупредил Дэнси, протягивая руку, чтобы Мадс помог ему встать. — Ты сам скинул мне тот фанфик, дружище, а потом еще звонил по Скайпу и пояснял, как читается тот или иной оборот, — Миккельсен дернул товарища за руку, и Хью почти что влетел ему в грудь, с трудом удерживая бутылку в руках, а себя в вертикальном положении. Листы с текстом остались лежать на диване. — Я думал тебя смутить, балбес, но кто же знал, что ты такой наглый «pik». — За это ты меня и любишь, — улыбнулся Мадс, по-кошачьи растягивая только губы, и прищурился, любуясь мимикой Дэнси с неприлично близкого расстояния. — А ты от скромности не помрешь. Скорее уж от алкоголизма, — фыркнул Хью, поднимая с дивана сценарий. — Не завидуй, мой британский друг, ты будешь моей валькирией, когда я соберусь в Вальгаллу. — Давай начинать, — буркнул Дэнси, стукнув Мадса свернутыми листами бумаги по лбу. — Зануда. — Распиздяй. Мадс вдохнул, выдохнул и прикрыл глаза. Когда он открыл их снова, на него уже смотрел не Хью, а Уилл Грэм. Уилл хмурился, словно пытаясь отгадать, что у Ганнибала на уме, а Мадс смотрел на него всеведущим взором обиженного Уиллом доктора Лектера, отмечая особенности мимики и позы. Он видел, что Грэму трудно, что он переживает чудовищный шок, не только от вида живой Эбигейл, но и от присутствия самого Ганнибала в доме. Все должно было быть не так. Совсем не так. — Ты должен был уехать, — с нажимом произнес Уилл. И Мадс в очередной раз восхитился тем, как глубоко и тонко Хью передает нюансы и детали, мельчайшие оттенки чувств. — Мы не могли уехать без тебя, — безжалостно произнес Ганнибал. И Хью понял, что не может оторвать от Мадса взгляд. Датчанин умудрялся играть не играя, он словно был Лектером сам по себе. Хью видел тоску и муку в его глазах, и сожаления, и необходимость разрубить тот Гордиев узел, в который сплела их жизни судьба. Они заблудились во взглядах друг друга, и секунду спустя Ганнибал сделал тот последний, решающий шаг, прижимая теплую ладонь к трепещущему лицу Уилла. Он держал его интимно, как любовник, он обнимал его в последний прощальный раз, не ладонью, а сердцем и всем своим существом. Грэм тихо выдохнул. Наверное, он хотел что-то сказать, но не успел — нож Лектера оказался быстрее. Он пронзил мягкие ткани живота, вызывая рефлекторный задушенный стон. Уилл стонал, как девственница, которую лишили чести. Их единение тоже лишило Грэма былой невинности, и этот акт точно так же окропила кровь. Ганнибал обнял профайлера, прижал его к себе со всей нежностью, что таилась в его душе, и продолжил неумолимое движение изогнутого ножа. Грэм больше не стонал, он просто сбивчиво дышал и цеплялся за Лектера обеими руками, сливаясь с ним в последнем, смертельном объятьи. Такие как они, не могли поступить иначе, такие как они не могли счастливо жить друг без друга или вместе уйти в закат. У них не было будущего — ни вместе, ни порознь — у них было только настоящее. И в этом настоящем Ганнибал прижимал профайлера к себе, гладил его по волосам, произнося слова, которые имели значение только для них двоих. — Время обернулось вспять и собрало разбитую мною чашку... Мадс чувствовал трепет прижатого к нему тела, чувствовал ярость и любовь Лектера, и его глубокую, отчаянную нужду. Но куда сильнее он чувствовал самого Хью, прижатого к нему так интимно близко, так доверчиво и нежно. И в этот момент Миккельсену совершенно не хотелось думать о том, что это только из-за роли. Он чувствовал мягкие кудри под рукой, он ощущал теплое дыхание, овевающее шею, эту грудь, прижатую к его собственной, и руки Дэнси на своей талии. Хью пах, как Хью. Он пах собой. И пусть Мадс не отличался острым