Red or Green

Гермиона знает, кем она является в Хогвартсе, даже без Гарри и Рона рядом. Она садится в поезд на вокзале Кингс-Кросс. Не раздумывая, прячет свой багаж и переодевается. Она направляется к вагону префектов, представляясь как Староста Девочек, распределяет пары на патрулирование и отправляет первогодок к Хагриду. Она притворяется, что не видит фестралов. Пересекает внутренний двор и уверенно входит в Большой Зал, занимая своё место за столом Гриффиндора. И всё же каждый шаг кажется ей удушающим. Безысходность и отчаяние из-за серой обыденности стали причиной её приезда на восьмой курс, но вместо того, чтобы чувствовать себя как дома, под влиянием замка она мучительно осознаёт, насколько сильно изменилась. Давящие стены Хогвартса, как жёсткие туфли, мучительно жмут, и никак их не разносить. Её терзает ощущение того, что она не та, кого здесь ожидали. После того, как первогодок определили по их факультетам, директриса Макгонагалл остаётся на помосте с Распределяющей Шляпой в руках. Она прочищает горло и говорит: — Я понимаю, что многие пострадали из-за войны. Некоторые раны нелегко залечить. Преподавательский состав уже обсудил этот вопрос, и мы хотели бы предоставить нашим студентам возможность пройти перераспределение, если они того пожелают. По всему Большому залу проносится удивлённый шёпот. Макгонагалл выжидающе осматривается, но никто не двигается. Пролетает минута. Гермиона встаёт. Она знает, что всегда была гриффиндоркой до мозга костей и что Шляпа определит её на Гриффиндор в любом случае, но как старосте ей нужно руководить. Она медленно направляется к помосту в передней части зала, и, когда подходит, несколько других студентов, наконец, тоже встают, выстраиваясь в очередь, пока Гермиона садится на табурет. Деннис Криви. Падма Патил. Ещё несколько человек, которых она не знает. Взгляд директрисы смягчается, когда она смотрит на Гермиону, так, будто хочет опустить ладонь ей на плечо, но вместо этого лишь водружает Шляпу ей на голову. Шляпа безмолвно роется в её сознании, будто заново знакомясь. Гермиона чувствует предсказуемый образец своей жизни в её прочтении. Дружба и храбрость. И храбрость. И храбрость. И умение совершать верные поступки любой ценой. И храбрость. Она смертельно устала от самой себя, от жизни, в которой... — Слизерин! Рот Гермионы открывается. Она замирает, и в Большом Зале воцаряется ошеломлённая тишина. Затем она встаёт, спотыкаясь на полпути вниз по ступеням, прежде чем понимает, что Распределяющая Шляпа всё ещё у неё на голове. Она стягивает её и, поражённая, протягивает обратно к столь же удивлённой Макгонагалл. Это невозможно. Слизерин? Почему её распределили на Слизерин? Это должно быть ошибкой. Плохим сном. Это не может быть реальностью. Она направляется к своему месту за Гриффиндорским столом, прежде чем замечает растерянность на лицах остальных, и осознаёт, что этот стол больше не её. Она поворачивается к Слизерину. Деннис отправляется на Хаффлпафф, а Падма присоединяется к своей сестре на Гриффиндор. Несколько студентов остаются на прежних факультетах. Когда Гермиона отыскивает свободное место в конце слизеринского стола, то замечает, что Драко Малфой находится там, где только что была она сама — в передней части зала, в очереди, ожидая своего перераспределения. Каждый сторонится его. Он проходит вперёд и садится, выражение его лица бесстрастно. Гермиона ожидает, что его вновь вернут на Слизерин. Она помнит, насколько быстро распределила его Шляпа на первом курсе, едва коснувшись головы. Вместо этого — долгая пауза. Брови Малфоя нахмурены. Выражение лица становится напряжённым, и кажется, будто он спорит со Шляпой. Он вздрагивает и качает головой, в то время как Шляпа ревёт: — Гриффиндор! *** Гермионе не место на Слизерине. Она решает отправиться в кабинет к директору на следующий день и пытается