***
Солнце приятно-неприятно согревает своими лучами через тюль, заставляя проснуться и крутиться, пытаясь найти укромное место, чтобы спрятаться и провести в постели ещё жизненно важные необходимые минуты. Но момент упущен, ужасный рыжий монстр уже запрыгнул на постель, урчал так громко где-то в районе уха, что спать больше не предоставлялось возможным. — Ада, отвали. Но кошка мурчит только громче, упрямо утыкаясь в шею, не переставая изображать трактор так, что от этих звуков вибрировала вся кровать. — Ада… Страдальческое мычание на то, как кошка недовольно кусает его пальцы, активно намекая, что ей необходимо уделить внимание прямо сейчас, сию секунду. — Она хочет сказать, что тебе пора принимать лекарства. — Только если после этого я покурю. Вадим хмыкает, скрещивая руки на груди, опираясь на косяк, мягко смотря на кошку, что не отставала от всё ещё сонного Олега, который все-таки поднялся из-за начавшегося приступа кашля, виня во всем несносное животное.Часть 1
10 декабря 2021 г. в 10:34
Олег тихо выдыхал колечки дыма, неторопливо прогуливаясь по палубе оценивая невероятный масштаб лайнера.
Что сказать, его удача тут постаралась на максимуме. Выиграть в карты, поставив на кон всё, даже Серегины волосы. Срубив куш, успеть перепрыгнуть с земли на борт.
Новая жизнь. Новые возможности и перспективы.
Серый простил ему сразу всё, даже каюту с крысами за возможность оказаться в Америке. Родина отнеслась к ним не благосклонно, может быть, дальние берега снизойдут.
Олег хмыкает, затягиваясь вновь. Едва успев ступить в сторону по неведомому желанию, но всё равно роняя сигарету от удара в плечо. Волков удивлённо смотрит на извиняющегося, вдрызг бухого, представителя элиты. И наверное впервые, с детства, Волков почувствовал себя маленьким.
С его-то нынешними габаритами.
Олег невольно задерживает глаза на качающейся, из стороны в стороны, спине в дорогущем пиджаке. А теперь без. И галстук тоже улетел.
Волков только непонимающе поднимает бровь, наблюдая за пьяным недо-стриптизом, поднося к губам поднятую сигарету, только для того, чтобы бросить её в сторону и рыпнуться к бухой элите, что уже перелезла через парапет.
— Ваша милость!
— В этом мире, никто ни к кому не мил… Как же они мне все осточертели.
Громкое и протяжное, для огромной русской души «эх» и кажется, тот выпивает бутылку залпом, удерживаясь по ту сторону, лишь одной рукой.
А у Волкова даже мурашки по спине пробежались.
От всего сразу.
От температуры океана. От мизерной вероятности выжить, учитывая, что там лопасти корабля внизу. От высоты.
И блять, вообще. Всего. Абсолютно.
Вот откуда он такой везучий тут вообще забыл.
Олег сглатывает, осторожно подходя ближе. Так-то ему-то в принципе и похуй, но не по-людски это, взять и уйти.
Вот, Серега бы ушел.
Только вот он не Серега.
— Эй, кончай с этим, перелезай.
— Ох, моншер, сейчас кончу, допью, покурю и как ух…
— Давай без ух, залезай. Что бы ни случилось, это не стоит жизни.
— Тебе-то откуда знать, мещанин?
— А что, в нашем мире страдают только высшее общество? — Олег хмыкает, уже подойдя максимально близко, неторопливо протягивая руку мужчине, — Хватит. Пошли. Тут холодно.
— Тут везде холодно.
— Уверен в котельной нет. Хотя, там вы свою рубашку запачкаете.
— О, мы снова на вы…
— Я ещё не решил.
— А я вот всё решил, — шаг вперед.
— Стой!
Волков матерится ещё громче, не понимая нахрена ему это всё — стискивая зубы, держать эту пьяную скотину, что бесится с жира хорошей жизни — отчаянно ухватываясь второй рукой за поручень.
