Теперь я — твой Кексик

Никогда Вай не было так плохо как сейчас. Она старается отклониться вперед, насколько позволяют путы, опустить голову, чтобы не захлебнуться: рвотные позывы с каждым разом всё сильнее и сильнее, густая сладковатая слюна заполняет рот, пропитывая кляп, длинными нитями свисает с губ и подбородка. Язык не находит себе места - стоит продвинуть его вперед, к зубам, как он касается кусочка отвратительного бутерброда. Всё тело немедленно отзывается спазмом, тяжким, скручивающим, пронзающим тело от горла до паха. Дыхание перехватывает, слюны становится всё больше, грудь сдавливает особо сильный спазм, вдобавок к врезающейся веревке. В ответ на это приходится сжиматься осознанно, подавляя спазм ответным напряжением. Загнутый подальше от мяса, вверх-назад, язык раздражает нёбо. Новый рвотный спазм готовится медленно, мучает не болью, но ожиданием её, неизбежностью. Все бьющиеся в сознании мысли затихли, уступив место одной и очень простой: "если блевану — то задохнусь". Ещё минута борьбы с собой - и сил на сопротивление у Вай не остаётся. Очередной приступ рвоты скручивает девушку, жгучая жижа заполняет рот, не находя себе выхода устремляется наружу через нос, обжигая его изнутри и не давая дышать. Из ноздрей вытекают мерзкие струйки желудочного сока и слизи. Вай через кляп пытается сплюнуть, но ей не удаётся. Чтобы не захлебнуться собственной рвотой, трясясь от омерзения она глотает жижу обратно, втягивает в себя побольше воздуха, выдыхает через нос, прочищая его. Дышать будто становится легче. Да и во рту свободнее... Свободнее... от чего? Отуплённый борьбой с собственным телом разум не сразу находит ответ на этот вопрос. Простой ответ - Вай только что проглотила кусочек Кейтлин. Желудок ещё раз сжимается в болезненном спазме. Кажется, сопротивляться теперь бесполезно. Слёзы застилают глаза, милосердно превращая чудовищное блюдо в расплывчатое пятно, окруженное гало свечных огоньков. Остатки сил покидают Вай, она бессильно повисает на держащих её веревках. Всё что ей теперь остаётся - судорожно вдыхать и плакать. Некоторые обстоятельства сильнее любой человеческой воли. Даже когда чья-то жилистая рука сдавила ей горло, у Вай не нашлось сил поднять глаза и взглянуть на хозяина этой руки. *** Глава преступного мира Зауна сидел совершенно ошалелый. Джинкс, его лучшее творение, в очередной раз превзошла саму себя. Представляя себе все будущие проблемы, Силко хотел оказаться где-нибудь подальше от этого прокля́того завода, а желательно и Пилтовера с Зауном. Лучше всего, если на тихом пляже, со стаканом ледяного виски в руках. Мир был глух к желаниям мафиози: верёвки держали крепко, лежавший за пазухой нож жёг своей недоступностью, раскрытые кляпом челюсти затекли, а передние зубы болели. Силко оставалось быть безмолвным и бездейственным наблюдателем. Это было невыносимо. Наблюдать за тем, как рушатся все его планы, все его установки. Наблюдать за тем, как в Джинкс растёт новая привязанность. Как она становится совершенно неуправляемой, слишком опасной. Ах, как просто было раньше! Сиротка без семьи и друзей: он стал для неё всем. Ей было легко управлять. Небрежная похвала, напускное внимание, отцовское объятие... Два раза в жизни он проявил мягкость - в первый раз она стоила ему глаза и здоровья, во второй - вероятной потерей приёмной дочери и самого дорогого актива одновременно. Теперь надо действовать тоньше, время радикальных решений относительно Джинкс прошло. Одно неверное действие, и будешь смотреть на мир с большого блюда. Наверное, его мясо придётся долго мариновать и отбивать... Впрочем, предаваться досужим размышлениям лучше потом. Сейчас надо думать о том, как освободиться. Что сказать, если ("когда", - поправляет он себя) Джинкс снимет кляп, и чего говорить нельзя. Наконец, Джинкс отходит от своей новой игрушки и обращает внимание и на Силко. — Ты сегодня какой-то тихий, старичок. Не ворчишь, не командуешь... Что на тебя нашло? Силко только мотнул головой. — Ты чего такой серьёзный? Мафиози помалкивал. Джинкс нахмурилась и надула губки. — Если будешь молчать дальше, то я обижусь... Силко, наконец, зарычал сквозь кляп. Такое обращение вывело его из себя. К чёрту дипломатию — надо ошеломить безумицу неожиданным наступлением. — Ах, ты тоже хочешь попробовать? Подожди, я сейчас всё принесу! Джинкс широким взмахом скинула всю посуду со стола рядом с Силко и умчалась. Вскоре она вернулась, с грохотом поставив на стол блюдо с головой, своротив им ещё несколько тарелок. Под её ногами захрустели черепки. — Смотри, какую красоту я сделала! — Джинкс ласково погладила голову Кейтлин по волосам. — Ты должен гордиться моим кулинарным талантом! Силко предпочёл бы видеть голову этой девушки на плечах, а не на блюде, но расставленные бутерброды были аккуратны, не в пример другим творениям Джинкс. Хозяйка сегодняшнего вечера заткнула за воротник Силко белоснежную салфетку и сняла кляп. — Джинкс! Развяжи меня, немедленно! — Старик, я тебя как облупленного знаю! Не развяжу, пока не попробуешь! — с этими словами она берёт за шпажку один из бутербродов. — Открой рот и скажи "а-а-а"! Другой рукой Джинкс достаёт пистолет, и многозначительно постукивает Силко по лбу. — Ну же! Я жду! Открывай! — Джинкс, — процедил Силко, не разжимая зубы, — Хватит игр! Развяжи меня, делай, что сказано! Рука Джинкс дрогнула. Силко взглянул в её лицо, но та виновато отвела взгляд. Похоже, какую-то часть контроля над ней Силко не утратил. Это его обнадёживало. Вероятно, он несколькими минутами раньше ошибся, считая радикальность решений прошедшим делом.