Иван Альбус Ефремов и Орден Сокола, абсурдный роман в 23х смс

Да, так начинался мой обычный день. Обычный день… Хотя давайте разберёмся, что такое обычный день? По-моему, как раз самые обычные дни могут скрывать в себе всё самое радостное, горькое, ужасное… да всё что угодно! Разве вы когда-нибудь слышали: «Это произошло в самый необычный день»? Нет… обычные дни опасны! Бойтесь обычных дней… Рубен Григорян, «Нити». ...На шкафу у психотерапевта Ефремова стояли разноцветный макет ДНК и огромное, с распростёртыми крыльями, чучело сокола-пустельги на растопыренных ногах. По ошибке таксидермиста чучело было закреплено на подставке неотцентрированным, а потому периодически падало при малейшем шатании шкафа: тыкалось разинутым высушенным клювом в горбик генетической молекулы и с глухим стуком заваливалось на бок — генетическая цепочка со звоном рассыпалась. «Абанамат!» — рявкал Ефремов и, кряхтя, выбирался из-за стола подымать упавшую птицу. Он работал на Юго-Западе Москвы, где в своё время магов было гораздо больше, чем улиц с именами академиков; сырцовая магия практически сквозила в каждом кубическом сантиметре воздуха и периодически искрила на кончиках усов Ефремова и его бороды а-ля «недельная щетина». Пациенты нередко называли добродушного доктора кудесником, но явного волшебства за Ефремовым никогда не замечали. Разве что была у него свирель, подаренная его деду-грузину в приданое за бабушкой, армянкой грузинского происхождения, Цахик Карапетовной. Это был дудук, который Иван Львович ежеутренне после чаепития расчехлял из сумки-баула и минут пятнадцать высвистывал плач сокола. — Во, соловей, заливается! — причитала регистратура этажом ниже, а в кабинете по соседству доктор Елена Аркадьевна отмечала весьма позитивное суггестивное влияние трелей на клиентов по всей поликлинике. Иван же Львович никакого влияния не отмечал ни на кого, кроме мышей, иногда забегавших в его кабинет. Стоило ему начать подвывающую трель, балдеющая от звука дудки хвостатая тварь самозабвенно взбиралась по стене за спиной врача и даже умудрялась заползти на потолок, откуда потом с писком срывалась, орошая лысину и плечи врача брызгами урины и какашками величиной с виноградную косточку. ...Ефремов выглаживал чёрные брюки и прислушивался к звенящей тишине коридора. Метрах в трёх на уродливом обшарпанном столе покоился не менее уродливый совковый телефон. С минуты на минуту он должен был противно и требовательно зазвенеть: Ефремов ждал звонка от своего бывшего однокашника и приятеля Джека (от рождения тот был попросту Женькой) — единственного, кто о нём вспоминал, если дело не касалось профессиональной деятельности. Эта самая деятельность уже порядком достала Ефремова. Будни были однообразны, новых больных уже давно не появлялось. Половина помещений пустовала, а в другой половине томились от скуки психологи, психотерапевты и логопед, которому заместитель главврача выписывал в достойных количествах спирт для полоскания зондов и пальцев многочисленных пациентов. На колченогом комоде в кабинете Ефремова громоздился бережно накрытый вязаной салфеткой телевизор «Рубин», который Ефремов так ни разу и не включал. У противоположной стены стоял разложенный диван, в углу — огромный письменный стол, заваленный грудой бумаг и многочисленными крошками не первой свежести. Единственную ценность в кабинете представляла библиотека. Добрые две-три сотни книг, рассортированных по жанрам и направлениям, покоились на дубовых полках. Ефремов своей библиотекой дорожил, поскольку собирал её долго и с большим трудом. Книги приносили пациенты и коллеги; некоторые издания Ефремов