— Ух. Хорошо висим, да?
Он ещё и ржёт в голос. Сука.
— Ты нормальный?
Олег кряхтит в своей адекватности сомневаясь не меньше. Но чужую руку сжимает сильнее.
— Кто из нас вообще нормальный.
— Тоже мне, нашел повод для смерти.
— Да откуда тебе знать…
— А что тут знать? Бегут от слишком хорошей жизни и слишком плохой, — Олег усмехается, не собираясь расслаблять хвата пальцев.
— Отпусти.
— Нет. Не отпущу.
— Почему?
— Раз начал делать, то доведу до конца.
— А где же лучшая русская традиция бросать всё на середине пути?
— Я татарин. У нас в языке даже слова назад нет. Только алга. Даже если это означает упасть за чёртовым придурком в ледяную воду, — Олегу плевать, что на него смотрят слишком удивленно, он думает только о том, что не разожмет пальцы, — Сука. Быстро, взял и схватился за перила.
Они тяжело дышат, валяясь на палубе.
Волков тихо стонет, массируя руку, что схватила судорога от перенапряжения. Негромко рычит, когда ему убирают челку с лица, но рот приоткрывает, чтобы туда вставили сигарету.
Они молчат одну сигарету.
— Ну что, отогреваться в котельную?
— Зачем? Мне и так хорошо. Твои глаза теплее любого ада.
— Их много что ли?
— У каждого свой.
Волков хмыкает, поднимая более менее отошедшую от нагрузки руку.
— Олег, ваша милость.
Блондин собранно улыбается в ответ, но чужую ладонь переворачивает, наклоняясь к ней губами.
— Вадим, ваш покорный слуга.
Они все-таки посещают котельную. И уже после, Олег, будучи сам не в совсем трезвом состоянии, помогает окончательно ужравшемуся Вадиму добраться до его каюты. Волков вновь только хмыкает. С ним вежливы ровно до того момента, когда отрубившийся Вадим не оказывается на постели, а затем прогоняют как вшивую шавку. Олегу не обидно, сам понимает все тонкости классов не понаслышке, но вдаваться в воспоминания желания нет. Он просто спускается в их низа, без слов запрыгивая на свою койку, стараясь не разбудить Серёжу. Невольно улыбаясь, разминая руку, задерживая взгляд на тыльной стороне ладони, где ещё ощущал чужие губы.
Следующая встреча происходит быстро, но неожиданно.
Они сидят с Разумовским на палубе. Серый рисует, Олег просто нежится под солнышком, согнув ногу на шезлонге и заведя руки за голову. Тут же готовясь к рывку, на интуитивном уровне ощущая, как рыжий напрягся от того, что над ними нависла тень.
Волков лениво открывает глаз, хмыкая уже расслабленно.
— Опять купаться?
— Только если с тобой, — Вадим улыбается, кивая, чинно удерживая одну руку за спиной, другую, в белой перчатке, протягивая Олегу, — Окажешь снисхождение, прогуляешься со мной?
Контраст они составляют жуткий. Олег в брюках с заплатками на подтяжках. Рубашка на два размера больше, чем нужно, отчего слишком нелепо свисает на спине и по бокам.
И Вадим. В мундире по фигуре, статный, выправленный, цепочка с золотыми часами в нагрудном кармане.
— Хочу пригласить тебя на ужин.
— Вчера я достаточно травмировал своей низкосортностью твою свиту.
Олег смеётся, а затем останавливается, понимая, что два шага сделал уже без Вадима. Тот хмуро остановился.
— Тебя оскорбили? Запомнил лица? Я немедля их накажу.
— Ты чего? Нормально всё. Отстань от людей.
Олег даже выдавливает улыбку, не понимая, чем вызвано чужое негодование.
Вадим выдыхает, делая шаг навстречу, беря руку Волкова в свою.
— Поужинай со мной. Прошу.
Олег не понимает почему, но от чужого взгляда мурашки бегут вдоль позвонка, и он просто не может не кивнуть.
