Он расспрашивал, где живет женщина, самая красивая на свете, и все матери вели его к своим дочерям.
Штиль — затишье перед бурей. Воздух застыл в Энканто тягучей трясиной и давил на легкие беспокойством. Звуки стихли в доме Мадригаль, даже крысы не смели шелохнуться, время замерло для двух конкретных людей. Брат и сестра, на острие ножа, сейчас будут выяснять отношения и все это может кончиться кровью. Бруно смотрел на Пепу через весь дом, смотрел как Джульетта наклонилась к ее уху и шепчет… Шепчет так, что никакая магия Долорес не нужна — и так все ясно. Это был конец истории. — Дядя Бруно, — Долорес толкнула его в плечо, пытаясь привести в чувство. Лицо девушки было бледное как пепел, — Тебе надо бежать. Взгляд наполненный шока, который моментально перетек в белый гнев с осознанностью полной картины, не самой приятной новости, уставился на Бруно. Мужчина дрожащими губами шептал единственное слово — «Прости». Прости, родная, я тебя подвел, я сдался этому страху, не смог держать себя в руках ради тебя. «Прости, Пепа». — Беги, черт тебя! — Долорес толкнула Бруно в грудь и развернулась к почерневшей как море матери. — Мама, не надо! Ударивший в лицо ветер не давал больше и рта раскрыть девушке, никому из семьи, никому не дано даже пикнуть. По потолку полезли клубы черных туч с искрящимися молниями. Ледяной поступью женщина-погода шла в след за тем, кого когда-то называла братом. Молнии били всюду, в каждого, заставляя обитателей Каситы прятаться по своим норам и жмуриться от раскатов грома. Ветер сдувал картины со стен, сносил горшки с цветами, рвал бумагу на части, и завывал подобно крику умирающего. Не было страшнее в Энканто бедствий, чем гнев матери. — Мама, пожалуйста, — Камило пытался дотянуться до Пепы, но либо она его не слышала, либо не желала слышать. — Остановись, ты нас всех потопишь! Я все объясню! Молния бьет в старшего сына яркой вспышкой, так что Камило перетекает с болью из своего тела в тело Бруно, Марго, отца и обратно в свое. Все тело сковало судорогой больше похожую на приступ эпилепсии, от чего стало невозможно дышать, глаза у юного хамелеона закатились. Пепа не оборачивается, лишь идет вслед за братом, не замечая ничего и никого вокруг. С приоткрытым от злобы ртом, она шла и шла за тем, кого лишь подозревала в мерзости, но теперь… На помощь к племяннику тут же бросилась тетя Джульетта, засовывая в рот кусочек пирога. Долорес, закрыв уши, кричала от боли, текущий по всему дому ток приносил адскую боль нежным перепонкам. Антонио испуганно прячется у себя в комнате за большую трусливую кошку. А Мирабель, не зная что делать, лишь застыла, глядя на разбушевшуюся бурю. Стоило ей только стать хранительницей магической свечи и домашнего очага в вилле, дать Мадригалам то, что они все заслуживают, — покой, уважение и любовь, — как это все это закончилось инцестом, садомией и вот-вот братоубийством. Ей не вразумить Пепу. Нет. Здесь остается только ждать и надееться на рассудок оскорбленной и любящей матери. — Папа, останови ее! — Камило схватился за штанину отца, тряся ее как испуганная девочка со слезами на глазах. — Пожалуйста, останови, она же его убьет! — Что ты ей сказала Джульетта? — Я… Я… — Джульета растерялась, осматривая всех своих детей и племянников, а потом с надеждой опустила взгляд на Камило. — Я видела вас. Тебя с Бруно! — Так, все потом. — Мирабель схватила брата за руку, поднимая того с пола, пытаясь утереть с его щек слезы. — Все в башню, надо спасать Бруно. — Что значит «видела вас»? Бруно бежал по песчаным склонам, ему отчего-то хотелось верить, что среди песков, в том месте, что дарило ему волшебство, он будет в безопасности. Что он