***
— Ингрит, пожалуйста. Будь со мной в этот момент, мне страшно, очень, — голос Лилит совсем тихо умоляет, а ты смотришь на её руку, которая обнимает большой живот. Поднимаешь взгляд на лицо, глаза и не можешь даже осознать глубину всех чувств в них. И всего того, что она хочет сказать, но никогда уже не сможет. Потому что вы не в том статусе уже больше, чем полгода. Потому что вы обе сделали выбор — ты не захотела смотреть, как она умирает на твоих глазах, а она не смогла убить ту часть себя, которую не хотела. Она смотрит на тебя преданно, ожидая самый волнующий ответ, будто ты последний родной ей человек, и ты не хочешь думать, что так и есть на самом деле. Внутри тебя взрываются и рушатся миры. Сердце колотится в несколько раз сильнее, разгоняя кровь по онемевшим конечностям. Ты не можешь согласиться на то, что она просит. Ты не будешь держать её за руку, когда она будет мучиться от боли, рожая ребенка, который разрушил все твои мечты. Ты не сможешь быть рядом, когда она, возможно, умрёт. Опускаешь взгляд в пол и качаешь головой. Не ощущаешь ничего, кроме сожаления, что всё происходит так, а не иначе. Эта встреча — третья за последние восемь месяцев. И каждый раз она просит тебя быть рядом. Чуть ближе, чем бывшие. — Прости, дружочек. Я не смогу, — с натянутой твёрдостью произносишь ты, впиваясь ногтями в ладонь, пытаясь заглушить моральную боль от этой встречи физической. Твоё 'дружочек' режет вам обеим сердце. Как-то вырвалось, почти автоматически, и ты вспоминаешь все разы, когда это обращение грело всё внутри, заставляя улыбаться. Это то, что в прошлом. И не вернётся. Она больше не твой дружочек. Она больше в принципе не твоя. И никогда не будет. — Я всё понимаю. Это ты меня извини. Опять вызвонила тебя, будто у тебя нет других дел, — говорит, будто ей плевать на твой отказ. Отворачивается, и ты знаешь, что она смахивает слёзы с впалых щёк. Снова замечаешь, что она похудела везде, кроме живота, и выглядит болезненно. Совсем не как счастливая будущая мать. Не решаешься доказывать ей, что она всё ещё важна тебе. Усугублять и так разрывающую сердце ситуацию. — Лилит, — тихо окликаешь, и она тут же поворачивается. Ты видишь проблески надежды в её глазах. Хочется взвыть от отчаяния, но ты спрашиваешь то, что тебя действительно волнует: — Что говорит твоя мать? Что дальше? Взгляд Лилит тускнеет. — Она сказала, что ей плевать. На всё, что связано со мной, — режет правду, пытаясь скрыть свою боль. Её бросили все, и сейчас она один на один с происходящим. — Но ничего, прорвусь. Я же живучая. А ты иди, не задерживаю. Последняя фраза звучит несколько грубо, но ты не находишь, что ответить. Молча выходишь из палаты, сразу прислоняясь к стене. Желание разрыдаться рвёт грудную клетку, но ты лишь громко вдыхаешь и выдыхаешь воздух. Едва проталкиваешь жизненно необходимый газ в лёгкие. Медленно перебираешь ногами по коридору больницы, к выходу, желая побыстрее покинуть это здание. Тебе элементарно больно здесь находится. Ты знаешь, что Лилит сейчас рыдает и занимается самобичеванием. Пытаешься внушить себе, что это не твоё дело, но если не получилось за эти месяцы, то и сейчас не получится. Как же ты хочешь вернуться на год назад. В свой первый июль с ней. Когда вы были просто коллегами. Когда ты просто была влюблена в восемнадцатилетнюю девочку, которая теряет деньги из кассы чаще, чем дышит. Когда она увольнялась, и это было твоей самой большой болью. Когда она не начала влюбляться в ответ. Ходить к тебе, помогать и заботиться. Ты всё ещё бесконечно влюблена в то время. И в свою Лилит, которая теплее летнего солнца и сложнее зимнего встречного ветра. Которая выбрала без права выбора. Выкуриваешь две крепкие сигареты и садишься за руль, направляясь, куда глаза глядят. Все дороги будто напоминают о прошлом. Вот кафе, где ты впервые открылась Лилит и поставила ее на один уровень с самым близким окружением, что знает о всём ужасе, который периодически происходит в твоей жизни. Но уже нет. Она спасла тебя от кошмара, в котором ты жила. Ты свободна благодаря ей, наверное, сама ведь никогда не решилась бы. Вот подъезд и окна её квартиры, где она когда-то жила. Где произошло слишком много. Первые