Путешествие Иранон

Боковое зрение уловило движение сбоку, черное пятно невероятным прыжком вскочило на первую ступеньку крыльца, вцепившись когтями в жалобно треснувшие деревянные перила. Огромная сгорбленная фигура, покрытая шерстью, трансформировалась на глазах, опасно наклоняясь в мою сторону. Пришлось отпустить поводья, доверив Деми путь вперед. Дорога в горы грозила окончиться здесь, в окружении смазанных теней на ярком снегу. — Не уйдешь! Призвав остатки магии, я направил всю силу в руки за миг до того, как грузное тело оборотня обрушилось на меня, уронив на пол и норовя когтями достать до лица. Искаженное, нечеловеческое лицо смотрело на меня, ощерившись волчьими зубами в паре сантиметрах от носа. Угольная шерсть дрожала от ветра и приступа злости хозяина. Звериная сущность просилась на волю, но людская будто сопротивлялась в попытке сделать еще что-то прежде, чем косматые пальцы сломают мой хребет. — Где?! Где она?! Удерживая оборотня на безопасном от себя расстоянии, я чувствовал, как разум его постепенно теряется. Темная аура энергии всё больше захватывала тело, превращая меховую накидку в выгнутую спину чудовища. Клыки звонко клацнули, коснувшись кожи, волчий рык раздался из глотки. Домик мчался по проторенной дорожке на немыслимой скорости, рискуя потерять скрипучие колеса. Глядя на яркие радужки глаз и совершенно животный крупный зрачок, я почувствовал, что силы меня покидают. — Где?! — А ведь она рассказывала о тебе. Да. Говорила, что ты ее ждешь, что хочет к тебе. А потом… спасла… отдав свою жизнь ради моей. Всё ради меня. Ради того, чтобы я смог ее найти даже после смерти. Истратив последние капли сил, я послушно сдался, опустив руки и позволив оборотню беспрепятственно схватить голову когтями. — Давай, убей. Уничтожь то, за что она боролась. — Ты лжешь… — У нее такие очаровательные веснушки на бедрах, а между… — Заткнись! Ты мерзок… Ударив меня затылком об пол, он вновь возмущенно зарычал, но его превращение всё-таки замедлилось, остановилось. Человеческая сущность цеплялась за мои слова. — Я клялся себе вновь припасть к ее блаженному источнику, услышать очаровательный стон… Могу и тебе поклясться. На копье. А в подтверждение рассказать, сколько родинок пряталось на груди. На каждой ареоле. Он медленно отвел от меня ладони, испепеляя взглядом вполне человеческих глаз. На его лице отразилось недоверие, злость, но вместе с тем замешательство. — Надеешься, что я поверю в эту чушь?! Моя Нанна… — Встретилась мне в горящем Беллаторе больше десяти лет назад и поклялась спасать полвека. Я лучше знаю, кто она такая. Оборотень едва заметно вздрогнул, и это не укрылось от меня. Узнал, точно узнал, поверил мне. Возможно перед уходом Иранон успела что-то рассказать о нашем соглашении. Тем временем погоня почти прекратилась. Забравшись на крохотное плато возле древнейшей, покрытой инеем каменной кладки, Деми остановился, наткнувшись на отряд местных воинов, а позади нас догнали те, кто, как верные псы своего предводителя, до последнего старались оставаться рядом и бежать за ним. Окружив домик, громкие и нахальные голоса заголосили наперебой: — Вильгельм? — Вырви ему глотку! — Только пусть сначала скажет, где Нанна! — А затем отрежь его лживый язык! — Молчать! Подняв ладонь и дав знак своим товарищам, Вильгельм замер, внимательно смотря на меня. Его звериная сущность надежно скрылась внутри, больше ни намека на волка, лишь диковатый вид всё еще мог внушать трепет незнакомцам. — Я дам тебе фору. Час. А после пошлю всех воинов, что у меня есть на гору. Если хоть один найдет тебя, ты труп. — Не ценишь усилий возлюбленной? — Боги сберегут тебя, если ее жертва не была напрасной. Бросив на меня презрительный взгляд, оборотень отступил, не прощаясь, отвернулся к остальным и что-то коротко приказал, сильно перемежая обычную