заставить Шляпу вернуть её на Гриффиндор. Та отказывается даже признать её. Что ж, ей плевать, что думает кусок заколдованного головного убора, она не слизеринка. Ноги девушки не хотят находить дорогу к подземельям под конец каждого дня. Пробирающий до костей зелёный свет, что просачивается сквозь низкие окна её спальни, словно удар в живот каждое утро, когда она просыпается. Она смотрит на своё отражение, и её взгляд цепляет слизеринский герб и изумрудно-зелёный с серебром галстук. Слизнорт в восторге, а вот слизеринцы — отнюдь нет. Обычно они замолкают, когда Гермиона входит в гостиную, и пялятся на неё с прищуром. У неё нет ничего общего со Слизерином. Как будто она ошиблась дверью... став незнакомкой. Отношение других факультетов к слизеринцам всё ещё очень грубое. Даже старые друзья относятся к ней с каким-то необъяснимым подозрением. Единственное её утешение — письма от Гарри и Рона с заверениями о том, что, конечно, всё это ошибка, и они знают, что она не слизеринка и ей там не место. Она прячется в кабинете префектов — ей больше некуда пойти — ведь здесь она не чувствует себя так, будто её разглядывают под микроскопом. Грейнджер оказывает поддержку всем, кто приходит в её кабинет за помощью, проявляя так свою альтруистичность и доказывая, что она совсем не слизеринка. Однажды вечером приходит Макгонагалл. — Мисс Грейнджер, не могли бы вы присмотреть за поднадзорным сегодня вечером? — Конечно, директор, — говорит Гермиона, потому что она бескорыстна, готова помочь и всегда поступает правильно, хоть старшекурсники вообще не должны отвечать за поднадзорных. Макгонагалл поворачивается к пустому дверному проему. Никто не появляется. — Мистер Малфой, — чётко произносит Макгонагалл. Малфой проскальзывает в кабинет префекта с отсутствующим выражением лица. Весьма раздражающе наблюдать его в красном и золотом, хотя он, кажется, принял это. Видя его, Гермиона осознаёт, почему люди обычно вздрагивают, когда видят её. Она мгновенно ощущает тревогу из-за чувства неправильности всего этого. У Малфоя нет никаких качеств гриффиндорца. Просто оскорбительно — созерцать его в форме таких цветов. Немало студентов говорили то же самое. Как он, Пожиратель Смерти, носит цвета факультета, понёсшего наибольшие потери во время войны? Гермиона тоже хотела бы сказать это. Она всё-таки думала, что Шляпа распределила его назло. Может, злоба мотивировала их обоих. Возмездие за оспаривание её изначального решения. — Присмотри за выполнением домашнего задания — это всё, — говорит Макгонагалл и кивает ему. Малфой отсидел год в заключении. Ему не разрешены факультативы или использование палочки вне класса. У него редко бывает свободное время. Профессора передают его друг другу, и он находится под постоянным надзором — это было решением преподавательского состава после того, как Совет Попечителей потребовал разрешить ему вернуться на восьмой курс «в стремлении двигаться дальше». Гермиона подозревает, что их всех подкупили. Малфой, не довольствуясь тем, что само его существование испортило весь год остальным студентам, демонстративно навязывает своё присутствие тем, кого он больше всех раздражает. — Хорошо, — говорит Гермиона, хотя, на самом деле, предпочла бы наглотаться стекла. Макгонагалл уходит, и они таращатся друг на друга. Спустя мгновение рот Малфоя изгибается, словно что-то его позабавило. Проблеск той-самой-знакомой ухмылки. — Что? Он вешает свою сумку на спинку стула и садится, прежде чем его взгляд обращается к ней. Кажется, что на мгновение он что-то взвешивает в голове, прежде чем встретиться с ней глазами. — Зелёный тебе идёт. Она пялится на него с изумлением, проскользнувшим во взгляде. Малфой никогда ранее не говорил ей ничего, что можно было бы даже ошибочно принять за комплимент. — Нет, это не так, — наконец говорит она. — Не больше, чем красный и золотой идут