К своим корням

      -истая по--ска-       За его спиной по полу волочатся подолы папиной рубашки и пиджака, тонут в длинных рукавах лапки, а ножки путаются в пиджачных полах, — зато до чего весело.       — Красненький, ты где был? – Это мама смеётся. – Где ты был? На работе?.. Домой идёшь с работы, да?.. Иди к маме, пора тебе зарплату платить. — Зарплата — поцелуй в макушку, прямо между глаз. — А теперь давай-ка уберём всю папину одежду обратно в шкаф, хорошо?..       С дивана басом посмеивается папа. Ещё не скоро он снова влезет в свою одежду — да и вообще встанет на лапы, – но как тут не рассмеяться и не похвалить своего маленького сына, который сейчас играет в тебя же (пускай твоя работа обычно — не столько сидеть за офисным столом, сколько охотиться на страхи и кошмары). Мистер Алый протягивает лапу и гладит маленького Красного по спинке: это надбавка к зарплате.       — …подшить этот файл, пожалуйста?..       …Лапа вдруг оказывается не папиной, как замечает Красный, очнувшись в офисе за письменным столом. И трудно сказать, что из всего этого самое странное: что папина одежда действительно тебе впору, или что вокруг столько копий тебя самого (ещё и одетых во всё, что будто бы тоже выпало из папиного шкафа), или что один из этих «тебя», похоже… твой же менеджер? И на всех на них даже бейджики с одним и тем же именем — его собственным: Красный Парень.       Не то чтоб он не знает, как подшивать файлы. И всё же…       -с---бристая пол-ска-       …всё же вид у менеджера какой-то слишком скучный, и Красный не может удержаться, чтобы не поиграть немного с картонной папкой. Может, хоть песенка развеселит этого унылого швабру.       На него со всех сторон пристально глядят пары и пары изумлённых выпуклых глаз. Как будто эти Красные и детёнышами-то никогда не были. Да живые ли они вообще, думает он, наблюдая, как те поднимаются и спускаются по лестнице, ходят между рабочими кабинками или бездумно потягивают кофе, даже не замечая, как попадают в кружку и мокнут пряди их же волос. Всё равно как если бы… что-то — нет, кто-то — надёргал прядей из гривы Красного, пока тот спал, и наплёл целую толпу его двойников, причём сплошь почему-то лишённых его детских воспоминаний и радости.       Но ещё есть время, пока…       (если)       …он не покинет это место.       Возле офисного кулера его внезапно осеняет.       Папа наконец-то похудел, у мамы выходной, а он — малыш Красный — висит между ними в воздухе, держа каждого за лапу, пока они «летят» с ним сквозь утренний туман…              к озеру.       Сперва они смеются, но быстро привыкают к воде, и правда холодноватой для пары тёплых пушистых монстров. Малыш Красный смотрит, как волны омывают его ножки, как на волнах рассыпаны розовые блики солнца, — и вдруг обнаруживает, что плывёт на спине — а под водой, в нескольких дюймах внизу, его страхуют папины лапы. Озеро словно само приветствует монстрика, держа и обнимая, пока он пытается перевернуться на животик, а затем – замирает, заворожённый видом собственных волос, что плавают в залитой светом воде.       …серебристая полоска…       …блестит сквозь утренний туман, зовёт, ждёт…       Как будто само окружение Красного пытается подыграть ему: трёп-трёп-трёп в караоке-баре, где сейчас сидят он и ещё целая толпа Красных Парней, блеск золотого занавеса на сцене…       (вспышки света       ну давай, тебе сейчас только и надо, что представить как следует)       …здесь слишком темно, слишком пахнет тем, что ни один достойный швабромонстр не стал бы ни пить, ни вдыхать, а позже — слишком шумно: один из Красных Парней начинает беспорядочно блямкать по клавишам пианино       (почти как сам Красный в гостях у тёти, когда был маленьким       может, надежда ещё есть)       …да получится ли представить себе свежесть и розовую нежность утреннего тумана, когда вокруг такое…       (ты из них единственный был детёнышем, конечно, сможешь)       …и в какой-то момент до Красного доходит.       