покупал сам, другие брал почитать и отдавать их, как правило, забывал. Доктор встряхнул брюки и аккуратно положил их на диван. Посмотрев с грустью на ящик с медицинским спиртом, он принялся мерить комнату широкими шагами. Он готовился к запою. Понимая запой как своего рода философию ежегодного новогоднего эксперимента, Ефремов предъявлял строгие требования к качеству этого действа. Запой, по его мнению, должен был проходить красиво и жёстко, и поможет в этом Джек, звонка которого Ефремов и дожидался. Уже подготовлено изрядное количество спирта, две коробки шпрот, коробка тушёнки, несколько буханок хлеба — всё остальное должен был привезти Джек. Джек относился к коммерсантам средней руки, которые по своей природе не видели бизнес без укрытия налогов, зажатия зарплаты и вечных кредитов. Познакомились друзья ещё в альма-матер, но медицинская карьера товарища закатилась едва ли не сразу после диплома. Потом были служба в спасотрядах и повышения по административной части, где его хваткость нашла достойную реализацию. Дело шло в гору, начались активные контакты за границей, постепенно выявляя пристрастие Джека ко всему английскому. …Приближались долгожданные выходные, а за ними ещё какие-то праздники, потому друзья единогласно приняли решение: уходить в жёсткий запой. А захламленный кабинет Ефремова подходил для этого как нельзя лучше. Вообще-то у Ивана была вполне комфортабельная двушка за кольцевой дорогой в Тропарево, которую он занимал с женой и дочерью. Однако жена вела весьма фривольный образ жизни, и домашнему уюту это не способствовало, а посему Ефремову часто было приятнее переночевать у себя в кабинете, благо, он был заведующим отделением и опечатывал двери самостоятельно. …Наконец раздалась противная телефонная трель. Ефремов в два прыжка подскочил к уродливому столу и снял трубку: — Внимательно… — как можно спокойнее не допроизнёс Ефремов. — Вано! — заорал Джек, пытаясь перекричать гул толпы. — Я в супермаркете! Какое вино, на твой взгляд, самое дерьмовое? — «Токай» конечно! — толк в вине, как и в запоях, Ефремов знал. — Здесь такого нет, как быть? — разочарованно ответил Джек. — Ты бы его в «Метрополе» ещё заказал. Ясен пень, в супермаркете такого не продают, дерьмовое вино следует искать в дерьмовых магазинах, — блеснул интеллектом Ефремов и продолжил ликбез: — Поищи магазин попроще, там «Токая» завались. — Попробую, — с досадой в голосе проскрипел Джек и спросил: — Ты готов? — Давно уже готов! Ты-то сам скоро будешь? — Минут через полчаса, примерно. — Добро, жду тебя на проходной через полчаса… Ефремов положил трубку и засёк время на наручных часах. До запоя оставались считанные минуты… …Но минут через десять распахнулась дверь и на пороге нарисовался улыбающийся Гера Соболевский, известный задрот и неудачник, из тех, которые вечно толклись у Ефремова на коллективных психологических тренингах. Инженер, чокнувшийся над кандидатской диссертацией, он был просто одержим всяческими техническими новшествами, а также Интернетом. Эстетическая натура влекла его в тусовки креативщиков, где случайно всплыла информация о малоизвестной, но талантливой художнице-костюмерше Тамарик Ефремовой, маме доктора. После чего впечатлительный интернетчик просто забредил армянами и грузинами. По иронии судьбы он даже подружился с парнем, у которого Иван преподавал в медучилище. Ефремов, внутренне морщась от такого неуместного визита, распростёр приветственные объятия и возгласил красивым, с лёгким кавказским акцентом, баритоном: — Ну, здравствуй, дружок! С чем пожаловал? — Иван Львович, я только на минуточку, проездом. Вот, заскочил поздравить вас