Он

Звёзды небрежной россыпью веснушек на Его лице смотрят вниз с холодного неба, легко обнимая меня светом. Улыбаюсь им в ответ - вдруг увидят, да ещё захотят светить ярче? Начинаю считать одну мерцающую точку за другой, соединять взглядом в узоры и мысленно сравниваю - действительно, прямо как маленькие отметинки на его щеках. Удивительно красивое совпадение. Деревья где-то рядом нежно шуршат остатками листвы, возле них уже давно затеяли разговор лягушки. Чуть дальше, еле слышно, широкими потоками речная вода ударялась о торчащие вверх головы камней. Всё вокруг усыпляет, шаманским бубном вводит в транс; в трансе этом я могу бесконечно глазеть на лихорадочно сверкающие точки и думать о Нём, представлять Его. Даже ползущие по своду облака никак не мешают мне видеть. Зреть в корень. Точно! Я ведь только что раскрыл его! Раскрыл, словно в прятки с маленьким дитя играя. Это же Его лицо на самом деле скрывается за этой пронзительно синей пеленой, и мне не кажется, воистину, не кажется… Я смеюсь, чуть ли не в истерике, смеюсь и кричу в ночное небо - «Выкуси! Я тебя нашёл! Можешь снимать свою отвратительную маску сейчас же!» Всё равно твоё лицо красивее. Я смеюсь, но ответа всё так и нет; небосвод молчит, игнорирует моё восхитительное открытие, будто позволяя мне осознать, что там - никого, прийти в себя. Меня окатывает холодной водой, единственный глаз начинает сочиться слезой, и я захлёбываюсь в доселе непонятной мне горечи. Не хочу я ничего такого осознавать, не хочу, и всё! Хочу знать, что могу лицезреть его хоть так. И всё-таки выдавливаю из себя горькую улыбку, когда вижу мозаику из звёзд, точь-в-точь повторявшуюся на его лбу. Становится уютнее. Спустя полчаса камни городских стен начинают обжигать спину холодом; шаловливый ветерок нагло влезает под одежду и забирает всё тепло с собой, куда-то далеко в поля. Мне становится тоскливо оттого, что не могу остаться здесь надолго. Ведь если я не могу помногу любоваться Его лицом, по-изящному прекрасным, разве мне не остаётся ничего другого, кроме как созерцать вечно холодный лик неба, так похожего на него самого? Но ночная прохлада безжалостно сразила все мои поэтические настроения в жестокой битве, и те, видимо, не вынеся позора, сбежали как можно дальше. Приходится вставать, поправлять съехавший набок от долгих ворочаний хвост (вообще, не мешало бы и расчесаться), отряхиваться от пыли и медленно выдвигаться в сторону выхода. Внизу, под стенами, - темно и бесшумно; свет исходит лишь от нескольких стоявших на больших улицах фонарей, а скоплений людей, очевидно, глубокой ночью в городе быть не могло. Это безумно успокаивает - какое же мнение, в конце-концов, составится, если меня увидят расхаживающего в таком меланхоличном настроении? Уж не будут ли на следующий день насмешливо тыкать пальцами, подозрительно вопрошая: «Ой, а не влюбился ли в кого наш дорогой капитан?» А я влюбился. Безнадёжно и глупо. Да ещё и впервые в жизни. Поначалу меня это осознание слегка расстроило. Я - что уж тут поделаешь - никогда не стремился ни к чему подобному. Довольствоваться чужими многосмысленными взглядами - на здоровье; бесстыдно заводить разговор с намёками с первой встретившейся на пути дамой - пожалуйста; да боги, в конце-концов, разве не было в этом городе человека не знававшего о моей любвеобильности? Никого не удивило бы, пройди я у всех на виду несколько раз за день под руку хоть с десятком непохожих одна на другую особ. Это было в порядке вещей - как пьяницы, ровно в семь вечера забегавшие в трактир, как смена дня и ночи, ну или как суетящиеся продать вам чего подороже торговцы. Кажется, мир рухнул бы, увидь меня кто-то этой ночью посреди узких, тускло освещённых улиц таким. По уши влюблённым. Я бреду по протоптанным мостовым, пялясь себе под ноги. Всё глубже и глубже