речь с местным диалектом. Не желая испытывать судьбу вновь, я сел на крыльце и подозвал Деми, тот нехотя и виновато косясь на Вильгельма подошел ближе. Для дальнейшего пути снова требовались силы, и я ни капли не сомневался — за час простым шагом мы далеко не уйдем, а кто-то из свиты оборотня наверняка даже отсчитывать время не станет, сразу пустится в погоню, не сдерживая «праведного» гнева. — Глупец, едва ли ты знал ее так хорошо, чтобы скорбеть. Нечего строить из себя обманутого героя. Достав из кармана нож, я резанул ладонь, отдавая драгоценную кровь демону. Горячий язык неприятно зализал рану, забрав совсем немного дани. Когда колеса дома вновь заскрипели на морозе, воинов на плато почти не осталось, но те, кто провожал нас, смотрели недобро. Я кожей чувствовал их ненависть, видел озлобленные глаза, но на это мог лишь улыбнуться в ответ. Колкие снежинки защипали бескровные щеки. Тело слабело, сдаваясь на милость подступающей лихорадке, но приготовив наскоро еще немного отваров, я упрямо вернулся на свой пост, придерживая поводья и подсказывая демону тропу. Бесстыдно вихляющая дорожка к лесу терялась за белой пеленой, будто ничего в мире не существовало, кроме этой горы и бескрайнего марева вокруг нее. Еще немного, еще чуть-чуть. Отпив воды с корнем имбиря, я закутался сильнее, прикрыв лицо и руки полосами ткани. В груди растекалось приятное тепло, но глаза то и дело выхватывали знакомые фигуры в беспорядочной пляске ветра. Смутные образы неуловимой тенью мелькали среди припорошенных дрожащих елей, среди сосен, предупреждающих начало чащи, среди крупных валунов и сугробов в человеческий рост, среди кустарников, протягивающих ко мне свои тонкие кривые пальцы. — Деми, быстрее! Ветер поднялся такой силы, что каждый вдох давался сложно, будто воздуха стало еще меньше, чем на горных пиках. Мельтешащие призраки прошлого подбирались всё ближе и ближе. Солнце предательски быстро укрылось за высокий край горизонта, сгущая окружающие тени и словно специально укрывая тьмой и без того опасный проезд. — Шустрее, прошу… В оглушающем шуме метели послышались первые голоса. Звонкий девичий смех, и рыжие, точно рыжие всполохи меж заснеженных ветвей. Я мог поклясться, что еще не сошел с ума, но мир в насмешку, в издевку стремился поглотить мой разум. — Это точно не она. Точно. Что-то неуловимо изменилось, в одну секунду я лишился ярких пятен среди посеревших снегов. В лесу стало заметно темнее, заметно тише, будто терзаемые меня образы были лишь прелюдией к чему-то большему. С ветвей ближайших сосен вдруг сорвалась стая воронов, с криком, карканьем и безумным, нечеловеческим хохотом уносясь в даль. Их черные кляксы пропали так же быстро, как и возникли передо мной, но смех остался как призыв тому, что поднялось из темных, слепящих закоулков рощи. Нечто огромное, кошмарное, поднялось из-за деревьев и, растекаясь угольным маревом, двинулось в мою сторону. — Нет… нет… не догонишь… Присев на пол крыльца, я вновь потянулся к ладони, но Деми, несясь изо всех сил вперед, возмущенно фыркнул, мотнув головой. Не возьмет, не хочет больше брать. Зря. Эта тварь в лесу погубит нас всех, если мы не успеем сбежать. Вцепившись в поручни, я закрыл глаза, надеясь прийти хоть немного в себя. Может, то чудище — это лишь часть моей лихорадки? Может, я потерял слишком много, чтобы верно осознавать себя? Но даже после короткой передышки инородное, нечестивое, отвратительное создание продолжало погоню, вытягивая из своей эфемерной, туманной туши длинные черные ворсистые лапы, подобно пауку, с глухим стуком они перебирали по мёрзлой земле, пригибая тонкие стволы мелких сосен. Держась по обе стороны от дороги и выставив костлявые, нечеловечески вытянутые руки тварь вдруг единым долгим свистом призвла на свою помощь разгорающуюся бурю, жестоким ветром ударившей