Море

Темнота… Шелест простыней и халатов, мерное пиканье приборов. Темнота… Чьи-то шаги. Это доктор Сидари. А вот там в дальнем конце коридора почти полубегом проходит доктор Хорун, и за ним ещё кто-то. Незнакомая походка — очевидно, посетитель. Чтобы слепцу научиться узнавать врачей по частоте шагов и шуршанию халатов при характерных движениях, достаточно и месяца. А куда прикажете деть остальные 16 месяцев и 12 дней. 12 ли? Помогало лишь то, что доктор Хорун иногда вспоминал о ней, и это позволяло ей хотя бы сверить даты — ту, что на календаре у саларианца, и ту, что смутно и неточно выводила она, следя за тем, насколько светлеет тьма перед её глазами. Сидари признавалась, что, скорее всего, скоро и эта её способность воспринимать хотябы уровень освещения будет утрачена. Больше года Терри находилась здесь. Больше года она тренировала в себе своё новое хобби: слушать и ждать. С первым были безусловные успехи… пока она ещё могла слышать. Но вот ожидание… Хочешь или нет, оно станет твоим хобби, если ты более ни на что не способен. Слушать, думать и ждать, когда ты больше не сможешь ни слышать ни чувствовать, закапсулируешься в глубине своего разума и… и что? «Иным ещё хуже» — вспоминала она слова одной медсестрички-азари. — «Им даже не удастся фантазировать, ведь они никогда не видели». Слепые с рождения. Правда ли им тяжелее? Они ведь даже не знают, каково это — видеть! А Терри — Терри знает… и не может. Не может видеть, почти не может двигаться, а в ближайшем будущем лишится речи, слуха, обоняния… как далеко это может зайти? Хорун приказал другим не отвечать на эти её вопросы. Он не злой, просто, видимо, настолько всё плохо. Впрочем, последнее время едва ли не только он и заходит в её палату. Остальные просто не могли вынести зрелища живого человека, который… как бы мёртв и никак не может умереть правильно. Чем они могли ей помочь? Терри услышала шаги Уильяма и притворилась спящей. Чертовски просто притвориться спящей, когда ты и так не сильно похож на бодрствующего… или живого. — Всё как обычно? — донёсся его хриплый голос из коридора. — Состояние медленно ухудшается. — ответил ему доктор Хорун. — Сделайте так, чтобы этого «медленно» хватило надолго. — Должен повторить. Это бессмысленно. Поражение нервной системы необратимо. Она не вернётся к нормальной жизни. Кредиты — не помогут. — Меня не интересует твоё мнение, саларианец. Кредиты уже помогли мне ещё больше укрепить оборону этого крыла. — Должен заметить, у нас тут больница, а не военный обьект. — Да мне по барабану. Мою подопечную попытаются убить, и я не намерен просто смотреть на это. К обеду сюда прибудет ещё отряд патрулирования. С вашим начальством я уже всё уладил. — Родственники хотят помочь ей? — Помочь ей умереть? О чём вы? Я её опекун, и я не допущу убийства моей подопечной. «Родственники» хотят вступить в её наследство, а не помочь ей. — В наследство, которым по праву опекуна второй год пользуетесь вы? Это так устроено у людей, да? — Избавьте меня от этого. Ваша задача — поддерживать её состояние. У меня достаточно средств на любые ресурсы во имя этого. — Её средств. Вы знаете, что Терри хотела эвтаназии? — О да, и смею вас уведомить, что суд решил её неврологическую болезнь противопоказанием к свободной воле. Она не разочаровалась, ей, казалось, уже было всё равно. А вот врач замер. Она слышала его долгий вздох: — Невозможно. Комиссия должна знать, что разум остаётся неповреждённым на этой стадии… — Мне это неважно. Могу показать вам расписку, если