Меж любовью и болью

Физическая боль – очень странное ощущение. Она может быть адской, когда человека пытают практически до смерти (и он не в силах сдержать дикий крик, который так и называется – крик боли), пытаясь выведать у него нужную информацию, необходимую для спасения одной горстки людей и для уничтожения другой. Она может быть постоянной, ноющей, когда, например, человек страдает хроническим заболеванием. Она может быть терпимой при ушибах, которые после отмечаются синяками при разлившейся крови под кожей из порванных сосудов. Она может быть приятной при легких укусах во время занятий любовью, когда такие короткие импульсы болезненных ощущений лишь усиливают сексуальное возбуждение… Боль – очень странное ощущение. При всех различных своих окрасах – а их десятки, сотни – кому-то она даже нравится. Кто-то ее боится и старается избегать, а кто-то тянется к ней раз за разом, будто надеясь… получить чуть больше порцию, но лишь чуть, кто-то же желает резкой боли, чтобы упиваться ею. Ни один нормальный, здоровый психически человек не будет повторять попытки почувствовать боль, стараясь подарить ее себе самостоятельно. Но что же делать тем, кому она просто необходима? Одни будут заглядываться на ножи после первого пореза, который доставит удовольствие, и кому-то будет достаточно совсем немного, а кому-то будет мало и глубоких порезов. Другие будут искать иные способы, если им не нужно доходить до крайности… И есть довольно-таки безобидные. Например, боль при прорисовке татуировок или прокалывании кожи с целью украсить себя пирсингом. Но до этого сразу люди не доходят… потому что часто психика ломается в подростковом возрасте, когда денег нет, а родители не позволяют «уродовать» себя. Главное - выбрать, зачем тебе эти порезы. Первый порез… Легкий дискомфорт, любопытство. Кожа раскрыта, но полоска крови узкая, и даже капель… нет. Этого мало. Лишь немного щипет… Нужно больше. Сильнее нажим, прижав лезвие к запястью, где переплетены толстые нити вен с синими и какими-то бирюзовыми стенками, выгнув кисть руки назад, от себя, чтобы не мешало сухожилие. Трепет, сердце бьется в груди громко… Удовлетворение при виде текущих капель по светлой коже хрупких запястий. И этого удовлетворения хватит на неделю-две, пока припухшую кожу с почти закрывшейся раной не украсит еще одна линия пореза. И так – раз за разом, скрывая запястья за модными напульсниками. Месяц, два, три такого наслаждения, год – и заметят. Кто-нибудь обязательно заметит. И не поймет, что нравилось не уродовать себя, хотелось не убить себя, а лишь почувствовать чуточку боли для того, чтобы понять и увидеть, что тоже жив, что из плоти и крови. Не поймет, что боль помогает успокоиться. - Это еще что такое, ЧунХон?! В ужасе закричит мать, растерянная, непонимающая, держа сына за руку, смотря в его глаза в поисках ответов, но она не будет стараться понять. Женская пощечина по щеке мальчишки, который вынужденно зажмурится… - Зачем, ЧунХон-а… Ослабнет, осядет рядом, держа в руках канцелярский нож, который обычно стоял в подставке на столе ее ребенка, а сын будет молчать. - Тебе это так нравится? Опять промолчит, смотря на свои исполосованные руки и думая, что зря он по глупости провел несильно лезвием от запястья к локтю на прошлой неделе… - Тебе это нравится?! От неожиданности мальчишка подпрыгнет, потому что лезвие быстро проскользит по коже ног, разрезая над коленями, оставляя на следующие два года памятные темные полоски, тонкие, длиной около 15 сантиметров… Не пройдут так быстро порезы, и еще следующие три года будет мальчишка внимательно смотреть на едва видные полоски на руках и ногах, которые больше никто, кроме него, не разглядит, а он сам ведь знает, он видел, где резал, где оставил ту самую метку от запястья до локтя… Мать не поймет, никто не поймет. Кроме одного человека, единственного друга, старшего на полтора года, живущего по соседству в следующей по площадке квартире. Только он будет понимающе улыбаться, написав свои законы для собственной Вселенной, в которой обитает… Только он заставит… Заставил еще даже до происшествия с матерью перестать резать себя. Заставил очнуться и придержать свои кровавые пристрастия, контролировать себя. В одну из ночевок он просто молча коснулся губами израненной кожи… «Пожалуйста, пообещай, что не будешь больше делать этого. Пожалуйста…», - прошептал ЧонОп и, не дав очнуться, поцеловал робко детские губы, закрепляя еще не данное обещание. «Обещаю…» - еще