С хрустом потягиваюсь и открываю глаза, чтобы тут же зажмуриться — сквозь прореху в крыше пробивается яркий солнечный луч и падает мне прямо на лицо. Перекатываюсь набок и с грохотом лечу на пол. Встаю, отряхиваюсь и оглядываюсь вокруг: нахожусь в каком-то сеновале и, задрав голову вверх, оцениваю, что свалился с огромного стога сена. Ну что ж. Пора узнать, куда вас, сударь, к чёрту занесло на этот раз, поэтому забираю сумку, поправляю на голове шляпу и выхожу на улицу. Слямзив через окно деревенского дома краюху хлеба с внушительным куском сыра, перемахиваю через покосившийся забор и отправляюсь в путь.
По дороге в город приканчиваю свой нехитрый завтрак, и жалею, что из жидкости с собой только фляга со святой водой. Пить хочу — умираю, но придётся потерпеть. Быстро добираюсь до главной площади и начинаю внимательно осматриваться — понять бы, для чего меня забросило в это место. В целом, вижу, что обстановочка спокойная, пока не замечаю со всех ног несущегося по улице молодого усатого парня. Он придерживает рукой нелепую шляпу с торчащим пером и прижимает к груди узелок. Припускаю за ним и через четверть часа, оказавшись во дворе какого-то монастыря, вижу, как его окружают трое в голубых накидках. Один из них весь такой высокомерный, второй — пухляш со смешными косичками, а третий — томный-претомный. И все они настроены решительно. Ох, и не поздоровится сейчас кому-то…
Дуэль начинается, но только мальчишка, откинув шляпу, вытаскивает шпагу и со свистом расчеркивает ею в воздухе, как со всех сторон во двор монастыря начинают стекаться люди в красном. Красные… Голубые… Кажется, я начинаю понимать, где оказался. С минуту наблюдаю за развязавшейся массовой дракой, как меня замечает мальчишка-дуэлянт и, отбиваясь от настырного гвардейца, кричит:
— Чего стоишь?! Включайся!
Нужно быстро решить, я за «красненьких» или за «голубеньких»? Откидываю в сторону плащ и шляпу и лезу в сумку. Ну и с чем из моих атрибутов охотника на нечисть он предлагает мне «включаться»? Арбалет я точно не пущу в ход, он мне ещё понадобиться может: кто его знает, что за твари в этом месте водятся. Нащупываю за поясом револьвер. Расходовать серебряные пули тоже жаль, так что оставляю его на самый крайний случай.
Быстро оцениваю ситуацию и вообще-то решаю пока не вмешиваться. Эти четверо прекрасно справляются и без меня, а гвардейцы кардинала как были бездарями лет двести назад, так ничему и не научились. Рикошетом чьего-то удара мимо пролетает один из «красненьких». Быстро вскакивает с земли и несётся на меня. «Думай-думай-думай», — думаю я, ныряю в сумку и достаю оттуда распятье. Гвардеец так удивляется, что резко тормозит и пялится на крест, неосознанно складывая пальцы клювиком и осеняя себя крёстным знамением. Пользуясь его замешательством, вытаскиваю флягу со святой водой, брызгаю гвардейцу в лицо и, пока он промаргивается, хорошенько прикладываю осиновой дубинкой. «Красненький», охая, валится на землю, и я добиваю его внушительным пучком чеснока.
Так, с одним покончено. Выпрямляюсь, складываю атрибуты обратно в сумку и оглядываюсь. Замечаю, что все трое «голубеньких» и усатый ошарашенно на меня пялятся, при этом высокомерный — высокомерно вздёрнув бровь, пухляш хитро улыбаясь, а томный-претомный — закатив глаза. И только усатый восхищённо смотрит, явно оценив мои боевые навыки. Так-то. Отряхиваю ладони и театрально кланяюсь.
Томный-претомный снова закатывает глаза и разворачивается к калитке забора, загадочно пропев: «Кого-то там еще тра-ля-ля-ля, перед грозой так пахнут ро-о-озы». За ним тянутся и остальные «голубые», а усатый хватает меня за руку и, на ходу подбирая свою шляпу с узелком, идёт за ними.
Где-то посредине нашего пути они все представляются друг другу и мне, но с памятью у меня давно нелады, и я даже не пытаюсь запомнить их имена. Весёлые мушкетёры заваливаются в трактир отметить победу и так дружно отмечают, что я недоумеваю: только что эта троица «голубых» готова была прикончить усатого, и вот они уже друзья. Напиваются от души, конечно, и к полуночи нетвёрдыми походками направляются на выход. Иду за ними, но путь мне преграждает трактирщик. Универсальным жестом трёт друг о друга большой и указательный пальцы, намекая, что неплохо бы заплатить.
— Э-э-э! — кричу через плечо трактирщика вслед удаляющимся спинам. — А платить-то кто будет?