вам угодно. — Нет. Заберите себе свои проплаченные бумажки. — Ну нет так нет. — … Зайдёте к пациентке? Терри перехватило дыхание. Она почти ненавидела Уильяма, но ради крохи общения готова была терпеть даже его присутствие. — Что мне там делать? Она же… — Овощ? — … Овощ. — Вы высказались так прошлый раз. Немыслимо. Она ведь трезво мыслит и разговаривает. — У меня дела. И… задрайте уже переборки на окнах. — Нет-нет, исключено. Пациентка благодаря свету из окна фиксирует суточный цикл. Это ей необходимо для… поддержания психического состояния. — Я сказал, задрайте переборки! Это что, так сложно? Мне плевать, что у вас за мотивы. В Терри могут выстрелить из соседнего здания, как вы не понимаете?! — Окна больницы из бронированного стекла. — Поверьте, мои… наши враги достаточно богаты, чтобы нанять человека с чем-то, что пробъёт ваше супер-пупер-мегаокно, как ножик — масло. — Медбрат? Будьте добры, закройте окна у Терри. Послышался другой голос, странно вибрирующий: — Сейчас сделаю. «Какой странный голос. Это… дрелл? Он тут раньше не работал». — И да, доктор, я бы хотел поговорить с вами… наедине. «Не выйдет, Уильям, Хорун неподкупен» — мысленно ликовала Терри. Но их шаги отдалялись, а к ней зашел медбрат и что-то нажал. Что-то пикнуло и стало… темно. — Ты… плачешь? И правда, по щеке текло что-то холодное. Терри попробовала вспомнить, как издавать звуки: — Я… не знаю… Я больше не увижу солнца? — Доктор Хорун упоминал, что ты слепая. — Я вижу… свет. Немного больше света, немного меньше света… Я считала дни… — Мне жаль. — Да. — Терри давно привыкла говорить «да» вместо кивка. Кивать было очень уж сложно. — И твой родственник не зашел к тебе… — Нет. Не зашел, не родственник, опекун, и… не жаль. Нет, жаль… — Он не нравится тебе. — Скорее утвердил, чем спросил дрелл. — Да. Ему нужно только моё наследство. Как и остальным. Это так… отвратительно, когда цепляются за деньги. Они уже забыли, что была такая девочка Терри Ванс. Только и грызутся за… наследство. — А что бы ты сделала со своим наследством? — Если бы могла… жить? Если бы оно правда было моим? До болезни я хотела при первой же возможности сделать большое пожертвование в фонд Сирта. В честь… моей мамы. Она была врачом, спасала людей. Сперва на военных кораблях, потом — в больнице Гуэрта. Но когда ей самой потребовалась помощь… медицина оказалась бессильна. — Как с тобой? — Нет. Ей не мешали… уйти. — А твой опекун с пожертвованием… — Отказал. Сказал, что есть более важные вектора вложения средств. И что я слишком глупая, чтобы это понять. Это когда он ещё говорил со мной. Теперь я только… инструмент для него. Медбрат поднялся. Чуткий слух безукоризненно улавливал его движения. Терри, казалось, могла даже отчасти угадать его позу по звукам его одежды. Или думала, что могла, а на деле это была лишь фантазия. Фантазия — почти всё, что у неё осталось. Впрочем, верно, ей могло не остаться и этого. — Тут есть лампа над твоей койкой. Думаю, я мог бы отключать её на ночь. Чтобы ты могла знать, как меняются дни. Не очень надежно, но хоть что-то. Терри улыбнулась, болезненно — губы забыли этот жест: — Ты не будешь приходить ко мне регулярно. — Почему? — Все так делают. Сначала общаются. Потом избегают. Не выдерживают. Кажется, дрелл пожал плечами: — Посмотрим. — Далайн? Не задерживайтесь. В третьей палате нужна ваша помощь. — донесся голос из коридора. Анжелла, старшая мед-сестра. — Я должен идти. «Далайн». — Удачи, Далайн. Звук его шагов затих. «Буду ждать тебя, Далайн»