Волкову ужасно некомфортно. Все эти взгляды. Вся эта лживая сласть. Он просто переоделся в то, что прислал Вадим, и пригладил волосы мокрой рукой, а люди будто бы царя увидели. Так стелятся.
Тихо выдыхает, выходя из лифта, проходя к большой расписной лестнице, вынужденно кивая в ответ на улыбки проходящей мимо элиты. Дамочки кокетничают, хихикают, пытаются заигрывать. Мужчины подают руку, делают вид, что пытаются вспомнить его имя. Выглядит это…
— …жалко, крайне жалко.
Вадим холодно оглядывает, кажется хозяина обувного завода, который кланяется ему и спешит ретироваться, тут же теплея, роняя Олегу приветственную улыбку.
— А почему я без перчаток?
— Чтобы я мог сделать так.
И снова склоняется, целуя тыльную сторону ладони Волкова. Внутри предательски все сжимается.
— Прекрати, я не баба.
— Ох, я в курсе, никто из них не смог бы меня удержать и затащить обратно, и потом донести из котельной до кровати, — Вадим смеётся, так искренне, что это слишком бьётся в глаза, когда вокруг столько фальши и лебези, — Пойдём. Хочу, чтобы мне все завидовали.
— Уверен, тебе и так все завидуют.
— Пожалуй. Но сегодня я сам себе завидую.
— Почему?
— Потому что ты настоящий.
Олегу неловко. Неловко от того, как Вадим смотрит на него за ужином. Неловко от того, что понимает, почему он настоящий. Красивая и дорогая одежда не меняет его.
— Только подчеркивает твои достоинства.
Олег хмурится, поджимая губы, с сожалением смотря на Вадима. Звериная фамилия у него, только вот людей вокруг он тоже не видит. Он вообще ничего не видит, даже смотря на Вадима видит того, стоя за парапетом, отчаянно смеющегося в истерике от усталости и безысходности.
Эта безысходность проскальзывает во всём мужчине. Чинных жестах. Морщинках у глаз, в которых было лишь голодное, потерявшее веру во всё одиночество. В вымученной дежурной краткой улыбке.
Олегу хотелось оглядываться, кричать, позвать доктора, к примеру, на борту же должен быть фельдшер. Но отрывая взгляд от чужих глаз, Волков понимает, что во всем зале нет никого. Только тела в дорогих одеждах, имитирующие жизнь. И это жутко.
— Вставай, — Олег кидает полотенце на стол, поднимаясь.
— Что? Тебе не понравилось мясо? — Вадим, правда, выглядит испуганным, что единственный живой человек его сейчас покинет, — Позвать шеф-повара? Олег, прошу.
— Да, блин.
Волкову плевать, как это выглядит со стороны. Он просто хватает Вадима за локоть и спешно выводит его за собой. Из зала. По лестнице, выкидывая на ней душащую бабочку, что напоминала больше ошейник.
— Олег, куда мы?
— К жизни.
Жизнь оказывается на нижних ярусах.
Олег свистом привлекает к себе внимание, свободной рукой подхватывая девушку, что тут же кинулась ему на шею.
— Оуе, лобо, да ты конфетка!
Волков укрывает Джесс своим пиджаком, закатывая рукава рубашки, возмущенно хмыкая, почему им ещё не налили, и почему музыка прекратила играть.
Скрипка быстро возобновляет свою трель, под шум веселых голосов и звон рюмок с самогоном.
Олег не отпускает ладони Вадима, проходя мимо Сереги в окружении девушки и парня, отбирая у того косячок. Затягиваясь, тянет тот Вадику.
Да. Тут не первый класс и стейки с фуа гра, из закуски только шоколад, уже покрытый белым налётом, и кусок сала. Трава сомнительного сбора. Самогон, который внушает ещё меньше доверия. Зато все живые. Даже те, кто вусмерть пьяны, укурены или затраханы.
Олег широко улыбается, затягивая Вадима в танец. По сути, они ходят по кругу, прыгая, хлопая в ладони, чтобы сменить руки, снова скрещивая локти и по новой. Но смех искренний, живой.
