Дело было в курилке

      Солнце симпатично сияло жёлтым, заставляя снег поблёскивать, а людей даже на высоких этажах чуть щуриться. Сейчас за окном была середина декабря и температура явно ушла от минуса далеко вниз, но, несмотря на это, так хотелось выбежать на улицу и покидаться снежками, как это бывало в детстве, а не сидеть в душном помещении, где зима и вовсе не ощущалась.       Но это было по душе только Арсению, который всегда любил кутаться в тёплых и вместе с тем уютных свитерах чуть больше, чем жариться в плюс тридцать градусов летом. Его же друг, Антон-мои-руки-похожи-на-две-ледышки-Шастун, даже в хорошо отапливаемом офисе умудрялся мёрзнуть, натягивая рукава посильнее. И, если выбирать из двух типов людей — тех, кому постоянно было душно, и тех, кому постоянно дуло, то русоволосый однозначно был вторым.       А поэтому спустя три года дружбы и два года работы на одном месте Попов прекрасно выучил фразу, которую Шастун говорил вне зависимости от того, снегопад был на улице или такая чудная погода с красиво выглядывавшим солнцем, как сейчас. «‎На улице холодно!» звучало зимой даже чаще, чем «‎Ты не хочешь сходить мне за кофе?». И бедному Арсению ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Не оставлять же Антона одного. Они же, всё-таки, были друзьями.       Или не очень?       Вроде бы, они всегда были не против подвезти до дома, когда кто-нибудь из них безбожно напивался на дне рождения или корпоративе, как самые обычные товарищи. А вроде бы не прочь были пообниматься, когда Станислав Владимирович оставлял их двоих дописывать ежемесячный отчёт. Правда, потом сам же и злился, что они «гействовали» в рабочее время, но бывало это только дважды.       Всё же он до конца не мог понять, как можно было обозначить их статус? Коллеги? Просто друзья? Или уже дошли до любовников? Да бред какой-то… Они даже не целовались никогда, не говоря уже о чём-то большем.       Ну, или было один раз. По пьяни.       Но сейчас он смотрел на Антона, сидевшего в маленьком помещении, которое именовалось всеми курилкой, и выпускавшего блёклые кольца дыма, и не хотел думать об этом, ведь перерыв вот-вот должен был закончиться, а они снова так и не нашли время, чтобы поговорить. Всё было слишком расписано по минутам: сначала полузавтрак, потому что есть утром совсем не хотелось, или полуобед, а потом быстренько покурить в оставшиеся пять минут. Ну, дымил только один, а второй просто за ним наблюдал, разглядывал его и максимально скрытно пялился, потому что другу было шибко неловко делать это в одиночку, поэтому он таскал с собой Арсения, всегда обжигая руки то ужасной жарой летом, то леденящим холодом зимой. Что он был за человек вообще такой? Где у него была середина?       Шастун в очередной раз затянулся, ссыпав пепел от сгоревшего сигаретного кончика в ближайшую пепельницу. Затем он вновь посмотрел в окно, где далеко-далеко внизу бродили люди, занятые своими делами, а дороги обсыпали мелкие снежные хлопья, что так и заставляли его ежиться и прятать голову в излюбленный серый свитер. Арсений от этой картины не смог сдержаться и засмеялся, отчего хмурый друг лишь фыркнул на него, не давая больше лицезреть и половину его красивой серьёзной головушки.       — Чего ты стоишь как истукан? — громко спросил Попов, этим напугав его. — Сядь, — брюнет кивнул головой влево, где стояло ещё одно кресло, заметно отличавшееся по стилю от того, на котором сидел он сам.       Хотя, кому на это было не похуй? Они же, всё-таки, не дизайнерами все тут были.       — Если будет уж очень нужно, нас всё равно позовут.       — Куда сесть-то? — возмутился младший, обернувшись в сторону своего друга.       Арсений закинул свои длинные, но не такие, как у Шастуна, ноги одна на одну, заградив почти всё место до стёкол.       — Ты занял единственное нормальное, — Антон ткнул рукой, где всё ещё была зажата красиво дымившаяся сигарета, в сторону пятна, происхождение которого даже не хотелось выяснять.       — На коленках посиди, если хочешь, — лукаво сощурив глаза, тут же ответил старший, желая смутить его.       Такие вот у них были трёхлетние игры: один другого заставлял краснеть, а другой слепо смущался, иногда осмелившись ответить ему тем же. Но его же подкаты никогда не работали на Арсении, а скорее заставляли его умиляться стыдливо прикрывать лицо рукой и уходить дальше пить свой эспрессо.       