уходя в себя с головой. Пытаюсь понять, что же, всё-таки, происходит. Уже долго обуревало меня сразу два совершенно противоположных друг другу чувства - необъяснимая радость, заставляющая ликовать, когда я вспоминаю о Нём; и до глубины души пронзающая тоска, словно приводящая в себя. Второе, видимо, объяснялось присутствием первого - счастье-то своё мне деть некуда. Безумно хочу его из себя вытолкнуть, раздать поровну прохожим, чтобы хоть те могли его по назначению использовать; всё, хоть бы не чувствовать, как у самого на душе скребутся кошки. Могу ли я действительно радоваться, влюбляясь в такого человека? Сколько раз за всю мою жизнь Он желал мне смерти, упрекал в самом существовании? Сколько раз он пытался испепелить меня, пронзить насквозь одним только взглядом? Не знаю, есть ли смысл позволять этим отвратительным вопросам поедать меня заживо. Убить мою одержимость Им они точно не смогут, а об остальном я даже не смею волноваться. В конце-концов, какой юноша хоть раз не страдал бы от неразделённой любви? ***** Каждой ночью во сне меня бросает в холодный пот, и я не могу не пробудиться с рьяно колотящимся сердцем и привкусом крови во рту; каждой ночью меня всё глубже и глубже ранят Его слова. Действительно ли Он так хочет видеть меня мёртвым? Уже не знаю, что сделать с собой, хоть иди и каждого встречного расспрашивай, что Он обо мне думает. Так ли, действительно, важно, какое мене обо мне составится у прохожих? Тут же про себя ухмыляюсь: кажется, капитан Кэйа сошёл с ума - так безрассудно растерять свою репутацию ради кого-то! Две недели прошло с момента, когда я понял, что влюблён. Сейчас мне начинает казаться, что всё на самом деле намного серьёзнее: разве влюблённые мечутся так долго без сна от невыносимой тоски? Это становится похожим на болезнь; болезнь, понемногу вытягивающую из меня все силы, душащую с каждым днём всё сильнее и сильнее. Но почему это всё происходит со мной? Почему именно Он? Ощущаю это как кару небесную, будто все боги мира разом меня невзлюбили и решили наказать. Сегодня снится, как истекая кровью ищу укрытия под большим дубом. Он хочет, чтобы я умер, а я, кажется, в этот момент как раз готов сделать ему такой подарок. Понимаю, что долго не продержусь, и, корчась от боли, с усилием тащу своё полумёртвое тело по земле. Чувствую, почему-то, только умиротворение. В уголке глаза что-то промелькнуло - уж не Он ли пришёл мне на помощь? Было бы прекрасно. Я счастлив умереть. Я хочу этого! Наверное, только таким способом такой человек как я может сделать Его счастливым. Заслужить спокойствие. Закрываю глаза, готовясь уснуть; но этот чёртов бог ветра, чья статуя, видимо, стоит неподалёку, в последний появляется передо мной, обеспокоенно трясёт и залечивает мои раны, оставляя и дальше страдать - слышать Его голос, винящий меня в том, что ещё жив. Сегодня я снова подорвался, во сне до крови искусав губы от Его омерзительных слов. Взглядом растерянно бьюсь обо всё вокруг, в уголках глаз выступают слёзы, и сознание моё уже не может ни на чём остановиться - мысли каким-то вихрем посреди пустыни врываются в мою голову и не стремятся оттуда уходить. Раз уж Он настолько сильно меня ненавидит, не лучше ли будет действительно исчезнуть? Может, тогда Он меня простит. Может, тогда я смогу успокоиться? Пытаюсь глубоко дышать. Отгонять все мысли от себя подальше. В поиске спасения смотрю в окно - нет, звёзды прячутся где-то за тугой серой пеленой. Случайно замечаю, что вообще-то идёт снег: белые пятнышки ярко отражаются в оранжевом свете от фонаря, притрушивают мостовую слоем сахарной пудры, превращая город в один большой пирог. С чего бы я начал думать о пирогах, завидев снег? Не в том ли дело, что Он их до боли обожает? Наблюдаю за улицей, и внезапно ловлю восхитительную идею: а не попробовать бы Его