Дружба - это чудо(с)

Это уж потом Котов подумал, что Ирочку стоило бы поблагодарить, ибо если бы не её матримониальные планы в отношении Лисицына, то неизвестно, сколько бы ещё сам Котов, как нынче модно говорить, косплеил страуса. *** Вообще, свои отношения с Лисицыным Котов искренне позиционировал исключительно как дружбу с теми самыми привилегиями. С нихуёвыми такими, надо сказать. Начать с того, что Лисицын любил и, что самое главное, умел готовить. За его карбонару хотелось сдохнуть от восторга, а за последний кусок «Наполеона», который тот испёк однажды на Восьмое марта Амелина и Белая едва не сошлись врукопашную. Хуже самого Кости не готовил, наверное, никто. Даже коронное блюдо всех холостяков – яичница с колбасой – у него получалась через раз, а однажды – любимая мамуля не даст соврать – у него пригорели сосиски. Когда Костя впервые остался у Лисицына на ночь, а утром на завтрак получил стопку ароматных ажурных блинчиков с малиной и взбитыми сливками и чашку умопомрачительного кофе с корицей, то в какой-то момент подумал, что умер и попал в рай. Он уже ждал ангельских фанфар, но вместо них взвыли иерихонские трубы в его мобильнике, и Круглов, уже качественно заведённый с утра, гаркнул в трубку: - У нас труп! - У нас всегда труп, - прочавкал в ответ Костя, но жевать всё-таки стал чуть быстрее. А ещё дети. Детей Костя любил. Если учесть, что играл он за обе команды, то перспектива их появления вовсе не представлялась такой уж туманной. Тем более, что недостатка в женском внимании Костя никогда не испытывал. У Лисицына как раз было четверо. Детей в смысле, не женщин. Старшей Лисе Алисе только-только исполнилось пятнадцать. Абсолютно идентичным, как будто сделанным под копирку, Тимофею и Дане – четырнадцать, а папиной принцессе Полине – три. И ей стоило лишь раз обнять Костю за шею, улыбнуться, от чего на пухлых, румяных, точно яблочки щёчках заиграли ямочки, как он был покорён целиком и полностью. Близнецы первым делом поинтересовались, в какую качалку он ходит и по какой системе питается, а Лиса улыбнулась столь вежливо, что было странно, как у неё лицо не треснуло. В её глазах явственно читалось: «Обидишь папу – пожалеешь». Огромный волосатый паук, сидевший у неё на плече, был тому прямым доказательством. При всей своей абсолютной девочковости, любви к косметике и брендовым тряпкам, которую нынче модно было называть гламурностью, Лиса Алиса души не чаяла в членистоногих и свою домашнюю любимицу – самку тарантула, которую ласково звала Наташей – готова была таскать с собой даже в школу, если бы не строжайший на то запрет отца. При первом же удобном случае Костя познакомил её со своим племянником Петькой, сыном младшей – ха-ха три раза – сестры Наташки. Петька обожал пауков всей своей десятилетней душой, готов был болтать о них часами и своего тарантула звал Питер. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять по какому из супергероев он сходил с ума. Под какое бы определение ни попадали их отношения с Лисицыным, Косте казалось важным наладить отношения с его детьми. При всех исходных данных у них отлично это получилось. И Лиса, и близнецы оказались на диво адекватными и напрочь лишёнными подростковых заскоков. Особенно, если учесть, что их отец мог сутками пропадать на работе и срываться на вызова в самое невероятное время. Лиса Алиса, как однажды за чашкой чая поведал Лисицын, вот уже второй год соперничала с какой-то одноклассницей за звание королевы класса. Борьба шла с попеременным успехом. Папаша той девицы был то ли бизнесменом, то ли депутатом, то ли вообще два в одном, и модных шмоток у неё был вагон и маленькая тележка. Зато Лиса была счастливой обладательницей целой гривы иссиня-чёрных кудрей и огромных голубых глаз. И это при полном отсутствии подростковых прыщей. От чего соперница бесилась особенно сильно. А потом Алисе предложил встречаться Вадик Туманов. Вадик был спортсмен, красавец и комсомолец. То есть отличник. А ещё он учился в выпускном классе. И у Лисы состоялся о-очень серьёзный разговор с отцом. Потом аналогичный разговор с Лисицыным состоялся и у Вадика. Потенциальный