— Ты ничего из себя не представляешь! Ты, мелкий сопляк, не дорос ещё, чтобы со мной пререкаться! Ты живёшь в этом доме не потому, что полезен или я тебя люблю, а потому что твоя мать не разрешает избавиться от тебя — выгнать на улицу, но будь на то моя воля, так, на заметку, ты бы уже давным-давно забыл, что такое жить в семье, где тебя терпят, но тем не менее, тебе хорошо, забыл бы, что такое вообще жить, а не выживать!
После слов отчима о семье «где ему хорошо» тринадцатилетний Рихард поднял брови в немой эмоции искреннего удивления.
— Ты ещё и ухмыляешься?! — для некоторых взрослых движение хоть одного мускула на лице — ухмылка.
Рихард падает на пол из-за сильного удара, но он не заплачет, не перед кем-то из людей точно. Маленький Круспе собирал с пола кусочки плаката «Kiss», складывая их в стопочку и пряча в карман гитарного чехла.
— Прощай… — а с кем или чем прощаться? В этом доме больше не было ничего дорогого для него, но после, подумав, Рихард всё же продолжил: — Кровать, мне будет тебя не хватать.
Круспе шёл по тёмной парковой аллее, осенняя прохлада была бодрящей и приятной только первые полчаса, джинсовка быстро перестала греть, а кеды стали насквозь мокрыми.
«Ещё и дождь пошёл… Ёбаная осень…»
Быстро добежав до автобусной остановки, он лёг на лавку, лицом к стене, обнимая гитару, в чехле которой были обрывки плаката, пара дисков и плеер — всё, что унёс из дома, всё, что у него было.
Уже теряя нить реальности, Рихард почувствовал касание чьей-то руки.
— Эй, парень, — грубый, но в то же время бархатистый и приятный мужской голос.
Круспе вскочил, всё ещё прижимая к себе инструмент.
— Ты тут не первый раз, из дома убегаешь?
Рихард отвернулся, чего это какой-то незнакомец интересуется им?
— Возвращайся домой, родители…
— НЕ ВЕРНУСЬ Я К НИМ! ОТЧИМ СКАЗАЛ, ЧТО МЕНЯ ТАМ ТЕРПЯТ! СДАВАТЬ КУДА-ТО — ТОЛЬКО ВРЕМЯ ТРАТИТЬ… А просто выгнать — проблем с полицией огрести… Я хотел по-нормальному, чтоб как у всех… — слёзы капнули на плитку. Вот и настал момент, когда мальчик противоречил себе сам.
Незнакомец — высокий, широкоплечий мужчина, его мускулы были видны даже сквозь кожанку, казалось, натянутую на них, он был весь в чёрном, из-под шапки выбивались кудрявые пряди, его светло-голубые глаза светились добротой и какой-то детской радостью, контрастируя с его общим внешним видом. Этот человек приобнял Рихарда. Когда тот нерешительно прильнул к его груди, часто всхлипывая, незнакомец погладил его по загривку.
— Видать, совсем тебе плохо, раз обнимаешь какого-то дядьку с улицы в поисках поддержки.
— Простите… — Рихард отстранился.
— Да что извиняться, я хотел тебе помочь как-нибудь, ещё несколько месяцев назад, когда впервые увидел тебя здесь.
Повисло молчание, городскую тишину нарушал шум мимо проезжающих машин и ливень.
— Ты тут будешь ночевать или всё-таки домой пойдёшь? Могу подвезти.
— До ближайшего моста подвезите, — бесцветным голосом выговорил Круспе, отворачиваясь от потенциального спасителя и кладя гитару на скамью. Это была шутка, он не собирался ни на какой мост, как и не собирался сводить счёты с жизнью из-за каких-то уродов, не достойных этого.
— Если храбрость или глупость позволяет, можешь переночевать у меня, — незнакомец тоже не рассчитывал на ответ, поэтому бросил последнюю фразу через плечо, надеясь, что Рихард еë услышит и отреагирует, но параллельно думая, на кой ему сдался этот мальчишка?
— Почему-то мне позволяет согласиться вера Вам, герр. Я не боюсь Вас и, если Вы не шутили, то я бы с радостью переночевал у Вас.
Мужчина обернулся и молча уставился на Круспе, от чего тот смутился.
— Ваши жена и… Дети? Ваша… Семья… Не будет против? — продолжил нерешительно Рихард.
Но не получил ответа, вместо этого его взяли за руку, несильно сжав, и повели к машине.
Когда чёрный BMW остановился у ворот частного дома Рихард услышал:
— У меня нет семьи, возмущаться некому, так что не переживай, кстати, как тебя зовут?
— Рихард… Так Вы совсем-совсем одиноки?
