«Я встретил его в яркий, солнечный день — он сидел в саду, листая книгу и переписывая что-то себе в дневник. Может быть, я бы не обратил на него внимания, если бы прошёл мимо, но мой пёс как раз решил остановиться, что-то заинтересовало его в розовых кустах. Дожидаясь его, я от скуки начал считать прохожих, и случайно, краем глаза заметил его. Солнце озолотило его изящную фигуру, оставляя росчерки света на тоненьких ручках и шоколадных кудрях, взбитых, как пена, в сказочном беспорядке. В момент, когда я увидел его, я потерял всю связь с реальностью — мир вокруг казался лишь неразличимым шумом и пятнами зелёных и серых цветов. Выделялся только он — невообразимо прекрасный, будто бы цветок, распустившийся на такой грубой земле и осветивший её своим очарованием.»
×××
На следующий день Сапнап пришёл на несколько минут раньше солнечного мальчика, чтобы читать те же части книги, что и он. Он очень сильно надеялся, что у него получилось — иногда, после особо счастливых записей, он поднимал голову, смотрел на солнышко и видел, что он улыбался, так нежно и мягко, будто бы был на месте писателя. И Сапнап тоже улыбался и возвращался к книге, жадно вчитываясь в слова.«Мы встретились тайно, ночью, как и положено любовникам. Он привёл меня в свой любимый сад, сел на траву, несмотря на все мои возражения, мягко улыбнулся… Я забыл как дышать, когда увидел его улыбку в бледном свете полной луны, и он тихо рассмеялся и поманил меня к себе, терпеливо дожидаясь, пока я вновь смогу думать, двигаться и говорить. Когда я сел рядом с ним, он положил мне голову на колени, посмотрел на меня снизу вверх и выдохнул, расслабляясь и позволяя мне коснуться руками его волос. Никогда в жизни я ещё не был так счастлив, как был этой ночью, когда мои пальцы путались в его кудрях, а он сам спокойно отдыхал в моём присутствии, прекраснее всех звёзд на тёмном небе и всех холодных, мёртвых золотых монет, которые так ценились людьми. Благодаря ему я чувствовал себя чем-то большим, чем просто человеком.»
×××
«Он был таким лёгким, что я мог бы поднять его одной рукой или нести на плечах, как моего сына. Меня всегда волновало, что он ест недостаточно, и я приносил ему что-то вкусное, чтобы он не отказывался от еды — он никогда не мог воздержаться от сладкого.»
Сапнап опустил книгу и посмотрел на солнечного мальчика — он сидел, закинув ногу на ногу, на подоконнике и медленно листал страницы. Он тоже выглядел очень худеньким, и Сапнап не мог не представить, как он будет носить ему булочки с корицей (каннибализм, скажет он, когда мальчик будет их есть) или маффины, науку приготовления которых он перенял у отца. Забавно, что он ассоциировал мальчика с героем из книги — они были очень похожи. Как минимум внешне, хотя Сапнапу казалось, что и внутренне тоже (или, может, он просто очень сильно надеялся на это).«Люди говорят, что такие как я никогда не попадут на небо. Может, они просто завидуют моему счастью, или, может, они глупы… Я не могу не попасть в рай — я ведь держу в своих руках частичку рая. Ведь его смех звенит прекраснее ангельских мелодий, его кудряшки — как клочки облаков, а его голубые глаза — как кусочек неба. Он будто сам ангел, такой идеальный — ни один человек не подобен ему. Бесстрашный, милосердный, умный мальчик. Господь, как же сильно я люблю его.»