сможет укрыться скалами с головы до пят, и не придется отвечать за свои поступки, и где он не увидит полные презрения глаза родного человека. Все ведь именно к этому и шло, вся эта погань на душе, покрытая язвами презрения к самому себе, сейчас будет истреблена его наказанием. Он это заслужил. — Бруно, — гремит гром и сверкает молния, на пески опустились первые снежинки, вслед за которыми последовал буран. — Ты… — Пепа, мы можем поговорить, пожалуйста? Я все тебе объясню, мы придем к согласию. — Согласию?! — Крик в снежном Буране похож на искаженную запись пластинки, он режет слух и наводит жуть. — Ты совратил моего сына! Ветер подхватывал песчинки в воздух, затягивая их в безобразный танец со снегом. Желтый с белым сплелись воедино, кружа вокруг Пепы и Бруно куполом смерча, отделяя двоих от остального мира. Кожу защипал мороз, а изо рта мужчины вырвалось облачко пара. Прижав руки к груди, чтобы хоть немного согреться, Бруно искренне пытался донести до сестры мысль. — Это не так! Я клянусь тебе! Мы все тебе расскажем! — Мы? — Пепа медленно подходила ближе, ветер сжимал пространство вокруг них и воздуха стало не хватать. — Мы? Мы?! Ты использовал моего мальчика! Когда во рту не осталось слюны, а один лишь песок с потрескавшимися на морозе губами, легкие обожгло недостатком кислорода, а ноги окоченели. Бруно упал на колени перед сестрой, протягивая руку родному человеку. Только не так, пожалуйста. Почему не раньше? Когда он истлевал от одиночества за стеной, всего в шаге от родных? Почему ни тогда, когда молил о смерти, окунаясь в любовь юного племянника с головой? Почему сейчас, когда он перестал бояться умереть один? Не так… Чтобы Камило корил себя до старости лет в смерти возлюбленного. Не от рук родной сестры. — Умоляю… — Бруно хватается за горло, издавая хрипы, его пальцы медленно покрывались льдом. — Пепа… — Лучше бы ты не возвращался! По потолку пещеры поползла трещина, каменная крошка осыпалась на разъяренную мать, приводя ту немного в чувство. И когда снег опал вместе с песком и осознанием происходящего, все что успел Бруно, это схватить сестру за ногу и потянуть на себя, заслоняя от падающих камней. — Нет! — Камило застыл под песчаным водопадом, оторопев от ужаса. — Мама, мама, нет! Бруно! Луиза, скорее сюда! Боль в спине была тупой и даже слегка щекотной, Бруно мог ощутить ее только до ребер, ниже шла пустота. Ноги не шевелились, казалось их вообще нет. Он не мог ощутить свои мышцы, не понимал, есть у него кости или нет. То, что торчит из руки, кажется похоже на кость — белое, острое, сломанное. Боли почти нет, когда-то их мама рассказывала про что-то похожее, болевой шок. Когда нет смысла испытывать боль, и так понятно что смерть не за горами. Поэтому перед глазами проносятся самые счастливые моменты детства. Их теплое детство, в котором не было никого лишнего. — Пепа, — вместе с тихим шепотом на желтое платье осыпается песок, слипшийся с кровью. — Ты жива? — Да, — Пепа шевелит руками под ним, поворачивает голову и ужасается. — Брунито, боже милостивый… Кровь шла не просто изо рта, она бежала струйкой со лба через нос к темным губам, и только потом капала на ее любимое платье. Правая рука брата, раздавленная камнем, была похожа на фарш с костями. Левой рукой мужчина крепко вцепился в левую ногу Пепы, не имея возможности разжать пальцы. Бруно не протянет в таком состоянии и пары минут — слишком большая потеря крови, такие раны с жизнью не совместимы. Гнев сменился на милость. Милость испарилась в страхе потери близкого человека. — А я вот, не очень, — улыбнулся на смертном одре предсказатель, и попытался пошевелить пальцем, но не почувствовал его. — Прости