долговременные объятия, в которых ты лежала и чуть не плакала от счастья. Первые твои намёки ей, которых она испугалась. Первый поцелуй после бессонной ночи, которая точно была первой совместной, несмотря на расстояние и разные населённые пункты. Терзаешь себе всё внутри по дороге домой. Каждый раз после встречи с Лилит тебя накрывает цунами из воспоминаний, боли и тоски. Самой настоящей тоски. Ты не в силах изменять прошлое, но если бы у тебя была одна попытка — ты бы ни за что не пустила её на ту вечеринку. Это единственное, о чем ты жалеешь больше и болезненней всех других неверных поступков со своей стороны по отношению к ней. Ты не была плохой, но и хорошей тебя назвать сложно. Всё вообще было сложно. С первого дня. С первой ссоры по глупой причине. Сейчас ты понимаешь, как абсурдно это было. Изменить ничего нельзя, но смириться не получается. Дом встречает тебя холодом и пустотой. Даже кот не подбежал, хотя тебя не было почти весь день. Не обижаешься на животное, но чувство какой-то ненужности накрывает с головой. В комнатах уже давно нет вещей Лилит. Ты помнишь, как смешивала соль, которая лилась из глаз, с её одеждой, и одной поездкой отвезла всё обратно к хозяйке. И вам обеим было больно смотреть друг другу в глаза, осознавая, что не получилось. Не сохранили то, что строили с какой-то странной неосторожностью. Тебе иногда кажется, что эта боль не прекратится, пока ты жива. Она отступает, потом снова возвращается и так по кругу. А где тот этап, когда полностью отпускает? Когда ты уже не плачешь и не вспоминаешь? Не любишь? Лежишь, сверля глазами потолок. Прокручиваешь в голове самое разное, но всё это связано с Лилит. Прошлое переплетается с настоящим. Мыслями о будущем. На этой же постели вы любили друг друга после каждого скандала. Наверное, нужно было говорить, а не сминать простыни, но прошлое, как уже было сказано, не вернуть. Вы были не правы во многом. Из этих отношений ты извлекла хороший урок — нужно уметь слушать и слышать, говорить и понимать. Всё разрушилось буквально на ваших глазах, и вы не смогли ничего сделать. Строить что-то из развалин сложно, а вы смертельно устали воевать и называть это любовью. Сон укутывает в хрупкие объятия. Тревожность преследует тебя даже во сне, и ты просыпаешься по несколько раз за каждый час. Рукой тянешься к телефону, отмечая три часа ночи и несколько сообщений, которые игнорируешь. Тебе сейчас больше, чем плевать на них. Отдых совсем не помог от мыслей, которые разрывают черепную коробку, сердце и нервную систему. Как-то случайно заходишь в галерею, не зная, зачем начиная листать страницы с фотографиями. Там настолько много Лилит, что щемит душу. Если у тебя она ещё осталась. Твоя рука не поднялась удалить всё то, что с таким трепетом собирала в маленькие коллекции: Лилит на работе. Дома. В твоей машине. Одно единственное ваше общее фото. Не считаешь, что красиво на нём вышла, но видно насколько ты счастливая. Практически не помнишь это состояние — когда смотришь на неё, и глаза блестят. Когда целуешь, а внутри совершенное счастье. Звонок разрушает тишину. Неизвестный номер. Не хочешь брать трубку, но в такое позднее время звонят либо разыграть, либо морально разрушить. Поэтому ты с тревогой принимаешь вызов. — Доброй ночи, — серьёзный мужской голос вызывает тремор в конечностях. — Ингрит Кэрол? — Доброй ночи, да, а вы кто? — пытаешься совладать с дрожью голоса, но выходит плохо. — Я медбрат районного роддома. Вы знаете Лилит Торн? — сердце пропускает удар, когда мужчина всё так же ровным голосом произносит этот вопрос. — Я… — заикаешься, путаясь в словах, что для тебя более, чем нехарактерно. — Да, знаю. Что с ней? — У неё начались схватки, и единственная её просьба — это позвонить вам, чтобы вы знали. Будут сложные роды, никто ничего не знает. Итоги могут быть разные. И мисс Торн это понимает. Кажется, вы для неё не чужой человек раз она сказала, что это всё, что она хочет перед тем, как, возможно, умрёт. Говорю со слов пациентки, извините за прямоту, — не сдерживаешь слёзы, потому что слышать такое — это выше всех твоих сил. Скидываешь звонок, понимая, как отвратительно это с твоей стороны выглядит. Падаешь лицом на