Пронзая алый сумрак кровавой стрелой

      Сердце Чайлда все ещё перегоняло кровь по его венам, выталкивая из него жизнь через раны и порезы, украшавшие его тело яркими полосами. Кровь стекала на его глаза, кровь оседала на языке, кровь омывала его зубы, Чайлд вдыхал и задыхался своею жизнью.       Голос. Позади него. Небо укутывает Чайлда, и он не может высвободиться. Он тянется за луком, но вес тяжелого синего небосвода сдавливает его плоть, да и земля снизу стремится объять его собою. Страж Руин направляет свой каменный кулак вниз, в сторону черепа Чайлда, и он перестает переживать о том, чтобы отползти. Вместо этого его переполняют порыв обессиленного страха и мысли о том, что будет больно, вынудив крепко зажмуриться. Мутная темень заполнила его взор под веками, и затем он размякает, раскинувшись на спине.       Чайлд приоткрывает глаза и уставляет взор на задорное белое облако, что, так вышло, зависло прямо над ним и будто проверяло, в порядке ли он. «Все хорошо», говорит он облаку, потому что ещё может видеть его — значит пока не мертв, но его едва слышно, будто он с головой ушел под воду. Чайлд приподнимает голову, чтобы проверить — может быть его все же как-то забросило в озеро, такое с ним уже бывало, так что не стоило отбрасывать такую возможность. Ему только удалось приподняться, оперевшись на локти, как он заметил краем глаза, как Чжунли пробивает насквозь своим кулаком ядро Стража Руин. Перед его глазами вспыхнула мериада мелких и голубых, словно глазурные лилии, отблесков света.       Чайлд, сказал кто-то, может Чжунли или ещё какое бессмертное создание, потому что Чайлд почувствовал этот зов всем своим сущим. Кто-то застонал от зверской боли, и волна леденящей паники охватила Чайлда от мысли, что он валяется на земле, пока кто-то из его спутников — Архонты, может быть это Чжунли, стремительно и ужасающе в своей ярости рвущий Стража Руин, будто тот лишь поделка из папье маше, даже он, придурь, мог быть ранен. Чайлд слепо потянулся вперёд — нечто алое покрывало его глаза словно вуаль, будто повязка, может даже кровь, может это затмение случилось, а может нежданно наступила ночь — и затем, когда некто застонал от боли в попытке подняться на ноги, Чайлд понял, что этот некто на самом деле он сам.       — Перестань двигаться, — сказал голос рядом с ухом Чайлда, и нечто обхватило собою его плечи — агония, каждая клетка его тела кричала от боли, но он смог лишь раз жалко дернуться, и затем был поднят и поставлен на ноги. Облегчение от того, что он снова на ногах, готовый вступить в бой, было задавлено резкой волной оглушающей боли, пронесшейся через всё тело Чайлда. Его колени были будто травинки под сильным ветром, потому он снова стал заваливаться к земле. Ну здравствуй, земелька, дружище, подумалось ему, и затем неожиданно Чайлд был поднят в воздух, и все вокруг будто смазалось, из-за чего его голова закружилась.       — У тебя идёт кровь, — сказал голос, и было больно улыбаться, но Чайлд все равно это сделал. Он чувствовал привкус железа на своих зубах.       — Неужели? — сказал он, но, вместо саркастического укола, фраза вышла смазанной. Он моргнул, разлепив склеившиеся из-за крови ресницы, и увидел лицо Чжунли прямо перед собой.       Как он смог подобраться ко мне так близко? Чайлд подумал на фоне, больше захваченный тем, как осколки янтаря, бывшие глазами Чжунли, рассыпались в звёздную пыль — они выглядели почти что взволнованными, подумалось Чайлду, и сама мысль о подобном веяла чем-то на грани истерии, потому что с чего бы Гео Архонту волноваться о нем? Затем Чжунли сместился, и Чайлд заметил, что одна из его рук поддерживала его под коленями, а другая за плечи, из-за чего выглядело, будто Чайлда несли как молодую невесту к супружескому ложу. А ещё он залил кровью весь роскошный костюм Чжунли. Почему он вообще надевает нечто подобное в битву? Чайлду и вправду следует спросить у него об этом. Ему, в том числе, следует отметить, что это было ужасной идеей.       — Твое чувство стиля безупречно. Я восхищаюсь твоим полнейшим пренебрежением практичности, — говорит он Чжунли, проводя пальцами по дорогой ткани и оставляя на белоснежном лацкане след будто заржавелой крови.       — Если ты все ещё в состоянии говорить, — отвечает Чжунли, его голос также размерен в хаосе битвы, как когда он нерасторопно рассказывает об истории Лиюэ в холле Ритуального бюро «Ваншэн», — тогда у тебя ещё осталось достаточно благоразумия, чтобы не дёргаться. Движения лишь потревожат твои раны.       — Нам бы того не хотелось, — соглашается Чайлд, вздыхая. Неожиданно мысль осенила его, и он, моргнув, поглядел на Чжунли. — Я умираю, да? Очень грубо с моей стороны, учитывая, сколько сил ты приложил, чтобы поднять меня.       Янтарно-золотые глаза Чжунли вновь уставились на него, прожигая насквозь яростным жаром взрывающейся звезды.       — Ты не умираешь, — сказал он, нечто ледяное и давящее сквозило в его голосе, и Чайлду бы рассмеяться, потому что вот он, Гео Архонт, держаший Чайлда в своих руках на поле битвы; вот он, Архонт, что звучит — невозможно — испуганно. Чайлд ненавидит страх в голосе Чжунли больше, чем боль, что пронзает его на каждом вздохе. Чжунли — хороший, в конце-то концов, думается ему, раз будет скорбеть даже о ком-то вроде Чайлда.       — Мм. Прискорбно выходит. — Он пытается сохранять легкость в словах, но его язык с каждой секундой становится все неповоротливей. Темнота подбирается все ближе к краям обзора, облюбывая местечко на его веках и стараясь прикрыть их, но Чайлд противиться, удерживаясь на глади осознанности. — У меня еще осталась парочка признаний, которые я надеюсь произнести.       — Попридержи лучше дыхание. — Чжунли опустил голову, и Чайлд со знакомым приливом головокружения заметил, насколько же прекрасны его ресницы. Это был не первый раз, когда к нему пришла такая мысль, но впервые она сопровождалась перехватывающим дыхание ужасом, раздирающим его грудь своими когтями, возникшем от осознания того, что, скорее всего, у него больше никогда не возникнет возможности сказать об этом Чжунли.       — Придержать для чего? — Чайлд желает, чтобы у него еще оставалось время, чтобы написать стихотворение, оду — нет, эпос — о глазах Чжунли. Не имеет значения то, что Чайлд не поэт; теперь он понимает, почему барды слагают любовные баллады в честь звёзд и распевают их ночи напролёт. Смерть всегда была для него абстрактным понятием, нечто скучным, случающимся с его товарищами и врагами; только теперь Чайлд понимает, что смерть — зияющая тьма, выбивающая каждое последующее «завтра» из-под твоих ног. — Позволь мне потратить его на тебя, Чжунли. Кроме него мне больше нечего предложить.       Чжунли замолкает, его глаза лишены эмоций и полны блеска словно ониксы. Чайлд с секунду времени думает, что он снова начнет возражать, но затем Чжунли склоняет свою голову набок.       — Когда мы выберемся отсюда и будем в безопасности, у тебя будет достаточное количество времени на то, чтобы сказать все то, что ты хочешь, — пробормотал он, — но даже этим я не в силах остановить тебя.       Было до смешного тяжело поднять руку, но Чайлд таки потянулся, чтобы обхватить ладонью подбородок Чжунли. Ему с трудом удалось зацепиться за его воротник.       — Ты и в самом деле дурак, если так до сих пор и не понял. — На подбородке Чжунли была полоса ярко-красной крови. Все еще влажной. Моей крови, думает Чайлд. — Неужто архонты не знают, что такое флирт?       Чжунли хмурится, как он всегда делает в «упс, очередное культурное недопонимание» ситуациях.       — Как я и думал. — Пальцы Чайлда путаются в локонах Чжунли. Он бы отдал всю мору в Лиюэ, чтобы быть сейчас без перчаток. — Ты бы не распознал романтичность ситуации, даже если тебя поцеловать в губы.       Чайлд спрашивает себя, не выдумал ли он прерывистый вдох и блик недоверчивости в глазах Чжунли. Глаза аки золотые монеты, вспышки синих огоньков мерцают перед ним, Чайлд умирает смертью от тысячи порезов в руках Чжунли, истекая бесполезною жизнью, полной не тех, что нужны были, слов, на грудь Гео Архонта, обтянутую тканью дорогого пиджака.       — Ну, кто-то должен, — пробурчал он, и следом за этим его пальцы стали неуклонно разжиматься сами собой. Тьма возвращается с удвоенной силой, и глаза Чайлда норовят закрыться, но он заставляет себя удерживать их распахнутыми, чтобы в тот же миг увидеть, или убедить себя, что видит, выражение чистой паники на лице Чжунли. Его губы движутся — списывая все на раны, Чайлд в свои последние минуты жизни думает о том, насколько же идеальны губы Чжунли, и это было бы даже забавно, если бы не было невыносимо трагично — и нечто, звучащее как «Оставайся со мной», эхом отдается в его ушах, но затем все ускользает в лоно странной, бархатистой тьмы, и Чайлд теряет сознание.       Чайлд предатель, лжец, и много кто еще, и — в чем он никогда не признается — романтик. Может даже и безнадежный. Смерть видится ему очень скучным мероприятием без Чжунли рядом, который бы смог оживить атмосферу. Может Чайлду придется сразить парочку монстров, если таковые будут в посмертии. Наверняка это будет не так увлекательно, как спарринги с Чжунли. Монстры не такие великолепные и в то же время не такие придурочные как он. Монстры не выходят из дома, не имея и монеты моры в кармане; у монстров нет глаз, подобных расплавленному солнцу; монстры не носят на своих лицах маленькие улыбки, что заставляют тебя чувствовать, будто внутри что-то распадается на звездный свет.       — Так мило! — сказал голос откуда-то сверху, и Чайлд моргает, открывая глаза и сталкиваясь с невероятно резким светом. Его зрачки все еще восстанавливались, когда на его барабанные перепонки обрушился визг, полный восторга.       — Что- где-, — голос Чайлда был будто заржавелый клинок. Он прочистил горло болезненным кашлем, который исцарапал ему все легкие, и попытался вновь. — Что произошло?       — Ты почти умер, — произнес голос, который показался ему знакомым. Чайлд еще раз хорошенько проморгался, избавляясь от темных пятен перед глазами, и увидел путешественницу, изучающую его со смесью огорчения и нежности. — Не могу поверить, что ты выжил.       Выжил, думает Чайлд. Он сжимает сначала пальцы рук, потом ног. Быстрый осмотр тела дает ему информацию о том, что все его конечности, на удивление, все еще при нем, и он лежит на кровати. Некоторое время назад кто-то снял с него пропитанную кровью форму, потому что сейчас на нем незнакомый ему комплект темных одежд, которые, как подсказывает ему шелковое скольжение ткани, сопровождающее каждое его движение, на вес состояния Чайлда. Выжил, думает он снова. Это имеет смысл. Выжил значит, что он был лишь ранен, а не убит. Выжил, в некотором роде, значит, что он выздоравливает.       