Он не может перестать поражаться умению Джеймса описывать свои чувства. Сам Сапнап, смотря на солнечного мальчика, никогда не может найти слов, чтобы передать то, как сильно он был влюблён в него. Ему бы хотелось быть таким же, как Джеймс — романтичным прозаиком, влюблённым в море, небо и милого мальчика-путешественника. (Сапнап никогда не осознавал, как сильно они на самом деле были похожи)×××
«Спустя много лет я наконец-то получил шанс исполнить свою мечту! Слухи разнесли по городу весточку о том, что некий Капитан ищет новых моряков на свой корабль. Услышав об этом, я всю ночь не мог перестать думать о том, как бы мне изловчиться и попасть в его команду. Я знал очень много о корабельном деле — прочёл все книги, что были в моей библиотеке, расспросил знакомых мореплавателей, наблюдал за тем, как корабли создаются и спускаются на воду. И даже зная, что я готов, я не мог избавиться от чувства, что я о чём-то забыл. Что-то очень важное… А потом я встретился снова со своим солнцем, своей любовью — и понял, что готов бросить что угодно, лишь бы только остаться с ним. Это то, что я сказал ему — и он посмотрел на меня с такой злостью, будто бы я ему сердце вырвал. — Ты думаешь, я позволю тебе выбирать между мной и твоей мечтой, пустоголовый ты дворянин? — возмутился он, скрестив руки на груди, — Мы идём вместе, Джеймс. Ты же знаешь, куда ты — туда и я. Господь, он моё благословение.»
Этот момент особо поразил Сапнапа — то, как два влюблённых человека были готовы отдать всю жизнь в руки своему партнёру. Он даже и сам задумался, а смог бы он сделать что-то подобное? Сапнап даже отложил книгу в сторону, размышляя. Тёмная, злая часть мозга говорила ему, что он не способен на такой поступок, но что-то очень тёплое внутри его сердца уговаривало его, что для того милого солнышка, сидящего всего в нескольких шагах от него он сделал бы что угодно (может быть, это была любовь?). И это заставило его повернуться, посмотреть на мальчика — и встретиться с ним взглядом. Мягкое, светлое личико, обрамленное кудряшками цвета мёда, охры и корицы, милые, сверкающие жизнью лазурно-аквамариновые глаза, похожие на гладь моря или на осколок цветного стекла, ограненный тысячью волн. Сапнап потерялся в этих глазах, он не мог отвести от них взгляда, и почему-то мальчик тоже смотрел — смотрел и, кажется, улыбался. На мгновение они будто оказались в своём собственном мире — на отмытой до блеска палубе нового корабля, ещё пахнущего краской и смолой, но уже перенимающего запах соли, холодного ветра и приключений. Кажется, что они провалились в книгу, которую читали, встав на места её главных героев… И у Сапнапа громко зазвенел телефон — он чуть ли не подскочил от этого звука, отвернулся — а когда повернулся назад, момент уже был разрушен, и мальчик снова смотрел в книгу. Сапнап хотел бы вернуться на шаткую палубу, к вздувшимся от ветра парусам и солёной воде, смотреть на чистые как хрусталь глаза и восхищаться снежно-карамельной кожей.×××
Я восхищаюсь тем, как Капитан Паффи управляется со своим кораблём. Кажется, что море — её родная стихия — она борется с бурями со смелой улыбкой на лице, смеётся в лицо шторму, как моряк из добрых легенд. Доводя моего мальчика до восторга — Паффи быстро стала его героиней, и он бродит за ней хвостиком, когда я занят, увлечённо записывая всё, что может, о её корабле и о ней самой. Учится, помогает с картами, следит за провизией и расходами — Капитан не перестаёт хвалить его, треплет сильной рукой мягкие кудряшки и всегда говорит, что мне безумно с ним повезло. Я думаю, она догадалась, что мы не просто друзья, как мы представились — но она никогда ничего не говорит нам — только улыбается и поддразнивает моего мальчика, когда он не очень хорошо прячет мои отметки на своей шее. Я так благодарен ей за это. Я пишу сюда впервые за месяцы и, скорее всего, скоро снова перестану писать, ведь в море совсем не до этого. Мы остановились в богатом городе — наш корабль был сильно потрёпан штормом. И кто-то из местных дворян решил воспользоваться случаем и пригласить нас на маскарад — меня, моё солнышко и Капитана. В каком-то глухом поместье, в лесу, каких-то простых, хоть и успешных, моряков… Я бы отказался, как и Паффи, если бы мой любимый не был так восхищён идеей попасть на этот праздник. Потому я позволил ему найти для нас наряды, и, конечно, он выглядит волшебно в своих одеждах. Пурпурная рубашка так идёт ему, о боже. А маска с закруглёнными краями создаёт образ таинственного путешественника, пришедшего на бал-маскарад для своих загадочных целей. Господь, он идеален, я восхищаюсь им.»