с Новым годом. «Бедный Герка, — подумал Иван, — ехать ему до меня полтора часа, сейчас завязнет, будет битый час херню городить». — Ну, проходи, коли пришёл, — вслух гостеприимничал Иван, лихорадочно соображая, как бы выставить непрошеного гостя. — Так с чем ко мне? — Вот, с подарочком, — Герка, корячась и закрывая дверь, выудил из полиэстрового портфеля какую-то коробочку в блестящей обёртке. — Мы с вашим Гургеном скинулись, прикупили. Ефремов добродушно принял свёрток, размашисто распотрошил клеёнчатую фольгу, расковырял крышку, обрывая неудобные картонные хлястики, и увидел чёрный пластик мобильника в пузырчатой целлофановой плёночке. «Sony Ericsson k790i». — Да ты охерел, друг мой, это же 16 тыщ, тебе что, зарплату некуда девать? — Да вы мне как-то пустяковую услугу оказали, жизнь спасли… — засмущался Соболевский и маловразумительно залепетал: — У вас же что ни месяц, то новый мобильник… ломаете… теряете… съедаете… Это вам вместо компьютера… то есть к домашнему компьютеру… — Да на чёрта мне такое добро, если я в компьютерах профан? — Ну вот, просвещайтесь… книжки будете читать, музыку слушать… фотоаппарат, опять же… — Гера топтался между дверью и креслом и щипал себя за бородку. Ефремов поторопил: — Ну, спасибо, спасибо… люблю тебя, Герка. Всегда от души, с изыском, — он проследил за озорным Геркиным взглядом, блуждающим по дивану. — Не обессудь, у нас тут, дружок, торжественное заседание… предновогоднее… Аккуратно поставив коробку с мобильником на стол, Ефремов с сожалением прошествовал к запасам и извлёк из ящика флакон спирта: — На, стопочку пропусти за моё здоровье. Только смотри, ладно? — отечески напутствовал он молодого человека. Герман взял флакон, потоптался ещё, засовывая его в карман портфеля, и с плохо скрываемым огорчением пошёл прочь, так и не похваставшись до конца возможностями подарка. Германа Ефремов немного недолюбливал, хотя и считал его одним из самых адекватных людей на своих тренингах. Ефремов бережно положил коробку с мобильником на одну из книжных полок и посмотрел на время. Самое оно, нужно идти встречать Джека. На улице шёл мелкий колючий снежок, совсем не новогодний. Казалось, что праздники ещё далеко, а сейчас — обычные зимние будни. Ефремов дошёл до проходной и, не заходя к охранникам, встал около входа. Минут через пять подкатило такси. За тонированным стеклом была видна какая-то суета. Мгновение спустя Джек вылез из машины, следом появились большие жёлтые пакеты. Ухватив их поудобней, Джек засеменил к проходной. Охранники заметно напряглись, но, видя, что Ефремов пошёл навстречу холёному мужику, выпорхнувшему из такси, расслабились и потеряли к ним всякий интерес. Всю дорогу от проходной на этаж Джек рассказывал Ефремову о своих проблемах, радостях и жизни вообще. Ефремова это не очень интересовало. Всё, что пытался поведать ему Джек, он знал наперёд. Ефремов думал о Гургене. Как-то неправильно получилось. В планах у Ефремова было пригласить на всеобщую попойку и Гургена, но тот уже два дня не появлялся на территории больницы, и в морге его не было. Ему, конечно, можно было бы позвонить, но мобильник опять куда-то затерялся. Подарок Германа был кстати. Пока Джек, не переставая болтать, раскладывал на столе снедь, Ефремов натягивал отглаженные брюки и белоснежный халат — неизменные составляющие хорошего запоя. На столе появились флаконы со спиртом и бутылки с самым дерьмовым вином «Токай». Небольшие пиалки, заменяющие рюмки, наполнились до краёв. Джек и Ефремов выпили, наступила тишина. Джек наконец-то заткнулся и о чём-то задумался. Пили, в основном, молча. Лишь изредка Джек издавал невнятное