тебе. Он приподнимает бровь. — Иронично, не правда ли? Она сжимает челюсти. — Просто делай уроки. Не произнося ни слова, он открывает книгу и начинает читать, но тишина угнетает. Она хочет, чтобы он заговорил, тогда она могла бы сказать ему заткнуться. Она хочет, чтобы он заглотил наживку, и она могла бы среагировать и наброситься, не будучи зачинщиком этого, но, конечно, она знает, что он этого не сделает, потому что он — трус. Змей. Он так раздражает. Она не может сконцентрироваться из-за того, что он просто сидит тут и создаёт ей проблему. Она захлопывает книгу и с гневом, полыхающим в глазах, смотрит на него. — Почему ты хотел перераспределиться? — наконец, выпаливает она. Он откладывает книгу, как будто ждал, что она заговорит. — А ты почему? — он отвечает вопросом на вопрос. Во рту пересыхает. Она хочет сказать ему, что это была случайность, что она не хотела этого, но вместо этого обнаруживает, что говорит совсем иное: — Я больше не знаю, кто я такая. Невилл и Джинни были сбиты с толку, когда она это сказала; война сделала их более уверенными в себе и убеждёнными в том, на что они способны. Они прошли испытание огнём и теперь являются лучшими версиями самих себя. Гермионе же кажется, что она сожжена дотла. Малфой кивает. — Я полагаю, что это у нас общее. Её возмущает мысль, что у них может быть что-то общее. Она хочет снова огрызнуться, но у неё возникает чувство, что он хочет поговорить с ней. Она решает вновь игнорировать его. Проходит несколько недель, прежде чем Макгонагалл возвращает Малфоя с туманным оправданием. — Мне жаль, — говорит он после почти часа молчания. Она в удивлении поднимает голову и видит, что он пялится на неё. Это всё ещё воспринимается словно удар — он одет в цвета её прежнего факультета. Те, что она так страстно и искренне хочет вернуть. Она уверена, что не расслышала его. — Что? — Я только что сказал, что мне жаль. Она сжимает перо. Она не нуждается в извинениях. Она не хочет извинений. Не от него. За что, по его мнению, он вообще просит прощения? — Ты не можешь говорить мне это после всего, что сделал, и ожидать, что это может что-то исправить, — говорит она. Он краснеет, но не отводит взгляд и не злится. Вместо этого он пристально смотрит на неё. — Я знаю. Я просто... Я хотел, чтобы ты знала. На случай, если ты когда-нибудь задумывалась. Мне жаль. Его слова настолько же неуместны, как и он сам. Весь её мир кажется перевёрнутым. — В том-то и дело, Малфой, я вообще не думаю о тебе, — отчаянно и яростно говорит она. Это ложь. Макгонагалл вновь приводит Малфоя. Гермиона сдерживает вздох отчаяния и безысходности. Он — настоящая заноза. Пребывание рядом с ним обостряет рану, что уже не подлежит исцелению. Если бы ей не нужно было видеть его, если бы она могла притвориться, что его не существует, она ощущала бы, что также могла бы притвориться, что принадлежит новому миру, где все остальные, кажется, смогли приспособиться и имели возможность осесть. Но она не может. Не имеет значения, как бы сильно она ни старалась — легче не становится. — Что для тебя худшее в пребывании на Слизерине? — спрашивает Малфой, делая вид, что не замечает её цепких глаз, пристально за ним наблюдающих. «Всё», она хочет сказать. Всё, что касается её отношения к Слизерину — отвратительно. — Холод, — вместо этого говорит она, отводя взгляд. Его присутствие рядом заставляет её постоянно нервничать и терять равновесие. Всё на Слизерине — холодное. Комнаты, общее пространство, студенты. Все здесь либо ненавидят её, либо обижают, либо смотрят свысока, либо в своих корыстных целях хотят использовать её. Она ещё никогда в своей жизни не чувствовала себя такой одинокой. И здесь вечно холодно. Она не знает, почему они не согревают подземелья. *** Но она не хочет возвращаться в Нору на Рождество или посещать Гриффиндорскую Башню, потому что боится узнать, что