Следом путешественница смещается в сторону, и все начинает иметь все меньше смысла, так как тут Чжунли, со сжатыми в тонкую линию губами, темными синяками от недосыпа под глазами, и все то, что Чайлд наговорил под полупьяным туманом боли, теперь возвращается к нему волнами воспоминаний. Он задается вопросом, не слишком ли уже поздно отмахиваться от всего случившегося как от лихорадочного сна, как от чего-то, сказанного в пьяном угаре — или, в случае Чайлда, от головокружения из-за потери крови.       — Чайлд…? — Теперь Чжунли нависает над ним, локон черных волос упал ему на глаза. Его рукава несимметрично закатаны, а воротник обычно безупречно отглаженного пиджака смят. Чайлд никогда не думал, что Архонт может выглядеть настолько неряшливо, но прямо сейчас Чжунли, наверное, наиболее близок к подобному описанию, насколько он вообще может быть.       — Тебе сейчас больно?       И в самом деле, все его тело ломит от боли, и когда он пытается приподняться, чтобы сесть, Чайлд чувствует, как каждая рана протестует против этого его решения. Но истинная боль вызвана ярким беспокойством в глазах Чжунли, который потянулся помочь ему, но Чайлд отмахивается от этого.       — Я в порядке, — настаивает он, подавляя в зачатке стон из-за ноги, которой он ударился о спинку кровати. — Нет нужды так беспокоиться обо мне.       Чжунли хмурится, но, прежде чем он успел бы сказать и слово, в разговор встряла путешественница.       — Ты был без сознания два дня. Мне кажется, что у нас все же есть повод для небольшого беспокойства.       Два дня? Чайлд застывает. Тревога в глазах Чжунли неожиданно приобрела чуть больше смысла.       — Что- что произошло?       — Ты сражался с тысячей Стражей руин, — путешественница хмурится. — Это то, что рассказал Чжунли. Он ворвался сюда с тобой, истекающим кровью, и даже после того, как тебя перевязали и осмотрели все лекари Лиюэ, он все также отказывался пойти и отдохнуть, даже когда я уверила его, что останусь с тобой и позову его сразу же, как ты придешь в себя.       Взгляд Чайлда снова падает на Чжунли, который выглядит настолько застенчивым, насколько это вообще может позволить его постоянно каменное выражение лица. Нечто в груди Чайлда дрогнуло.       — Вам двоим бы поесть чего- Я схожу, принесу обед! —Путешественница, чей взор метался между Чжунли и Чайлдом, вскакивает и машет рукой на прощание. — Оставлю вас наедине.       Чайлд моргает, глядя на то, как путешественница стремглав вылетает из комнаты.       — Хорошо… Полагаю, чужеземка просто такая же странная, как обычно. — Он снова переводит взгляд на Чжунли, который уставился в пол, сдвинув брови. — Что ж! — Чайлд пытается выдавить из себя улыбку. — Что же гложет тебя?       — Ты разговаривал, пока был без сознания. — Чжунли пристально уставился на свои руки, говоря это, будто у него не хватало сил посмотреть Чайлду в глаза. — Я не планировал вторгаться- Путешественница сказала мне-       Чайлд прервал его.       — Подожди. Что именно я говорил? — Он задается вопросом, а не подводит ли его память, работая не так качественно, как он думал? Тогда, на поле битвы, в руках Чжунли, разве Чайлд не рассказал тому о своих чувствах? Архонт ведет себя как обычно: задумчиво, лаконично, формально. Может быть, Чайлд таки и вправду не сказал этого, или может он говорил слишком неразборчиво, на пороге смерти то. Он раскинулся на подушке. — Нечто постыдное о личной гигиене, мм? — Он подмигивает. — Прошу прощения за то, что пришлось лицезреть трещину на моем великолепном фасаде. В таком состоянии я не могу так просто встать с кровати, знаешь.       Обычно Чжунли бы тяжело вздохнул, и их беседа бы продолжилась, хоть и в основном в одностороннем порядке — как Чайлд обнаружил, Архонты не особо хороши в подколах. Но сейчас, вместо того, чтобы закатить глаза, Чжунли склонил голову и пробурчал что-то.       