подушку, которая моментально пропитывается слезами. Боль переплетается с противоречиями и все, что ты хочешь — это быть сейчас с ней. Терзаешь себя за свои слабости и отказы. Не успеваешь подумать дважды, как уже одеваешься, а после выбегаешь м из дома. Разгоняешься до максимальной скорости. Не понимаешь, зачем и почему едешь сейчас в больницу, к ней, но не можешь иначе. Впервые думаешь о том, что можешь принять её любую. С ребенком, без. Слабую, сильную. С проблемами и слабым здоровьем. Постоянными загонами и слезами. Она ведь твоя. Полностью и целиком. Любит тебя, как не любил никто в этом мире. И те далёкие два месяца вместе — лучшее, что происходило в твоей жизни. Ты любишь её. Это то, что стучит в твоей голове пульсациями, уничтожая все обиды на Лилит. Твоя девочка не виновата. Твоя девочка. Больница встречает страшной тишиной и стерильностью. В приёмном покое тебе говорят, что Лилит ещё в родзале, и ты слёзно просишься ближе к ней, под дверь. Женщина примерно твоего возраста смотрит на тебя с каким-то равнодушием, но разрешает. Ты облегчённо выдыхаешь и следуешь за медсестрой. Пустой белый коридор не внушает хороших эмоций. Липкий страх сковывает всё внутри. Ты ничего не чувствуешь, кроме бесконечной тревоги за маленькую девочку, которую слишком рано уничтожили и заставили жить по-взрослому. Проходит минут тридцать. Твои конечности уже устали трястись, и тебя даже смешит этот факт. Доктор резко выходит из дверей рядом, от чего ты вздрагиваешь и тут же подскакиваешь. — Что там? — смотришь в глаза доктору, глотая слёзы, которые начали стекать по щекам. — Как Лилит? — Ребёнок родился здоровым, это девочка, сейчас находится под наблюдением. Вы кем приходитесь матери ребёнка? — говорит врач, а ты хочешь взвыть от злости. Тебе сейчас неинтересно, что с ребенком. Что с твоей девочкой?.. — Я близкий ей человек, самый близкий. Что с ней? — нетерпеливо произносишь и готова упасть на пол, когда врач опускает взгляд. — Пожалуйста, скажите, что она жива… — твой шёпот режет слух всем, кто в коридоре. — Девушку спасти не удалось. Мои соболезнования, — ты ничего не слышишь, лишь видишь, как двигаются губы доктора. Ток болью пронзает тело, добираясь до всех жизненно важных органов. Болит всё и вместе с этим внутри образовывается пустота. Будто резко вырвали все органы, оставив лишь оболочку из кожи. Не получается ни вдохнуть, ни выдохнуть. Воздух просто не проходит в лёгкие. Твоё тело не желает осознавать реальность, в которой больше нет её.— Пожалуйста, Ингрит…
Утро проносится перед глазами, а её нежный голос, который умолял тебя быть с ней в этот тяжёлый момент — режет сознание. А было бы всё по-другому, будь ты рядом? У неё было бы больше сил? Сил выжить… Если бы она знала, что ты приняла факт её ребенка. Что ты готова… Была… Какой-то медбрат помогает тебе сесть. Что-то говорит, пытается достучаться, а ты лишь смотришь в пустоту и думаешь. Что виновата. Что всё могло случиться не так, будь ты другой. Не такой категоричной к ней. И более осознанной к тому, что Лилит, твоя маленькая девочка, не виновата. Что она нуждалась в тебе… Прошедшее время оседает во внутренней пустоте. Ты поддалась желанию жить легче. Проще. Без сложностей в виде неё, ребенка и угрозы смерти. Но этого можно было избежать… Ты никогда не узнаешь наверняка, потому что решение принято, а итог известен — твой мир умер. Ты не знаешь, сколько сидишь в коридоре, просто сверля стену напротив взглядом. Вспоминаешь и вспоминаешь глаза Лилит. Её теплый взгляд, голос и любовь к тебе. Беспорядочные поцелуи по всему твоему телу. Разговоры, шутки. 