возненавидеть в ответ? Справедливо ли, что Он желает мне смерти, а я растворяюсь в любви к Нему? Нужно обернуть своё влечение злостью, и уж тогда-то всё станет на свои места! Понимаю, как же я на самом деле не выношу Его. Терпеть не могу, да просто потому, что Он терпеть не может меня. Упиваюсь радостью, представляя, как прекрасно было бы видеть Его страдания. Наплевать Ему омерзительными словами в лицо, а потом искалечить физически, с каждой пыткой позволяя Ему уяснить, насколько Он ужасный человек. Почему Ему так трудно проявить ко мне что-то, кроме ненависти? После всех моих попыток заслужить прощение? Получай, получай, получай. Тысячей ножей пронзить Его сердце, но не дать умереть. Дать речами сжаться от боли, разбить Его отвратительную безэмоциональную маску, заставить Его почувствовать хоть что-то. Хоть что-то! Смогу я иначе разрушить Его стену, кроме как причинив боль? Хочу с каждым днём всё больше и больше отравлять Его существование ядовитыми словами и взглядами, смотреть на то, как раню Его и понимать, что Он способен не только ненавидеть. А после конца Его вечно одинокой жизни пробраться к Нему на могилу и высказать всё, что так долго копилось у меня на сердце, удостоверившись, что даже в аду Он меня слышит. Кричать, насколько он мучительно ужасен! Насколько мерзок. Хотя бы над телом Его сказать, насколько сильно я Его люблю. ***** Попытка возненавидеть потерпела крах, и меня захлебнуло отчаяние. Последний месяц я словно не живу - каждый мой день охвачен мыслями о Нём. Хочу видеть, как на Его взъерошенные ветром и без того кудрявые волосы медленно опускаются снежинки; как каждый вечер Он снимает своё промокшее насквозь пальто и отточенными движениями усаживает его на вешалку; как бы Он стоял вот здесь, прямо посреди моей комнаты, молча переговариваясь со мной взглядом. Каждая вещь, увиденная мною, непременно должна быть освещена Его присутствием, и я не могу перестать Его представлять, отчего тоска снежным комом копится внутри и я, вновь и вновь пробуждаясь, вынужден катить за собой этот Сизифов камень весь день. Даже знакомые, кажись, замечают моё пространное состояние - бросают обеспокоенные взгляды на производственные травмы (и что, что даже подростком меня в бою было трудно ранить!) да перешёптываются за спиной. Видят, всё видят да понемногу начинают понимать. Но сегодня я решился. Наверное. Сегодня я хочу с Ним поговорить. Вот так подойти и запросто прервать все эти «Лучше бы ты тогда умер» одним ударом в сердце. Сказать «Я люблю Тебя» и уйти, не предоставляя никаких объяснений. Пусть сам думает. Знает же, что я не шучу; сам замечает, как отражается в моих глазах! Я не хочу больше держать это в себе, я хочу, чтобы Он осознавал, что творит. Иду по улице, бусина за бусиной всё перебирая в голове эти три слова. Будто в горячке добегаю до деревянной двери, трясущейся рукой нащупываю замок и проскальзываю внутрь. Таверна битком набита, и пьяный галдёж точно защитит мою речь от проникновения в чужие уши. Подхожу к барной стойке, вижу его прекрасную спину - дрожь с рук переходит на всё тело. Волнение, теплившееся где-то возле сердца, медленно по венам доползает до конечностей, и я чувствую, что долго держаться не смогу. Он поворачивается, и, завидев меня, застывает. Я знаю, что Он запросто может сейчас разразиться сетованиями, потому спешу; подбегаю и сразу стреляю в упор: «Я Тебя люблю». Разворачиваюсь, и с позором сбегаю с места преступления, оставив жертву саму разбираться с поводами и мотивами. Уже перед самим выходом слышу: «Я знаю, Кэйа, и, как бы я не старался, я не могу тебя ненавидеть». Наверное, Он только что разбил мне сердце на куски. Как давно Он знал? Догадался ли сам, выдал ли кто другой? Не случайный ли знакомый, ни с того ни с сего увидев Его у меня в глазу, побрёл об этом