бормотание. Первый флакон ушёл незаметно, и тут Ефремов вспомнил о подарке и о том, что всё-таки неплохо бы позвонить Гургену. — Джек, мне же тут подарок сделали… — Опа, показывай! — Джек заулыбался и добавил: — Надеюсь, что не побрякушки… Ефремов достал с полки коробку с телефоном. Щёлкнув крышкой корпуса, Ефремов увидел вставленную сим-карту и ещё раз мысленно поблагодарил Германа. Экран телефона засветился. Порывшись в телефонной книге, Ефремов улыбнулся уже записанным номерам Гургена и Германа. Нажав на кнопку вызова, Иван услышал мелодичный женский голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». — Абанамат! — выругался Ефремов. — Дай аппарат-то посмотреть, — попросил Джек. — М-м-м-м, неплохая вещь. Камера, плеер, всё путём! — Да нахрена мне они? Всё равно ведь пользоваться не умею, — ответил Ефремов. — Учись, всегда пригодится… — Дай сюда! — Ефремов выхватил телефон из рук Джека и уставился на экран. — Ну и что мне с ним делать?.. — Да сфоткай меня, что ли, — попросил Джек. Видя, что друг мнётся, начал диктовать каждое действие: — Вон ту чёрную крышку сдвинь да кнопочку сбоку нажимай. Иван как первоклассник выслушивал инструкции и неловкими лапищами ковырялся в телефоне. Телефон звякнул и щёлкнул виртуальным затвором. На экране расползлась невероятная размазня, в которой угадывался контур руки и плеча Джека. Ефремов поднёс телефон с изображением к репе Джека и критически оценил результат: — Что-то ты, кацо, на Первое мая не похож! — Какэм, на лифте с пересадкой! — передразнил Джек, вспоминая единственную свою встречу с бабушкой Цахик, когда та уже была выжившей из ума каргой с угрожающей абрикосовой клюкой. И тут над экраном телефона заклубились вязкие серебристые облака. И Ефремов увидел над экраном двадцативосьмилетнего себя, Джека, мать и Сусанну с прекрасной копной тёмно-каштановых волос... И тут на пороге их дома появилась ворчливая Цахик: «Вуйме, ахчик, эта баквеци моет свои носки в моём колодце. Боз! Она сделает мне большое зло, и нашему Вано тоже!»*. — Нет, Жека, ты только глянь, это же мы с тобой 20 лет назад! — Ефремов сунул экран к окосевшим глазам однокашника. — Ага, Грузия... А давай-ка мой ноут подключим, вспомним молодость? Джек принёс с собой ноутбук — похвалиться видеохроникой своих похождений, — но внезапное воспоминание заинтересовало его куда больше. — Слушай, Вано, а как это у тебя получилось? — запоздало очухался Джек, инсталлируя программное обеспечение. — Получилось что? — не понял Ефремов. — Да видео про Грузию. Ведь это было... Это ж 87-й год... Ефремов пожал плечами, недоуменно округлив карие глаза: — А я что, знаю? Может, оно так и надо?! Джек молчал с секунду, а потом набросился на Ефремова: — Ты что, козёл, «Циклодола» в спирт намешал? Сползая с кресла, Ефремов почесал волосатую шею под водолазкой: — Да ты что, Джека, какой «Циклодол», я ж гол как сокол… — Что, соколики, допились?! — внезапно раздался зловещий каркающий голос. Ефремов соскользнулся и совсем сполз под стол, задев торчащими коленями его ножки. Лёгонький канцелярский столик со скрипом поехал с места. Пустельга на шкафу трагически накренилась, но Ефремов, несмотря на шок, отреагировал быстро: — Чучело лови! — Не надо меня ловить, — отозвалась птица, поводя изящной головкой, кокетливо пощипала ребро крыла и снова захохотала: — Добро пожаловать в Орден Сокола! — Да она… да она же бабушкиным голосом говорит! — в два выдоха промолвил Ефремов. __________________________ * Контаминация армянских и грузинских слов: «Ох, дочка, эта бакинка… Сука!...». Баквеци («бакинцы») — презрительное название азербайджанской диаспоры армян.