***

— Постой, владычица океанов? Я читала… когда-то, что дреллы с пустынной планеты. Я не знала, что у них есть богиня океанов. — Калахира — проводник в посмертии. Терри… скажи, тебе действительно интересно? — Мне всё интересно! — Это прозвучало почти с возмущением, и Терри с наслаждением отметила, что её голос всё ещё может звучать эмоционально. — Я лежу здесь полтора года, считаю смену суточных циклов, подслушиваю шаги, разговоры… Как мне может быть не интересно?! Мне надо чем-то занять свою голову, раз я даже шевелиться не могу! Дрелл замолчал. Терри на миг даже испугалась, что он сейчас на что-то обидится и уйдёт. Но он лишь сменил положение, выровнявшись на стуле: — Всё хорошо. Я просто не привык, что кому-то это интересно. — Я… вообще я против религий… которые на Земле. Они… плохие, мне кажется. Хорошему человеку не нужна вера в посмертные плюшки и кары, чтобы делать хорошо. Но вот заставить его делать плохо религия может. Заставить думать, что плохое — хорошо. А ещё человеческие религии против моей смерти, они считают, что человек должен страдать столько, сколько хочет бог. Я не знаю этого бога, я… не хочу страдать, тем более, по его указке. А твоя… твоя религия мне почему-то нравится. Издалека, конечно. Издалека всё выглядит более романтично и благопристойно. — Тогда это будет тебе задача. Чтобы занять голову. Подумай, почему божество загробной жизни дреллов — богиня океанов. У тебя есть всё для ответа, я уверен, ты справишься. — Вот как… А это интересно. Они замолчали. Ненадолго. — А я так давно не видела моря. И уже не увижу… А так хочу… — Расскажи. Терри помолчала, воскрешая образы. Когда больше года живешь без зрения, память становится резче, живее. — Мне было шесть. И мы с родителями прибыли на Землю. Они выросли там. И там… там было море. Нет, то есть… там много морей, но… у МЕНЯ было море. Там был песок. Он так мягко проваливался под моими ногами, особенно, когда на него набегала волна. Яркая, искрящаяся в солнечном свете, вся в пенных прожилках… Так красиво. Я визжала и бегала по воде, и иногда волны сбивали меня с ног, я падала на песок, в бока болезненно врезались ракушки… Но мне было так весело… Я поднималась и бежала снова. И чем больше была волна, тем глубже я старалась её встретить. Так странно, мне нравилось, когда волны сбивали меня с ног… — Ты плачешь, Терри. — Я… … да.

***

Она тяжело и часто дышала, невидяще распахнутыми слезяшимися глазами смотря в потолок. — Терри… — Б… больно. Не могу говорить, прости. Не сейчас. Не сейчас… — Я принесу обезболивающее. — Нельзя! Мне больше нельзя. — Почему? — Доктор… запретил. Не уходи… Не оставляй… меня. Он положил руку на её холодный лоб, закрыл глаза. — Арашу. Мать-защитница. Это дитя нуждается в твой помощи… Редкие шаги раздавались в тишине ночной больницы, пиканье приборов. Санитарка отмывает полы от зелёных следов упущенного пакета донорской саларианской крови, наёмная охрана отмеряет шаги, как метроном. В полумраке одиночной палаты над койкой плачущей девушки тихо молится дрелл.