ухажёр, разглядев габариты папаши своей пассии и маячащего за его спиной Котова, нервно сглотнул, сбледнул и поклялся всем святым, что у него есть, что Лису и пальцем не тронет. После чего получил отцовское благословение на процесс ухаживания. - И ты ему веришь? Ну, что пальцем не тронет, - себя Котов ещё хорошо помнил в подростковом возрасте – гормоны разве что из ушей не лились. Вставало на всё – и на излишне тесную кофточку соседки Верочки и на задницу её мужа в потёртых джинсах. - Если бы я верил всему, что мне говорят, то вряд ли бы дослужился до майора, - сварливо отозвался Костя и крутанул руль. Служебный «Ниссан» вылетел на проспект и под бодрое завывание проблесковых маячков рванул на очередной вызов. А потом Тимофей по большому-пребольшому секрету рассказал Котову о девчонке из волейбольной секции. И что играет она зашибенно, и вообще… Руками он попытался изобразить это самое «вообще». Но его пылающие уши были в разы красноречивее. - Растут дети, - флегматично резюмировал Лисицын, когда Костя под таким же большим секретом поделился с ним новостью. – А я поцеловался первый раз в семнадцать. - И как это было? – поинтересовался Костя. Сам он уже в шестнадцать успел оценить тесноту кофточки соседки Верочки и задницу её мужа не только визуально, но и тактильно. Сейчас они валялись с Лисицыным в постели. До возвращения близнецов и Алисы из школы оставалось ещё почти два часа, и они могли себе позволить ленивые разговоры после секса. - Слюняво. А ещё нам всё время носы мешались. - А сейчас? – Котов склонился над Костей, целуя в уголок губ. – Сейчас тебе носы мешаются? Лисицын усмехнулся, опрокидывая Костю навзничь, вклиниваясь коленом между бёдер: - Что-то не понял. Надо бы ещё раз попробовать. И они попробовали. Да так, что наводить порядок пришлось в ускоренном темпе – близнецы уже скидывали кроссовки в прихожей. То ли уроки отменили, то ли самовольно свинтили с занятий. - Кстати, - как ни в чём не бывало сообщил Костя, когда пару часов спустя провожал Котова домой, - это была не она, а он. – Котов замер в неловкой позе, шнуруя кеды, посмотрел на Костю снизу-вверх. Тот стоял, подпирая плечом стену, и улыбался так, словно сообщал прогноз погоды на завтра. – И первый секс у меня тоже был с ним. Чёрт знает почему, но Костя всегда считал, что первой у Лисицына была девчонка. Он облизнулся: - И… и как это было? Воображение, на которое он никогда не жаловался, мигом подкинуло пару горячих картинок. Пользуясь тем, что близнецы в своей комнате с жутким грохотом выясняли самый животрепещущий вопрос всех времён и народов – кто виноват, и что, собственно, с этим делать, Костя притянул Лисицына к себе, провёл губами по виску, куснул за мочку уха, опаляя дыханием, прихватил зубами основание шеи. Прижался пахом, давая понять размеры своей заинтересованности. Лисицын чуть вздрогнул, сжал Костин член сквозь плотную джинсу и шепнул в ответ, посылая стаю мурашек по телу: - Познавательно. И вытолкал прочь, ухмыляясь. С-скотина. Всю ночь Котову снился тонкий звонкий шестнадцатилетний Костик Лисицын. Он прижимался к Котову твёрдым, по-мальчишечьи угловатым горячим телом. Смотрел своими невозможными синими глазищами и шептал доверчиво: - Ты же сделаешь мне познавательно? Костя крепился изо всех сил – даже сам себя приковал наручниками к изголовью кровати. Розовыми, с опушкой из блестящего меха – шестнадцатилетние пацаны не были в его вкусе. Он предпочитал взрослого Лисицына. Тяжеленного и мощного. С жадными руками и совершенно бесстыжим ртом. Пацан в его сне был тощий и костлявый, но абсолютно без тормозов. Утром Котов встал неудовлетворённый, с неопадающей эрекцией и в самом отвратительном расположении духа. Секс – та самая привилегия, без которой Костя не мог, как распоследний наркоша не может без ежедневной дозы забористой дури. Первый раз они трахнулись буквально через пять минут после знакомства. Хотя нет – на тот момент они даже имён друг друга не знали. Рогозина только-только подписала приказ о зачислении Котова на службу в ФЭС, и он, с её позволения устроил себе познавательную прогулку по конторе, которая отныне должна была стать его