когда всё будет хорошо

Губы дядюшки теплые, мягкие и податливые. Да он сам весь безумно теплый, словно печка. От него пахнет пылью, мятным чаем и потом. Но этот запах совершенно не отталкивает девушку. Наоборот. Притягивает еще сильнее. Ее пальцы запутаны в темных волосах, перебирают серебро в черных прядях, а щетина на подбородке и щеках слегка щекочет, царапает. Потом снова останутся красные пятнышки на щеке, которые она до вечера будет почесывать. Но ей совершенно наплевать. Дядюшка безумно худой, уставший, но она все равно его целует, трется носом о подбородок, целует такую хрупкую шею и внезапно волнуется, что ему тяжело. Она уселась ему всем весом на колени, обвила руками шею, зарылась лицом в старое, зеленое пончо, вдохнула и выдохнула, да так сильно что аж очки запотели. Она молодая, сильная, еще не совсем женщина, но уже и не ребенок. Вдруг ее вес ему не под силу? Но его руки дрожат у нее на спине. Он поглаживает белый лен ее блузки, худые пальцы движутся практически незаметно. Дядя успокаивает ее как может, как умеет. Где-то за стеной грохот и гам вечеринки. Где-то за стеной долгожданная свадьба Долорес и вся семья празднует, люди смеются, поют, роняют бокалы. Несмотря на его возвращение, на ее новообретённую значимость для семьи… черная овца навсегда остается черной овцой. Ему все так же сложно находиться со столькими людьми в одной комнате. Ему все так же неуютно когда на него смотрят, тыкают пальцами. Ему все так же проще нервно улыбнуться и исчезнуть, чем отвечать на вопросы. Он бесшумно проскользнул мимо абуэлы, мимо пьяной толпы, сестер, племянников, укрылся в одной из темных комнат, и сев в одно из мягких кресел, прикрыл глаза. А она последовала. Тихонько приоткрыла дверь и так же тихонько как и он проскользнула к креслу. Стала за широкой спинкой и какое-то время просто наблюдала за спокойным лицом мужчины. Разум отмечал все безумно важные для нее детали. Длинные, темные ресницы. Аккуратные губы и легкую щетину. Нос, который он унаследовал от прадедушки. Ее сердце переполняла нежность к объекту обожания. Через пару мгновений он открыл глаза и устало оглядел ее лицо. Но она не вздрогнула, не испугалась, не почувствовала себя в ловушке. – Мирабель. – Бруно. Она устраивается поудобнее у него на коленях. Позволяет внутренней стороне бедер тереться об старую ткань штанов и снова целует его. Ей кажется, что она умеет целоваться намного лучше дяди, хоть он и старше. Но она прижимается пухлыми губами к губам родственника, и не понимает, почему так жарко. Бруно молчит, как молчит всегда. Для такого коммуникабельного человека как он, он большинство времени действительно просто молчал. Мирабель безумно хочется чтобы он говорил. Мирабель безумно хочется чтобы он стонал. Нет. До этого еще рано. Она позволяет пальчикам потянуть за темные локоны, и дядя прикусывает губу дабы не издать и звука. Девушка, вновь прильнув к нежной коже родственника, рвано выдыхает, целует вверх по шее, царапает губы об щетину. – Ты не должен молчать, – шепчет девушка с наивной уверенностью, и Бруно смотрит ей в глаза, словно не верит. Его глаза словно два колодца, и девушка уверена эти два колодца предназначены только ей. Поэтому Мирабель пытается убедить его, снова пробует его губы на вкус, а он лишь послушно приоткрывает губы, послушно позволяет ей целовать его как ей хочется. Послушно позволяет их языкам сплестись, и Мирабель блаженно выдыхает. На вкус он словно теплая чашка мятного чая, словно свежие фрукты, до которых он теперь спокойно может добраться. Фрукты которые он режет на маленькие кусочки прежде чем положить в рот и Мирабель понимает что это вообще не должно быть эротично, но с тех пор как он вернулся, все слишком изменилось. Поэтому последние несколько месяцев она словно завороженная смотрела на его тонкие пальцы, на нож который слегка подрагивал в его руках. А теперь она чувствует его затвердевшую плоть. Довольно замечает как ее кровь превращается в мед, лениво танцует по венам, а трусики намокают. Она сама не замечает как бедра начинают двигаться. И она ничуть не против. Руки дядюшки медленно растекаются по телу, словно он ее обволакивает как облако. Он подрагивает, рвано дышит и она пьянеет от его прикосновений, от его присутствия. Он такой робкий когда наконец-таки позволяет тихому стону сорваться с губ. Сердце Мирабель чуть не выпрыгивает из груди когда ее дядюшка стонет ей в шею, пока его руки оседают у нее на бедрах и незаметно… помогают. Ведут, словно партнеры в танце. Он прижимает ее ближе, и девушка тихо охает, еле успев подумать о том что несмотря на шум, их могут услышать. – Прости меня, Мирабель, – рвано шепчет Бруно, а ей хочется смеяться. Он обжигает ее даже сквозь несколько слоев одежды. Движет ее бедрами, позволяет ее промокшим трусикам тереться о завязки на штанах, и Мирабель чувствует как твердый, твердый член дяди с каждым новым движением упирается ей в клитор. Лишь с возвращением дяди она по-настоящему нашла для себя эту часть тела. Раньше все, что находилось ниже пояса не особо существовало для нее. А потом она увидела как дядя расчесывает волосы, улыбается, разговаривая с мамой и почувствовала что низ живота словно залили раскаленным железом, а пальцы сами собой потянулись под резинку трусиков. В тот день она спряталась за деревом в саду, зажала рот