***

— Что за чёрт? Доктор Хорун, какого крогана вы допустили к моей подопечной эту ящерицу?! — Успокойтесь, мистер Валеджи, этот дрелл — медбрат. — Дрелл-медбрат? Вам самому не смешно?! — Не вижу ничего смешного. Далайн Ренас — дипломированный специалист ханарского корпуса. Прекрасно ухаживает за больной. Уже почти неделю. Могу предоставить вам все его документы. — Да мне и без документов всё понятно! Это дрелл. Дрелл! Ханары их же только затем и содержат и выращивают, чтобы обучать заказным убийствам или чему того хуже! — Прошу прощения, — ответил обсуждаемый. — На службу ханарам отдаётся лишь малый процент самых крепких детей дреллов. Остальные просто живут, играя более… прозаичные роли. Человек отмахнулся и снова повернулся к врачу: — Вы же знаете, что нам угрожает опасность! Терри хотят убрать с дороги другие наследники. Я ТРЕБУЮ, чтоб вы убрали этого дрелла от моей девочки! — Знаете что! Здесь — больница, а не базарная площадь! Этот дрелл приносит моей пациентке больше пользы, чем все ваши «щедрые вложения»! А я защищаю своих пациентов. Разговор окончен. — Защищаете?! Это я её защищаю! Чтобы этот дрелл её не убил! А вам плевать на её жизнь! Я буду жаловаться в… — Жалуйтесь, сколько влезет. А я буду делать свою работу. — Саларианец гневно махнул рукой и молча удалился. Медбрат покачал головой: — Если вы так переживаете за Терри, вы можете оформить отказ от большей части наследства. Думаю, тех, кто желает её смерти, этот расклад устроит больше, чем убийство девочки. — Тебя забыл спросить, рыбьи глаза! Мужчина надвинулся на дрелла и почти ткнул пальцем ему в переносицу: — Если с ней что-нибудь случится, я… я тебя из-под земли достану, ты меня понял, дрелл?! К неприятному удивлению Уильяма, медбрат даже не шелохнулся. Обычно после такого жеста от него, довольно крупного мужчины, машинально отходили все, кроме, пожалуй, кроганов. И то, поскольку на них он такую методу благоразумно не испытывал. — Как будет угодно. — Беспристрастно моргнул дрелл. — Ц-цербер бы тебя побрал. — Уильяму стало ощутимо не по себе, он молча развернулся и, словно как-то сгорбившись, пошел прочь.

***

— Доктор Хорун, почему пациентке Терри Ванс назначена такая доза обезболивающего? Оно ведь успевает перестать действовать, и она мучается от боли. — А, Далайн, вы. Боюсь, не могу помочь. Повышение дозы препарата приведёт к ускоренной деградации ментальных функций. Пациентка сама не желает такого развития… событий. Я уважаю её желания. — Хоть кто-то. — Что, медбрат? — Мало кому есть дело до этой девочки и того, что она сама думает и хочет. Саларианец пристально посмотрел на дрелла, отложив датапад в сторону. — Признаться, ваш повышенный интерес к судьбе Терри… вызывает вопросы. И я не уверен, что мне следует знать ответы. — Что вы хотите сказать? — Ничего, мед-брат. Просто позаботьтесь о Терри… как следует. Дрелл склонился в знак согласия: — Непременно.

***

— Я, может быть, разгадала твою загадку. — Какую? — Про Калахиру, богиню океанов. — Я — весь внимание. — Смерть — это неизведанное, страшное, иное, запредельное. Для дреллов, как жителей пустыни — это океан. У людей же Смерть — это чернота, например. Потому что люди плохо видят и не сильно ориентируются в темноте. В отличие от хищников, которые могут им угрожать. Неизведанное, страшное, иное. И потому что она кажется им беспредельной… например, чернота ночного неба. В некоторых культурах со Смертью ещё ассоциируют туман. — Это почти то же, что и я был готов ответить тебе. Но с немного новой стороны. Это интересно. Спасибо, Терри. И... ты молодец. — Знаешь, а ведь я люблю смотреть на космическую бездну. То есть… любила… пока могла.