вторым домом. Болтаясь по бесконечным коридорам, Костя успел оценить по достоинству ноги красотки-блондинки, спорящей о чём-то с пухлым очкариком в лаборатории. С удовольствием поболтал с Селивановым, с которым познакомился лет восемь назад во время командировки на Кавказ. И выяснил, наконец, что на нулевом уровне, куда забрёл совершенно случайно, вопреки сплетням, гулявшим среди смежников, вовсе не подозреваемых пытали. В отлично оборудованном спортзале на матах, брошенных в самом центре, двое мужиков выясняли, кто из них больший альфа-самец. От разлитого в воздухе тестостерона разве что штукатурка со стен не опадала. Мужики дрались молча, сосредоточенно. Ни на мгновение не отвлекаясь на случайного и единственного зрителя. Майского Костя узнал сразу – сталкивались пару раз, когда тот ещё в ГРУ служил. Но смотрел Костя не на Серёгу, а на его соперника. Как ходят ходуном мышцы под белой майкой, как пропотевшие, чуть вьющиеся пряди волос падают на лицо. Стояло у Кости железобетонно. Остановились мужики резко, как по свистку. - Считал? – спросил Майский. - По очкам – ничья, - ответил второй и зыркнул, наконец, в сторону Кости. И Котов как в полынью ухнул в невероятную синь его глаз. И пошёл за ним, как за дудкой Гаммельнского Крысолова. Молча, не обращая внимания на понимающую ухмылку Майского. И трахались они так же молча. Костя подавался навстречу резким беспощадным движениям. Упругие струи воды, бьющие сверху, казались раскалёнными. Костя почти захлёбывался и изо всех сил старался не заорать от пронзительно-острого наслаждения. Как они тогда не расшиблись на мокром скользком кафеле – удивительно. А через неделю всё повторилось снова. Только уже в постели Котова. А потом ещё и ещё. И Костя подсел. Потому что устоять не было никаких сил. Они мотались по вызовам, носились по крышам и подворотням за подозреваемыми, а потом трахались на адреналине или устраивали ленивые постельные выходные, бессовестно сплавив детей на дачу к сестре Котова. Лисицын не поднимал вопроса об определении статуса их отношений, а Котов не настаивал – он как-то сам для себя решил про ту самую дружбу. До дыр затёртое клише, чтоб его. С Лисицыным было хорошо – дежурить сутками и устраивать шашлычные выходные на даче в компании друзей, выслушивать разносы от Рогозиной и клеить розовые обои с радужными единорогами в спальне Полинки. О том, что всё это ни фига не дружба, Костя заподозрил, когда однажды в кафе, куда они завалились после похода в кино, не поймал на себе взгляд женщины, сидевшей через пару столиков от их с Лисицыным и его детьми компании. Лиса Алиса дулась, потому что ей отказали в покупке очередного килограмма косметики: - Папа! Ты не понимаешь! В этой линейке просто нереальный хайлайтер и контуринг. - Алиса, иногда мне кажется, что ты вызываешь демона. Надо было запретить тебе смотреть «Сверхъестественное». Близнецы обидно хихикали и кривлялись, выпендриваясь перед хорошенькой официанткой. Официантка снисходительно улыбалась, глядя на их ужимки, и, принимая заказ у Кости, наклонялась ниже необходимого, позволяя в полной мере оценить содержимое выреза своей форменной футболки. Полинка, захлёбываясь от эмоций, пересказывала всем, кто только желал слушать, сюжет мультфильма, который они только что смотрели. Не забывая при этом слизывать шоколадную глазурь с пончика. Костя поддакивал и следил, чтобы она не облилась молочным коктейлем. И вот тогда-то он и увидел эту женщину. Она смотрела на них и улыбалась. Сдержанно, но с теплотой. Словно вспоминала что-то приятное. Даже когда Лисицын как будто случайно уронил свою лапищу на колено Кости, выражение её лица не поменялось. - У вас чудесная семья, - сообщила она, когда они столкнулись у витрины с десертами. В руках женщина держала коробочку, перевязанную лентой – не иначе с пирожными. - Э-э, - протянул Костя, зыркая в сторону Лисицына. Тот сосредоточенно разговаривал по телефону, но, поймав на себе взгляд Кости, улыбнулся, - мы вообще-то просто друзья. - Молодой человек, - похлопала она его по руке, - уж поверьте моему опыту – друзьям так не улыбаются. Уже поздно вечером, после того как вся