прежняя доброжелательность больше не может согреть её. То, что она находится на Слизерине, не источник всех её проблем, а симптом, на который легко скинуть вину. — А что насчёт Гриффиндора? — спрашивает она, не зная, зачем ей это нужно, но какое-то странное любопытство движет ею. Он вздыхает. — Каждый ненавидит меня. Она моргает, удивлённая его честностью. — Вряд ли это что-то привилегированное для Гриффиндора. Они как раз являются теми, кто выскажут тебе это в лицо, — сухо говорит она. Он слегка вздрагивает, но затем смотрит вниз и смеётся себе под нос. — Туше́. Когда Малфой уходит, она злится на него меньше, чем обычно. *** Несколько дней спустя, за завтраком, школьная сова роняет на тарелку толстый свёрток, чуть не опрокинув её тыквенный сок. Она разворачивает пакет и находит чёрный кашемировый шарф в зелёные и серебряные полосы. Там нет имени отправителя, но зато прикреплена записка: От холода. Она не надевает его даже несмотря на то, что она не использует шарфы в последнее время, потому что все они всё ещё красные с золотом. Она не знает, как относиться к подарку. Это подарок? Несомненно, нет. Драко Малфой не дарит ей подарков. У них не такие взаимоотношения. Между ними нет никаких отношений. Он — бывший Пожиратель, а она — староста, которая наблюдает за его заключением, и, очевидно, он не дарит ей подарков. Это одолжение. Он одалживает ей шарф, потому что она сказала, что в подземельях холодно. Она не уверена, нравится ли ей идея, что у них есть отношения, предполагающие одалживание вещей. Этот шарф неновый. Пока она проверяет его, желая убедиться, что он лишён проклятий, она находит угол, где искусно применены дезиллюминационные чары. Под ними на шарфе скрываются вязаные инициалы: DM. Он лежит на её столе, в комнате, и она иногда пробегает по нему пальцами, чувствуя манящее тепло, но всё равно отказываясь надеть его. *** Когда он приходит в следующий раз под надзор через неделю, Гермиона решает не упоминать шарф, если он ничего не скажет, но также решает, что, если он сделает на этом акцент, она ответит, что не нуждается в нём, и вернёт. Он у неё в сумке, на всякий случай. Он ничего не говорит. — С какой стати Распределяющая Шляпа отправила меня на Слизерин? — спрашивает она как раз перед тем, как Макгонагалл должна прийти, чтоб забрать его. Она не знает, зачем задала этот вопрос, но чувствует, что он может быть единственным человеком, который скажет хоть что-то, кроме как назовёт это ошибкой, как другие. Непрерывные заверения делают из неё параноика. Малфой не поднимал этот вопрос, и она хочет узнать, почему. Он откладывает перо и садится, смотрит на неё, и пространство, разделяющее их, заполняется тяжёлой тишиной. — Ты сделаешь всё, чтобы добиться успеха, — наконец говорит он. — Ты всегда так делала. Она застывает из-за намёка. — Ну, это только потому, что... — Ты находчивая. Решительная. Верна тем людям, кого выбираешь. И даже если ты притворяешься, что тебе плевать на знания ради знаний, на самом деле ты печёшься о том, что они могут дать тебе и как ты можешь их использовать. — Нет, я... — Ты не когтевранка. И причина, по которой ты больше гриффиндорка, заключается в том, что ты понимаешь, что каждый раз, когда ты что-то делала для Поттера, он каким-то образом получал славу, а ты, в конечном счёте, оказывалась напарником, и это всё, кем ты могла быть на том факультете. Техническая поддержка основного события. Ты хочешь, чтоб тебя ценили за то, что ты делаешь. Она безмолвно сидит в течение нескольких секунд, прежде чем, наконец, голос возвращается: — Это... это абсолютно неправильно. Гнев полыхает в ней, поднимаясь всё выше. — Я не... я нет... Как ты посмел? Я... Он настолько неправ в своем высказывании, что она даже не знает, с чего начать. Она ещё никогда в жизни не была так оскорблена. Она даже не может подобрать слов. Малфой наблюдает за