Это была последняя запись Джеймса в его дневнике. Сапнап чуть ли не плачет в конце книги, читая написанные рукой второго героя — возлюбленного Джеймса — слова о том, как Джеймс погиб, пронзённый клинком дворецкого. И о том, как сильно этот кудрявый человечек мечтал о счастливой жизни со своим любимым, ведь как бы сильно их отношения не осуждались тогда, любовь могла перебороть любые преграды — но не могла перебороть смерть. И Сапнап, опустив книгу, увидел, что солнечный мальчик всхлипывает, роняя слезинки на обложку своего экземпляра рассказа, и он так сильно хотел подойти и утешить его — но понимал, что они не были даже знакомы. И сдержался. Смотрел на то, как расстроенный мальчик уходит из библиотеки раньше, и думал о том, какой же он все-таки трус. А Джеймс бы не испугался. Это была та самая мысль, которая на следующий день заставила его подойти к мальчику и впервые в жизни поздороваться с ним. И, может, расстроенное лицо солнышка тоже сыграло свою роль. «Боже, я услышу его голос в первый раз» — эта мысль крутилась у него в голове, заставляя разум метаться в нервном напряжении. Мальчик смотрит на него долгим взглядом. А потом делает какой-то жест руками. Он?.. «Ох, » — думает Сапнап, — «Он не может говорить.» Это неожиданно, но, наверное, он должен был догадаться. И другой человек бы расстроился… Ну, ему повезло, что он все восемнадцать лет своей жизни прожил напротив глухонемого Каллахана! Сапнап гордо улыбается и быстро двигает пальцами, безмерно благодарный другу за науку. Что может быть лучше, чем найти любовь своей жизни и понять, что у вас есть язык, на котором говорить можете только вы? Мальчик смотрит на его руки. Сначала удивлённо, потом — восхищённо, будто Сапнап — настоящий алмаз, не меньше. Подскакивает с места и бросается к нему, обнимая Сапнапа с такой силой, что он с трудом может вдохнуть. Не то чтобы это было его главной проблемой — в эту секунду Сапнап волновался больше о том, что сердце сейчас сбежит из его груди. Потому что его шоколадно-каштановые волосы такие мягкие, и от них пахнет цветами, ванилью и кофе. Его свитер колючий и очень плотный, его руки, которые обвили шею Сапнапа — холодные и мягкие, но греют лучше, чем все одеяла в мире, потому что греют душу. Он такой худенький, лёгкий, как пёрышко — и высокий, выше его самого, но это совсем не плохо, Сапнапу нравится чувствовать себя маленьким в его объятиях. Он бы хотел обнимать его вечно, поэтому, когда мальчик пытается отстраниться, он только сильнее прижимает его к себе, и солнышко остаётся, расслабляется в его руках.×××
Они общаются несколько часов, не замечая, как двигаются стрелки и как солнце спускается к горизонту. Всё это время Карл — так зовут солнечного мальчика — держит его за руку, иногда обнимая Сапнапа или целуя его в щёки и лоб. И Сапнап каждый раз тает, чуть ли не растекаясь лужицей у его ног, и благодарит вселенную за то, что язык любви Карла Джейкобса — это прикосновение, и Сап может наслаждаться его проявлениями чувств, смотря на кудрявое солнышко с щенячьей преданностью в глазах. Карл отказывается отпускать его руку, и потому они не общаются жестами, а переписываются — и Сапнап узнает о том, что его солнечный мальчик (его, Сапнап даже произносит это, и будь он котом, он бы мурлыкал от счастья) учится на