мелкота, прихватив Петьку, отчалила на дачу к Шустовым, Лисицын спросил: - Всё нормально? - А? – Котов, последние пару минут пребывающий в посторгазменной коме, кое-как установил связь с реальностью и разлепил веки. Лисицын оказался совсем рядом – лежал на боку, подперев голову правой рукой. Уголки губ чуть изгибались в улыбке, от чего на щеках играли ямочки. - Знаешь, у тебя до хрена довольная рожа, майор, - прохрипел Костя. Язык во рту ощущался куском поролона. - Рожа! – возмутился Лисицын, но улыбаться не перестал. - Лицо, - покорно поправил сам себя Костя, притянул к себе любовника и поцеловал. Просто так. Потому что захотелось, потому что мог. Он почти силой заставил себя забыть те самые слова незнакомки об их семье. Потому что, ну… Просто, потому что. *** В конце концов, неизвестно было – развёлся или нет Лисицын со своей не самой лучшей половиной. Костя лишь знал, что та безвылазно торчала в другом полушарии, куда благополучно сбежала сразу после рождения Полинки, только пятки засверкали. И с тех пор от неё не было ни слуху, ни духу. *** А через пару дней к Котову в буфете ФЭС подсел Данилов. Костя оторвался от обнюхивания шарлотки, собранной ему с собой Лисицыным и уставился на Стёпу в своей неповторимой манере – я тебя не трогаю, ты – меня. Данилов кашлянул и поставил на стол чашку, полную странной гуталиновой жижи, которую варил собственноручно, выдавая за кофе. Однажды Костя отхлебнул этого адского зелья, думая, что это чашка Лисицына. Оставшееся до конца смены время ему казалось, что сердце хочет сбежать от него через уши. С тех пор всё, сваренное Стёпой, Костя обходил десятой дорогой. Хотя пахла жижа, надо признать, невероятно. Костя отправил в рот кусочек шарлотки и зажмурился. Он искренне не понимал, как из яиц, муки и пары кислых яблок можно сотворить физическое воплощение, если не оргазма, то очень близко к нему. А ведь Костя на ужин ещё харчо обещал. Котов не выдержал и застонал от предвкушения. - Мне вас наедине оставить? – осведомился Стёпа, отпивая своей жижи. Как у него глаза не лопались – непонятно. - Чего хотел? – Костя оторвался от облизывания ложки. - Спросить. - Валяй. Где-то за углом противно захихикала Амелина. - У тебя в следующем году отпуск когда? В январе? А у Лисицына в августе. Он свой выводок на море повезёт - Ну, - кивнул Костя. Право Лисицына, как единственного многодетного папаши в ФЭС, на ежегодный отпуск в августе в конторе никто и никогда не оспаривал. - Ну, вот, - Стёпа облокотился о стол, придвигаясь ближе к Котову, - у меня тоже в августе, а у Лёньки в январе. - И чего? – Костя пока не понимал, чего от него хочет Данилов. - Ну, может, ты со мной поменяешься? Мы с Лёнькой в январе – он меня давно на Алтай зовёт, вы с Лисицыным в августе. Куда вы там в прошлый раз ездили? Искупаетесь, отдохнёте. Годовщину отметите. Совместите, так сказать, приятное с приятным. Шарлотка резко пошла не в то горло. - Какая годовщина? – откашлявшись, прохрипел Котов. – Данилов, ты заболел? - Ну, вы же встречаться в августе начали. Соколова, заглянувшая было в буфет, на последних Стёпиных словах расфыркалась, как кошка, которую за усы дёрнули, и пулей вылетела прочь. Все знали, что она спит и видит своё имя на страничке «Семейное положение» в паспорте Лисицына, но наличие Котова никак не давало её мечтам хотя бы начать осуществляться. Да и сам Лисицын не то, что бы очень проявлял к ней хоть какой-то интерес даже до появления Кости. Костя торопливо дожевал пирог и мотнул Стёпе головой: - Идём-ка. Морг встретил их прохладой и вскрытым трупом. Антонова оторвалась от микроскопа - Валя, - Костя подтолкнул к ней Стёпу, - проверь Данилова. Кажется, у него параноидальный бред. *** - Годовщина! Нормально, да?! У нас с тобой, - Костя нервно хохотнул. Лисицын неопределённо хмыкнул, выуживая из-под кровати подозреваемого ворох окровавленного тряпья. - Я его к Вале отвёл. Нет, я, конечно, с ним поменяюсь, если ты не против, в прошлом году в Греции было классно, но годовщина, блин! Лисицын снова хмыкнул. Понятые, две тётки самого что ни на есть бухгалтерского вида, внимали Котову так, словно он только что раскрыл