короткий поцелуй, прежде чем спрятался 14-летний мальчишка в изгибе шеи своего хена, горячо и часто дыша. Это стало их обещанием. И… началом простых отношений, теплых. И только из-за этого обещания ЧунХон ничего не мог ответить матери, а после так и не надел больше короткие шорты, скрывая длинные ноги от своего парня. Платоническая любовь… Кто-то бы посмеялся, но им было достаточно ее. Три года обычных касаний, легких поцелуев и мягких улыбок, и Хон не думал, что это неправильно – быть с парнем. Как когда-то не думал и о неправильности порезов. Ведь рядом был человек, который отвлекал, и на которого смотреть хотелось больше, чем на торчащий в подставке кухонный нож с мыслями, как в детстве, о картинках, где кровь текла по рукам… Только этот человек все равно видел, что раны Хона не залечиваются, и ему нужна все равно всегда порция боли. Не случайной, а контролируемой… Легкие царапины отрезвляли разум, а следы проходили за пару часов, не оставляя улик. И зря Хон думал, что Оп не видел те порезы на ногах, которые оставила мать. Сам старший, конечно, не знал о том, что эти следы оставил не ребенок, а ведь он сдерживал свою клятву… Он думал, что это – напоследок. Расстраивался, что это было после обещания, но… простил. Как тут не простить, когда Хон, и правда, очень старался держаться? - ЧунХон-а, не хочешь проколоть ушко? – поглаживая мочку младшего, протянул тихо ЧонОп, мечтательно улыбаясь. – Только это, наверное, больно… Мать не поймет, никто не поймет. Только один понял и принял, придумав новый способ «порезов» мальчишке. - Это будет моим подарком на твой день рождения. Каждый год я буду дарить тебе сережку, а ты – делать прокол, - притянув к себе Хона, благодарно улыбающегося, покрасневшего от легкого смущения, уткнулся носом в его щеку. Пусть он больше и не невинный ребенок… Он так и смотрит виновато на своего парня, зная, что растет еще и еще, обогнав в росте, и бормочет себе под нос что-то о том, что активами становятся обычно те, кто выше, как он читал, а в их отношениях инициатор во всем – ЧонОп. Он так и бормочет просьбы простить, что не он держит на коленях, а Оп лишь улыбается, раз за разом притягивая на свои колени младшего и крепко-крепко обнимая. - Только в первый раз пусть сделает профессионал, а потом… Делай мне сам проколы, пожалуйста. Пожалуйста… - Обязательно, ЧунХон-а. Оп понимал Хона. Понимал, наблюдал за ним… делал выводы. Если однажды человек порезал себя, то он так и будет продолжать, и не сможет остановиться, а иначе – ломка. И он видел эту ломку. Покусывание губ с внешней и внутренней сторон… Царапанье кожи рук, легкое кусание, придерживаясь лишь одного правила – не резать. Когда-то Хон хотел попросить самого того, кому дано было обещание, давать свою порцию боли, но Оп пресек это на корню, дав понять растерянному ребенку, что не сможет это сделать. Даже когда их платоническая любовь разбавилась сексом, ЧонОп старался не дарить лишнюю боль. Только немного «нужной», «вынужденной». А после придумал этот трюк с пирсингом, пообещав оплачивать часть расходов. Ведь это – их расходы. Общие. Семейные. Даже если они еще живут с родителями, а ночуют вместе в квартире четы Мун, когда те уезжают, они – маленькая семья… - ЧонОп-а, ты знаешь, что такое сексуальная асфиксия? – зашептал как-то на ушко Хон, забравшись под одеяло к ЧонОпу, ласкаясь сразу к груди, стараясь задобрить до того, как обычно миролюбивый старший взорвется, а он… мог взорваться из-за этой темы. - Ты хочешь, чтобы я слегка душил тебя, пока занимаюсь с тобой любовью?.. – сразу перейдя к главному, Оп спокойно посмотрел на своего любимого парня, надеясь, что он сам поймет, ведь его собственные слова не помогут ему осознать все. Он должен сам понять. «Любовью». Как можно причинить боль? Ведь у них нет, как его называют, голого секса. Чувства – вот что главное… И Хон старался понять, но ведь и боль – его чувство. Которое так эгоистично нужно ему... - Прости, ЧонОп-а… Я не подумал… - виновато уткнувшись носом в щеку, мальчишка засопел, греясь в родных объятьях, успокаиваясь уже после третьего прокола, чувствуя, как пульсирует хрящик, как разливается по всему телу отголоском боль, залечивающая ранки сомнений. Но силу ей все же давала и любовь. ЧонОпа, единственного человека, который понял и принял. – Прости. Поцелуй, чтобы простили… и Оп знает, что на него даже не обидятся, что все в порядке, и его ребенок будет просто ждать еще год, чтобы вновь прикрыть в блаженстве