рукой и впервые в жизни кончила так сильно что аж коленки задрожали. А теперь он позволяет ей зарываться носом в его темные волосы, пока он мелкими движениями рук заставлял ее бедра двигаться в изысканном танце. Она с упоением вдыхает запах шампуня и его тела, видит яркие звезды как только закрывает глаза, потому что все ее тело пылает от наслаждения. А Бруно тихо стонет, так тихо что Долорес не должна заметить. Ведь Долорес сейчас занята, верно? Он шепчет какие-то ей непонятные фразы, толкается вперед, и любое ее прикосновение доводит его до грани. Ведь, Боже, он так изголодался по телесному контакту, будь то объятия, рукопожатие, хлопок по плечу… Он десять лет жил без того что его кто-то трогал. Приоткрыв глаза Мирабель замечает россыпь мурашек у дяди на коже. Девушка позволяет ладоням скользить по его плечам, позволяет пальцам залезть под пончо и рубашку. Пишет своё имя у него на спине, пока он пытается не задохнуться. Его движения грубеют, набирают темп, и она вновь обвивает его шею руками, позволяет ему сделать все так как ему нравится. Она знает что кончит так и так. Мирабель кусает губу, пытаясь не стонать. Ведь когда-то, когда она будет постарше, он обязательно возьмет ее за руку, поведет по той огромной, старой лестнице наверх в башню. Медленно и задумчиво снимет с нее всю одежду, поцелует в загорелое плечико. Она утонет в подушках пахнущих пылью, потерями и его кожей, будет ждать его, наблюдать в теплой, уютной тишине за тем как он раздевается, за тем как он скидывает старое пончо на пол. Старинный матрас жалобно скрипнет под его весом, он осторожно ляжет рядом с ней, осторожно поцелует. А потом он сделает ее своей. Судорожно выдохнет и войдет в нее, сделает ее женщиной. И он будет нежен, она знает что он будет, так, так нежен. Она будет умолять его, жестче, Бруно, прошу, я хочу этого, пожалуйста, любимый. Но он лишь поцелует ее в ответ, нежно двинет бедрами, и она растает словно мороженое в пустыне… А потом, потом они уснут, и будут спать в объятьях друг друга сколько им будет угодно. И она проснется раньше его. Она проснется раньше, осторожно покинет теплоту его рук и позволит ножкам коснуться холодного, каменного пола. Она найдет его пончо на полу, накинет на себя, и почувствует как по телу расцветают мурашки, ведь, Господи, наконец все станет на свои места. Она обернется, посмотрит на спящего мужчину и почувствует как сердце разрывается от нежности. А затем она тихонько спустится в кухню дабы сварить ее спящему счастью кофе, и там встретит Долорес и Камило которые все обязательно поймут без слов. Она подмигнет Камило, а он в ответ лишь закатит глаза, а Долорес рассмеется, спросит что-то вроде, “ну что, как было?” И всё. Всё, всё, всё, всё, всё, всё будет так, так безумно хорошо. Да. Это будет именно так. Никак иначе, Мирабель в этом уверена. А пока, она чувствует как дядя напрягается, как рвано, почти беззвучно стонет и… Она кончает с его именем на губах. Девушка повторяет некогда запретное имя словно мантру, словно молитву, и она выгибается дугой. Ножки дрожат, хорошо что она сидит, если бы стояла, обязательно свалилась бы на пол. Она чувствует как его горячая плоть пульсирует, чувствует как его тело расслабляется когда он позволяет голове откинуться назад, на спинку сидения, видит что на губах у него играет легкая улыбка. Не зная как пережить и переварить события, Мирабель вновь прижимается губами к губам дяди, и тот, видимо на автомате, отвечает на поцелуй, проводит языком по ее нижней губе чем заставляет племянницу дрожать от удовольствия. Сердце медленно успокаивается. Кровь снова спокойно течет по венам, более не вызывая ураган эмоций. За стеной поют старую песню, Мирабель улавливает голос Долорес и Луизы. Никто и не заметил что их нет, что они скрылись от взора семьи, что они сидят прижавшись и делят воздух, дышат друг другом. – Нам пора возвращаться, – шепчет Бруно и нежно гладит ее по спине. И она кивает. Она же взрослая. Сама понимает что к чему. Она порой чувствует себя даже старше него, хотя это уже абсурд. Только когда она слезает с его колен, она понимает что ее трусики хлюпают при каждом ее движении, а у него на штанах, в районе ширинки, довольно очевидное пятно. Но и оно легко скрывается – слава Богу пончо достаточно длинное. Они покидают комнату один за другим, смешиваются с толпой. Смеются, словно они не пропустили и мгновения. Лишь когда кто-то из гостей вновь затягивает песнь, Мирабель смотрит на дядю и восторженно разглядывает его профиль. – Я так тебя люблю, – она мямлит, даже не подумав, когда становится достаточно громко. Потом лишь опоминается. Но ей уже все равно. Была не была. – Я хочу быть с тобой вечно. Бруно задумчиво разглядывает ее личико, его умные, усталые глаза скрывают эмоции которые она не в силе понять. – Ты устанешь от меня, милая. – Никогда. Он грустно улыбается и качает головой, а она лишь смотрит на морщинки расцветающие вокруг его глаз. – Я такой ужасный человек, Мирабель. Ты когда-нибудь это поймёшь. Она не верит ему, и ей так хочется его поцеловать. Так хочется доказать ему, что это не так, что он хороший, добрый, смелый, великолепный, красивый... Но она лишь берет его за руку и позволяет их пальцам сплестись на короткое мгновение. Когда–то, и она твердо в этом уверена, она поцелует его при всех и все будет хорошо.