обонянием Лектера, он прекрасно знал этот запах. Чистый аромат кожи и ткани, с каплей выступившего за день пота, без грамма примеси одеколона, разве что с горьковатой ноткой темного пива, которое они оба пили совсем недавно. Мадс запустил руку глубже в рассыпавшиеся волосы Дэнси и тихонько потянул назад, вынуждая его оторвать голову от плеча и запрокинуть ее наверх. Теперь Хью смотрел ему прямо в лицо. Он не улыбался, он все еще был слишком глубоко погружен в образ Грэма. Он смотрел на Мадса с уязвимой привязанностью Уилла во взоре, и Миккельсен против воли засмотрелся на него в ответ. На полные приоткрытые губы, на лихорадочный румянец, на сияющие глаза. Хью смотрел на него так, словно они играли любовную сцену, и судя по крепким объятьям и тексту, который они оба синхронно забыли, все именно так и было. — Мэсс… Ты в меня тычешь… — одними губами пробормотал Дэнси, и Мадс склонился ниже, чтобы его расслышать. Губы Хью были так близко. Он мог так легко его поцеловать. Закрыть этот гребаный гештальт, что так давно не давал Мадсу покоя. Узнать, наконец, каков Дэнси на вкус. В конце концов, у него сегодня День рождения, в конце концов, они оба целовались с другими в кадре, в конце концов, они знакомы десять лет! Хью будет просто обязан понять этот спонтанный порыв. — Мэсссс… — Хью, это нож. Ты сам знаешь сценарий. — У тебя нет ножа, Мэсс. ЧТО??? Мадс опустил глаза вниз и заметил, что он действительно уперся в приятеля уже ни хрена не оружием. Когда, черт подери, у него успел встать? Хью, вопреки опасениям, не напрягся, он просто откинул голову назад и расхохотался, хлопая Миккельсена по плечу. — И ты еще мне говоришь, что не работаешь по Станиславскому?! Да это же такое погружение… Черт! Мэсс, это фантастика! Ты невероятный актер! — Не такой уж невероятный, раз встал у меня, а не на меня, — отшутился Мадс и протянул Дэнси новое пиво. — Ну что, может забудем, наконец, про сценарий и читнем то, что ты мне прислал? — Ооо, тебе понравится. Это редкая вещь, там все-таки сверху Уилл, а не Лектер. Больше о том случае они не вспоминали. Сезон закончился обширной фан-встречей, после которой Хью впервые задумался о том, как выглядят их отношения с Мадсом со стороны. На интервью они оба были не в форме, что было естественно, учитывая, как изрядно они вдвоем надрались накануне. Первые вопросы Хью вообще пропустил мимо ушей, слишком поглощённый стаканом с вожделенной водой. Он выхлебал воду, сгрыз лед и трижды ловил себя на желании взять стакан Мадса и опустошить еще и его. Он бы так и поступил, будь они дома. Но пить на людях из чужого стакана было как-то… неловко. И слишком интимно. И неоднозначно. Особенно в присутствии Фуллера с его вечными шуточками про «проникновение» и «не совсем платоническую любовь». Он же намекал на персонажей, ведь так? Как бы то ни было, вечером, наконец оказавшись в гостиничном номере в одиночестве, Хью почему-то долго не мог заснуть.***
Третий сезон начался быстрее, чем съемочная группа успела забыть о втором. Это было шикарное попурри из костюмов, сюжетов и локаций. Брайан, опечаленный закрытием проекта, искал не только финансирование, но и способ впихнуть невпихуемое в скромные 13 серий. Он страдал больше всех, потому что в его воображении теснились сюжетные повороты еще минимум на три сезона, но он должен был успеть выразить главное в том, что ему предоставили. Поэтому Уилл успел жениться, а Ганнибал пошалить во Флоренции. Они оба разгромили дом Верджеров и заглянули в прошлое Лектера, связывая его воедино с настоящим. Они снова общались часами, но уже не в кабинете Лектера, а в его Дворце памяти. Впрочем, кое-что оставалось прежним — они спорили, строили друг другу козни, манипулировали и, конечно, любили. К концу третьего сезона стало абсолютно очевидно, что Уилл Грэм и Ганнибал Лектер влюблены друг в друга. Это был сезон, способный взорвать мозг, и вся съемочная группа, понимая, что это финальный аккорд, вкладывалась в работу на двести процентов. Больше всего, разумеется, доставалось Мадсу. Его Ганнибал был из тех, кто всегда оставлял последнее слово за собой, а значит, Миккельсен учил, учил и учил свой текст. Они с Хью проводили вместе почти каждый вечер, и порой Дэнси казалось, что легче уже перенести к Мадсу свои вещи и остаться у него, чтобы не бегать туда-обратно, вызывая смешки регулярно натыкающихся на него в ночи коллег. Наверное, он так бы и поступил, если бы не непонятные взгляды, которые преследовали их буквально повсюду. После двух полноценных сезонов их в полной мере настигло творчество иногда даже слишком креативной фан-базы сериала. Интернет буквально разрывало от обилия эротических артов, по сети блуждали фанфики разной степени пошлости, а эпидемия шипперства проникла даже в каст. Первыми эту болезнь подцепили, разумеется, Абрамс и Томпсон. Они не гнушались показывать Хью и Мадсу особенно пикантные работы, а потом громко сетовать на то, что про них такого не рисуют. Скотт кричал, что на следующем интервью засосет Аарона по самые гланды, а Абрамс угрожал сделать фото Томпсона в чулках, ошейнике и кружевном белье. И все бы ничего, если бы Мадс каждый раз не менялся в лице при виде очередных графично-эротичных новелл от фаннибалов. Это заставляло Дэнси нервничать. Сам он не страдал гомофобией, в конце концов, геев он играл неоднократно, уж спасибо внешности. Но Мадс, похоже, напрягался. О чем совсем не догадывался наивный британец, так это о том, что Миккельсена волновал вовсе не радужный подтекст творчества, а его собственная реакция на весь этот креатив. Мадс впервые понял, что был более чем готов повторить все нарисованное и написанное непосредственно с Хью, и непроизвольно шарахался от него в попытке избежать подобных мыслей. Дэнси же, видя в друге такую резкую перемену, истолковал ее иначе, и попытался вести себя сдержаннее. Он перестал скидывать Мадсу дурацкие порнографические картинки, которые порой находил в сети, перестал сопутствовать Миккельсену за пределами съемочной площадки и все реже звал его на пиво, понимая, что их чрезмерное неформальное общение только подогревает всеобщий интерес. Это раздражало. Куда катится мир, когда даже обычной мужской дружбе приписывают сексуальный подтекст? Куда катится мир, когда двое друзей на публике не могут без последствий обнять друг друга? Почему все принимают их дружелюбность за флирт? Да и вообще, кому какое дело? Даже если бы они действительно спали вместе, кого это, собственно, касается, кроме них самих и их семей? Но как бы прогрессивно ни мыслил Дэнси, он не мог сбрасывать со счетов чувства другого человека. Он по-своему любил Мадса, он дружил с ним добрый десяток лет, он должен был уважать его позицию и представление о частной жизни, но рабочий процесс помешал Хью долго стоять в стороне. Съемки Ганнибала стремительно подходили к концу, а Дэнси слишком привык к этому вечному празднику жизни, полному дружелюбных коллег, творческих поисков, креатива и смеха. Это была не работа — это был какой-то бесконечный отпуск, за который тебе еще и платили. А в присутствии Мадса это и вовсе превращалось в дружеский сабантуй. И было так чудовищно обидно намеренно избегать Мадса по вечерам, чтобы не давать поводов для досужих сплетен. Хорошо еще, что у них была необходимость репетировать текст, которая оправдывала половину