ней. — Грейнджер, в этом нет ничего плохого. Она так зла, что думает, что может взорваться. — Да, есть! Это делает людей похожими на тебя! Она хочет сказать кое-что ещё, но прежде чем она успевает разразиться тирадой, Макгонагалл стучит в дверь и входит, чтобы увести Малфоя. Гермиона смотрит ему вслед, когда за ним закрываются двери, задыхаясь от ярости. Малфой её не знает. Он понятия не имеет, кто она и какая она. Она не слизеринка. Отнюдь нет. Он ошибался на её счёт, как всегда ошибался в ней. Он всегда, всегда ошибался насчёт неё. Праздники почти наступили, когда Гермиона пишет письмо Гарри, и говорит о том, что её не будет в Норе на каникулах, потому что в ней нуждаются в Хогвартсе. Это ложь. Почти все покидают замок на Рождество. Гарри отвечает, что он, конечно, понимает, что она хотела бы остаться и помочь. Так в её духе — всегда думать о других. К письму Гарри прилагается свёрток от Молли с небольшими имбирными печеньями в форме гномов. Из-за наложенных на них чар они поют. Если бы она всё ещё была на Гриффиндоре, то взяла бы их в гостиную, чтобы поделиться. Вместо этого она берёт их на еженедельное собрание префектов. Гермионе хочется сказать «нет» Макгонагалл, когда в следующую ночь та вновь приводит к ней Малфоя, но она этого не делает, потому что это доказательство того, насколько она бескорыстная личность. Она намерена игнорировать его, но спустя полчаса язык саднит от того, что она сдерживает сотни слов, так и норовящих сорваться с губ, чтобы доказать, что всё, что он ей сказал в прошлый раз, было неверным. У неё есть сотни опровержений. Единственная причина, по которой она себя сдерживает, состоит в том, что она не хочет, чтобы он думал, что её волнует его неправильное мнение. — Тогда почему ты на Гриффиндоре? — наконец, говорит она, когда думает, что вот-вот взорвётся, если хоть слово сейчас же не слетит с языка. Вместо того, чтобы ответить ей, Малфой протягивает руку через стол и берёт имбирное печенье из пакета, что лежит в центре стола, как будто её вопрос был приглашением. Он с любопытством сжимает одно, и печенье начинает петь Jingle Bells, в то время как он его ест. — Если ты думаешь, что Шляпа правильно поступила, отправив меня на Слизерин, то почему она распределила кого-то вроде тебя на Гриффиндор? — говорит она с намерением заставить его ответить. Он берёт ещё печенье, раскладывая их по мере того, как они начинают воспевать хоровую версию Carol of Bells. — Я хотел попасть на Когтевран. Пауза. — И? — наконец, подталкивает его она. — Я думал... Я думал, что буду там лучшей версией себя. Она смотрит на него, удивлённая его честным признанием, и часть её хочет возразить, что такого не может быть, но злоба, что таится в ней по отношению к нему, хотя он ничего не делает, чтобы спровоцировать её, начинает раздражать. Она в отчаянии. Он качает головой и кладёт в рот печенье, что в этот момент поёт баритоном. — Шляпе было абсолютно всё равно, что я думал. Она поместила меня на факультет, который, как она сказала, сделает меня той версией себя, к которой я стремлюсь. Гермионе хочется засмеяться. — Действительно? — она настроена крайне скептически. Он приподнимает бровь. — Меня отправили на Гриффиндор не потому, что я уже изменился, а потому что я хочу измениться. И вот так, Малфой, наконец, вновь обретает смысл. Это объясняет, почему он не противился выбору Шляпы так, как она. Это было преднамеренным шагом, стратегией выживания, которую он использует. Он на Гриффиндоре для того, чтобы развиваться и впитывать черты, которые он считает необходимыми для выживания. Это типичное слизеринское мышление, но в то же время, как бы она ни подвергала сомнению суждение Шляпы, она сомневается, что оно могло привести его туда, если бы он на самом деле хотел измениться. — Как ты думаешь... — она колеблется. — Думаешь, поэтому Шляпа отправила меня на