Похмелье

      Лоренцо проснулся на диване, лицом в обивку. Голова болела нещадно - немудрено, ведь вчера выпито было много... возможно даже чересчур много.       Не следовало столько пить.       Ощущения возвращались постепенно. По большей части это была боль: боль в голове, пояснице, плечах; горле, коленях, костяшках. Верхом этой боли была боль в заднице, причем областью боли было буквально все, внутри и снаружи.       Далее шел холод. По всей видимости, одежды на Лоренцо не было ни в каком виде. Из окна, очевидно, дуло. Возможно, это и объясняло боль в плечах... а может быть, и нет.       Лоренцо ощупал кожаную обивку дивана: липкую ("боже, я даже не хочу думать, что это, блевотина или сперма") и спасительно холодную на тех местах, которые не были согреты телом. Он попытался хотя бы сесть, не в силах разлепить глаза, цепляясь пальцами за выступы этого чертового дивана. Глаза открывать не хотелось по тысяче причин, однако самой страшной был стыд. Как человек, изучающий богословие с чистым сердцем, мог опуститься до... этого...       - Вы очнулись, - донесся голос откуда-то спереди.       Единственный звук в пустоте комнаты, даже открытое окно не приносило шума.       Лоренцо открыл глаза. Перед ним был уже одетый Джакомо Казанова. Он сидел в дорогом кресле, положив ногу на ногу, - утес невозмутимости среди вопиющего разврата этой комнаты.       Повсюду валялись бутылки из-под вина, осколки фужеров, какая-то плеть свисала кожаными кончиками со стула ("было больно", - вспомнил Лоренцо, ощущая зуд на коже спины), на столе у стены лежала вроде как женщина, совершенно обнаженная; на полу, на этих всех дорогих персидских коврах было разлито вино и какая-то еще жидкость ("не думать об этом!")       - Половина пятого, друг мой, - непринужденным тоном сказал Джакомо, поигрывая цепочкой от часов.       - Дьявол! - Лоренцо выругался, злобно глядя на Казанову.       - Ну надо же, - усмехнулся тот. - Вчера ночью мы наблюдали, как низко пали наши духовные пастыри в лице вас, но нынче вы еще и богохульствуете!       Да Понте ничего не ответил. В голове его стучала кровь, пока ночные воспоминания одно за другим воскресали в его памяти.       - Однако я и подумать не мог, -продолжил свою мысль Казанова, - и подумать не мог, что вы, Лоренцо, окажетесь еще и обрезанцем! Уж не сгубил ли я свою бессмертную душу?- И он ядовито усмехнулся.       Лоренцо сжал переносицу пальцами, стараясь держать себя в руках.       - Поверьте, ваша душа давно в аду, - практически не скрывая яда, ответил он. - От одного еврея температура в вашем котле не увеличится.       Джакомо деланно ахнул.       - Вы меня очень утешили! Знаете, хочу предложить вам глоток вина, - добавил он, смягчаясь, - вам так плохо с непривычки.       Лоренцо сжался, подтянув колени к груди, но бутылку принял. Он приник к горлышку губами и сделал огромный глоток.       - Вот умница! Знаете, вам сейчас уже скоро полегчает - чувствуете?       Лоренцо чувствовал. Лоренцо не хотел чувствовать.       - Неужели вас мучает совершенное вами ночью? Ах, поверьте, с этим можно поступить так же, как и с похмельем - повторная доза, но в меньшем количестве...       Он не договорил и потянулся к пуговицам на кюлотах.       Лоренцо все еще молчал, ощущая себя падающим в пропасть.       Он потихоньку вспоминал, что происходило ночью, и воспоминания повергали его в ужас.       Он этого не хотел.       Он этого не хотел.       Это было неправильным. Какое-то из его желаний было не так услышано или не так понято небесами, потому что он никак не мог отделаться от липкой, как этот диван, паники.       Ну да, он хотел, чтобы его разложили на столе, совершенно беззащитного и раскрытого, как морская раковина, но во вчерашнем было что-то не то.       То ли дело было в том, что Казанову Лоренцо не особо любил - хотя это была именно его, Лоренцо, просьба, рожденная безграничным отчаянием человека, понимающего, что это может быть его единственным шансом; то ли дело было в том, что, кроме Джакомо, с ним переспали еще несколько человек; наконец, дело могло быть и в том, что ни одному из этих людей Лоренцо не давал никакого согласия.       - Перестаньте дуться, Лоренцо, ну же, - сказал Казанова, заметив затравленный взгляд в его сторону. - Вы были готовы на все - это ваши слова. То, что вы вчера опьянели и оказались слишком... легки на подъем, это не вина почтенного собрания. Это только ваша вина. Так что отбросьте угрюмость, она совершенно не к месту в этих ваших томных южных очах, о лилия долин, и давайте веселиться.       Лоренцо вскочил, не помня себя.       - Где моя одежда? - Воздух неприятно свистел в простуженном горле.       Джакомо покачал головой.       - Зря вы отказываетесь. Что же, поищите вашу одежду на полу - право слово, я вам не гардеробщик!       Казанова ушел, оставив Лоренцо одного (если не считать пары-тройки спящих), что для самого Лоренцо оказалось огромным облегчением. Дрожа от холода ли, от страха, он быстро собрал свои вещи и с той же скоростью оделся.       Да Понте выбежал на улицу, совершенно не помня даже, как. В лицо ему ударил холодный зимний ветер, и Лоренцо ощутил, как на щеках леденеют слезы.       "Надо же, какая красивая метафора", - подумал он ни с того ни с сего.