***

— О, привет, это ты? — У тебя удивительный слух, Терри. — Это всё, что у меня осталось… Слух и… воспоминания. И хороший мед-брат. — девушка впервые улыбнулась широко, не вымученно. — Рад такой оценке. Её бы в характеристику. - Отшутился он. — Боюсь, я не могу писать. ... От меня все сбегают. Даже ежедневный уход разыгрывали в какую-то игру через четыре палаты отсюда: кто проиграл, тот и идёт ко мне. Зашуршал воротник медицинской одежды — дрелл покачал головой. — Знаешь, стоило лежать тут эти полтора года, чтобы познакомиться с тобой. Он молчал. И она снова пожалела, что не видит. — Я лежала и убеждала себя, что… что это всё не зря, что ещё случится что-нибудь интересное, что сделает это время… прошедшим не впустую. И вот. Случился ты. Медбрат погладил девушку по голове. Терри снова улыбнулась: — Хочу посоветовать тебе кое-что. Для карьерного роста, так сказать. Через четыре дня сделай Анжелле какой-нибудь подарок и скажи, что это «С Новым Годом». Она же твой "босс", как я понимаю? Она с Земли, ей будет приятно. А хорошие отношения с непосредственным начальством тебе, может, чем-то пригодятся… — Что это за праздник? — он присел на сидение рядом. — Новый Год. На Земле в это время отмечается завершение оборота планеты вокруг своей оси. Очень… атмосферный праздник. Люди дарят друг другу подарки. Мы хоть и жили на Бекенштейне, перестали отмечать его лишь тогда, когда моя мама умерла. Знаешь, если уже привык, то, когда теряешь этот праздник, словно… теряешь часть себя. Что-то уютное, домашнее… Анжелла давно оторвана от землян. Наверняка, она скучает по Новому Году. Думаю, если ты удивишь начальницу подарком к празднику, это позволит тебе подружиться с ней. — Спасибо за совет, Терри. А ты скучаешь? — Я... уже нет, пожалуй. А теперь и подавно. О чём мне скучать? Какие праздники могут быть у говорящего трупа?

***

— Что это? — она безошибочно уловила, что дрелл что-то вводит ей в капельницу. — Назначение от доктора Хоруна. Твой опекун озаботился. — Уильям… — девушка поморщилась. — Опять ищет способ продлить для меня этот кошмар. — Ты пыталась запросить другого опекуна? — Кто-то решил, что моя болезнь мешает мне трезво мыслить. После этого заключения все мои юридические запросы отклоняются. — Мне жаль. — Да… Повисло неловкое молчание. — Ты что-нибудь знаешь из человеческой классической литературы? — Немного. В основном, философско-социальные труды. — А художественные? — Данте, Гёте, Хаксли, Достоевский, Шекспир... — Был такой уже почти древний писатель Франц Кафка. Он странные вещи писал, сюрреалистические. — Хочешь посоветовать? — Нет, ты знаешь, нет. Хотя… не знаю. Кафка — он на любителя. У него просто есть история, в которой главный герой внезапно превращается в огромное, страшное и противное насекомое. Вот так просто, без видимых причин. — Действительно… сюрреализм. — Но на самом деле эта история не о том, как он стал жуком, а о том, как… как от него постепенно отвернулись почти все близкие. И… они думали, что он — нечто совсем другое. Но это был всё тот же их родной человек, просто… он больше не мог им этого сказать — они его не понимали… — Терри. Ты не похожа на монстра. Или жука. Девушка засмеялась. Вернее, выдала некое подобие смеха, поскольку часть мышц, отвечающих за смех, давно парализовало: — Спасибо, Далайн. Но знаешь… есть ещё кое-что. Иногда ночами я думаю, а кто в этой истории — жук. Я — безусловно, да. Но… в некотором роде и мои близкие тоже? Они так изменились, когда… когда я перестала проявлять себя, когда стала… овощем. Они словно вычеркнули меня из своей жизни, признали меня вещью, и теперь их заботит только раздел имущества. А может, это я не понимаю их? А они просто… не могут мне сказать? Они, наверное, смертельно устали… — Я не устал. А овощи не разговаривают и не размышляют о сути Калахиры. — Да я не про тебя... — Я знаю. — Впрочем, все мед-братья и сёстры просили перевести их от меня куда-то уже в первые несколько дней ухода. Их слишком удручало то, что они видели. А ты держишься уже больше недели. — Тебе пора спать, Терри. — дрелл щёлкнул переключатель, и в глазах стало темно. — Л-а-а-адно, мам.