по домику. До сего дня я наивно полагал, что нет на свете ничего более мерзкого, чем Каро, в чьем стволе, ветвях и корнях были сплетены тела всех его жертв, но сейчас… с уверенностью могу сказать, что дикое, тошнотворное месиво, разлетающееся сотней хохочущих воронов над паучьими ногами, может посоревноваться с древом плоти. Каро хотя бы не умеет ходить. Отвернувшись от жуткого зрелища, я унял подступающий спазм в желудке и хотел было обратиться к единственному средству, что у меня осталось, но молиться не пришлось. Впереди, насколько хватало глаз, уже раскинулась деревня, неожиданно вынырнув высокими наточенными стволами из слепящей снежной пурги. Перед главными воротами крохотными немощными фигурами показались два человека. Один из них вышел вперед, отнимая что-то с лица. На бледной коже, взрытой шрамами от когтей зверя под дрожащим веком, показался темный провал, за секунды ставший полноценным паучьим глазом. Большего я не смог разглядеть, пролетев через врата, но переводить дух, спрятавшись с Деми, не стал, бросившись к встретившим меня незнакомцам. Я боялся, что они не сдержат летящего на восьми ногах монстра, переживал, что потребуется помощь, но юнец у входа храбро выступил вперед: — Прочь! Тебя не ждут здесь! Хор каркающих голосов, копошащихся в общей куче воронов, возмущенно ответил: — Это добыча! — Моя добыча! — Странник! — Наше! — Пусти! — Отдай! — Съесть! Парнишке пришлось прикрикнуть громче, сделав еще шаг вперед, почти вплотную к нетерпеливо переступающему паучьими ногами чудищу. — Это гость! Вон отсюда! Огромная, безмерно опасная тварь, гнавшая меня от самых гор, вдруг начала сжиматься, съеживаться, прибирая лишние части тела и на ходу вылепляя из тонких ворсистых лап обычные ноги. Так продолжалось всего минуту, может, чуть больше. Я не мог отвести глаза от жуткого зрелища, хоть и уже жалел об увиденном. Ступив на дорогу и не в силах больше нависать над ней, монстр вдруг обрел вполне человеческий вид, хотя ни одежда, ни внешность не соответствовать тем, кто мог жить в этом месте и вообще в мире. Подлетев к юнцу, мужчина вцепился в бледное лицо, притянув его ближе и словно грозясь откусить. — Йэ! Лишние кости? Лишнее в голове! Перебрать… бы… Не выдержав, я хотел было заступиться, но старая деревянная клюка женщины рядом преградила мой путь. — Стоять, пускай учится. — Его ж сейчас… — Ничего не будет. Мом теперь часть его народа. Попыхтит и успокоится, зря, что ли, сам мальчишке подарил своё око. Растеряно обратив взгляд к незнакомке, я заметил ее яркие, сверкающие в ночи васильковые глаза, и все вопросы к происходящему рассеялись сами собой. Ведьма. Совершенно точно ведьма, ее цепкий взор мириадами мелких, жестких игл забрался под кожу. — Ну здравствуй, Давид. — Геката… — Такого моё имя. Не дожидаясь моей реакции, ведьма отвернулась к юнцу и поманила его рукой. Вывернувшись из хватки нелюдя, Мом в одно движение вернул на уже вполне человеческий глаз повязку и, низко пригнув голову, пошел к воротам, не остановившись и даже не посмотрев на Гекату, словно боялся или ненавидел ее. Когда он проходил рядом, я заметил, как его дрожащая ладонь наскоро стерла с покрасневшей щеки бордовую каплю, словно застывшую на морозе слезу, упрямо поджатые губы скривились то ли от боли, то ли от отвращения. Кого-то он мне напомнил, но я не мог понять, кого. Темные кудри определенно мелькали у кого-то раньше. Приснилось что ли. — Обмен. Неприятный, клокочущий голос чудовища вновь послышался рядом. Его тон не предполагал иного варианта, кроме как согласиться, но мне нечего было отдать и нечем расплатиться за свою жизнь. — Возьми. Всё здесь. Склонившись к земле, ведьма вдруг подхватила со снежной дорожки корзину и вытащила оттуда круглый, румяный каравай. Несмотря на холод, от него всё еще шел пар, и запах, сладкий запах сдобы, мёда