— Эй! Буржуазия, а вот что вы умеете, что не умеем мы?
— Шурик. Пасть закрой, — Олег уже с рыком рыпается, но знающий его Разумовский уже перехватывает от греха подальше, шёпотом напоминая, что им плыть ещё прилично, если тот и хочет, что-то предпринять, то ближе к высадке.
Волков продолжает рычать, пока в его волосы не зарываются чужие длинные пальцы, находя какое-то странное местечко, массируя, от чего хотелось лишь довольно мычать, а не учить малолеток уму-разуму.
— Всё в порядке Олеж, — Вадим улыбается, задумчиво смотря, как Олег трётся о его руку, — Ну, мне на ум приходит только одно.
Волков успевает поймать чужую улыбку перед тем, как его перестали гладить. С досадой отнимая у проходящего мимо Славика косячок, словив брошенный в него мудир, не думая, натягивая на себя, все так же непонимающе смотря, как Вадим разувается.
Вадим и сам закидывает в себя рюмашку, после того, как закатил штанины брюк, цокнув Шурику, мол, смотри, и шумно выдохнув, сведя руки, начал их разводить, параллельно с этим поднимаясь на кончики пальцев ног. Вадим падает под собственным смех, пьяные ахи, восторженный мат с хлопками рук и шумный выдох Олега, который дёрнулся с табурета секундой раньше, чем мужчина начал падать.
— И всё-таки у тебя очень сильные руки, Олеж.
— На твоё счастье, Вадик.
Волков улыбается в ответ, помогая подняться, щелкая Шуру по носу, чтобы молчал и не выпендривался боле, а там уже и Джесс потянулась к барабану, и Серый развел свою очередную музу на песню.
Танцы продолжаются.
— Мне жаль.
— Это было давно.
— Потерю это не отменяет.
Олег только хмыкает, согласно кивая. Никакое время не изменит то, что он сирота. Проще станет, но и всё на этом.
Ему нравится, что с Вадимом можно просто молчать. Тот слишком, по мнению Волкова, обрадован и не затыкается от слова совсем, в состоянии поддержать абсолютно любую тему. Олег так не может. Но ему нравится ходить туда-сюда по палубе, проводя время с мужчиной. Того его молчаливость вроде не смущала тоже.
Иногда в разговорах принимал участие и Разумовский. Как выяснилось, у них с Вадимом куда больше общего, чем могло показаться в начале. К тому же, Вад заинтересовался его рисунками. Просто проходя мимо, сложно игнорировать ярко-рыжую макушку, что почти всегда опущена. Вадим попросил его альбом, где на какой-то период времени были рисунки одного Олега. Серый набивал руку в анатомии, а у Олега отсутствовали комплексы.
— Можно заказать тебе рисунок?
Серёжа хочет заикнуться, но под хмурым взглядом Волкова без охоты выдыхает.
— Да я и так нарисую.
Вадим смеётся, самостоятельно поднимая глаза к Олегу, что и руки на груди скрестил.
— Это будет заказ. У меня особенное пожелание, за особые пожелания же требуется платить, верно? Когда художник или другой творец выходит из зоны комфорта?
Серёжа тут же радостно пялится на Волкова, дожидаясь пока он сломается и согласится.
— Ладно, — Олег закатывает глаза, — Но цену называешь ты сам, знаю я аппетит Серого.
Разумовский только бухтит себе под нос, собирая рисунки обратно в папку, неуверенно смотря на один из самых первых получившихся портретов Олега, где он с сигаретой смотрит куда-то в сторону, выдыхая, что Вадим может оставить его себе.
Волков недовольно хмурится, стягивая с себя рубашку, тяжело смотря на Вадима.
— Ты уверен?
— Смущаешься? Это же твой друг.
— Не его.
Олег тяжело выдыхает, но поднимает глаза, следом за подбородком, который поднял Вадим. От образа жизни приходилось, занимался многими халтурами, что ж уж греха таить, и спать за деньги, но с Вадимом такого проворачивать не хотелось, отчего и была решительная позиция не брать денег за рисунок.