— Один за всех! — подозрительно бодро отвечает высокомерный, не оборачиваясь, а остальные весело ржут.
«Вот сволочи!» — чертыхаюсь про себя, быстро выгребаю из кармана плаща несколько монет, вручаю вмиг подобревшему трактирщику и несусь за «друзьями». Я пока не знаю, зачем я здесь, но на всякий случай решаю придерживаться этих четверых.
***
Сижу за большим столом на кухне гостинички, где усатый снимает комнату, чищу арбалет и мурлычу под нос привязавшуюся песенку:
— Вот еду я один, и вдруг мужчина
Уста обжег мне будто бы огнем.
Гасконца не забуду никогда я
Трам-пам-пам-па-ра-рам.
Усы и шпага — все при нем.
При нём, при нём…
Мотаю головой, понимая, что последние слова откуда-то из другой оперы, и аж мурашками покрываюсь, когда слышу ещё далёкие, но уже приближающиеся вопли:
— Каналья! Тысяча чертей!
«Ну наконец-то!» — думаю радостно, приводя арбалет в боевую готовность. Лучше, конечно, вампиры или оборотни, но и черти сгодятся, особенно, если их и правда тысяча.
Усатый вбегает в кухню и, игнорируя арбалет, склоняется над столом и трясёт перед моим носом своей немыслимой шляпой.
— Ты только глянь, что они с ней сделали! — вопит он, указывая на несколько дырок.
По мне, так его головной убор с этими нелепыми перьями и без дырок заслуживал отправиться на покой, а уж теперь — и подавно. Гасконец бросает плотоядный взгляд на край стола, и не успеваю я среагировать, как он хватает мою шляпу и уверенным жестом нахлобучивает её себе на голову.
— Простенько, — бубнит он, разглядывая себя в отражении стеклянной дверцы буфета, — но на безрыбье, как говорится…
— Эй-эй! — возмущаюсь я, держа усатого под прицелом арбалета. — Шляпу вернул! Я не сказал «да»!
— Вы не сказали «нет», — парирует усатый. — А ля гер, ком а ля гер. Кто первый встал, того и тапки. — И, щёлкнув меня по носу разворачивается и стремительно выходит из кухни.
Откладываю арбалет в сторону — охота на нечисть снова отменяется, хотя пристрелить одного таракашку жуть как хочется. Ладно, пусть пока живёт. Опять, наверное, побежал развлекаться с этой своей, как её там? И не стыдно чужую жену соблазнять?..
***
С каждым днём всё больше убеждаюсь в том, что меня сюда отправили по ошибке: ну нету тут никаких кровососущих! И всё равно я продолжаю всюду таскаться за «голубенькими», хотя от их «пуркуа па» у меня уже глаз дёргается. Эти неугомонные черти тако-о-ого намутили! Интриги, погони, драки, измены. Жуть! Нет, пусть меня отправят обратно в Трансильванию, мне проще с оборотнями сражаться, чем иметь дело с шилопопыми мушкетёрами. Мы носимся за какими-то подвесками; отстреливаемся из башни по англичанам, ну, то есть, они отстреливаются, а я прицельно мечу в осаждающих чесноком, потому что давно израсходовал стрелы в арбалете и драгоценные серебряные пули; расправляемся с какой-то курчавой блондинкой, напоминающую одну из невест Дракулы. Высокомерный потом пил долго и всё пел про лилии. Сдались им эти цветы: то розы, то лилии…
Я всерьёз молюсь о том, чтобы меня отсюда поскорее забрали — совершенно не понимаю, каким ветром меня сюда занесло. Отбиваться в драках распятием и осиновой дубинкой ой как надоело, а показывать истинную сущность как-то стрёмно, всё же народ тут нечистью непуганый.
Только мы выбрались из очередной заварушки, как появляется кардинал, не тутошний, а мой, привычный, и принимается объяснять, что случилось недоразумение, и меня отправили не туда. Вздыхаю с облегчением, чувствуя, что моё нелепое приключение подходит к концу, срываю с усатого свою шляпу, в которую он успел понатыкать перьев, щёлкаю его по носу и, взмахнув полой плаща, гордо удаляюсь за кардиналом.
Тот снабжает меня новым набором атрибутов охотника за нечистью и рассказывает, что отправляет меня в Америку, где в одной из школ нужно присмотреть за неспокойными вампирами. Не успеваю удивиться, когда это нечисть успела так деградировать, что снова отправилась по школам, как меня закручивает в воздушную воронку и, поболтав с пять минут, выплёвывает в каком-то лесу.
Оглядываюсь, поправляю шляпу и одёргиваю плащ. Ну, Америка, так Америка. Вампиры-школьники? Пуркуа па бы не па! Выбираюсь на дорогу и иду в сторону города, напевая песенку:
— Гасконца не забуду никогда я,
Трам-пам-пам-па-ра-рам
Усы и шпага — все при нём!
При нём, при нём…