и изюма. Нелюдь, сделав буквально один невесомый, невидимый для зрения шаг, оказался рядом, сжав хлеб в узловатых пальцах. Его челюсть открылась нечеловечески широко, чтобы в один укус съесть целую половину. — Это вместо меня? — А ты думал он охраняет нас за спасибо? С нечистью так не работает, им всегда и во всем нужен порядок и правила, иначе деревни бы уже не было. Дождавшись, пока последний кусок хлеба исчезнет в бездонной пасти, Геката поспешила прикрыть ворота, восстановив разделенный пополам рисунок защитного символа на них. Улучив момент, я подошел к ней, стараясь подобрать самый уважительный и мягкий тон, но ведьма вновь оборвала меня, не дав и рта открыть. — Она не вернется, у нее уже новая жизнь, новое воплощение, едва ли она вспомнит тебя, да и не нужен ты ей на родине. Ты сейчас никому не нужен, раб без хозяев. — Я не раб, уже давно… — Раб! Ведь после даже после их смерти ты продолжить служить чужим идеям, не задумавшись над надобностью ни секунды. — Таков был мой путь, меня так учили. — Ну так и не стенай сейчас оттого, что в выборе своем отмел всякую возможность себе помочь. — Почему? Когда я успел провиниться перед тобой? Резко закинув на локоть пустую корзину, Геката строго посмотрела на меня, снова без стеснения, без спроса и разрешения залезая в и без того гудящую голову и встревоженные мысли. От одного вида ее глаз меня начинало мутить, ослабевшее после погони тело едва держалось на ногах. Что? Что еще тебе нужно, ведьма? — Когда совратил моего правнука и затащил в постель, он едва рассудка не лишился от любви к тебе. Когда правнучку мою чуть не погубил из-за проклятой книги. Когда сестру мою в плен взял и на заводе своем… — Я понял. — Все они моя семья: и Аван, и Каин, и Гемера с Ганимом, и Софи, коей уготована особая роль — все они пострадали из-за тебя и каждому из них ты должен. — Им всем? — Конечно. — Едва ли моей жизни хватит на возвращение подобного долга. — Еще бы. Ступай, Давид, и не возвращайся больше, забудь об Иранон и о жизни с ней, ты никогда не был достоин ее и никогда не будешь. Освобожденный из плена чужого колдовства я вдруг почувствовал себя совсем бескостным, бессильным, хоть и преодолел опасный, тяжелый путь сюда. Как же так… я почти поверил в собственную удачу, когда понял, что именно ведьма меня защитила. Геката вновь отвернулась от меня. Тонкие бледные пальцы ведьмы подняли края расшитого защитными знаками платка, ограждающего свою хозяйку от магии. Черные длинные косы блеснули в лунном свете. Казалось, ничего особенного нет в этой магичке, но вместе с тем она уже не первую сотню лет противостоит вездесущему Альхазреду, следуя каким-то своим неведомым правилам. Не понимаю. — Мне некуда идти, и монстр… — Успокоится с первыми солнечными лучами. Ступая по хрусткому белоснежному покрову, разгоняющему ночную тьму, Геката не спеша направилась через деревню. Видимо, домой, как и юнец, помогающий ей. Не зная как лучше поступить, я взял Деми под уздцы не из необходимости вести демона, а лишь для того, чтобы не упасть самому, перестав ощущать опору под ногами, и, будто призрак себя прошлого, безропотно пошел вслед за ведьмой. Мне правда некуда было идти. Не было смысла уезжать отсюда. Еще в Соларии я решил, что кроме заветного долга у меня не будет иных стремлений. Бесполезно цепляться, искать кого-то или что-то новое, если каждое начинание и каждая моя любовь погибали в моих руках. Возможно, я глуп, возможно, жалок, но оставшись возле ворот и наблюдая, как в темном провале крыльца исчезла фигура Гекаты, знал наверняка, что никуда не уйду от порога ведьминого дома. Уверен, ведьма об этом тоже догадывалась. Последний раз заглянув в дорожный домик Иранон, я взял с собой флягу воды и одеяло. Они стали моими единственными атрибутами на остаток ночи и на весь день у аккуратной деревянной