Серёжа не говорит, сколько ему дали, но по воодушевлению видно, что дохрена. И теперь его попросили полностью раздеться и повесить на шею какую-то баснословно дорогущую безделушку.
— Вадь, я не думаю, что… — выдыхает, все-таки стаскивая рукава с рук, — это хорошая идея.
Вадим оглядывает его так внимательно и чинно. У Олега и так голову рвало от отношения мужчины к себе. Столько благородства и уважения. Они даже не целовались. Поцелуи к рукам при встрече и прощании не в счёт. Они были односторонними.
— Это хорошая идея. Я хочу иметь именно этот рисунок на память.
Олег грустно поджимает губы, ну да, на память. Он снова роняет выдох, все такой же грустный, который резко выходит судорожным. Вадим обнял его со спины, наклоняясь к уху.
— Чтобы смотреть на него в глубокой старости, пока ты играешь во дворе с псами.
Металл холодит шею, а Олег проклинает себя мысленно, что как наивная девица, что сбежала из отчего дома, готов внимать и верить всему, что бы сейчас не произнес Вадим.
Обычно у него нет проблемы во время позирования Серёже. Тот смотрит на него так же как на собаку или вазу, никакой разницы, только нервно и требовательно просит то руку сделать по-другому, то ногу и вообще прекратить хмуриться.
Но сейчас Волкову ужасно некомфортно. Охота дергаться, как уж на сковородке, хотя он усердно терпит. Терпит, громко сглатывая раз за разом от того, как Вадим, стоя позади Разумовского, наблюдает за процессом.
Серёжа уходит через несколько часов доводить рисунок до ума. Он сделал несколько набросков и пошел искать своё совершенство.
Олег тихо выдыхает, устало падая затылком на подушку, прикрывая лицо ладонями. Более сложных часов ему тяжело представить.
Он только невольно тянется вслед за послышавшимся одеколоном, шумно выдыхая, убирая ладонь от лица. Ладонь уже перехватил Вадим, нависнув сверху.
— Я думал, что дотерплю до завтра. Хотел показать машину. Ты говорил, что хотел бы побыть за рулём.
— Вадик.
— Да?
— Срать я хотел на машину.
Волков сцеловывает чужую улыбку. Бережно, желанно, невероятно трепетно, как только мог, стараясь дать больше, намного больше, чем принимать в ответ. Всегда кажется, что дорвавшись ты становишься жадным. Но жадность рождается от страха потери. Олег его слишком хорошо знает, чтобы сейчас ловить наслаждение от его отсутствия.
Пальцы Вадима касаются смуглой кожи, прижимаясь губами к шее, пока Олег расстегивает его жилет.
Они не торопятся. Совсем. Им обоим кажется, что сейчас всё остальное застыло в немом оцепенении, не мешая им жить. Неторопливо. Ласково. Тепло и нежно. Прикосновение за прикосновением. Один раздевая. Другой согревая. Прижимаясь, притираясь, мажа губами и языком открытые и открывающиеся участки кожи.
Пахнет маслом и одеколоном Вадима. Олегу нравится ощущать этот запах на себе, сильнее вжимаясь в Вада, за наслаждением пытаясь запомнить всё до мельчайших подробностей.
Как мужчина опускает пальцы, оглаживает по кругу, надавливая на пробу с приоткрытыми губами, не переставая смотреть на него потеплевшими глазами. Вадим двигает бедрами, скользя по ноге Олега в такт своим пальцам в нём. Волков шумно дышит, опрокидывая голову назад, выдыхая громче, проглатывая скопившуюся слюну, наивно поворачивая голову, потираясь носом о свободную ладонь Вадима.
Все томно, неторопливо, на повышение. Олег уже роняет стоны от количества пальцев в себе, прогибаясь в пояснице, каждый раз ощущая, как ему мало и не хватает наполненности внутри.
