К вам обращаюсь

Гарри подсознательно ждал на Хэллоуин какой-то глобальной мерзопакости от Упивающихся, с учетом печальных событий своей жизни, связанных с этой датой. Но ее не последовало. Если, конечно, не считать таковой весь этот сумасшедший дом с тыквами, фонариками, свечами, пирогами, пирожками, конфетами и прочей ерундой. Шеклболт больше в школе не появлялся. Перед походом в Хогсмид Гарри опять зашел в кабинет к Снейпу, чтобы узнать, нет ли новой информации, но Снейп либо ничего больше не знал, либо не имел санкции Шеклболта посвящать Гарри в подробности. Он только нехотя сообщил Гарри, что Упивающихся четверо — братья Лестрейнджи, Долохов и Яксли. Эти четверо и так были у Гарри на подозрении, аврорат землю носом рыл, чтобы их найти, но они как сквозь землю провалились. То, что такие сильные волшебники не пропали просто так без вести, а где-то затаились, Гарри отлично понимал. Чего он не понимал, это каким образом будет участвовать в операции, если не участвует в подготовке и никакой информации не получает. Если только вся операция не является театральной постановкой от начала до конца, когда его пригласят на тщательно подготовленную сцену, и он, освещенный вспышками колдокамер, под бдительным оком прессы и неусыпным попечением Снейпа, аврората и самого министра совершит очередной подвиг во славу Магической Британии. Гарри уже не был столь наивен, уроки Дамблдора даром не прошли. Шеклболт очень хотел видеть его в аврорате, намекал на молниеносную карьеру. Как же у него может быть молниеносная карьера, когда ему только восемнадцать и он еще даже не закончил школу? Пусть по профильным предметам, необходимым для аврората, он справлялся неплохо, пусть его успехи в ЗОТИ блестящи и есть опыт командования ОД. Пусть его бы даже приняли без экзаменов в АА. Но карьера подразумевала особые заслуги. Гарри этими соображениями со Снейпом делиться не стал, тот только поиздевается всласть, что мистеру Поттеру, как всегда, раскатают красную дорожку. На осторожный вопрос, когда же они соберутся с министром на следующее совещание, Снейп строжайше наказал ему ждать, не заниматься самодеятельностью и не отлучаться из Хогвартса в одиночку. Он, Снейп, подготовил литературу для углубленного изучения некоторых разделов ЗОТИ, которую Гарри будет полезно прочесть и обсудить со Снейпом для подготовки к делу. Такие консультации будут иметь место по вечерам в кабинете профессора зельеварения, время ему будут сообщать дополнительно. К гостиной восьмого курса Гарри шел, погруженный в мечты. В своих фантазиях он был решителен, дерзок, настойчив, не лез за словом в карман, и Снейп, поначалу хмурый, послушав его некоторое время и раза два слегка улыбнувшись какой-то остроумной нагловатой реплике, оттаивал и подпускал его поближе. Реальность выглядела иначе, Снейп был всего лишь саркастичен, он всего лишь не бил на поражение, не давил безжалостно на болевые точки Гарри, как бывало раньше. Но и только. Профессор настолько явно доминировал и задавал тон всему, что происходило в его присутствии, что Гарри мог лишь задать конкретный вопрос по существу работы в классе или уточнить непонятное место в литературе. Но и только. Завести же с ним неформальный разговор на отвлеченную тему — в реальности, не в фантазиях — Гарри и представить себе не мог. Поэтому многого ждал от этих консультаций. Да хотя бы просто быть с ним наедине, тайком рассматривать его, представлять, как что-то изменится в самом ближайшем будущем, не может не измениться. Возможно, в предстоящем им бою они будут драться спиной к спине, и Снейп увидит, не сможет не увидеть в Гарри… равного себе. * * * Ночью в холодном дождливом ноябре, в час, когда истончается вуаль, отделяющая реальный мир от мира грез, Гарри, как это с ним часто бывало перед рассветом, на несколько минут вынырнул из блаженной дремы — не настолько, чтобы полностью проснуться, но достаточно, чтобы, услышав завывание ветра и шум дождя, осознать — он счастлив здесь, в этом замке, надежно защищенном толстыми стенами, в этой комнате, тускло освещенной тлеющими в камине дровами, пригревшийся в мягкой уютной постели. В его сне, подробностей которого он не помнил — а может быть, это и не сон был вовсе, просто во сне ему открывалась некая истина, точное знание, а проснувшись, он его забывал и тщетно пытался вспомнить — во сне его любили, и он любил. Во сне кто-то был с ним рядом, кто-то важный, кто-то бесконечно родной, кто-то, кто обнимал его так крепко и так бережно, что от любви и нежности наворачивались слезы на глаза. Этот кто-то делал с ним нечто сладостно-томительное, нечто восхитительное. Гарри не смог бы точно сказать, кто этот человек и что именно он с ним делал. Во сне это не казалось важным, во сне Гарри не чувствовал ни своего тела, ни тела того, другого, он чувствовал лишь густую негу, охватившую его с головы до