Чайлд подался вперед, морщась.       — Что, извини?       — В своем сне- ты произносил мое имя. — Чжунли переплел пальцы, и Чайлд подумал, что. Оу. Оу. Гео Архонт нервничает. — Я подумал, что ты, может… пытаешься сказать мне что-то.       У Чайлда перехватило дыхание.       — Я не…       — Ты сказал, что я… — Чжунли сглотнул, его взгляд метнулся вверх, и глаза Чайлда проследили движение кадыка, ярко проступающего под кожей горла, — великолепный. И мои глаза-       Чайлд закрыл лицо ладонями.       — Прекрати, — он простонал. — Пожалуйста. Ради всего святого, пожалуйста, скажи мне, что ничего такого я не говорил.       — Прошу прощения, — говорит Чжунли, нотка отчаяния в его голосе заставляет Чайлда опустить руки. У Чжунли раскраснелись щеки, кончики ушей горели алым. Он был так прекрасен в этот момент, что Чайлду захотелось что-то да ударить. Он остановился на том, что сжал крепко зубы. — Я не- Я никогда не собирался вот так выходить за рамки дозволенного. Я только хотел сказать тебе, чтобы ты не был-       — Чжунли. — Пальцы Чайлда сжали простынь в кулаке. — Что именно я сказал тебе, когда я был- когда мы были на поле боя?       Чжунли снова опускает глаза в пол; отчаяние переполняет Чайлда.       — Чжунли. Пожалуйста. — Он обнимает руку Чжунли своими, и Архонт уставляется на него, удивленный. Чайлд прикрывает глаза и переплетает их пальцы. — Я ведь признался, не так ли? — добавляет он мягко, сжимая сильнее руку Чжунли в своих. — Что смехотворно влюблен в тебя. Ведь так? Тогда почему ты делаешь вид, что этого не было?       — Ты был ранен, — отвечает Чжунли, его голос хрипл. — Ты был не в себе, — он пытается вытянуть руку из объятий. — Ты все еще.       — Замолчи, — выдыхает Чайлд, отчаянно желая, чтобы его сердце перестало сжиматься так сильно, будто оно — половая тряпка, которую немилосердно выжимают. — Просто скажи уже, что я нелеп, и проехали. Это не обязано что-то да значить.       — Чайлд…       — Мне не нужна твоя жалость, — Чайлд выпускает руку Чжунли из своих; глаза все еще закрыты. Ему невыносимо знать, чем горит чужой взгляд. — Просто оставь меня.       Чжунли отстраняется. Чайлд все еще может чувствовать тень прикосновения пальцев к своим, фантомный призрак тепла. Так лучше, он думает. Когда Чайлд выздоровеет, он попытается снова, все объяснит, расскажет Чжунли, что тот был прав, что он, Чайлд, был не в себе. Все произошедшее было не более, чем лихорадочный сон, ложное признание, произнесенное на полпути к потери сознания.       Шаги. Дверь закрывается, и Чайлд открывает глаза в облегчении — но, вместо пустоты комнаты, он видит Чжунли, который приближается к кровати с той решительностью, с которой Чайлд знаком по сражениям. Он хмурится и инстинктивно тянется схватить лук, который не рядом.       — Я же сказал-       Ладонь на его подбородке. Чжунли приподнимает лицо Чайлда и вау, вау, вау, Чжунли- он очень плох в поцелуях. Его губы совершенно неуклюжи, будто он не знает, что делать, кроме как слепо прижаться своим ртом ко рту Чайлда. Их носы сталкиваются, а зубы Чжунли царапают губу — и не в сексуальном плане, скорее по случайности — но целует он страстно, жмется ближе, и оу вау, одна из его рук соскальзывает ниже, вжимая бедро Чайлда в матрац, другая впивается в ворот рубахи — И, хэй, чья вообще это одежда то? На секунду он отстраненно задумывается об этом, но не может найти в себе сил на дальнейшее обдумывание этого конечно же невероятно важного вопроса, потому что каждая клетка его тела кричит Чжунли, и руки Чайлда — только сейчас он понимает, что с самого начала был без перчаток — зарываются в чернявые волосы. Они даже мягче, чем он представлял.       