меня. — Тихо, тебе нужно продержаться! Сейчас тебе помогут, молчи! Бруно опустил голову на живот сестры и закашлял. Пыль, песок, снег, кровь — все это смешалось в один ужасающий момент откровения на ярко-желтом полотне солнца и туч. Его сестре достался чудесный дар. Они сутками могли бегать голышом под грибным дождем, плескаясь в лужах. И он дразнил сестру, чтобы дождь не останавливался. Слушать мамины сказки вечером под радугой. И загорать прямо под одеялом, все втроем, не думая о лишнем. Они были счастливы. — Камило, сам ко мне пришел, — Бруно улыбается, его мысли путаются, но он отчетливо вспоминает все моменты, когда был счастлив. Когда его сестры плели на его голове косички. Как взял Луизу на руки, свою первую племянницу. Как Пепа вышла замуж. Как Камило улыбался, глядя на него пару часов назад. — Он обманул меня… А когда я понял, кто это, было уже слишком поздно… — Помолчи, Бруно, — Пепа, снизойдя до слез, стала заливать все вокруг дождем. — Мы поговорим, когда тебя вылечат. — Я каждый день наблюдал за тобой… За всеми вами… Сидел от вас в двух метрах, и представлял как вы ужинаете со мной… — Пепа не могла успокоиться, не могла привести мысли и чувства в порядок. Ей хотелось только звать на помощь, чтобы родня быстрее помогла брату. — Словно этой стены между нами нет… Ты была несчастной. Ты так много плакала, моя милая… Дыхание через раз, тяжелое, даже слишком. Лужа крови становилась все больше и платье Пепы пропитывалось ей. Женщина сморщила нос, сдерживая истерику до последнего. Нужно держать себя в руках, иначе она утопит их в дожде. Бруно угасал прямо на ее глазах, неся бред и искрене все выкладывая как есть. — Он сам пришел… — еле хрипит мужчина, чувствуя как сильно колотится сердце. — Я виноват, Камило хороший парень, он просто влюбился. Я боялся… Остаться один. Снова… — Бруно, — Пепа утирает с его губ кровь, приглаживает черные кудри, и не находит слов. — Скоро все закончится, потерпи немного. — Я этого не видел… Никогда… Как я умру. Когда в глазах начало темнеть, почему-то образ Камило уже не казался связанным с чем-то мерзким. Язвы вины на душе больше не гноили, не было боли, страха, только уверенность в том, что теперь все будет хорошо. Он был мальчишкой, и Бруно его любил, как и всех своих родных. Да, пожалуй, этого достаточно. Достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым в последний миг жизни. — И не увидишь, — Пепа с легким смехом засунула в рот брата что-то сладкое. — Мне еще все твои оставшиеся волосы повыдирать нужно! Для полноты картины. Рука зажила в одно мгновение, кости с противным хрустом встали на место, а рассеченная голова перестала кровоточить. Чувство ног вернулось вместе с хрустом позвоночника. Бруно жадно вдохнул. С хрипом, легким стоном, но набрал полные легкие воздуха. Отдышавшись, до него наконец снизошло — костлявая сегодня прошла мимо. Пепа гладила на своей груди серую крысу и тоже откусила от принесенного пряника кусочек. И когда все синяки и ссадины на ее коже затянулись, над их головами все же громыхнуло, но уже не так сильно. — А теперь подробнее, и без утайки! — Грозно откусив от пряника еще кусок, Пепа втащила Бруно с ноги в нос. — От начала и до конца! Что учудил этот придурок?! — Тащите, — Мирабель указала пальцем на один из камней. — Луиза, скорее! Сильная женщина хотела было огрызнуться на сестрицу, что ей не нужны пинки для скорости работы, но ситуация была из ряда вон выходящая, и выяснять отношения не время. Камило, закрыв ладонями лицо, ревел как ребенок, отвернувшись в плечо Долорес. Горькие слезы катались по щекам и между пальцев. Наверное никогда в жизни Камило еще так не плакал. Вывернутая