калитки мрачной двухэтажной обители Гекаты. Усевшись прямо на снегу и бездумно разглядывая безлюдную улицу, я ждал, что ведьма выйдет на рынок или ее позовут на помощь кому-то в деревне. Заходить на участок не решился, только глупцы и самоубийцы приходят в такое место без спроса и приглашения, поэтому мне оставалось в лучшем случае дремать, прикрыв лицо просторным капюшоном. Рано или поздно, когда-нибудь Геката вновь покажется, и я смогу попросить ее о помощи снова. Пытаясь удержать тяжелеющие веки, я раз за разом проигрывал собственной усталости, пока измождённое тревогами сознание не сдалось под натиском сна. На миг показалось, что закончить жизнь так тоже было бы неплохо, по крайней мере, безболезненно, не чувствуя, как телом завладевает холод, но что-то маячащее на границе разума упорно будило меня. Что-то странное, мысль или… звук? Открыв глаза, я не сразу понял, что именно вижу рядом собой. — Как ты еще не заскучал? Сидеть тут одному в мороз наверняка ужасно тяжело. Фарфоровая изящная ладонь потянулась ко мне и коснулась скулы, будто подзывая сесть ближе. Ближе к длинным рыжим локонам, словно водопад стекающим по оголенному плечу девушки, ближе к сияющим в темноте глазам оливкового цвета, ближе к тонкому стану в невесомой, полупрозрачной в лунном свете сорочке. На нежных розовых щеках мерещились крохотные веснушки. — Нет… не может быть… Околдованный неожиданным видением, не в силах оторвать взгляд, я поддался мимолетной надежде, потянувшись вперед к открытой калитке ведьминого двора, к самой границе ее владений. В сердце не нашлось и толики страха, сознание, погасшее при виде исполнившейся мечты, молчало, желая, как и душа, только одного — поймать девушку в объятья, сжать в своих руках и больше никогда, ни за что на свете не допустить ее исчезновения. — Я так тосковал, ждал… — Ты заслужил покой, немного ласки. — Ласки… — Да, иди ко мне, не стесняйся, милый… Встав на колени и едва держась за край ограды, я потянулся к губам девушки, чувствуя, как ее податливое тело, утягивая меня за собой, все сильнее льнет, трепещет от ожидания и даже самых простых прикосновений. Огонь, разгоревшийся в моей груди, нетерпеливо гнал вперед, я не видел ни одного препятствия, ни одной причины противиться или отказать этой сладкой страсти, но… имя, я хотел назвать ее по имени, что ускользало с языка подобно вёрткой рыбке. Носа явственно коснулся запах воды. Позади нахально и жестоко прерывая прекрасное забвение, вдруг зарычал Деми. Его зубы ухватили воротник плаща, не церемонясь выдернули меня из цепких рук девушки. Не успев даже должным образом испугаться, я инстинктивно двинулся следом за демоном, отходя на безопасное расстояние от калитки. — Куда же ты! Разве я не нравлюсь? Разве ты не желаешь моей ласки? — Деми, скажи имя! — Молчать шавка! Скривившись, искусительница замерла на пороге, будто бы готовая вот-вот перешагнуть неведомую черту, но упорно держащаяся за краем ворот. Черный пёс, грозно сверкнув глазами на исказившееся в ненависти лицо, обратился к моему сознанию: Иранон. Моя кудряшка. — Точно. Рвано выдохнув и наконец-то сбросив остатки чужого колдовства, я запоздало ощутил, как по коже прошелся неприятный холодок, а сердце зашлось в испуге. Близко, слишком близко я оказался к погибели. Бескровные губы скорбно дрогнули, сменив гнев на печаль, плачущий голос будто ножом резанул по нервам. — Неужели я не так хороша, как она? Неужели я хуже? Неужели… я не достойна твоей ласки? — Уйди-и… Поднявшись на ноги, девушка внимательно посмотрела на меня будто с осуждением, болью, будто я был виновен в том, что она делает теперь. Кукольные пальцы резко дернули край белой сорочки, скинув единственную одежду. Гордо расправив хрупкие плечи, незнакомка смело подставила оголенное тело лунному свету, позволив лучам щедро пролиться на