Вот и в этот раз он думал, что Шаст не выдержит, сведёт всё в шутку, сказав, что это какой-то бред, а потом привычно сбежит на своё рабочее место, спрятавшись в груде обязанностей.       Но нет.       Парень — всё-таки не без смущения — подцепил пальцами свободной руки край русой чёлки, а после почти спокойно и не напряжённо уселся на колени к брюнету, как он и предложил. Сначала он нервно поёрзал в поисках удобного положения, а потом, решив, что брать от жизни нужно всё и сразу, довольно расслабленно улёгся на арсеньевское плечо и, похоже, словил какое-то ему лишь понятное блаженство, что аж прикрыл глазки, пощекотав непослушными волосами линию челюсти.       Арсений в первый раз стушевался от действия Антона. Не от чего-то намеренного, наполненного сарказмом и язвительностью, а от совсем простого и будничного. Так ещё и он раскинулся так, как будто был котом, почувствовавшим себя комфортно, словно и не происходило ничего из ряда вон выходящего. Но, если так и было, то думал об этом исключительно тот, на коленях которого всё и происходило.       — Хочешь? — поинтересовался Антон, приставив к слегка возбуждённо-приоткрытым губам остатки сигареты.       — Ты же знаешь, что я не курю, — ответил брюнет с заметной хрипотцой в голосе, глянув в красивое и сейчас жутко отрешённое лицо, будто он не сидел на своём д р у г е.       — Печально, — пожав плечами, невинно произнёс младший, снова затягиваясь и тут же блядски красиво выпуская струйку дыма высоко вверх. — Так получилось бы даже романтичнее, — вдруг добавил он, отчего Арс аж слегка вздрогнул, а этот мелкий сучёныш лишь открыто посмеялся над ним, поднявшись, чтобы кинуть бычок в мусорку, как самый порядочный работник офиса.       Но Попов был уж слишком взбудоражен Антоном: его издевательским тоном голоса даже сейчас, когда они сидели близко, совсем не как друзья, его положением, что уже само за себя говорило о том, что будет дальше, его губами, что были изогнуты в кривой улыбке.       Такой знакомой и красивой улыбке.       Старший схватил поднявшегося русоволосого за руку и, потянув, вновь посадил его на себя, но сейчас чуть интереснее для обоих. Он расположился у него на бёдрах, как наездник, а руки сложил куда-то на его щёки и скользнул по ним так бережно и ласково, будто это было самым правильным решением. Зелёные глаза только и делали, что бегали от бровей к волосам, от них в сторону плавных скул, но в итоге всё равно возвращались к голубым радужкам, что смотрели на него с такой любовью и желанием чего-то большего, что в животе аж закрутился какой-то неведомый до этого узел.       И конкретно сейчас крутил его Арсений.       Они долго смотрели друг на друга вот так просто, без каких-либо действий, будто боясь всё испортить. Но первый шаг сделал старший, ещё раз глянув на безумно красивого Шастуна. Он аккуратно схватил его за самый краешек подбородка и притянул к себе поближе без особых усилий, ведь младший стремился за ним беспрекословно. Он пробежался по лицу русоволосого, а потом, больше не имея даже и капли силы держаться, впился в его губы так, будто он был самым сочным фруктом из всех возможных.       Каждый больно кусал губы другого, не жалея ничего за эти небольшие страдания. Стало уже непонятно, сколько сейчас было времени и как много осталось до конца перерыва. Они просто физически не могли друг от друга отстраниться, но преградой двоим стал член, что так недвусмысленно упёрся в антоновскую ногу, и полная невозможность быстро расстегнуть хотя бы парочку верхних пуговиц. Они разжали руки, что так сильно прижимали их друг к другу, а потом принялись судорожно пытаться снять одежду. Но, сдавшись уже на половине рубашки Арсения и еле-еле стянутом свитере Антона, брюнет с бешеной скоростью расправился с ремнём, а после и ширинкой на джинсах Шаста, которые начальство до сих пор не идентифицировало как нарушение дресс-кода, всё не прекращая целовать и безжалостно цепляться за шею зеленоглазого, тут же зализая горячим языком все нанесённые увечья. Он понемногу всасывал гладкую кожу, оставляя на ней множество мелких розовых следов, пока руки игрались со слегка набухшими сосками.       Антон всё это время держался молодцом: не издал и малейшего писка, хотя сверху всё время было слышно прерывистое дыхание, как будто его снова и снова толкали головой в воду, а после издевательски вытаскивали. Сказать честно, это безумно сильно раздражало Арса, привыкшего слышать от своих партнёров лишь исключительно громкие возгласы. Но тут дело было даже не в привычке.       