того времени, которое они проводили вместе. Времени, в которое Хью мог совершенно законно поддразнивать Мадса на тему того, как забавно его доктор Лектер подстрижен или как его арестантская роба визуально превращает поджарый пресс в пивной живот. Откровенно говоря, они еще не закончили съемки, а Дэнси уже скучал по Мадсу, предчувствуя скорое окончание рабочего процесса. Потом останутся сущие мелочи — фотосессия для промо, серия интервью, раздача автографов на каком-нибудь фесте и... все. Они снова разойдутся в разные стороны, встречаясь в чей-то день рождения или редкий выходной, а вовсе не каждый день, как сейчас. Им оставалось доснять совсем чуть-чуть, буквально одну сцену. Но, разумеется, в конце их как обычно ждало самое сложное и ответственное — Финал. Он должен был стать апогеем всего шоу, внушительным иннуэндо, которое должно было прогреметь окончательно и мощно, словно завершающий аккорд, но в то же время оставляло возможность выхода в репризу, как в музыкальном произведении. Фуллер был оптимистом и не терял надежды на четвертый сезон, и отчасти именно поэтому перед съёмкой финальной сцены на обрыве Хью оказался у трейлера Мадса в компании изрядно потрёпанного сценария и бутылки водки. Они уже успели убить дракона пару десятков раз и теперь натруженные мышцы ломило усталостью, а старый добрый алкоголь был отличным способом снять и мышечный спазм, и стресс от безумного темпа, и внезапно возникшую неловкость приватного общения. Сегодня им предстояло отрепетировать самую важную сцену — объяснение на обрыве, последние объятия и фееричное падение в бездну, подобное смерти или новому началу. Словом, самое сложное, как и обычно, ожидало их именно в конце. Хью коротко стукнул в дверь, оттер плечом недоумевающего Мадса и сам нашел стаканы, чтобы они могли наконец-то выпить и тщательно все обсудить. Дэнси бывал у Мадса тысячу раз и давно чувствовал себя здесь дома гораздо больше, чем в собственном номере. Он даже порой готовил Миккельсену что-то на скорую руку, ведь Хью любил готовить, а Мадс — есть. Что скажешь, они действительно совпадали во всем. Но в этот раз их ждал отнюдь не дружеский ужин, а праздное пьянство. Они отложили сценарий и понемногу ополовинили бутылку. Диван внезапно стал короче — по крайней мере, для Хью, то и дело задевающего Мадса то локтем, то коленом. Голова его стала слишком тяжелой и сама упала на спинку дивана, руки плохо слушались и уже с трудом держали стакан. Через некоторое время Хью обнаружил, что он наполовину распластался на диване, а они так и не начали репетировать. Черт, стоило прогнать сцену хотя бы один единственный раз. — Как думаешь, Брайан заставит нас целоваться? — внезапно спросил Мадс, и Дэнси поднял голову, пытаясь усесться ровнее. Какого черта он снова так пьян? — Почему тебя это так беспокоит, Мэсс? — пробормотал Хью, закидывая руку на спинку дивана, чтобы подпереть кулаком голову. — Ты уже целовался с мужчинами в фильмах, я — тоже. Мы оба играли геев, надо будет — поцелуемся. Все-таки не в первый раз и не с посторонним человеком. — Это-то меня и беспокоит. Хью откинул голову и расхохотался, его рука словно невзначай упала вниз, приземляясь аккурат на бедро Мадса. Миккельсен посмотрел на пьяного Хью и подумал о том, что ему больше не стоит наливать. Дэнси так и не научился пить, хотя датчанин последние три года обучал его этому исскуству чуть ли не каждый вечер. Время шло, а Хью по-прежнему напивался раньше Мадса, заставляя его смотреть на свое нетрезвое, развязное великолепие. И Хью абсолютно не понимал, что творит. Дэнси и без того очень сильно менялся, когда они оставались наедине. Он становился более