чарующе бледную, серебристую кожу. Красиво настолько, что я забыл, как дышать, да и нужно ли было. — Иди ко мне, я здесь, совсем рядом, разве тебе нужен кто-то еще? Едва оторвав взгляд от полной груди и завораживающих изгибов бедер, я застонал, запрокинув голову и прикрыв глаза. Деми, нервно фыркнув, на всякий случай улегся мне на ноги. И мне это терпеть до утра? Не уйти же теперь, и даже дома не скрыться, будет звать и стенать. А ведьма не простит, если попытаюсь сбежать. Даже если к утру вернусь, она будет знать, что я уходил, не выдержал ее испытания. — Милый, посмотри на меня, хотя бы раз, умоляю… Не так страшно, если подумать, не так плохо, осталось дождаться лишь первых лучей солнца. — Как можно быть таким жестоким? Как можно игнорировать страждущую? Неужели в твоем сердце нет и капли сострадания? Ни капли нежности? — Заткнись… Притулившись к колесу домика, я окончательно смирился с собственным положением. Торопливо поправив одеяло и сжавшись в надежде сохранить хоть какое-то тепло, я обнял Деми, спрятав его под полы плаща. Тихое урчание демона приглушило возмущенный голос нечисти, погрузив меня в подобие транса. — А это что за бездельник?! Встрепенувшись и вырвавшись из сна, я осоловело поднял голову и огляделся, с трудом заметив среди слепящего дневного света новую девицу у ведьминской калитки. Поправив дорогие меха на плечах и откинув толстую пшеничную косу, она с интересом покосилась на меня, как на неведомую зверюшку. — Это ты откуда такой взялся? — Не твоё собачье дело. — Как это не моё?! Я дочь старосты, все дела в деревне мои. — Держи в курсе. Зарывшись носом в шерсть пса, я постарался вновь забыться в мутных, отрывистых снах, полных непонятных видений, но возмущенный голос девчонки вновь резанул по ушам: — Бестолковый чужак! Приперся к ведьме и ни капли уважения к жителям. Не думай, что мы будем тебя тут содержать, как бездомное животное. Коли Геточке ты не нужен будешь, я тут же снаряжу ребят, и они выкинут тебя за ворота на расправу Лесному царю. — Как скажешь. Выжидающе замерев и почти перестав дышать, я услышал, как двери дома отворились и кто-то окликнул девушку. Смело шагнув за ворота ведьминого двора, она прошла внутрь и скрылась в проеме, но не прошло и получаса, как русая макушка вновь показалась на крыльце. Ни Геты, ни ее помощника не было видно. Я был почти уверен, что дочка старосты сходу решит меня выпроводить из деревни, но, преодолев калитку и ступив на дорогу, она прошла, мимо, совершенно проигнорировав моё существование. Всё-таки нужен. Нужен ведьме. Крохотная, едва теплившаяся надежда вспыхнула в груди так жарко, что даже еще один день на снегу показался легким испытанием. Я хотел дождаться ночи с ясной головой, не впадая в дрему, не дрожа, как осиновый лист от страха, и зорким взглядом встретив новое испытание, но тело предательски слабело без еды, голод меня почти не тревожил, отражаясь лишь на общем состоянии, но сонливость намекала, что полумерами я не протяну так долго, как хотелось бы. Тьма вступила в права без моего ведома, известив о себе самым неожиданным образом. Плечо резко прошибло острой болью, дернувшись и хватаясь за рану, я нащупал короткий клинок. — Что за… Рядом с ухом просвистело еще одно лезвие. В темноте, на пороге открытой калитки, что-то многообещающе блеснуло. Проснувшись за долю секунды, я схватил Деми в охапку и, пригнувшись под еще одним ножиком, рванул к забору, вжавшись в древесину и укрывшись за толстым столбиком ограды. Тонкая фигурка, почти такая же, как вчера: в тонкой ситцевой сорочке и с полотном рыжих волос — выглянула из-за ворот, не переступая запретную черту. С ее места метать оружие стало, мягко говоря, неудобно. — Думаешь перехитрил меня, жалкий маг? Свет Луны, лениво забравшейся на небосклон, чтобы посмотреть на мои мучения, выхватил из темноты