Он хотел слышать именно его стоны и именно его просьбы продолжать.       Но вся сложившаяся ситуация просто не позволяла им полностью расслабиться, а поэтому, услышав от русоволосого слишком громкие в этих тончайших стенах охи, брюнет лишь вынужденно зажал ему рот ладонью, которая на сосках была заменена довольно умелыми губами и языком, которые так и окружали их вниманием и похотливой влагой от слюны. Шастун, увидев, что его друг (?) сейчас был занят совсем другим, сам потянулся к резинке трусов, быстро стягивая их вниз, отчего откуда-то снизу донеслось крайне удовлетворённое мычание.       Сменив положение своих губ на искусанные антоновские, его освободившаяся рука поползла вниз, к отверстию, что возбуждённо под ней пульсировало. Пальцы игриво пробежались по нему, пощекотав и заставляя его почти что взвизгнуть, но тут же Попов быстро облизал палец и ввёл в Шастуна всего одну фалангу, заставив его болезненно или скорее от неожиданности взвизгнуть, а после захныкать сквозь поцелуй. В любой другой момент он бы с удовольствием подразнил младшего, долго не давая насадиться даже самому, но сейчас, спустя, наверное, год после появления этих странных и непонятных чувств, делать это совершенно не хотелось. Наоборот, ему хотелось дарить всего себя младшему.       Когда даже второй палец, уже проходивший в дырочку без особых усилий, больше не казался чем-то инородным, а Шаст перестал неусидчиво ёрзать от неприятных ощущений между ног, Арс вытащил оба, тут же принявшись шарить рукой в заднем кармане брюк, откуда он скоро вытащил маленький серебристый квадратик.       — У тебя что, всегда с собой презики? — язвительно усмехнувшись его находчивости, спросил Антон в свойственной ему манере, наблюдая, как Арсений пытался расправиться с непосильной ему упаковкой.       Не выдержав больше наблюдений за его жалкими попытками сделать всё побыстрее руками, ходящими в треморе, Шастун выхватил её из зажатых пальцев, невъебически талантливо открыл блестящую обёртку, и, недолго порыскав по латексу в поисках правильной стороны, раскатал его по возбуждённому члену.       — У кого-то постоянно с собой сигареты, а у кого-то презервативы. Смирись с этим, — откинув голову назад, похоже, от удовольствия, произнёс Попов, когда на шее остался совсем лёгкий, но такой горячий поцелуй, который так и привлекал его к действиям.       И, удивительно, у него получилось. Крепкие мужские руки сильно сжали бёдра младшего, отпечатывая на них следы от властных пальцев. Брюнет приподнял русоволосого буквально на немного прежде, чем со стоном, который в итоге всё равно был перекрыт другим, — протяжным и невероятно красивым, — насадил на себя. Сначала было всего наполовину, чтобы Антон привык хотя бы к этой длине, но потом в голове заговорило что-то жутко коварное, что так и нашёптывало ему продолжать.       Послушав себя, он опустил Шаста вниз ещё больше, от чего по курилке раздался целый ряд из коротких и не очень криков, охов, ахов и трахов, что действовало на старшего невероятно одурманивающе.       Что сейчас может быть лучше этих звуков под сопровождением пошлых шлепков тел друг об друга?       Но, услышав где-то за пределами этой комнаты совсем уже близкие шаги, Арсений быстро прикрыл рот зеленоглазого, немного грубовато схватив поперёк челюсти, после чего туда сразу же прилетела парочка коротких поцелуев. Несколько наверняка знакомых голосов не делись никуда даже спустя минуту. Наоборот, они принялись долбиться в дверь, попутно невероятно раздражающе дёргая ручку.       — Ты… А-а-ах… Что… — прерывавшись, шептал Арсений на ухо младшему, чтобы не услышали те, кто стояли снаружи курилки. — Закрыл дверь? — попутно он куснул его за мочку, оттянув её, отчего Антон не менее приятно, чем несколько секунд назад, пробубнил что-то невнятное, но на сто процентов одобрительное.       — Я… Бля-я-ять… — он царапал ноготками острые арсеньевские ключицы, заставляя его плавиться и от этого. — Полгода уже каждый ебучий… — он подавился стоном, который спрятал в белоснежной рубашке, беспомощно зажатой между окольцованными пальцами. — День закрываю её… — грубо рыкнул ему куда-то в шею, вновь прильнув к губам, чтобы заткнуть их двоих.       Ну, и чтобы снова чмокнуть то, что хотел уже год, но всё никак не решался даже по пьяни.       Или по пьяни уже было?       