расслабленным, живым и игривым, он доверял датчанину свое истинное лицо без защитных барьеров и прикрас, вынуждая Мадса бороться с его притягательностью. И дело было вовсе не во внешности Дэнси, ведь в мировом кинематографе хватало красавцев и без него. Нет, Хью нравится Миккельсену как человек. Он очаровывал его своим кругозором, начитанностью и умом. Умением молниеносно реагировать на любую фразу уместной шуткой, а еще привычкой относиться к себе не слишком серьезно. В их профессии самоирония была редкостью, а Хью был и вовсе одним на миллион. В Хью Дэнси было слишком много тех качеств, которые Мадс ценил в человеке. Видимо поэтому он и сам не заметил, как привязался к сдержанному британцу и начал заботиться о нем. Хуже того, Миккельсен стал ему потакать. До этого Мадс позволял подтрунивать над собой разве что жене, но потом, с появлением Хью, он начал ловить себя на мысли, что ему не в тягость лишний раз пойти Дэнси навстречу. Приехать без повода, отправить подарок, позволить пошутить над собой во время интервью. Зачем он это делал? Он и сам не знал. Наверное потому, что Мадс любил, когда Хью говорил только о нем. — Черт, Мэсс, ты опять меня напоил. Давай отрепетируем, пока я не вырубился у тебя на коленях. С этим было сложно спорить, Хью действительно напился. Мадс снова посмотрел на друга и тяжело вздохнул — он был донельзя очарователен в своей нетрезвой ипостаси. Глаза Дэнси сегодня были зелеными, как морская волна, бездонными, словно бескрайняя гладь родного Балтийского моря и манящими, будто светлое нефильтрованное прямо из холодильника. Мадс смотрел на раскрасневшиеся щеки, на приоткрытые губы, на игривые завитки волос, ниспадающие на мило оттопыренные уши, и думал о том, как сильно хочет коснуться их рукой. Уши Хью манили его с самого первого дня, это была та самая неэстетичная мелочь, которая оживляла слишком идеальную внешность Дэнси. Мадс и вовсе считал уши Хью самой сексуальной его частью, но до сих пор трогал их всего раз — на съемках — когда обхватил Хью за голову возле мертвой лошади на конюшне. Даже вездесущему Фуллеру удалось пощупать их вне съёмок. Может быть, стоило сделать это сейчас? «Где твой чертов профессионализм, Миккельсен? Держи себя в руках!» — одернул себя Мадс и постарался вспомнить текст, который учил накануне. Как оно там было? — Я всегда хотел этого для тебя… для нас… — проникновенно произнес датчанин, не зная, говорит ли это Уиллу доктор Лектер или это говорит сейчас Хью он сам. Он запустил руку в россыпь кудряшек, еще не окончательно потерявших форму после укладки профайлера, и засмотрелся в бездонные, широко распахнутые глаза Хью. Дэнси по-прежнему смотрел прямо на него, и в его взгляде плескалась решимость, невинность и жадное ожидание. Последний пункт, вероятно, нарисовало подогретое водкой воображение Мадса, но все же… — Это прекрасно, — отдними губами выдохнул Хью, и Мадс просто не мог не посмотреть на эти губы. Границы дрогнули, они смешались со своими персонажами, а, может, просто наконец приняли то, что было очевидно Фуллеру на экране монитора с самого первого дня. Мадс смотрел на Хью глазами Лектера и видел его силу, уникальность и душевную красоту. Дэнси смотрел в ответ, и видел редкий талант датчанина, его искренность и самоотверженность с теми, кто ему по-настоящему дорог. Они смотрели друг на друга как обычно, но в то же время совершенно не так. Оставшиеся сантиметры исчезли как-то сами собой. Хью выдохнул и закрыл глаза, Мадс крепче обхватил его затылок ладонью — и их поцелуй наконец-то случился. Он был абсолютно невинным — простое прикосновение губ — но он почему-то никак не мог завершиться. Время