Офисный костюм с него просто соскальзывает — как будто тоже понимая, — когда он       (ныряет в свет)       поднимается на сцену и сталкивается с морем пристальных, оценивающих, разочарованных больших глаз. Или так Красному видится: поди разбери в тусклом свете, сколько их.       — Грубиян, — укоризненно роняет Красный Парень-пианист, прежде чем исчезнуть за занавесом. — Оделся бы…       (да какая разница, сейчас или никогда)       — Да кто вообще купается одетым? — смеётся Красный в лицо зрителям, а затем — вдруг наклоняется и в шутку хлопает по плечу швабромонстра, сидящего ближе всех к сцене. — Салка!.. Кто последним добежит, тот тухлый томат!..       Море гневных взглядов и свистящих грив и вправду начинает штормить — из каждой волны тянутся лапы и слышатся сердитые голоса, и вот уже красная волна вслед за Красным Парнем захлёстывает за блестящий занавес и…       замирает на берегу озера, сначала испугавшись — а может, чувствуя себя слишком неловко, чтобы запросто войти в воду, как Красный, а может — неожиданно даже для себя — будучи слишком заворожённой розово-персиковым туманом, что, кажется, так и льнёт к высоким пушистым телам.       Офисные костюмы слетели с них ещё по дороге, и сейчас монстры, ещё больше похожие на самого Красного, несмело шагают к воде. Один даже приседает, чтобы коснуться волн, — и на секунду в его глазах появляется проблеск жизни, а с губ срывается «прекрасно…».       (начинают вспоминать)       Красный вот-вот готов их подбодрить, крикнуть что-то вроде «ну вот, я же не боюсь, и вы не бойтесь, давайте, это весело!» — но что-то подсказывает ему: не стоит вот так прерывать их… даже лучшего слова, чем «пробуждение», не получается подобрать. Всё больше и больше монстров протягивают лапы, чтобы коснуться волн, и видят, как их собственное отражение смотрит на них в ответ — с любопытством, а не уныло. Вода обнимает Красного — и теперь ждёт остальных, чтобы наконец освежить их, смыть пятна кофе с грив, стереть самый образ скучного офиса и тусклого бара — если только они этого захотят.       Всплеск.       — Тухлый томат. — Сбоку от Красного стоит другой Красный Парень (видимо, тот самый, которого он хлопнул по плечу) и — с трудом верится — просто брызгает в него водой. — Я вот тебе покажу тухлый томат. — В его голосе проблескивает веселье, и он снова ударяет по воде лапой. — Получай!       — Не догонишь! — восклицает Красный, быстро уворачиваясь от брызг и ускользая от двойника. А потом… собственным ушам не верит: двойник у него за спиной смеётся, и его голос с каждой секундой становится странно тоньше и тоньше.              Красный оборачивается — и его чёрные глаза встречаются с большими серыми глазами маленького Красного Парнишки, детёныша того же возраста, что и он сам в тот день, когда родители взяли его на озеро. Маленький Красный хихикает и плещется себе в воде — и не успевает Большой Красный протянуть лапы, чтобы подстраховать малыша, как тот превращается сначала в кисточку, а затем — в ниточку красной пряжи, такой же, как волосы в гриве Большого Красного.       То же самое происходит со всеми остальными Красными Парнями — с кем-то быстрее, с кем-то медленнее. Даже сквозь туман Красный видит, как уменьшаются высокие силуэты, слышит, как спокойные низкие голоса превращаются в звонкие детские, и всё больше и больше прядей ярко-красной пряжи наполняют воду.       И тот же инстинкт, который впервые помог Красному воскресить в памяти воспоминания об озере, подсказывает ему, что делать теперь — доверчиво лечь на спину, плыть в воде, наслаждаясь зрелищем восхода солнца, и чувствовать, как красные пряди подплывают к его голове и прирастают обратно на место.