Антон всё не переставал двигаться, скакав на бёдрах Попова, готовый кончить уже сейчас. Но в планах голубоглазого этого не было: он не хотел, чтобы кто-то из них проиграл в этой безмолвно начавшейся игре. Обычно в работе они ужасно любили соперничать, но сейчас тут было совсем другое поле, где не особо хотелось давать кому-то отставать. Всё время он, будто чувствуя Шаста изнутри, балансировал на грани, не давая никому из них выиграть. Арс медленно провёл чересчур горячими — даже для него самого — пальцами по боку, нагоняя целый миллион мурашек на антоновскую кожу, что стало для него последней каплей и непростительной ошибкой.       Но имело ли это значение сейчас, когда было уже так хорошо?       Арсений излился в презерватив следом за ним, откинувшись на спинку мягкого кресла, но не спешил стаскивать Антона с себя. Он быстро снял с члена латекс, завязав его узелком и выкинув в ближайшую мусорку, и вновь вернулся к зеленоглазому, затаскивая его в свои объятия, где он бы с удовольствием заснул прямо сейчас, да вот только в дверь вновь раздался нетерпеливый стук, которым говорил о том, что им уже пора было уматывать отсюда.       — Мы же больше не друзья? — глянув на Арсения сверху, спросил младший, когда они уже почти полностью вернулись в свою норму.       Они уже стёрли все телесные жидкости с ненужных мест, поправили трусы и брюки, а ещё браслеты и кольца на пальцах Шастуна. Неуспокоившиеся руки Попова пытались справиться с последним — жутко маленькими пуговицами. Заметив это, младший, видимо, решил прекратить его страдания, а потом сам довольно ловко в связи с произошедшим застегнул рубашку, спрятав в её ткани бардово-красные следы от его зубов.       — Вряд ли… — тут же ответил он, из-за чего получил лёгкий толчок в плечо от Шастуна. — Ладно, конечно же, нет, — поменяв свой тон на более ласковый и нежный, всё же произнёс он, чмокнув русоволосого сначала с висок, а после и в щёку.       Это было в последний поцелуй перед выходом из места, послужившего началом их отношений.       Когда двое офисных клерков наконец-то решились открыть дверь, перед ними стояла святая троица — Серёжа, Дима и Стас, у которого к уху был прижат телефон.       — О, — удивлённо произнёс Шеминов, отключив вызов с довольно громким «Алло?» от кого-то.       Было видно, что они были крайне удивлены такому неожиданному появлению их из курилки.       — Чего долбитесь? — тут же слегка сурово произнёс Арсений, скрестив руки на груди.       Видимо, он решил «ужалить» первым, чтобы нападение не начали их коллеги.       — В смысле? — слегка недоумевающе спросил Позов, поправив на переносице очки. — Так дверь же захлопнулась. Мы уже хотели мастера вызывать, чтобы открывал вас…       — А-а… — вмешался в разговор Антон, но лучше, наверное, не стоило, ведь, хоть и выглядел он крайне счастливым, он выдавал свою обычную неуверенность и смущение. — Да там с замком что-то было, а потом мы как-то поддели что-то там и… Тадам! — он показал на открытую дверь, как бы приглашая войти их внутрь для проверки на наличие чего-нибудь противозаконного.       Но там такового ничего не было вовсе. Кроме использованного презерватива на дне мусорки, но об этом им знать точно было не обязательно.       Станислав Владимирович, будто приняв эту ложь за правду или просто смирившись с внезапно накатившим ощущением о гействе в двух парах глаз, лишь устало выдохнул и ушёл в сторону своего кабинета, даже не глянув на них напоследок своим суровым взглядом начальника.       — Антон, а ты чего там кричал? — вдруг спросил Матвиенко с таким хитрым лицом, как будто он уже до всего догадался, глянув только на Шастуна, неумело старавшегося натянуть горловину аж, наверное, до макушки.       Да ещё и улыбнулся так, что казалось, будто он стоял там прямо с ними внутри и держал свечку.       — А у него, оказывается, клаустрофобия, — умело парировал Арсений, шагнув чуть вперёд, чтобы защитить младшего от этого невероятного натиска коллег. — Боялся, что со мной навечно там останется, — усмехнувшись, сказал он, глянув на шею русоволосого, где были призраки ярких засосов.       — Думаю, что вы бы оба не были против поторчать «закрытые» подольше, — мчавшись от лифта на своё место, констатировал факт редактор Паша, уже через секунду скрывшись в рабочей зоне.       Действительно, если бы они на самом деле застряли, то, может быть, «перестали бы быть друзьями» ещё разок.