наизнанку душа болела за самых дорогих людей и он винил во всем себя. Сестра нашептывала ему, что все обойдется, и все обязательно будет хорошо. — Я их слышу! — Радостно взвизгнула Долорес тряся брата за плечи. — Я слышу! Слышу, они в порядке! Антонио ты молодец! Крыса добралась вовремя. Они успели! — Что с ними?! — Камило утер слезы, все еще не решаясь посмотреть на отца. — Все в порядке? — Да, только Бруно камнем придавило, а так они, — наклонившись к уху брата, шепотом продолжила, — Обсуждают, как ты провернул, все это дело. А сейчас обсуждают как долго вы встречаетесь… Так, кажется, у твоего парня будут проблемы с эрекцией ближайшую неделю. Угу. Сейчас она обещает тебя кастрировать, чтобы людям не стыдно было показывать. А вот. Мама говорит, чтобы вы расходились и, вообще, у тебя же жена была. — Да не стоит у меня на жен, — Камило даже немного улыбнулся, стало легче. — Я к Марго за весь брак ни разу не притронулся. Какую взял — такую и вернул. — Это она с тобой тоже обсудит, поверь. — Долорес похлопала парнишку по плечу и с доброй улыбкой повернулась к отцу. — Думаю, вам тоже стоит поговорить. Только сильно не бей, пап.***
Стемнело, только когда луна коснулась вершины самый высокой горы Энканто и сверчки аплодировали ей своими коленками. Камило прошмыгнул незаметной фигурой младшего брата мимо спальни матери. Самое важное было — остаться незамеченым. Ступая так осторожно, что даже крысы, плетущиеся за ним, крались только вдоль стены. Путь его лежал через пустую кухню, в темный погреб, где за столом, в свете догорающей свечи, сидел Бруно. Закрыв лицо руками, между пальцев которых дотлевала сигарета, мужчина тяжело вздохнул. Сегодняшний день был по-настоящему тяжелым. Окурок полетел в сторону. На что Касита ударила его уголком стола. — Как ты? — Камило, упав на колени, схватил Бруно за руки, перебирая каждый смуглый пальчик поцелуем, ощущая запах курева. Наконец им удалось поговорить за этот долгий день. — Цел? — Джульетта подарила целый пирог, — горестно улыбнулся мужчина и осторожно вынул одну руку из объятий, чтобы пригладить кудряшки на голове племянника. — Что сказала твоя мать? — Что этот позор, нам всем, стоит унести с собой в могилу. — И все? Камило решил опустить подробности очень громкого диалога с матерью в его комнате. Ее нравственных навязчивых речей о том, что от брака с родственниками рождаются дети со свиным хвостиком. И даже пару ударов молний по руке. Как отец рвал на себе волосы, клялся уйти из семьи. Но все пришло к одному — все просто пошли спать, обещая разобраться во всем завтра. — Я — взрослый человек, и только мне решать с кем я хочу делить свою жизнь. — А у меня ты спросил, чего я хочу? — Ты меня любишь? — Камило лег щекой на колени Бруно, как верная собака, ищущая ласки. — Ты ведь любишь меня? Полюбил всем сердцем, правда? — Правда, но это не значит… — Помолчи, — тихо попросил юноша, закрывая глаза и полностью отдаваясь моменту, чувствуя как грубые подушечки чешут его затылок. — Хватит на сегодня слез и переживаний. Давай отложим этот разговор на потом. — Хорошо, — в очередной раз сдается Бруно, позволяя себе слабость, но на сей раз без угрызения совести. — Давай помолчим. За последний год столько всего произошло: его триумфальное возвращение в семью, Камило со своими выходками, спонтанная свадьба на радость семье, ожидаемая смерть бабушки, тихий развод, — все это было тяжело для мужчины средних лет. Гранитом тянуло на дно суицида и депрессии, остатки человечности хватались за что-то похоже на любовь, пусть даже и извращенную. Чтобы оставаться, хоть чуточку, но счастливым с вечной тревогой на сердце. А сейчас, здесь, в тишине, когда все