истинные причины брака Пугачёвой и Галкина. *** А потом случились сразу два события, на первый взгляд вроде бы никак друг с другом не связанные – Рогозина приняла на работу ту самую лаборантку Ирочку, а Котов задремал в комнате отдыха. *** - Кстати, на Котова засматриваться не советую, - голос Аллочки прозвучал, кажется, над самым ухом. Костя дёрнулся от неожиданности, выныривая из сладкой нирваны дремоты, и треснулся затылком о подголовник дивана – благо, тот был мягким. Сам диван стоял в небольшой комнате отдыха, оборудовать которую Рогозина распорядилась пару месяцев назад, когда Субботин, вусмерть вымотанный суточным дежурством с пересменкой, заснул на столе в переговорной. Комната, примыкающая одной стеной к буфету, была расчищена от невесть как скопившегося в ней хлама и отмыта, что называется до блеска. Муж Антоновой притащил из дома раскормленный до неприличных размеров фикус в необъятной кадке, а Майский – пару диванов. Не сказать, что невероятно удобных, уже продавленных чьими-то задницами, но вполне годящихся на то, чтобы перекантоваться пару часиков, пока головастики из лаборатории обрабатывают очередную порцию улик. Опера плюсы нового помещения оценили моментально – из-за отсутствия окон здесь всегда царил интимный полумрак, навевающий определённые мысли, и Рогозина никогда – то есть абсолютно – после того, как спалила здесь сладко милующихся Субботина с Даниловым – сюда не заглядывала. Её гневное: - Это чёрт знает что! – заставило всю дежурную смену работать в три раза быстрее – попадаться под горячую руку начальства никому не хотелось, а рука у Галины Николаевны была тяжёлой. Виновникам торжества стыдно не было вообще. Минус у комнаты был только один – стопроцентный эффект присутствия. Всё, что делалось или говорилось в буфете – и наоборот – в соседнем помещении можно было услышать не напрягаясь. Кстати, именно так Рогозина сладкую парочку Данилова с Субботиным и застукала – им приспичило в тот момент, когда Галина Николаевна возжелала свою традиционную утреннюю чашечку кофе с круассаном. Вот и сейчас Аллочка сидела за стеной, а создавалось ощущение, что рядом с Костей. - Почему? – с недовольным любопытством отозвалась невидимая собеседница Аллочки. Узнать её по голосу Костя смог не сразу – то ли Леночка, то ли Олечка. Все ФЭСовские лаборантки были почему-то для Кости на одно лицо, он различал их по цвету волос и причёскам. И его тоже интересовало – почему. Он замер, как мышь под метлой и навострил уши. - Ты моё красное платье на той неделе помнишь? - Это когда свидетель заикаться начал, а Рогозина тебя домой переодеваться отправила? - Да, но не суть. Вырез ты на том платье помнишь? Неизвестно, как там Леночка-Олечка, но Костя вырез помнил очень хорошо. По его скромному мнению там с лёгкостью можно было затопить весь атомный флот России и ещё бы место для какой-нибудь мелочовки осталось. И вообще, блондинка в красном на убийственных шпильках – это же самая что ни на есть классическая классика. - Помню. - Ладно. А теперь посмотри на стену. Что видишь? - Ничего, - совершенно равнодушно отозвалась Леночка-Олечка. - Во-от, - многозначительно протянула Аллочка. - И на меня в том платье Котов смотрел так же, как ты сейчас на эту стену. А всё почему? - Почему? - Потому что у него есть Лисицын. - О. О-о, - недовольство в голосе Леночки-Олечки сменилось пониманием. – Если бы у меня был Лисицын, я бы на твой вырез тоже не смотрела. Подружки захихикали и принялись, судя по ароматам, уминать бутерброды с копчёной колбасой и запивать их кофе. А Костя вспомнил, наконец, эту неведомую Леночку-Олечку. Звали её Ирочка, и в ФЭС она работала без году неделя. В плане работы звёзд с неба не хватала. Успела подружиться с Аллочкой и навострилась флиртовать со всеми мимопроходящими операми, даже не особо при этом скрывая своего жгучего желания выйти замуж. Всё равно за кого. Даже Круглов, при его отнюдь не тайном романе с Рогозиной, не избежал этой сомнительной чести, от чего выпал в лёгкий нерастворимый осадок. Благо, случилось это уже в конце смены. То, как Рогозина приводила его в чувство, осталось тайной за семью