***

— Знаешь, я нарисовала бы тебе что-нибудь, если бы… — Да, я понимаю. Если бы могла, то, например, что? — Не знаю, что бы ты хотел? — Не столь важно. Важнее было бы то, что это твой рисунок. Ты любила рисовать, Терри? — Я училась на художника. — в голосе девушки слышалась нескрываемая гордость. — И, должна заметить, училась довольно неплохо. — Непопулярный выбор. — Моя мама была художницей. — Ты говорила, она врач. — Это была её работа, а писать картины — это… это душа. — Вот поэтому твой рисунок и был бы особенно ценен. — Дреллы любят пустыню, да? Тёплые пески Раханы до горизонта? — Да. Это… лучшая среда для нас. — Я бы написала для тебя пустыню… Но я не могу двигаться… — Я бы написал для тебя море. Но я не умею рисовать. — Я всё равно не увижу… — Да.

***

Он снова добавил что-то в её капельницу. Девушка уже больше по привычке, чем из любопытства, спросила: — Что это? Дрелл помолчал, наблюдая за ней, и положил ладонь на её голову: — Море, Терри. Это море. — Море? — её голос стал сонным и вялым, глаза закрылись. — С Новым Годом, Терри. Девушка не ответила. Молча улыбнулась. Расслабленно, спокойно. Дрелл вышел из палаты, на ходу запуская инструметрон. Откуда-то со стороны приёмной доносился разговор на повышенных тонах. — Что значит «дрелл уже прибыл»?! Это я — Далайн Ренас! — Нас предупреждали о прибытии на стажировку только одного дрелла, и только одного Далайна Ренаса. - молоденькая азари, кажется, едва справлялась с внутренним напряжением. — Глупость какая-то… Слушайте, две недели назад кто-то выкрал мой билет на последний рейс на Цитадель, а потом с моими документами в базе что-то случилось, и их восстанавливали две недели, я не могу записаться на следующий. Я только сейчас добрался, вы понимаете?! — Я позову заведующего врача. — Я буду вам благодарен. Где-то за спиной пронзительно заверещал какой-то прибор, закричала медсестра, забегал персонал. Дрелл снял рабочую одежду, оставил её на сидении у входа и спокойно и беспрепятственно покинул больницу. Спустя примерно пол часа в пустынном сквере он смахнул на несколько окон слежения на инструметроне и запустил шифрованный канал связи: — Тейн Криос. Задание выполнено. — Что? Это вы? — затрещало в ответ. — Это точно? — Абсолютно. — То есть… Ох... постойте... Да, мне пришло уведомление от клиники. Видимо, мой осведомитель был прав, и я недаром заплатил вам такие деньги. — Ваш осведомитель разбирается в подборе кадров. — Безусловно. Я рад, что всё получилось. Немедленно подтверждаю вашу оплату. Связь прервалась. На инструметрон пришло уведомление о начислении средств. Дрелл задумчиво посмотрел на фонтан впереди себя, вернулся к инструметрону и выбрал «Благотворительность/Фонд Сирта/Подтвердить всю сумму». Отключив инструметрон, он сложил руки перед собой: — Калахира, владычица непостижимых глубин, …

***

Золотисто-персиковый, лазурный, синий, насыщенно чёрный... Рассвет поглощает звёздное полотно и искрами рассыпается по волнам. Одна за другой они обрушиваются на берег, громко, торжественно… ярко. И босые девичьи ноги бегут по мокрому песку. Калахира, владычица непостижимых глубин...