нахмуренное лицо девушки. Определенно сестра вчерашней, пусть и младше, но, кажется, только опаснее. Новый клинок пролетел совсем рядом, чиркнув по штанине. Следующий оказался вновь близко к голове, но для этого девица едва не упала за порог. Позволив себе некоторое ехидство, я поправил полы плаща и, усевшись поудобнее, повысил голос, чтобы нападавшая точно меня услышала: — Ножиков-то хватит? Ночь длинная, смотри, как бы не кончились. — Хва-атит, не беспокойся, а если не я, так сестра достанет. — Я уж видел ее, ничего интересного, честно говоря, было бы чем хвастать. Проверив плечо, я вынул лезвие и оторвал рукав самой нижней рубахи, им замотал рану, чтобы кровь перестала течь. Абы что, конечно, но уж помог себе, чем мог. — Ту ты больше не увидишь, мерзкий червяк, а вот младшая… — Младшая? — Устроит тебе настоящие муки. — А ты средняя, значит, ладно-ладно, так и быть, за всех отдуваться будет. Очередной клинок пролетел мимо, выбив щепу из спасительного столба. Хмыкнув, я вновь съежился, оставив демона на коленях, и постарался уснуть, чувствуя, как постепенно замерзает мокрый рукав плаща. Весь следующий день я провел один, гостей у ведьмы не было, и она сама всё еще скрывалась в доме. Где-то на заднем дворе слышались звуки колки дров, дым из кирпичной трубы щекотал нос и оставлял на снегу множество мельчайших черных точек. Голод уже значительно сжимал желудок, но до ночи я кое-как перебился остатками воды в фляге. Сил на то, чтобы встать и найти хоть что-то в повозке Иранон, не осталось, тяжелую голову поддерживала только ограда, ноги, затекшие от неудобного сна на холоде, едва разгибались. Не знаю, что придумала нечисть, но и без их вмешательства эта ночь могла стать последней. — Ты, поди, есть хочешь? Звонкий девичий голос вновь послышался у калитки, стоило только последним лучам солнца спрятаться. Едва заметный ветерок игриво крутил снежинки в воздухе, легко пролетая по ведьминому двору и возвращаясь ко мне с запахом хвои, близкого моря и самое главное… сдобы. Сжимая в руках Деми и сверля взглядом расцвеченные звездами небеса, я чувствовал отчетливый аромат выпечки, свежей, еще горячей, явно сделанной рукой мастерицы, а даже если нет… три дня без еды скрасил бы даже кусок черствого хлеба. Живот в одночасье словно прилип к позвоночнику. — Уйди-и… — Не знаю, какие тебе нравятся, но тут есть с капустой, картошкой, творогом и кажется… с брусникой, точно! Опять начинка чуть вытекла, но сладко как, ужас. Мы эти ягоды сами собирали, целое ведро Геточке передали, таких крупных да сочных ни один деревенский не нашел бы. — Боги. Рот мгновенно наполнился слюной, я четко различал тонкий ненавязчивый запах запекшегося сиропа, какой бывает на румяных боках пирогов. Он ничуть не портил вкус, скорее наоборот, сулил надежду на сладкую, но неприторную начинку, тающую на языке. Голова словно сама собой повернулась ближе к открытой калитке. Демон на коленях нервно завозился, посмотрев на меня жалобным взглядом. Он тоже был голоден, и я никак не мог ему помочь. — А вот картофельные ватрушки у нас от местных, Гета терпеть не может возиться в огороде, но ей все равно приносят всё самое лучшее. Творог тот же, жирный такой, хоть ложкой мажь, а с сахаром или, например, с молоком, такое чудо на завтрак, сытный, мягкий. Васька постоянно его ест, помню, поначалу даже отбирать приходилось. Ему только дай волю, всю крынку сметаны съест в один присест, хоть пол литра, хоть литр, хоть три. Приходится приходить к ведьме пораньше, чтобы первой выцепить себе хотя бы пару ложек, с блинами там или с оладушками. Они такие ажурные и пышные у Васьки выходят, всей деревне на зависть. Каждые праздники его просят наготовить хоть немного для детишек, а они уже сами конвертики складывают с яйцом, фаршем, рыбой, но мне больше нравится смешивать сметану с повидлом или