печатями. Впрочем, никто особо и не рвался узнавать. Меньше, как говорится, знаешь – крепче спишь. Тем более – об интимной жизни начальства. В любом случае, на следующий день Круглов явился на работу в полном сознании, а Рогозина была на диво благодушна. Ирочка, правда, получила свой устный выговор и на несколько дней попритихла. И вот опять. Очевидно, бутерброды кончились, и Ирочка сочла нужным возобновить поднятую ранее тему: - А почему бы и не да? - Чего? Костя прямо видел, как непонятливо округлились глаза Аллочки. - Лисицын. Чисто формально он же свободен. Аллочка ошеломлённо молчала, переваривая, очевидно, не только бутерброды. У Кости тоже появилось ощущение, что на него бетонная плита свалилась. Как-то… как-то он никогда о подобном не задумывался. То есть Лисицын, он… Они же никогда, ничего не обсуждали. Всё ж хорошо было. Секс к обоюдному удовольствию, совместные выходные. И у них совпал прошлогодний отпуск, и вместе отдыхать было просто здорово. А на прошлой неделе Лисицын освободил для вещей Кости половину своего шкафа и вообще. Ебать! Костя снова дёрнулся и снова треснулся затылком о подлокотник. - Ну, смотри, - перешла на заговорщический тон Ирочка, - я буду перечислять, а ты загибай пальцы. Во-первых, Лисицын умеет готовить, а ты знаешь, как я ненавижу торчать у плиты. Во-вторых, дети у него уже большие. Никаких колик и подгузников. И их уже четверо, вряд ли он захочет пятого. Так что не придётся портить фигуру. И секс! В койке он наверняка полный улёт. «Ты даже не представляешь - насколько», - мрачно подумалось Косте. Ирочка сейчас перечисляла всё то, что Костя когда-то говорил сам себе, когда сам себя же и убеждал, что они с Костей просто друзья. Ну, разве что кроме пункта с фигурой. И он никогда бы не отказался от возни с подгузниками, если бы представилась такая возможность. - Ирка, нет! – возмутилась Аллочка. - Ирка да, - с неожиданной жёсткостью отрубила Ирочка. – Тем более, Котов сам на каждом углу трубит, что они с Лисицыным просто лучшие друзья. Я сто раз слышала. Костя моргнул. Кажется, настала пора прояснить некоторые моменты. Чей-то силуэт заслонил льющийся из коридора свет. Костя поднял глаза – в дверном проёме стояла Амелина и смотрела на него так, что сразу стало понятно, что она слышала разговор Аллочки и Ирочки от и до. - Ну, что, - Оксана скрестила руки на груди и подпёрла плечом косяк, - страусиная политика дала свои плоды? За стеной панически вспискнули и замолчали. Костя кое-как отскрёб себя от дивана. Осознание того, что он был полным идиотом, давило не хуже первоклассного пресса. - Иди, - Оксана вдруг поцеловала его в щёку. *** Костя нёсся домой так, словно за ним черти гнались. Ему казалось, что промедли он хотя бы минуту, то непременно застанет Костю в объятиях невесть откуда взявшейся лаборантки. Или Соколовой. А про бульдожью хватку Соколовой знали все. Он с грохотом ворвался в квартиру. Скинул ботинки, одновременно пытаясь выдраться из форменной куртки. Заорал: - Майор! Лисицын появился на пороге спальни. Одетый в домашние потёртые джинсы и растянутую вусмерть футболку с короткими рукавами. Заспанный, взъерошенный. Красивый до невозможного. - Где-то пожар? Котов в несколько гигантских шагов преодолел разделяющие их метры, обнял ладонями лицо, прошептал в самые губы: - Никаких Ирочек, ты слышал? Никаких Ирочек, Леночек и Олечек. И прочей флоры и фауны, включая Соколову. При упоминании Соколовой Костя хрюкнул: - На тебя кирпич упал? - Нет. Ничего на меня не падало. Я просто кое-что понял. - И что же? – Лисицын смотрел на него с любопытством, чуть ухмыляясь уголком рта. Если он что и понял, то помогать явно не собирался. - Я люблю тебя. Губы у Кости дрогнули. Он придвинулся к Котову ещё ближе. Большой, сильный. Обнял обеими руками за талию крепко-крепко. И поцеловал. Поцеловал так, что внутри Котова натянулась и зазвенела какая-то жилка. Сладко-сладко. И всё очевидное стало понятным без слов. *** Через месяц Рогозина уволила-таки Ирочку за систематические опоздания и халатное отношение к служебным обязанностям. Ещё через месяц Костя узнал, что со своей женой Лисицын развёлся давным-давно.