— Не надо на «Вы», просто Дум или Кристоф, называй как хочешь, по настроению. И да, я совсем-совсем одинок, — но сказано это было как-то монотонно, будто Кристофу было всё равно.
Диалог и одиночество так и остались в машине.
***
Дом был просто огромен, зачем Думу такие хоромы? — Не знал даже он сам.
— Вот, переоденься, если хочешь, можешь принять душ. Второй этаж, прямо по коридору и налево, полотенце там есть, возьмёшь.
— Твоё полотенце? — прищурился Рихард.
— Нет, там в шкафу есть чистое.
Став под горячие струи воды, Круспе чуть ли не застонал, настолько это было приятно. Быстро помывшись, он стал надевать вещи, выданные Кристофом. Это были его вещи. Просто огромные, но такие удобные.
— Рихард, иди есть!
На кухне над чем-то колдовал Дум, когда Рихард вошёл, он обернулся и, улыбнувшись, поставил перед ним тарелку с гренками, а рядом чашку с чаем.
— Дум, час ночи, и ты что-то готовил?
— Для тебя, мой новый подопечный.
— Как подопечный? — Рихард напрягся.
Кристоф рассмеялся.
— Ну мы ведь оба понимаем, что это не последний конфликт с твоими родителями, потом ты станешь старше, и всё будет ещё хуже, поверь, я знаю, — он притих, Рихард затаил дыхание в предвкушении трогательной истории из детства Дума. — Я тогда убегал в лес, находящийся недалко от моей деревни, там у меня было подобие дома на дереве, летом, поздней весной и ранней осенью я часто ночевал там, а зимой иногда бегал к друзьям… Бывало сяду на холодный деревянный пол, съем, что успел стащить или купить где-нибудь, и начну мечтать.
— О чём? — после нескольких минут молчания спросил Рихард.
— О том, чтобы случилось как с тобой. Поругался с родителями, ушёл из дома, думая, что никогда не вернëшся, поблуждал по лесу или возле остановки, а потом р-р-раз! — в его глазах сверкнул огонёк, но тут же погас. — Пришёл добрый дядька или тëтька и забрал к себе в особняк, где нет ни сестёр, ни вечно злых родителей, ни обязанностей, потому что есть этот дядька, и он давно меня искал, и вот нашёл, и очень рад этому, он бы любил меня, поэтому готовил бы мне завтрак, обед и ужин и возил бы в школу… И прочее, прочее, прочее…
— Ты бы возил меня в школу?
— Рих, ну мы же оба понимаем, что нельзя просто взять и увезти чужого, без обид, ребёнка к себе в дом за высоким забором. Это надо судиться, тем более просто так судиться нельзя. Над тобой ведь не издеваются? Голодом не морят, к батарее не привязывают?
— Нет.
— Это ведь хорошо?
— Да, но нет… Мне там плохо, жутко плохо. Не физически, морально.
— Поступим проще, — с этими словами Дум взял с подоконника листок и написал номер, — будет плохо, не спи на лавке, звони мне, я буду рад быть дядькой из своих детских мечт. Буду рад быть твоим персональным дядькой, — он усмехнулся.
Они ещё долго болтали ни о чём, после чего ближе к рассвету Рихард попросил скотч и ножницы.
— Чтобы склеить плакат, его отчим порвал…
Рихард был отправлен спать, а после нескольких попыток противиться, был взят на руки, кинут на кровать и завëрнут в одеяло, пахнувшее Кристофом.
— Твоя кровать? — спросил Рихард уходящего Дума.
Тот кивнул.
***
Около одиннадцати утра маленький Круспе вышел на кухню и увидел Кристофа, который спал за столом, а перед ним стояло несколько чашек с кофейной гущей на дне и лежал аккуратно склееный плакат.
— Ду-у-ум! — зашипел Рихард.
— М? — он привстал и разлепил веки. — О, мелкий, не спишь уже? Завтракать придётся сегодняшними гренками, я не успел ничего приготовить…
— Всё хорошо, даже отлично! — пропищал Круспе, обнимая Дума. — Спасибо тебе огромное! Сам бы я никогда так красиво не сделал!!!
— Рад, что тебе нравится.
***
После завтрака настало время прощаться.
— Дум, спасибо за всё, что ты сделал для меня за эти двенадцать часов. Ты лучший дядька в мире! — прощаясь, сказал Рихард и, выходя, чмокнул Кристофа в щёку.
***
Ещё много раз зазвонит телефон Дума, много раз зазвонит телефон Рихарда, если он пропадёт слишком надолго, много праздников будет отмечено в стенах Думовских хором, много слёз пролито на плечах обоих…
…И кто знает, быть может, однажды, Рихард придёт к Кристофу не только пожаловаться на свои беды…