Чжунли что-то пробормотал, и Чайлд заставляет себя оторваться от него, делая вдох. Они касаются лбами, пытаясь восстановить дыхание.       — К чему бы это было?       — Я бы хотел, чтобы хоть кто-то из нас был честнее в своих желаниях немного раньше, — отвечает Чжунли, и его вздохи оседают теплом на щеке Чайлда. Он думает, что никогда не перестанет улыбаться, пока глаза Чжунли выглядят так, как сейчас, яркие и полные света, два солнца-близнеца. — Это означало бы, что для данного взаимопонимания не пришлось бы ждать околосмертельной ситуации.       — Взаимопонимания… — Чайлд смеется и целует уголок рта Чжунли, прямо в местечко, где его губы изгибаются вверх, когда тот показывает свою такую редкую улыбку. — Это теперь так называется?       — Я понимаю, что я небезразличен тебе, — Чжунли прослеживает линию подбородка Чайлда большим пальцем, и Чайлд дрожит, трепеща от прикосновений. — И ты понимаешь, что это чувство взаимно.       — Как красноречиво. И совершенно бесстрастно, — Чайлд цепляет пальцем воротник рубашки Чжунли и тянет его вниз. — Вижу, на тебе новый костюм, — шепчет он в губы напротив.       — Конечно. Старый был безвозвратно испорчен. — Чжунли слегка отстраняется, чтобы прижаться в поцелуе к шее Чайлда. — Неужто обсуждение чьего-либо гардероба является более пылким выражением чувств?       Чайлд смеется.       — Да, когда оно ведется с любовью, — он прерывается на стон, когда его грудь пронзает вспышка боли; Чжунли сразу же отстраняется, нервно колеблясь.       — Ты в порядке? Не усугубил ли я тяжесть твоих ран?       — Все хорошо, — Чайлд тянется, чтобы коснуться запястья Чжунли. — Иди сюда.       Чжунли позволяет себе поддаться на уговоры.       — Кровать недостаточно широка для нас обоих, нам не получиться устроиться с комфортом.       — Тшш. — Чайлд осторожно сдвигается в сторону, прикусывая губу в попытке сдержать норовящий сорваться стон боли, сопровождающей каждое его движение. — Укладывайся. — Чжунли повинуется, стараясь поместиться на небольшом участке кровати, оставленном для него, и Чайлд устраивается рядом с ним, свернувшись на груди под собой калачиком. — Будешь моей подушкой, хорошо? — Он прижимается щекой к ключице Чжунли и обнимает его за талию. — Вот так. Получилось.       — Я все же не думаю, что это-       — Тише ты. — Чжунли такой теплый, а Чайлд такой уставший. Лекари видимо использовали травы со снотворным эффектом, да и эмоциональные качели, на которых ему пришлось сегодня прокатиться, бодрости не добавляют. — Думаю, нам следует отдохнуть.       На мгновение Чжунли застывает, но затем тянется к волосам Чайлда, чтобы нежно погладить, пропуская пряди меж пальцев. Чайлд хмыкает и тычется в его руку.       — Это приятно, — мурчит он. — Продолжай. — Он чувствует, как сон смыкается вокруг него, погружая в свои объятья, но внезапная мысль заставляет его открыть глаза. — Чжунли, ты же все еще будешь рядом, когда я проснусь, верно?       — Я бы никогда тебя не оставил, — шепчет Чжунли, и Чайлд приподнимает голову, обнаруживая, что Чжунли глядит на него с нежностью столь сильной, что он чувствует, как тепло от этого взгляда волнами омывает его. Гео Архонт, смотрящий на него так — Чжунли, смотрящий на него так — Чайлд ощущает, как тепло поднимается к его щекам, потому он прячет лицо в плече Чжунли, прежде чем румянец на щеках станет слишком явным.       — Спасибо, — бормочет Чайлд; Чжунли обхватывает его двумя руками, прижимая к себе крепче и убаюкивая в сон без сновидений.