***
Наверное, лучше было бы все же пойти пешком. — ...Пойду, проведаю любимую столицу, хоть в этом виде не узнает и никто… — в два голоса запевали радиомагнитофон и не самый трезвый водитель, видимо, желая проверить на прочность выдержку Московского. После недель работы не сорваться помогали только годы опыта и сила воли. — Бухгалтер, милый мой… — воодушевленно перешел к припеву человек за рулем, сильно фальшивя, и Михаил, сжав букет, решительно повернулся к нему. — Остановите здесь, — собрав все спокойствие, которое у него оставалось, сказал он, протягивая деньги. Оплата, кажется, водителя более, чем устроила, и он остановился у сквера на набережной. — Тут неспокойно, не нарвись на кого-нибудь, мальчишка, — протянул водитель. — Гляди в оба. — Благодарю, — кивнул Михаил, усмехнувшись на такое обращение, и захлопнул за собой дверь. Уж кем-кем, а мальчишкой его не называли уже очень и очень давно. Черная “Волга” развернулась, чуть не задев фонарный столб на другом конце улицы, и поехала по Гороховой обратно, к вокзалу, а Москва развернулся и пошел в сторону Семёновского моста, радуясь тому, что дождь утих. Почти всем городам России сейчас приходилось нелегко, и Петербург не был исключением. Москва любил свою страну, в каком бы состоянии она ни была, но даже в его рассудок начало просачиваться отчаяние, когда он видел, что делала нынешняя обстановка с его подчиненными. Совершенные в последние годы ошибки сильно влияли на людей, а то, как чувствуют себя люди, всегда влияет на города. Один за одним они теряли контроль и поддавались порывам своих жителей, уходя с головой в разгул и разбой. Взойдя на мост и дойдя до его середины, Михаил остановился и положил руку на ограду, смотря в сторону оживленного Невского проспекта. Хорошо, что Саша был сильным и мог справиться со своими горожанами, не сдаваясь преступности и делая все возможное, чтобы жить здесь было спокойно и безопасно. Даже помощи почти не просил. Но это же Александр Романов. Он всегда старался изо всех сил и еще никогда его не разочаровывал. Москва, улыбнувшись сам себе, оторвал руки от мокрых перил и продолжил путь по мосту, уже видя нужный дом на другой стороне набережной и с теплотой находя горящее окно третьего этажа. Несмотря на то, что дождь прошел, оставив после себя только мокрые мостовые и капли, красиво расположившиеся на завитках оград, ветер и не думал пропадать; напротив, он усилился, пытаясь вырвать из рук Михаила цветы и раскрыть портфель. Отведя взгляд от окна, он лихорадочно прижал портфель к себе, чтобы защитить, вспоминая, как однажды тот уже подвел его, раскрывшись и похоронив на дне Москвы-реки десяток документов государственной важности. Цветы же пришлось неаккуратно засунуть под плечо, сминая некоторые лепестки и ломая один из стеблей, но пробежавшись беглым взглядом Московский не заметил никаких повреждений и зашагал дальше, сворачивая под арку и оставляя завывания ветра сзади, на набережной. Проход к подъездам ("Парадным!" — раздался в голове Сашин недовольный голос) был погружен во тьму. Это было странно — сколько Москва помнил это место, здесь всегда уютно горели лампочки, но теперь, вглядевшись в свод, он увидел только два пустых патрона из-под них. — Эй, ты, на понтах, кислота будет? — раздался хриплый голос откуда-то сбоку, и Михаил резко обернулся, отходя от источника звука и щурясь. В темноте была слабо различима фигура, опирающаяся о стену. Опасности говорящий, кажется, не представлял, но поддерживать такую беседу Москва намерен не был. Он приехал отдохнуть от постоянных сообщений о бандитах и наркоманах, а не разбираться с ними. — Ты че, пионер, не отсюда? Это ж Питер, здесь текут лучшие марки во всей… — Мне это неинтересно, — отрезал Московский и быстрым шагом пошел к двери нужной парадной. Как же все-таки хорошо, что его Саша не был похож на таких своих горожан, как, например, этот. Наскоро набрав на домофоне код, Москва уже положил было руку на ручку двери, как вдруг его рукав слабо потянули назад. Он обернулся, и встретился взглядом с почти нечеловеческими глазами. Зрачки в них были такими маленькими, что в темноте казалось, что их и вовсе нет. — Ну помоги, ну дай хоть сотку, — дыхнул на него перегаром человек, и Михаил с силой отдернул руку и оттолкнул его от себя, закрывая за собой металлическую дверь и переводя дыхание. Такие люди были ему противны. Москва был твердо убежден, что этот человек сам был виноват в том, где оказался. Наверняка еще один лентяй, рассорившийся со своими близкими, прожегший все деньги на развлечения, а после потерявший свою работу и смысл. Мельком взглянув на неработающий лифт, Михаил, пригладив волосы, направился к лестнице. Сейчас все это было вокруг да около. Свои смыслы и ориентиры теряли люди, города, да даже сам Москва; как бы он не пытался убедить всех, да и себя заодно, что все под его контролем, развал целой страны выбил землю из-под его ног. Города один за одним отворачивались от него, и неприятнее всего было, когда его братья, Минск и… Не нужно думать об этом сейчас. Пролет второго этажа остался позади, и Михаил, преодолев последние ступени, подошел к очень хорошо знакомой