Слизерин? Потому что это то, кем мне нужно быть сейчас? Малфой кивает. У неё сжимается горло. — Я не слизеринка, — говорит она так решительно, что замечает детское упорство в своём поведении. Он выдыхает и встречается с ней взглядом. — Ты не была. Формулировка прошедшего времени. — Я думаю, что пережитая тобой война сделала тебя таковой. Если бы он был резким, насмешливым или снисходительным, она могла бы иметь возможность избавиться от него. Но на самом деле он звучит виновато, как будто чувствует в этом свою вину. В глубине души она знает, что он прав на её счёт: Гермиона Грейнджер, принадлежавшая к Гриффиндору, ушла, и вот что было не так с ней. Вот почему она так задыхалась в попытках быть самой собой. Война не сумела сжечь её недостатки и не сделала её утончённой, более истинной версией самой себя, как это произошло с Невиллом. Это преобразило и трансформировало её. Она уже не является тем человеком, она едва ли может притворяться. И самое худшее, самое трагичное — это осознание того, что она не знает, в какой момент исчезла прежняя Гермиона. Она была так занята, пытаясь уберечь Гарри и Рона, что даже не заметила, как исчезает. В горле саднит так, будто её охватило неизвестное горе. — Мне нужно идти. Ей не положено оставлять Малфоя без присмотра. Ответственная, услужливая Гермиона Грейнджер из Гриффиндора никогда не откажется от своих обязательств по личным причинам, как бы ей ни хотелось. Гермионе плевать. Она устала решать чужие проблемы. Она поднимается и уходит. *** Макгонагалл ничего не говорит о том, что Гермиона оставила свои обязанности, но перестаёт приводить к ней Малфоя для надзора после этого. Впервые за год Гермиона чувствует облегчение. Когда рождественские каникулы начинаются, замок пустеет, и ей, наконец, не нужно ничего делать. Это всё равно что снять с себя тесное платье — она чувствует, что снова может свободно дышать. Когда на улице идёт снег, она укутывается и выходит во внутренний двор, чтоб насладиться тишиной и обжигающе холодным воздухом, заполняющим её лёгкие. Она слышит шаги, напрягается и поворачивается, обнаруживая поблизости Малфоя, который выглядит столь же удивлённым внезапной встречей. — Ты здесь, — говорит она, констатируя очевидное. — Я пробую новое, — спокойно говорит он, наконец, возвращаясь в действительность. — Я отправлюсь домой только на Рождество. Гермиона подозревает, что он пытается избежать встречи с матерью. Она сомневается, что развитие характера было тем, чего Нарцисса Малфой добивалась для своего сына, когда отправляла обратно в школу. Он лезет в карман и вытаскивает её пакет с печеньем. — Ты оставила это на прошлой неделе. Она забирает свёрток и опирается о стену, откусывая печенье прежде, чем оно начнёт петь. Воздух ледяной, но имбирь согревает её изнутри. Она смотрит на Малфоя. Впервые за долгое время она находится с кем-то рядом, не чувствуя при этом необходимости притворяться кем-то другим, играть какую-то роль. Приятно быть самой собой рядом с другим человеком. Даже несмотря на то, что это Малфой. Это заставляет её чувствовать себя до странности щедрой и великодушной. — Хочешь немного? — она наклоняет бумажный свёрток к нему. Он смотрит на неё с сомнением, как будто собирается ответить отказом, но затем вздыхает, и берёт одно сверху, и, прислонившись к стене рядом, присоединяется к ней. Она искоса бросает на него взгляд, который он встречает с бесстрастным выражением лица. Она не может не заметить, что красный и золотой действительно подходят ему, подчёркивая черты лица. Они добавляют немного красок, делают менее угловатым и злобным. Она отводит взгляд, смотря чуть в сторону. — Что для тебя значит «стать гриффиндорцем»? Его лицо приобретает странное выражение. — Когда хочу что-либо сделать, спрашиваю себя, почему не делаю наоборот. И если это безопасно, я заставляю себя это сделать. Она обдумывает