глаза, дрожа, а после утонуть в удовольствии и в объятьях своего самого лучшего человека, самого нужного, доверяя лишь ему. - Я не режу себя, - зашептал, гордясь собой, ЧунХон, обнимая своего Опа за талию, прижимаясь к нему всем телом. - И не царапаешь… - короткий поцелуй в лоб, как благословение, и мольба о том, чтобы больше никогда не повторились ошибки детства, которые смог исправить, усмирить, найдя темным желаниям новый выход. Нельзя подавлять такие желания, когда инстинкт самосохранения силен настолько, что организму нужно доказательство, что он живет. Если жить без боли, то организм думает, что он спит, все – сон, и в итоге инстинкт отключается, а человек… погибает, когда доза боли превышается из-за отсутствия рамок, лезвие режет кожу сильнее, а кровь потоками хлещет из ран, будто желает поскорее выбраться из своих вечных замкнуты оков из сосудов. Даже если подобные случаи редки, они все равно случаются… Но если рядом тот, кто помогает контролировать такие желания, хочется жить без боли, лишь иногда отдаваясь в ее власть, а после доверчиво жаться к груди единственно дорогого и близкого душе человека. - ЧонОп-а, давай сделаем тебе туннели в ушах? Тебе пойдет! Иногда такие люди, как Хон, стараются еще и переманить к себе тех, кто их принимает, чтобы было чуть легче, чуть свободнее, но нельзя ослаблять хватку. Если позволить случиться подобному, то хуже будет инициатору… Не только поддавшемуся. - Нельзя, ЧунХон-а. Я не люблю боль, я боюсь ее. Лучше отказывать. Отказывать, контролируя каждый прием «дозы»… Опу иногда хочется, чтобы ЧунХон перестал подставлять себя под иглу, чтобы сделать новый прокол в ушке. Он надеялся даже, что за пять-восемь лет тяга к подобному уйдет, и мальчишка сам откажется, но, похоже, тот слишком расслабился. Все уши украшены маленькими блестящими серьгами, и Хон каждый раз радуется, постоянно крутясь перед зеркалом, ведь это все – подарки его ЧонОпа… - ЧонОп-а, ты больше не хочешь делать мне проколы? - Тебе колоть остается лишь свое тело: губы, брови, нос, живот, руки… Я не хочу. И не хочу, чтобы тебя касались чужие руки. Пресекать все мягко, делая отсылку к отношениям… Сохранившимся такими теплыми, не угаснувшими. Если никотинозависимые сначала курят меньшее количество сигарет в день, то после переходят, например, к жеванию табака, а после, если они сильны волей – и вовсе бросают курение, понимая со временем, что от этого им легче. Но что делать зависимым от боли, если она связана с самим поддержанием жизни?.. - Обещай мне, что перестанешь, и выдержишь. Я всегда буду рядом. Я не уйду. Попросить о новом обещании и снова обнимать. - Пожалуйста, больше не делай проколы в ушах. Попросить выполнить обещание, данное когда-то и смягченное вскоре, ужесточив вновь. - Обещаю... Хон сможет согласиться и выдержать, доверившись единственному родному человеку, и сможет прекратить свои попытки доказать себе, что жив, стараясь переключиться на наслаждение не болью, а радостью, что рядом - любимый человек, который поймет и не бросит. Если он говорит, что надо прекращать – пусть. Хон прекратит, ведь пряник ему уже подали, позволив заниматься прокалыванием себя при пирсинге… Остался кнут. Но насколько долго хватит его жизненных сил, чтобы выдержать испытание и остаться без своего доказательства? Может, хватит на всю жизнь, на много лет вперед. Если рядом останется ЧонОп, Хон доживет до самой старости, не прикасаясь к ножам, и снимет когда-нибудь свои сережки, чтобы после бережно хранить их в шкатулке, закрывающейся на ключ. Он позволит коже срастись, и не будет ее рвать вновь, поглядывая лишь задумчиво на свои бледные руки, на которых когда-то красовались яркие порезы, алые от крови. Если ЧонОп исчезнет, уйдет, уйдет и Хон. Больше не будет ведь того, кто приручил к себе, научил жить, прислушиваясь к инстинктам, но не подчиняясь темным желаниям, и все оковы спадут, оставив лишь одно желание: быть снова вместе. Когда подойдет срок старшего умирать, ЧунХон последует за ним следом. Для таких людей, как ЧунХон, любовь бывает до самой смерти, и выражение «умрем в один день» - не пустой звук. Испытание болью, испытание жизнью… Приз? Жизнь рядом друг с другом, но не все вечно. Рядом, пока... Рядом, пока один нуждается в другом, пока Оп живет в своей Вселенной, приняв в нее и ЧунХона. Рядом, пока судьба не решит иначе. Счастливый конец?.. Все зависит лишь от длины жизни самого старшего из двоих... А мир все живет, меняя судьбы каждую минуту.