По шипам

Как в каждой хорошей истории, у короля и королевы Кэналлоа рождается сын. У ложа Октавии Рокэ во всеуслышание объявляет: - Есть такая традиция: сыну имя даёт мать, а отец - дочерям. Разумеется, такой традиции в их семье нет и не было, но Рокэ попросту не может дать этому маленькому живому существу имя мёртвого. Брата, отца, или какого-нибудь святого. Никакое не может. Любое имя не подойдёт. - Рикардо, - произносит она и смотрит на ребёнка с улыбкой, повторяя ему, ничего ещё не понимающему, это имя, как заклинание. Рокэ хочется закричать, то ли возмущённо: как она смеет?!? То ли, напротив, восхищённо - он бы не смог произнести это имя здесь и сейчас. Хочется поймать её взгляд, понимает ли она, что сотворила? Она смотрит ему в глаза с вызовом. И улыбается, осознавая, что решение своё защищать не потребуется. Ребёнку нет и двух лет, когда это случается в первый раз. Октавия приносит Рокэ в кабинет плачущего сына в надежде на помощь - ни няньки, ни она не могут успокоить Рикардо. Рокэ ходит по кабинету, качая сына, пытаясь отвлечь разговором, и просто гладя по спине - не объяснить, так дать почувствовать: я здесь, всё хорошо, никто тебя не обидит. Всё тщетно, только выбившись из сил и измучившись от крика, сын тревожно засыпает у Рокэ на плече, вцепившийся маленькими кулачками в ткань рубашки. Октавия, все это время сидевшая в кресле сцепив руки, рассказывает: - Ради потехи хотела показать ему козочку, мы пошли на скотный двор, ему нравилось, мы гладили мягкий бок. Птичница уронила ведро, козленок напугался и дернулся. Я сейчас поняла, ведро упало, как будто... Выстрел. Рокэ смотрит на свою жену и почти уверен - они думают об одном и том же. Неужели никто из них не может оставить прошлое в прошлом? Рикардо пять и он любит сидеть с книгой у Рокэ в кабинете. Но если сын начинает болтать, отец его выпроваживает, поэтому ребёнок научен молча сидеть, тихо занимаясь чем-то своим. От того так странно звучит, вдруг, его вопрос: - Помнишь у тебя тут висели кабаньи головы? - Никогда не висели, Рико. Он смотрит так, будто ему врут и, нахмурившись, просит: - И не вешай, ладно? Они мне не нравятся. Рокэ задумчиво смотрит на стену, где никогда не было никаких чучел, что за фантазия? - Рико, ты вообще видел когда-нибудь кабанов? - Нет, - теряется сын. Нахмурившись думает о чем-то и возвращается к книге. А потом, снова смотрит на отца и ставит того в известность: - Если ты повесишь, я прикажу снять. Мне не нравится. - Хорошо, - соглашается Рокэ, только чтобы прекратить это наваждение. Он рисует на листе бумаги чучела и показывает ребёнку. Рико подтверждает - именно такие - и снова смотрит на стену. Одиннадцать, и за завтраком Рико затравленным больным взглядом смотрит на отца и Рокэ почти чувствует его страх и, вместе с тем, облегчение. - Что с вами, Рикардо? - строго спрашивает Рокэ и никак не ожидает, что сын встанет, и стремительно подойдя, обнимет сидящего во главе стола отца. Вопиющее нарушение регламента и этикета, но одернуть его Рокэ почему-то не может - Рико тихо, но торопясь, опасаясь что его прервут, начинает рассказывать свой дурной сон: в замок пришли солдаты, чужие солдаты не их гарнизон, а отца привезли мёртвого. Рико всё хотел пробраться в склеп посмотреть, убедиться, что это ошибка - не может быть иначе! Но всё не мог решиться, но вот же Рокэ здесь, перед ним живой. Только к вечеру Рокэ понимает, что не так было в рассказе сына. Рико точно описывал герцогскую цепь, которую никогда не видел. Не мог видеть. У короля Кэналлоа из регалий и знаков отличий только корона и других, тем более знаков отличий государства Талиг, сын его знать не должен. В его двенадцать Рокэ застает Рикардо почти в истерике кричащим на мать. Не став разбираться, двенадцать - уже не ребёнок, Рокэ наказывает наглеца по всей строгости, и только потом узнаёт, что стало причиной. У дам этим летом в моде серое с серебром. Рико увидел мать в сером платье с темно серой шалью - кричал до хрипа, чтобы она переоделась и никогда этот наряд не носила больше. Октавия пыталась его успокоить, но она всегда была с ним слишком мягкой. Почти сразу Рокэ вспоминает - серый цвет траура в Талиге, у эсператистов ли, у олларианцев. Кэналлоа вот уже второе десятилетие, стараниями Рокэ, носит черное с красным. Рикардо и этого не мог знать. Рокэ идёт к сыну и просит рассказать, что ещё его мучает. Странностей оказывается много, но особенно запоминается Рокэ одно. Рико боится крыс. До ненависти. Он рассказывает, что они с со стариком Хуаном даже ходили в порт, стреляли там по этим серым вредительницам, страх не прошёл, но теперь, когда тот сон, где на него нападет крыса, ему вновь снится, Рико всегда попадает книгой. Сын просит съездить на север - в его снах снег и замок в горах. Рокэ отмахивается, потом запрещает даже думать об этом, а после нарочно развязывает с Талигом маленькую пограничную войну. Никакого севера, юноша, никакого севера. За закрытыми дверями Рокэ впервые в жизни повышает на жену голос. "Это ты и твои светлые косы! Ты нарочно рассказываешь ему все эти сказки!" Они скандалят. "Это ты и твоё желание выжечь всё связанное с Талигом!" она не остается в долгу "Ты запрещаешь, вот он и тянется!" Они мирятся. Рокэ вспоминает, что любит и эти светлые косы и ее умение говорить прямо, она прощает ему бессильную и пустую его ненависть к некогда родной и любимой, общей их стране. В шестнадцать Рикардо пытается топить свои смутные сны в вине. Может, это к лучшему, будь он трезв, разве рассказал бы отцу, разве смог бы довериться, после тех бесчисленных раз, когда Рокэ его отталкивал? Рико, который всегда был серьёзным хмурым ребенком, плачет пьяный так безутешно, почти также, как плакал тогда в два года, и сам тянется в объятия отца, ища спокойствия и хоть бы призрачного утешения. Рокэ гладит его по черным разметавшимся волосам и слушает сбивчивый рассказ отзывающийся в сердце застарелой болью. - Мне снова снилось, снилось как всё рушится! Всё шло ужасно, в городе вот-вот случился бы голод или бунт, а я счастлив, представляешь, так счастлив, будто мечта моя сбывается, будто всё теперь будет правильно. Как будто всё плохое уже случилось. В девятнадцать видения или чем бы это ни было, прекращаются. - Я хочу посмотреть Талиг, - заявляет Рикардо и это не просьба сына к отцу или наследника к королю. Никогда, думает Рокэ. Не бывать этому. Рокэ смотрит в чёрные, (чёрные!) глаза сына и понимает: бесполезно, запрещать бесполезно. Он сбежит, он ослушается, его упрямство сильнее, его тянет туда. В это сложно верить, но очевидно - сердце его осталось там. - Хорошо, - после долгого молчания тяжело соглашается Рокэ, - Но я поеду с тобой.