это и приподнимает бровь. — Это то, как сказать мне, что я выгляжу «хорошо» в зелёном цвете, и вернуть печенье? Он кажется смущённым. Она смеётся себе под нос. Оглядываясь назад, она видит, что противоположный мотив побуждал их взаимодействовать: его эксцентричная прямота, извинения и общее отсутствие ехидства. Попытка разрушить шаблон, идя против его импульсов. — И как это отразилось на тебе? — Совет ещё не решил, — говорит он, пожимая плечами. — Я ещё не умер. Всё происходящее противоречит всему, чего она ожидала. Это словно глоток свежего воздуха — быть не самым необычным человеком в Хогвартсе. Малфой оказался успокаивающе странным. — Ты предан этому. Он смотрит в сторону, и его самоуверенность исчезает. — Что мне ещё терять? *** На следующий день Гермиона возвращается во двор с печеньем в кармане, и, когда Малфой проходит, она вытаскивает их и протягивает в безмолвном приглашении. Это немного неслизеринский поступок, но она уверена, что никогда бы не сделала этого, будь она всё ещё на Гриффиндоре. Он колеблется, а затем принимает приглашение, присоединяясь к ней. Это становится рутиной. Каждый день они сидят во дворе и едят печенье, которое продолжает воспевать рождественские песни, и в конце концов они обмениваются странными историями, которые никогда и никому раньше не рассказывали. Постепенно Малфой перестаёт вести себя как гриффиндорец или слизеринец и просто становится обычным человеком. Кем-то ещё, кто не в курсе, кто они такие. Он бывает забавным и неожиданно отзывчивым. Она узнаёт, что он вырастил домашнего кролика, и его глаза загораются каждый раз, когда он описывает это. Она рассказывает ему подробности своего детства, которым ранее никто не интересовался. Он одновременно напуган и очарован возможностями стоматологов. Как ни странно, чувствуется, будто они оба всю жизнь ждали кого-нибудь, кто хотел бы узнать о них всё. В канун Рождества у неё заканчивается печенье, которое она могла бы с ним разделить как обычно. Она испытывает неожиданную боль из-за того, что у неё пропал предлог проводить послеобеденные часы во дворе. Осталось одно-единственное печенье, и она почти решает предложить его Малфою, но пресекает свой порыв, чувствуя внезапный эгоизм, что просыпается в ней, потому что это Малфой, а это её печенье. Когда она уже тянет руку ко рту, он приостанавливает её. Он выхватывает печенье и суёт себе в рот. Она смотрит на него в изумлении. — Ты коварный змей! — Я бы никогда не сделал этого, если бы не был на Гриффиндоре, — говорит он после того, как проглатывает его, выглядя при этом ангельски-невинно. — Враньё, — она возмущена. — Это было совершенно по-слизерински. — Как же так? — он приподнимает бровь. Она что-то бессвязно бормочет себе под нос, а затем: — Ты... подлый! Он выпрямляется, выглядя оскорблённым её высказыванием. — Я сделал это прямо на твоих глазах. В этом не было ничего подлого. — Да... — она закатывает глаза. — Но ты убаюкивал меня ложным чувством безопасности, иначе я была бы настороже. По-слизерински. Она пихает его в грудь, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Он смотрит вниз, и она быстро убирает руку, тепло приливает к щекам. Он качает головой. — Слизеринец никогда не был бы таким очевидным. — Да неужели? — она решает подыграть. — И как бы поступил слизеринец? Он глубоко вздыхает, выпрямляясь. — Зависит от обстоятельств. — Безусловно, — говорит она с шуточной серьёзностью. — Я думаю, если бы это был я, — он ухмыляется, заговорщицки наклоняет к ней голову. Его голос стихает, и ей приходится наклониться, чтобы расслышать его: — Я бы отвлёк тебя... сделав что-то неожиданное, например... Он сокращает расстояние между ними, целуя её. Их губы соединяются на одно долгое мгновение. Тепло вопреки холодному зимнему воздуху. Неожиданно ярко. Она может почувствовать привкус имбиря в его дыхании. Он пахнет