Волков сам поворачивается на живот, поднимаясь на колени. Улыбается, прикрыв глаза, прижавшись лбом ко лбу Вадима, пока он целовал его плечо, скользя пальцами по линиям волка на спине. Олег задыхается от наполнения. Всё так же медленно, неторопливо. Постыдно для себя всхлипывая, чувствуя Вада целиком в себе. Он жадно хватает воздух, зажмуриваясь, качая головой, продолжая жаться к чужому лбу. Разводит пальцы, чтобы Вадим заполнил пустоту своими и там, сжимая, закрепляясь.
Олег стонет на каждом толчке, не в силе открыть глаза, боясь кончить от одного взгляда Вада. Он и так его ощущал. Слышал дыхание, низкий голос. Ощущал, как второй рукой тот прижимает его сильнее к себе, поглаживая живот, опускаясь ниже.
Волчий клык качается на шее Олега вместе с голубым бриллиантом в такт толчкам, так же как и люди, запоминая чужие чувства.
— На диване мне понравилось больше, чем в машине.
Олег улыбается, поднимая ворот пальто Вадима, чтобы уберечь огонёк спички и спокойно закурить, протягивая сигарету мужчине, после первого затяга.
Они неторопливо прогуливались по палубе, от первого класса до последнего. Вадим умилялся, как Олег, оставляя у него сигарету - им нравилось курить одну на двоих - отбежал к мальчишкам, что гоняли на палубе ледышку.
В рупор капитан корабля некоторое время назад убеждал, что ничего страшного не произошло. Вадим надеялся, что они продолжат нежатся в постели, но Олег начал как-то странно себя вести. Будто его в холодную бочку засунули. Волосы дыбом, а сам улыбается, убеждая, что им необходимо подышать свежим воздухом.
Олег совсем не выглядит удивленным, когда к Ваду подходят люди из капитанской рубки. Да и дальше, всё происходит слишком предсказуемо. Для него, разумеется.
Волков неторопливо курит, задумчиво пиная ещё одну ледышку, отрицательно качая мальчикам, что больше играть с ними не будет.
Побывав в каюте Вадима, несложно понять, что тот намного выше, даже элиты. Но догадаться, что тот может быть царских кровей, не помогла даже его интуиция.
Волков выдыхает дым через нос, спокойно улыбаясь злому Вадиму, возле которого все ещё суетились люди, желая посадить его на шлюпку и отвезти подальше от непотопляемого корабля, что медленно шел ко дну, пока не началась всеобщая паника.
Олег так же спокойно улыбается, когда в нос неприятно ударяет порох, раздражая слизистую, отчего он чихает, устало смотря на Вадима, качая головой, что долго объяснять, как он понял, что Вада хотят убить, и так удачно сломал чужой нос дверью, перехватывая пистолет и метко выстреливая в других.
Нужно говорить, объяснять, слишком долго и муторно, к тому же в некоторые вещи так сложно поверить. А если приглядеться к графину на столе, то жидкость уже наклонена, не так много времени у них в запасе.
— Вадь. Заведи лучше кота, хорошо?
Олег видит, как в чужих глазах читается непонимание и удивление, что его все-таки слушали, пока Вадим мягко оседает от чёткого удара в руках Волкова.
Хорошо все-таки, что у Олега сильные руки.
— Лобо, какого хрена? — Родригес недовольно лягнула Олега по ноге за то, что он вытащил её из самой гущи веселья. Приволок в какой-то тихий закуток, где их поджидал мужчина, с усами и в форме помощника капитана корабля.
— Лобо?
— Слушай сюда, можно задать только один вопрос. Корабль тонет. У нас не так много времени, до того как начнется паника. Это Артур, он поможет снять несколько шлюпок, куда вы сейчас будете отводить детей и женщин. Тихо, без паники, не привлекая к себе внимания.
Олег знал к кому обращаться. Джесс постоянно творила непонятную дичь, причитая на испанском. Вопросы, почему вдруг она захотела побыть с детишками и другими женщинами, возникнут только на уровне шуток. Идеальный вариант. Их единственный шанс спасти обычных детей и их матерей. Вряд ли кому-то будет вообще до них дело, когда начнет пропадать человечность от страха.