вареньем. Идеальное сочетание — и не слишком сладкое, особенно, когда варенье малиновое. Ох, обожаю малиновое варенье, Гета его специально для праздников варит в конце лета, и весь дом пахнет сладко-сладко. Пенка, конечно, достается мне. — Да заткнись ты уже, я прошу тебя! Закрыв уши ладонями, я мучительно ощущал, как желудок скручивает от голода и боли, пока тварь у ворот будто нарочно не заканчивала трещать. — Так а чего стесняешься, у меня тут всё есть. Мом готовить учится, пирогов напекли на всю деревню, одного теста было целое ведро, а готового только мне дали едва не таз. Иди сюда, я не жадная, поделюсь. — Отстань от меня! Вон! — Ну эй… не ругайся… — Уйди! Нетерпеливо перебирая лапами, демон тихо заскулил, пряча нос мне под руку. Запах еды сводил с ума, манил и околдовывал не хуже самой мощной магии. Ноющая, жгучая боль растекалась от желудка к горлу, подталкивая сдаться и променять жизнь Иранон на пару пирожков от чудища. — Если не нравятся такие, я могу попросить простых улиток с корицей, их немного, но уверена, с тобой поделятся. Не выдержав, я подхватил из снега ножик с прошлой ночи и не глядя бросил его в сторону калитки. Не попал, конечно, но девица в воротах взвизгнула и наконец-то отпрянула от прохода. - Ой… ну и ладно. Сама все пироги съем! И кисель весь выпью! Ничего тебе не оставлю. — Да подавись. Прячась поглубже в плащ, я вновь обнял Деми с облегчением слушая, как мучительница собирает вещи и возвращается к дому. Крохотная толика радости застряла в сердце словно заноза, но тело, всё еще голодное и ослабшее, предательски продлило терзание. Носа всё еще касался сладкий запах выпечки, то ли оставшийся на прощание от девицы, то ли мнимый, порождаемый собственным разумом. Я тщетно пытался вновь заставить себя уснуть, обещал себе все блага жизни за это, напоминал, как славно не чувствовать ни боль, ни холод во сне, но взбудораженное сознание раз за разом подбрасывало в памяти наши уютные вечера с Иранон и ее вкуснейшей едой. — Когда-нибудь, когда-нибудь я смогу это повторить, правда Деми? Наша кудряшка еще испечет нам яблочную шарлотку, и творожником угостит, надо лишь потерпеть, подождать и мы обязательно встретимся. Тихий жалобный скулеж стал мне ответом. Став котом, демон юркнул под рубаху, позволив мне обнять колени и полностью спрятаться под плащ. Сон не шел, сил на отдых не нашлось. Всё время до утра я провел в воспоминаниях о коротком путешествии с Иранон, будто душой мог вернутся в то время, и снова оказаться рядом. В какой-то момент, грёзы казались настолько реальны, что я не смог отвлечься на хлопок двери дома и очнулся только когда голос ведьмы строго прозвучал прямо над головой. — Ты еще не ушел? — Нет. — От чего же? Боясь повернутся и прогневать Гету хоть чем-то, я опустил взгляд, заметив самый край ведьминого подола. Не сон, точно не сон, но в такую удачу не верилось. Сглотнув слюну в пересохшем горле, я ответил, как мог. — Долг отдать хочу, и вновь увидеть Иранон. — Ах, как же, губа не дура. — Позволь мне загладить вину, я осознаю свои преступления. — Едва ли. — Ты можешь истязать меня хоть до скончания дней, но позволь мне хотя бы одним глазком… — Не нужны мне твои дни, они ничего не стоят! Но… если готов отработать провинность, то так и быть, я отправлю тебя к ней. Посмотреть, и только. Тело словно в одночасье пробило молнией, дрогнув я прижал демона к себе, уцепившись за столб и с немалым трудом поднявшись на ноги. — Я согласен. — Ты даже не знаешь условий. — Я уверен, что выдержу всё. — Что ж… может и так. На тонких губах ведьмы заиграла хитрая улыбка, но по ней было видно — предложение не шутка и не очередная уловка. Направившись к калитке, она легко распахнула ее, переступив край двора. — Проходи, гостем будешь, да только не зазнавайся, чуть что братец тебя в миг съест и не подавится.