все знают, Бруно наконец облегченно выдохнул. Этот путь был проделан не зря, только ради одного этого момента, когда Камило находится в его объятиях, тишина и любовь. Им больше нечего стыдиться или бояться — все самое страшное позади. Быть старше — большая ответственность, особенно в отношениях. Тебе нужно не упасть в грязь лицом перед тем, кто доверился тебе. Знать что делать, и как правильно поступить. Но каждый раз, когда Бруно пытался поступить правильно, он напирался на самый честный и влюбленный взгляд, который еще не встречал в жизни. Тогда все принципы рушились к чертям и оставался сплошной блаженный эгоизм. — Можно у тебя кое-что спросить? — Бруно слегка улыбнулся после десяти минут молчания и размышлений, не прекращая гладить кудрявую голову. — Как ты думаешь, сколько мы еще продержимся? — Я не знаю, — честно ответил парень, поднимая голову с колен и забавно хлюпая носом. — Иногда мне кажется, что ты никогда не покидал моих мыслей. Уже не помню того времени, чтобы я был счастлив и не было рядом тебя. Прости, Бруно, мне стоило просто с тобой поговорить год назад, может тогда это все не зашло бы так далеко и моя мать не ненавидела бы нас. — Твоя мать сделала для тебя все что могла. Она вырастила красивого и сильного мужчину. И она тебя не ненавидит, а очень беспокоиться, — Бруно наклонился ко лбу парня, осторожно касаясь кожи губами. — А я сделаю все, чтобы ты выжил. И буду рядом пока ты этого хочешь. Пламя на свече немного колыхнулось, освещая недоеденный клубничный пирог. — Мы уроды. Отец сказал, что только урод может делить постель с другим мужчиной, что такого не бывает. — Это ему пусть Долорес обратное доказывает. Я видел множество вещей, как в прошлом, так и в будущем. И мужчина, возлежавший с мужчиной, не самое странное или редкое, что можно встретить даже в Энканто. — Сегодня мне было так страшно. Я боялся потерять тебя, по-настоящему, — Камило прижал Бруно к себе и задрожал как мокрый кот в мешке. — Где-то в груди душа упала камнем в живот и разорвалась там на тысячи маленьких кусочков. Как представлю, если бы этот камень упал тебе не на руку, а на голову… — Камило, это уже не важно. Все обошлось. Мы целы, мы дома, ты и я здесь, и все будет хорошо. — Мы больше не будем прятаться. Как бы им это не было противно, я хочу, чтобы ты перебрался в мою комнату, чтобы я всегда мог быть рядом с тобой и защитить. — И снова тот же вопрос: а ты спросил чего хочу я? — Бруно перестал грустить совсем, парнишка мыслил как ребенок, но старался поступать по-взрослому и во блага их обоих. — Это очень эгоистично с твоей стороны. «Ты хочешь остаться!» — Чуть не ляпнул юноша, вовремя прикусывая язык. Нужно помнить, что Бруно старше и понимает природу его чувств куда лучше, чем он сам. Бруно пережил многое, знает как поступить правильно и знает как выжить в этом мире. Он единственный, кто знает что будет завтра. И с его словами нужно считаться, а не игнорировать их в порыве страсти. — Камило, посмотри на меня, — теплые руки легли на талию, когда Камило все же решился заглянуть в серые глаза, покрытые изумрудной пленкой. — Я буду рядом. Обещаю. Когда свеча догорела свой последний миг, и растеклась абстрактной кляксой по столу, Камило впервые за весь год опустился губами к небритой щеке Бруно, с мыслями о том, что они уже никуда не убегут. Они останутся дома и будут отстаивать свое право на место в семье. Больше никто никуда не убежит. Он не будет вести себя как ребенок, которому страшно. Он будет мужчиной, станет намного сильнее и умнее. В темноте сверкнула спичка, оставляя после себя лишь тлеющий табак в пергаменте. Камило осторожно взял из рук Бруно сигарету и закурил.