шло, они давно должны были отпрянуть друг от друга, отшутиться излишним углублением в роль и продолжить беседу, но ни один из них не хотел. Дэнси качнул головой, потерся носом о нос Мадса и еще раз мягко коснулся его губами, чуть приоткрывая рот. Это не было приглашением или намеком в полном смысле этого слова, это было внутренней потребностью, искренним желанием, помноженным на выпитый алкоголь. Мадс муркнул что-то невнятное и запустил вторую руку в шевелюру Хью. Черт подери, он не был монахом или святошей, он не был железным, да и его моральные принципы были совсем не так уж высоки. А Хью был так близко — живой и теплый, доверчивый и нетрезвый, с закрытыми глазами и искушающе приоткрытым ртом. Хью всегда закрывал глаза во время киношных поцелуев, наверное, именно поэтому они и казались такими томными и настоящими. Хью Дэнси был красивым мужчиной, кто бы смог устоять? Мадс не смог. Он снова поцеловал англичанина, но в этот раз глубже, мазнув кончиком языка по разомкнутым губам, впервые касаясь гладкой щелки между ними. Хью сбивчиво выдохнул, подаваясь навстречу и шире открыл рот, ловя язык Мадса губами. Он не мог быть настолько пьян, чтобы не осознавать, что происходит. И понимание этого раздвинуло границы Мадса еще шире. Он неожиданно крепко обнял голову Дэнси ладонями и поцеловал его по-настоящему. В тот момент, когда Мадс проник языком ему в рот, Хью ахнул с тихим вздохом и полностью раскрылся ему навстречу. Это не было капитуляцией, скорее это было принятием неизбежного. Хью юрко нырнул языком Мадсу в рот и сбивчиво застонал, когда они наконец-то коснулись друг друга в глубинах непонятно чьего именно рта. Это не имело значения, они хозяйничали во рту друг у друга, как дорвавшиеся до добычи захватчики. Это было возбуждающе до мягких мурашек в паху, это было чувственно до отсутствия кислорода в легких, это было интимно до потемнения в глазах. Хью подвинулся ближе и не глядя нашарил шею Мадса рукой, чтобы притянуть его к себе, как будто Мадсу могло прийти в голову отстраниться или сбежать. Нет уж, он слишком долго этого ждал, слишком давно крамольная мысль поцеловать своего близкого друга блуждала на периферии сознания. И сейчас Мадс мог позволить себе это. Он жадно блуждал ладонями по мягким кудрям Хью, он пропускал локоны между пальцев и ласкал кончиками пальцев его череп. Он наконец-то добрался до ушей, соскальзывая по изящным ушным раковинам на волевой подбородок и чуткую шею. Он черпал поцелуи из рта Дэнси собственным языком, и каждый добытый стон многократно резонировал в его ушах. Хью пах как Хью, был на ощупь как Хью и звучал как Хью. И он не менее жадно обнимал Мадса руками, с привычной мужской крепостью сжимая пальцы на его широких плечах. Мадс не чувствовал, что у Хью есть растительность на лице, он ощущал только жар его рта, чувственную мягкость губ, неконтролируемую страсть и ответное желание. Мадс припал к губам Хью, как путник, умирающий от жажды в пустыне, к источнику влаги, и никак не мог оторваться. Как хорошо, что в этом желании он был не одинок. Хью больше не оправдывал стереотипов, приписываемых британцам — в нем не осталось ни чопорности, ни сдержанности. Он крепко обхватил щеки Мадса руками и целовал его безостановочно и жадно, то покрывая поцелуями пухлые выгнутые губы, то соскальзывая зубами на покрытый щетиной подбородок, то ныряя во влажный жар его рта. Это было похоже на подростковую вылазку в лес, когда ты находишь пещеру и, не видя света в конце, бредешь наугад, а волосы на руках встают дыбом от ужаса и жадного ожидания того, что ждет тебя в конце. Примерно так себя и чувствовал сейчас Хью, запуская ладони под футболку