морозом и свежестью, словно кедр. Холодный, но в то же время страстный. Она дёргается назад. Поражённая. Она смотрит широко распахнутыми глазами на него и чувствует, что сердце заходится в бешеном ритме. Она выпрямляется, его цепкий взгляд пристально наблюдает за ней. — Вообще-то, — говорит он спустя мгновение. — Думаю, мы оба можем согласиться, что я бы никогда не осмелился сделать это, будь я всё ещё на Слизерине. Она не знает, что двигает ею, но она делает это. Её пальцы цепляются за его красно-золотой шарф. Его узкое лицо находится всего в нескольких дюймах от неё, и она пользуется возможностью рассмотреть его, изучить и понять, кто он сейчас и почему её волнует, что это какая-то затянувшаяся манипулятивная игра, в которую он с ней играет. Он не двигается, а просто встречается с ней глазами, позволяя просто смотреть на него. Она колеблется и отступает, отпуская шарф. — Ты вернёшься послезавтра? — она спрашивает. — Да. *** Просыпаясь рождественским утром, Гермиона замечает кучу подарков, что лежат у её кровати, но она не торопится их открывать. Это будет пустой долгий день. Она лежит в постели, размышляя о Малфое, всё ещё не зная, что думает о поцелуе. Она уже успела рассмотреть его под дюжиной углов и пришла к выводу, что это, вероятно, ещё один случай, когда Малфой изменил свои принципы, чтобы доказать самому себе, что он может измениться. Поцелуй был ориентиром, прежде чем он отправился домой. Она не уверена, хочет ли, чтобы это было чем-то бо́льшим. Это было рискованно, когда она едва восстановила равновесие. Во второй половине дня она берёт своё пальто, чтобы выйти на улицу, но на этот раз её карманы пусты, и она совсем одна. Собираясь выйти, она останавливается, поднимая шарф, висящий на краю её стола. Она проводит пальцами по мягкой шерсти, обдумывая и взвешивая, что он представляет. Она накидывает его себе на шею. По пути к двери она обращает внимание на зеркало, и человек в отражении вовсе не кажется незнакомцем. Она минует двор, но вместо того, чтобы остановиться, направляется к озеру. Пройдя через ворота, она едва не налетает на кого-то, внезапно выходящего из-за угла с метлой в руках. Они оба останавливаются, и она удивлённо глядит на него. Это Малфой. Который должен быть сегодня в Уилтшире на Рождество со своей матерью. Его волосы, лицо и одежда испещрены льдом из-за полёта. Он начинает что-то говорить, но затем его взгляд падает на шарф, обёрнутый вокруг её шеи, и останавливается, просто смотрит. Под его взглядом к её лицу приливает жар. — Счастливого Рождества, — говорит она, пытаясь разрушить затянувшееся неловкое молчание. — Ты не... разве ты не поехал домой? Наконец, он отрывает взгляд от шарфа, его глаза блестят. На губах играет довольная ухмылка, и Гермиона видит, как в нём просыпается слизеринец. — Здесь было кое-что, что я не мог покинуть. Её сердце замирает, когда он подходит ближе, его пальцы в перчатках касаются её щеки. — Счастливого Рождества, Грейнджер, — говорит он, смотря в её глаза, ожидая чего-то. На мгновение она застывает, рассчитывая, рассматривая и взвешивая свои шансы, колеблясь, поскольку не может отыскать надёжных, убедительных и окончательных ответов. Это риск. Люди могут разочароваться в ней. Они могут не одобрить. Гриффиндорец и слизеринка спустя всего несколько месяцев после войны. Никто не примет это легко. Но она перестала беспокоиться обо всех, кроме себя. Факультет Хогвартса лишь ступень, а не судьба. Она готова быть «эгоисткой» для того, чтобы делать то, что ей хочется. Она поднимает лицо в безмолвном приглашении. Он приподнимает её подбородок, наклоняя к ней голову. Она не отводит от него глаз, пока бледные ресницы трепетно не смыкаются, и он медленно целует её. У него вкус и запах зимы, возвращения домой. — Тебе идёт зелёный, — говорит он, улыбаясь ей в губы. Она улыбается в ответ. — Да. Так и есть.