факультете искусств, умеет рисовать, пишет свои истории, сочиняет стихи (господь, он идеален), а в свободное время помогает сестре-близняшке Ники с цветочным магазинчиком, и потому он всегда пахнет цветами. А ещё Карл обожает сладкое, и Сапнап без раздумий отдаёт ему шоколадку, подаренную Каллаханом на недавний день рождения. Он любит магию и верит в духов, кормит домового молочком и конфетами, извиняется перед цветами, когда срывает их и гладит кору деревьев, когда нервничает. А потом он печатает о том, что всегда мечтал подружиться с Сапнапом — и краснеет, отводит взгляд. Сапнап всем сердцем надеется на то, что за словом «дружба» прячется нечто большее, потому что господи, как сильно он хотел поцеловать его тонкие светлые губы. Но он не настаивает, не пытается сделать первый шаг, потому что не хочет, чтобы Карл чувствовал себя некомфортно с ним, если он ошибается. И потому, заверив мальчика в том, что они и есть друзья, переводит тему, чтобы его не смущать, предлагая поговорить о истории, которую они вчера дочитали, и боже, Карл загорается, как фейерверк, искрится энергией, когда быстро-быстро печатает свои впечатления. Внезапно посреди разговора Сапнап вспоминает о мелодии, которую он создал, ту самую, что он посвятил Карлу, надеясь, что он сможет сыграть её ему. И хмурится, когда осознаёт, что мальчик никогда не услышит её. Карл, заметив изменение настроения Сапнапа, нежно гладит его по руке, и Сап видит в его хрустально-голубых глазах беспокойство. Он тянется за телефоном, чтобы написать, что с ним всё хорошо, но Карла такой ответ не устраивает — он продолжает мягко касаться разных частей его запястья и ладони, пока Сапнап не сдаётся. «Я написал тебе мелодию, когда ещё не знал, что ты не можешь слышать, » — печатает Сапнап, не уверенный в том, что может правильно изобразить жесты — «Немного грустно, что я не могу сыграть её тебе.» Карл забирает у него телефон и быстро набирает ответ, потом протягивает его обратно, ласково улыбаясь. «Ты все ещё можешь — я был бы счастлив увидеть, как ты играешь.»«Однажды мой мальчик попросил меня сыграть на скрипке. Я абсолютно уверен, что сфальшивил два или три раза. Но ему почему-то все равно нравилось. Он вслушивался с таким жадным вниманием, будто я открывал ему целый мир. А потом он меня поцеловал — и бог, я никогда не смог бы описать, как волшебны были его губы и как сладостно ощущалась на вкус его кожа. »
И Сапнап играет. Они сидят вместе на пыльном диване, в захламленной комнате, в старой квартире, продуваемой всеми ветрами, и Сапнап играет на скрипке, а Карл не отрывает от него восхищённых глаз. Смотрит на то, как он улыбается, когда проводит смычком по струнам, на то, как двигаются его руки, на то, каким спокойным, умиротворённым и счастливым он выглядит, когда играет свою мелодию человеку, в которого был влюблён. И, может, Карл её не мог слышать, но он мог восхищаться тем, как сверкали гордостью его глаза и как нежно он касался своего инструмента, когда убирал его обратно в футляр. И Карл мог коснуться его щеки, посмотреть в эту сапфировую глубину и прижаться губами к его губам — в благодарность и в знак тёплого чувства, которое в нём пробуждал Сапнап.«Говорят, что души перерождаются и встречаются вновь. Надеюсь, однажды я увижу его снова.»
Karl Jacobs