— В одной шлюпке Вадик лежит, её нагружаете первой. Он мощный, может за троих грести. Артур сказал, что с ближайшим кораблем уже связались, он знает координаты, просто плывите навстречу.
— Олег…
— Время. Я буду ждать вас у шлюпок, помогу усаживать.
Джесси скалится, обзывая его глупым волком, прижимаясь так сильно, как может, после хватает Артура, утягивая его в сторону кают эконом-класса.
Вадиму тяжело понять, почему его окружают тихо хныкающие дети и женщины. Голова неприятно гудит, а мерное покачивание совсем не помогает сообразить, что к чему. Только холод помогает трезво оценить своё положение и найти глазами знакомое лицо. Девушка с взрывом конфетти на голове. Он обращается к ней на испанском, вопрошая, в чем дело, продолжая поглаживать гудящую голову. Родригес только смотрит на него мокрыми глазами, потирая ладонью нос, просто показывая рукой в сторону.
Вадим сглатывает, смотря на половинку непотопляемого корабля, что медленно опускается вниз под воду.
— Олег?..
Джессика качает головой, закусывая губу, через силу стараясь выдавить из себя улыбку, чтобы соврать мальчику, что спрашивал, будет ли его папа на другом кораблике.
Вадим думает секунды, но ему они кажутся целой вечностью. Они сумели достаточно далеко отплыть от корабля, чтобы не стать жертвами в панике переворачивающих шлюпку людей. Вад хмурится, все ещё шокировано смотря на тонущее судно, затем на хныкающих детей, с матерьми и без. Джесс, что обнимала мальчика, бормотала на испанском, что Волков уверял, что Вадим сможет помочь им всем. Всем детям, что остались сиротами. Он тихо выдыхает, укрывая Родригес своим пледом, забирая у женщин весла, спрашивая уже на английском у мужчины во главе соседней шлюпки, по какому направлению им плыть.
Сигнальные огни облегчения не приносят. Как и наконец подплывший лайнер.
Вадим помогает всем забраться, залезая последним на борт, благодарно кивая, принимая плед. Наверное, он тоже должен бегать, кричать и требовать как Джесс, которую с трудом удерживает Артур, чтобы шлюпки на поиск выживших отправляли в ту же секунду. Всё может быть. Должен же кто-то ещё выжить. Обязан.
Вадим не верит в чудеса. Одно уже случилось. Но, кажется, он утонул следом за кораблём. Героически. Но что-то от чужого героизма паршиво невероятно.
Когда палубу освещает ракетница, что выпущена средь обломков, внутри что-то предательски сжимается, а женский голос только подначивает это.
— Видите? Видите!
Джесс кричит, то ли радостно, то ли на грани истерики, путаясь в языках, успокаиваясь только когда капитан корабля даёт добро на спуск шлюпок и поиск уцелевших.
Вадим только отворачивается от надежды, что где-то там во льдах, цепляясь за дверь, дрейфующую между обломков и окоченевших тел, Волков, кашляя, хрипло приговаривает дрожащим на деревяшке в спасательных жилетах Серёже и Шуре, чтобы те не смели спать.
Ведь он уже видит фонари впереди, про себя молча, надеясь, что это не свет в конце туннеля, хотя глаза так предательски смыкаются и дышать становится так тяжело.
— Сэр? Вы понимаете английский?
Вадим кивает, благодарит за теплый чай, поправляя плед на плече.
— Мы проводим перепись, сэр. Как вас зовут?
Вадим тихо выдыхает, отвечая со слабой улыбкой.
— Волков. Вадим Волков.
— Волков… Ещё один, значит, — капрал неуверенно смотрит на листы, с одной страницы на другую, с сомнением оглядывая Вадима, — Случайно не родственники? Выловили в последний рейс… Сэр? Сэр! Вы куда? Он там, в той стороне.