'Дружочек' Это разрывает тебя изнутри. Прошлое лето отдаёт горечью, а осень — счастливой болью. Тем, что не повторится. И дружочек в твоей жизни не повторится больше. Твоя девочка к тебе не вернётся. Никогда. А ещё тебе отдали письмо Лилит. Медбрат подошёл к тебе часов через пять, после того, как всё закончилось. Сказал, что твоя девочка написала письмо для тебя, если вдруг умрёт во время родов. Ты держала это письмо в руках час. Просто вертела, рассматривая каждую чёрточку своего имени на сложенном листе. Представляла, как Лилит водила рукой по бумаге, наверное же, роняла слёзы, и писала. Тебе. Она никогда о тебе не забывала и не переставала любить, в то время как ты сдалась, выбирая лёгкую жизнь. Сложную без неё, но лёгкую от неё. — Ингрит, — тебя окликают, и ты впервые слышишь это, обращая внимание. Переводишь взгляд на женщину со свёртком в руках. Всё понимаешь, и время будто замедляется, когда ты видишь шевеления. — Лилит говорила, что у неё, кроме вас, больше никого нет. И что вы можете увидеть ребёнка. На ватных ногах подходишь к медсестре. Смотришь, как маленькое нечто движется в коконе и не понимаешь, что чувствуешь. Эта девочка — продолжение твоей. Тебя не накрывает нежность и любовь, но никаких отрицательных чувств ты не ощущаешь. — Хотите взять? — неуверенно произносит медсестра, видя твоё лицо, которое не выражает, наверное, ничего, кроме боли. Киваешь, сама не осознавая своих действий. Ты помнишь ещё от своих детей, как держать младенцев, но тебя как будто накрывает волной робости и страха. Осторожно держишь свёрток, всматриваясь в черты лица. 'У неё её глаза' Мир внутри тебя переворачивается, когда ты видишь глаза девочки. Её пухлые губки, форма которых точь в точь, как у матери. Она будто копия Лилит, и у тебя щемит сердце невыносимой болью. Роняешь сслёзына розовую ткань, а девочка тянет руки к твоему лицу. Наклоняешься к ней чуть ближе, ощущая достаточно приятный детский аромат, а малышка прикасается к твоему лицу. Хаотично водит по нему, неосознанно, но вытирает слёзы. Её дочь вытирает тебе слёзы. И это совпадение тяжестью оседает внутри. Тебе хочется ещё больше разрыдаться, но ты едва улыбаешься ребёнку. — Что с ней будет? — поднимаешь взгляд на медсестру, которая шокировано наблюдала за картиной. — Если в течение недели не появятся родственники или отец, то дом малютки. Удочерение, в лучшем случае, — говорит женщина, и ты видишь, что она хочет ещё что-то добавить, но молчит. А ты смотришь снова на девочку с глазами, которые ты уже любила. Она не будет жить в тех условиях, которые её ждут. Ты не позволишь. — У вас такая связь. Не знаю, ощущаете ли это вы, но со стороны это выглядит… магически. Завораживает. Никогда не видела такого между ребёнком и чужой женщиной… — последние слова, как пощёчина. Резкое осознание, что ты для этой девочки — единственная надежда на счастливое детство и жизнь. И если ты не смогла осчастливить её мать настолько, чтобы не разрушить всё, то здесь ты не ошибёшься. — К ней никто не придёт, есть только я… Больше она никому не нужна. Сколько времени займёт оформление опекунства? — спрашиваешь, раскачивая в руках малышку. Не хочешь её отпускать. Чувствуешь, что это часть твоей девочки, которую ты тоже не хотела отпускать. Но сделала это. И теперь лимит ошибок на эту жизнь исчерпан. Тебе объясняют стандартную процедуру, и ты понимаешь, что проблем возникнуть не должно. Надеешься на это. Спустя два месяца ты держишь на руках«Привет, родная. Я все ещё помню твою улыбку при таком обращении, пожалуйста, и сейчас улыбнись.
Если ты читаешь это письмо, значит я всё же покинула этот мир.
Прости, что бросила тебя вот так.
Прости, что всё так получилось и наше мы было недолговечным.
Наше счастье было слишком коротким. Я знаю, что это моя вина, не твоя. Никто бы не смог выдержать то, что свалилось.
А ещё я жалею о каждом нашем скандале по глупой причине. Дурёхи мы, а я в особенности, да? Можно же было не тратить время на глупости…
Я знаю, что у меня будет дочь. Хочу назвать её в честь тебя, но мне кажется, что у меня не получится её даже увидеть. Посмотри на неё за меня, пожалуйста. И мысленно скажи, что она не похожа на того урода. Я буду счастлива, наверное, если она будет похожа на меня. Хоть я и не образец красоты.
Я не успею её полюбить, пожалуйста, сделай это тоже за меня. Пусть она тоже почувствует хоть капельку твоей любви. Ведь твоя любовь — это лучшее, что могло случиться со мной.
Если тебе она не противна, воспитай её. Или хотя бы присматривай за ней в детском доме, одним глазком. Чтобы она не выросла уже убитой. Я не могу тебя заставлять или просить, но уже делаю это. Хочется всё перечеркнуть и выбросить, написав лишь сухие факты, но ведь так это письмо более живое. В отличие от меня.
Прости.
Я люблю тебя.
Навечно твой дружочек.»