Мадса. Он хотел узнать каково это – трогать его тело. Под футболкой не оказалось пивного живота. Там нашелся теплый пресс, дрогнувший под его пальцами, выпуклость груди, украшенная бусинками сосков, впадинка пупка и жесткие волоски, интригующе сбегающие в пах. Ниже, под тканью джинсов обнаружилась тугая выпуклость, на которую Хью невзначай наткнулся рукой. Затравленный стон, который издал Мадс, стал лучшей наградой этому жесту. Хью, не стесняясь, перехватил инициативу и накрыл вздыбленную ширинку ладонью, массируя то, что скрывала ткань. В тот вечер и с тем количеством алкоголя в крови, он не стеснялся ничего. Черт подери, это же был Мадс, если его не поймет Мадс — его не поймет никто. Хью совершенно инстинктивно скользнул ближе и самым органичным образом забрался сверху, уместившись у Мадса на коленях. Он сидел прямо сверху и эрекция Миккельсена самым приятным образом упиралась в его пах. Но сейчас Хью это почему-то совершенно не напрягало. Он двинул бедрами, и Мадс застонал в голос, вынужденно отрываясь от губ Дэнси. Хью двинул бедрами снова, и теперь сам застонал, ловя воздух ртом. Они терлись друг о друга, как озабоченные подростки, и общий стон метался нескончаемым эхом между их распахнутых губ. Они теряли контроль над ситуацией, и ни один из них не знал, как далеко это может зайти. Хью двинул бедрами еще раз и случайно оторвался от Мадса, открывая глаза впервые с момента их спонтанного поцелуя. Он впервые увидел друга таким — рот Мадса был припухшим и влажным, резко очерченные губы стали намного полнее, а прикрытые глаза с трепещущими веками выдавали то, что Мадс потерялся в происходящем не меньше, чем Хью. В следующий момент, он ухватил Дэнси сзади за футболку и потянул наверх, пытаясь снять ее через голову. Мадс пытался его раздеть. Это немного отрезвило Дэнси. Он не был уверен, что им стоит продолжать. Он не был уверен, что они смогут остановиться, если продолжат. Хью положил палец на губы Мадса, останавливая очередной поцелуй, и посмотрел ему прямо в лицо. Футболка застряла где-то на полпути, как и их спонтанный петтинг. Заметив паузу, Мадс тоже открыл глаза. Они смотрели друг на друга, и понимание расцветало улыбками на их лицах. Положеньице было еще то — два ведущих актера сериала, встрепанные и лохматые, с отчетливой эрекцией в штанах сидели друг на друге ровно так же, как на тех артах, что в изобилии демонстрировал им интернет. — Я думал, ты разозлишься, — пробормотал Мадс, откидывая голову на спинку дивана. — Я учился в школе для мальчиков, Мэсс. Ты не представляешь, что с людьми творит пубертат. — Неужели ты…? Серьезно? — Мадс поиграл бровями, и Хью рассмеялся, пьяно падая на него сверху. Нос приземлился куда-то в область шеи, но Дэнси было все равно. После того, что сейчас у них было, чураться друг друга дальше было бы уже просто смешно. — Нет, мы только целовались. Остальное как-то не срослось. — На самом деле, у меня тоже. — Да ладно? — рассмеялся Хью, щекоча дыханием шею Мадса. — А что ты думал? Дания — страна свободы и экспериментов. Хью выдохнул, последний раз тронул шею Мадса губами и медленно сполз, усаживаясь рядом с ним на диван. Мадс спокойно поправил эрекцию в штанах. Теперь им нечего было стесняться, теперь в их жизни стало одним секретом меньше, и они оба испытывали от этого странное облегчение. — Ты бы трахнул меня, Мэсс? — с улыбкой спросил Хью, откидывая голову на спинку дивана и поворачивая ее в сторону Мадса. Трезвее после произошедшего они не стали. — Вот еще, — скрывая усмешку, произнес Мадс, наливая им еще по порции водки. — Ты же моложе. Я уступаю дорогу молодым. — Не ври, ты просто лентяй, — Хью пихнул