рассказывать? Это, наверное, не имеет значения. Я бегу по тёмной улице, совершенно не разбирая дороги. Где-то посередине падаю прямо на каменную кладку и смеюсь, захлёбываясь. Мне хорошо. Впервые за долгое время мной овладела чистая, необременённая никакой тоской радость. ***** Теперь, когда я знаю, что не обязан умирать, чтобы Его осчастливить, я могу спать спокойно. Могу не топиться в Его ненависти ко мне. Наверное, когда-нибудь я даже проведу своими пальцами по Его щекам, выстраивая веснушки на Его коже в линию уже не в мыслях. Когда-нибудь… Таким, светящимся от счастья, уже не первый день брожу по городу. Прохожие, и впрямь как я предсказывал начали перешёптываться: «Ты посмотри! Авось влюбился!» «Тсс, не шуми, а то получишь! Да вина хорошего наупотреблялся, вот и всё!» Иду мимо них с улыбкой, не в силах сдерживаться и унять своё радиоактивное излучение. Сегодня отправляют на задание. Слушаю подробности, после чего вскакиваю с места и вихрем вылетаю из здания. Бегу, перепрыгиваю ступеньки, вновь бегу, в спину слышу предостерегающие крики, но не останавливаюсь, и всё бегу, бегу, бегу… Выполнить задание и вернуться. Вернуться, и снова пойти на Него посмотреть. Столько, сколько позволит. Прекрасный план. ***** Судьба ко мне неблагосклонна. Ползу по мокрой от растаявшего снега траве, корчась от боли; листья за мной окрашиваются в красный. Ведь сначала даже не заметил - насмерть сразил последнего и только тогда, будто бы случайно, окинул себя взглядом и ужаснулся. Может, сначала я просто не успел ничего почувствовать. Как бы то ни было, сейчас от боли я готов отключиться, и только представляя Его я способен подталкивать себя руками вперёд. Внутренности прожигает кипящей смолой, кожу насквозь пронзает морозом, и я едва нахожу в себе силы, чтобы доползти до огромного дуба. А вдруг здесь и взаправду есть статуя, обладающая целительными силами? Или, может, Он, кто так любит приходить в неожиданный момент на помощь, появится здесь? Надежда теплится где-то внутри, и я ползу, сдирая кожу на руках и ногах в кровь. Но статуи рядом не оказалось, и никакой бог не смог бы меня спасти. А Он, кажись, в такой глуши появляться не будет. Сильнее и сильнее я чувствую, как боль распространяется по телу; мышцы начинает сводить судорогами, по горлу всё выше поднимается кровь. Плююсь ею рядом, всё ещё надеясь на что-то. Но она не прекращает течь, в конце-концов льётся тонкой струйкой у меня из глотки, заставляя задыхаться и неистово кашлять. Конечности неконтролируемо трясёт, рукой я уже явно неспособен зажимать рану - да и зачем, когда крови вышло из меня настолько много, что слабость накрывает тяжёлым одеялом. Какой же у меня, наверное, сейчас отвратительный вид - Он со своей чистоплотностью в этот момент даже не посмотрел бы в мою сторону… Кажется, сейчас всё закончится. Захлёбываюсь в своей же крови так, что не могу откашлять. Смотрю на небо - сегодня звёзды светят ярко, и я вспоминаю Его. Пытаюсь быть спокойным. Мне же радостно оттого, что мог смотреть на него, ведь так? Но по рукам и ногам меня сковывает страх, безграничная паника. Я боюсь умирать, безумно боюсь; я столько хочу сказать Ему, так сильно хочу прикоснуться! Мне так страшно уходить, что, кажется, я плачу - не хочу, не хочу, не хочу… ***** - Вы слышали, капитана вчера убили? Ещё и на каком-то пустяковом задании… - Да? А я слышала, что он такой счастливый до этого ходил, небось втрескался в кого, вот и расслабился! - Эт правда, я вот слышал, что он того, в мастера нашего по уши того… - Повезло ему, а нам только о плахе да мечтай… - Умолкни, лучше порадуйся, что хоть кто-то счастливым сдох, ты! - Сами и порадуйтесь. Забудете о нём через неделю, как и все остальные, а мастер наш и того раньше. - Правда, правда. Ну, ничего не попишешь, люди смертны, и в этом есть своя прелесть…