двери и прислушался. Из квартиры раздавались тихие, но вполне различимые звуки игры на фортепиано. Саша был дома. Проверив состояние цветов и разгладив пальто, Москва позвонил в звонок и затаил дыхание. Музыка прервалась, и послышались шаги. — Колпино, если это снова ты, и ты снова потерял то распоряжение, то я клянусь... — раздался приглушенный голос из-за двери, и в замке провернулись ключи. В следующий момент дверь открылась, сталкивая теплый взгляд голубых глаз и гневный — серых. Господи, как же Михаил по этому соскучился. Взгляд Петербурга сменился сперва на удивленный, затем — на радостный, и Михаил, забывшись и не найдя красивых слов, просто протянул букет: — Ну… Прости, что не предупредил? Романов принял букет и, задумчиво коснувшись одного из цветков, аккуратно положил его весь на тумбу, стоящую при входе. Неужели все-таки обиделся? — Мне жаль, что не удалось позвонить, — начал Москва, неуверенно проходя в квартиру и закрывая за собой дверь. — Взял билет в последний момент, и… — Миша, не извиняйся, пожалуйста, я все понимаю, — перебивает его Саша и порывисто обнимает, не обращая внимания на мокрое пальто. — Быть столицей непросто, а особенно — в такое время. Московский выдохнул, обнимая в ответ и зарываясь пальцами в каштановые кудри. Вот он, его смысл.***
Первое, что чувствует Москва, когда просыпается — это тепло. Он лежит на широком диване Сашиной гостиной, а рядом, обнимая его одной рукой, лежит сам Саша, хмурясь чему-то в своем сне. Его кот, Нева, свернувшись клубочком, спокойно дремлет где-то в их ногах — сейчас не сезон наводнений, воды реки спокойны, и ему не было нужды носиться по всей квартире, просясь на набережную. Эта картина была так прекрасна, что Миша подумывал уснуть снова, чтобы не испортить момент, но портфель, прислоненный к ножке стола рядом с диваном, и отчеты городов Дальнего Востока, выложенные на стол вечером, напоминали о работе, которая должна быть сделана до конца этого дня. Вчера Москву хватило только на быстрый ужин, пару поцелуев и сонное объятье на этом самом диване, поэтому, если он хотел провести этот день в компании Саши, а не бумаг, начинать читать нужно было прямо сейчас. Поморщившись от объема предстоящей работы, Михаил аккуратно, пытаясь не разбудить прижавшийся к нему Петербург, потянулся к листу, лежащему ближе всего. Со второй попытки ему удалось поймать его пальцами, и он быстро лег обратно, чувствуя, что обнимающая его рука прижала его сильнее. Москва замер, опасаясь, что мог разбудить Сашу, но тому, кажется, было всё равно на его движения; промычав что-то невнятное и устроившись поудобнее, Петербург затих, видимо, возвращаясь ко сну. Улыбнувшись умиротворенному выражению его лица, Михаил поднял взятый лист и, повернув его так, чтобы на бумагу падал свет из зашторенного тонкой тканью окна, удивленно поднял брови. Это абсолютно точно должно было быть документами с Дальнего Востока, тогда почему весь лист исписан витиеватым Сашиным почерком? Владивосток — половину отчета просто расписывает, как рад стать открытым портом, но в конце написаны пара интересных идей о том, как он учится бороться с международной преступностью, так что похвали, как встретишь, и прими к сведению страницы 5, 8 и 11. Хабаровск — ... Москва блаженно прикрыл глаза, понимая, что за листок держит в руках, и мысленно благодаря всех и, в первую очередь, Петра 1 за то, что даровали ему такое чудо. Теперь, когда Сашей были заботливо выписаны все основные моменты, оставалось только просмотреть их и отложить в сторону до понедельника. Отложив бумагу в сторону, Михаил повернул голову к Петербургу и прижал его к себе обеими руками, улыбаясь на заспанный взгляд серых глаз. — Твоих рук дело? — хрипло спросил Москва, кивнув на стол с документами. — М… — лениво потянулся Саша, отходя от дремы. — Просто хотел, чтобы ты мог отдохнуть хотя бы сегодня и завтра, поэтому решил посидеть над этим ночью. У меня не так много работы, как у тебя, я только с областью вожусь, и я подумал… — Спасибо тебе, — прервал этот сонный поток мыслей Московский поцелуем в макушку. Наверное, Петербург был даром от самой судьбы за все лишения и боль, пережитые Михаилом. Эта сила, эта доброта, этот глубокий взгляд из-под пушистых волос, эти губы… Резкая трель звонка телефона разрывает их момент, и Москва быстро встает, ища глазами свой вчерашний пиджак. Быстро нащупывая в его кармане телефон, он испытывает непреодолимое желание швырнуть его в стену и вернуться в объятия Саши, но, судя по имени звонящего, дело срочное. — Алло, — сухо произнес он в трубку. — Михаил Юрьевич, Вам срочно нужно вылетать в… На автомате записывая информацию, которую ему передавали, Московский краем глаза наблюдал за погрустневшим Петербургом. Он очень хорошо понимал его сейчас. — Да, спасибо, я вылечу туда первым же рейсом. После того, что Александр сделал ночью ради того, чтобы они побыли вместе, было немного стыдно оборачиваться, чтобы сказать, что этого не будет. — Саша, прости, мне надо… — решившись и поднимая голову, начал Михаил. — Все хорошо, — спокойно и скрыв печаль, которую Москва видел всего минуту назад, сказал Александр. — Я все понимаю.