Миккельсена локтем и забрал свой стакан. — Ты готов быть снизу, лишь бы не шевелиться лишний раз. А еще заявляешь, что любишь спорт! — То спорт, а то секс. Сексом не занимаются в компании одиннадцати человек, как футболом. — Ну не скажи, ты просто еще не читал то, что я прислал тебе на прошлой неделе… Возбуждение медленно отступало, оставляя после себя приятное послевкусие дружеской близости и вопросы, которые им однажды все-таки предстояло обсудить. Но, вероятно, уже не сегодня. Они и так зашли опасно далеко в интимности своего общения, а в жизни порой бывали форпосты, которые не стоило брать с наскока, до которых еще стоило дорасти. — Как думаешь, наша дружба выдержала бы это? — задумчиво спросил Хью. — Наша? Наша дружба выдержит все, — уверенно сказал Мадс, и они вместе выпили. А потом еще и еще. И когда бутылка наконец опустела, а Хью стало слишком лениво возвращаться к себе, они легли в кровать вместе — не в обнимку, но все же в трусах и под одно одеяло. И пусть они оба еще были не готовы (и, возможно, не будут готовы никогда) перевести намечающийся броманс в нечто большее, их дружба прошла очередное испытание на прочность. Наутро они решили, что поцелуя на обрыве не будет. Все произошедшее стоило оставить при себе, и больше не проявлять друг к другу особого внимания на публике. Фансервис, конечно, штука веселая, но мало кто хочет давать повод для спекуляций и досужих сплетен в отношении тех людей, которыми действительно дорожит. Им хватало того, что они оба знали свой маленький секрет. Они продолжали общаться, но теперь уже приватно, и делили нюансы своей особенной дружбы пополам. Их странная привязанность никуда не делась, но у них были годы, чтобы изучить все грани того, что было между ними, и… Оставить это при себе. Ведь жизнь – это не готовое решение, это процесс его поиска. И иногда дружба бывает немного особенной, когда ты встречаешься с другом на съемках каждые десять лет…***
Когда были отсняты последние кадры, и вся съемочная группа выдохнула с облегчением, Фуллер сделал главное — он закатил самую грандиозную вечеринку для всех, кто был причастен к этому поистине эпохальному проекту. Мадс был уже нетрезв, Хью тоже, и видимо поэтому они внезапно оказались в приватном полутемном углу. Мадс протянул Хью маленькую коробочку. Недоумение Дэнси длилось недолго, он открыл подарок и обнаружил внутри браслет с гравировкой в виде буквы «Н». — Мэсс… чёрт возьми, не стоило. У меня нет ничего для тебя. — Это ерунда, дружище, я случайно заметил его на днях и как-то спонтанно купил. Разумеется, именно в этот момент и появился Скотт Томпсон, с неизменно-ехидной улыбочкой обронивший: — Он заказал его во Флоренции еще два месяца назад. Такой романтик… Томпсон исчез, а Мадс неловко отвел глаза. Он определенно не хотел, чтобы его подарок имел такой весомый статус, словно до сих опасался какой-то неправильной реакции. Хью покрутил браслет в руках, улыбнулся изрядно смущенному Мадсу, дружески обнял его за шею и чмокнул в щеку у уха. — Он замечательный. Спасибо. Ты имел в виду имя «Ганнибал» или «Хью», когда заказывал гравировку? Мадс промолчал и смутился еще сильнее, но это было уже совершенно не важно. Хью достал подарок и надел его на правую руку, туда, где уже несколько лет красовалось обручальное кольцо от Клэр. Дэнси тоже был сентиментален, он предпочитал носить память о тех, кого любит, на одной руке. С тех пор он практически не снимал с себя этот браслет. Порой, невзначай останавливаясь взглядом на этом ободке из металла, Хью непроизвольно позволял себе задуматься о том, что же произойдет, когда они снова встретятся на съемках, спустя очередные десять лет.