пят, чувствовал, как от того, что с ним делают, будто горячий мед струится у него по жилам. Дрожа как в лихорадке, он перевернулся на живот. Поспешно зажав между ногами сбившееся в комок одеяло и обхватив руками подушку, он яростно толкался бедрами в постель, напрягая мышцы живота и скользя возбужденными сосками по шелковистой простыне. От каждого движения его рассудок уплывал, он весь был этот горячий мед, готовый вот-вот расплескаться. Он стонал и извивался на постели, пока медовый взрыв не накрыл его обжигающими брызгами с головой. Содрогаясь от остроты ранее не испытанных им ощущений и ухватив на самом пике ускользающие черты того человека, он глухо вскрикнул в подушку: — Северус, любимый! Долгие минуты Гарри лежал в томном изнеможении, не в силах пошевелиться, чувствуя, как постепенно остывает разгоряченное потное тело, ощущая липкую влагу под животом, представляя себе того, с кем в мире грез разделил блаженство, которому не было места наяву. Нежные губы, ласкающие его, шепчущие слова любви, бледно-розовые, четко очерченные, чувственно изогнутые. Горячие руки, изящные, но сильные, держащие бережно, крепко. Длинные черные волосы, слегка вьющиеся, мягкие, шелковистые, щекочущиеся, душисто пахнущие травами. Склоняющееся над ним лицо, обычно бледное, сейчас покрытое легким румянцем. Темные глаза, опушенные густыми короткими ресницами, сияющие мягким светом в глубине. Хогвартс-экспресс его жизни, который дал задний ход на призрачном вокзале Кингс-кросс, визжа тормозами, резко остановился, и Гарри всем телом почувствовал, как от толчка под ним дрогнула кровать. С оглушительным скрежетом состав прибыл на предназначенную ему станцию. Гарри влюбился. Отчаянно, неотвратимо, неизбежно, безнадежно. Свернувшись в клубок и глотая беззвучные слезы — счастья или горя, он не мог бы сказать, — он лежал в укромной темноте и тишине своей комнаты, пока желание довериться ее стенам не стало непреодолимым. — Профессор, я вас люблю, — хрипло, но отчетливо выговорил Гарри, прислушиваясь к звучанию этих слов и зная, что им не суждено достичь ушей адресата. * * * Постепенно слезы утихли, но весь остаток ночи до самого рассвета Гарри пролежал без сна, не сомкнув глаз. Он влюбился. Влюблен в Снейпа. Эти несколько часов Гарри так мотало в безумной карусели чувств, что у него захватывало дух. В один момент он испытывал головокружительное, ослепительное счастье, что этот человек существует, что он жив, что он такой, какой есть, со всеми его недостатками, некрасивый, неуступчивый, неласковый, непреклонный, и Гарри так любил его за все это, что сердце пело и дрожала та заветная струночка, и любил себя уже за одно то, что был способен испытывать любовь к человеку, достойному такой любви. В следующий же миг Гарри остро осознавал, что именно эти черты характера Снейпа не оставляют ему ни малейшей надежды на взаимность, ни одного самого крошечного шанса, что его выслушают, попробуют понять. От накрывавших его отчаяния и бессилия перехватывало горло, и он уже яростно ненавидел самого себя за то, что он тоже тот, кто он есть — достояние Магической Британии, пустая оболочка, от которой требовалось функционировать и которую все кому не лень заполняли в соответствии со своими желаниями и представлениями. А Снейп желал видеть в нем сына ненавистного Джеймса, из-за которого погибла Лили. Тогда Гарри делалось физически больно при мысли о том, кем является для Снейпа, о чем ему напоминает, и он хотел залечить эту рану, показать всю свою любовь, всю нежность. Хотел дотронуться до гладкой кожи, провести руками по худой спине, обхватить ладонями тонкую талию, припасть губами к изуродованной красными шрамами шее, приласкать плоский твердый живот, тесно вжаться бедрами в маленькую крепкую задницу, толкнуться раз, другой, третий, показать ему всю силу своего желания. В теле еще не успевали затихнуть отзвуки острого наслаждения, как Гарри уже терзали не менее острые уколы совести, потому что он, используя профессора в своих фантазиях, запретных, предметом его страсти непрошеных и нежелаемых, выдыхал на вершине блаженства имя, произносить которое не имел никакого права. И никогда не получит этого права. Не он, Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил. Не от него, Северуса Снейпа, профессора зельеварения и шпиона. Гарри был глубоко несчастен и одновременно безумно счастлив, и как ему теперь быть, он не знал. * * * В одно из помещений Отдела Тайн бесшумно просочились двое в черных мантиях до пят, надвинув капюшоны на головы и скрывая лица под зловещими масками Упивающихся смертью. — Ти-иш-шше, Мерлина ради, Павлин! — Я чуть не уронил маску! — Какого Мордреда мы вообще в плащах и масках, хотел бы я знать! — А как же, по всем правилам. На тебя не угодишь. — У меня плохое предчувствие. — У тебя, Лань, всегда плохие предчувствия. — И они всегда оправдываются. — А я вот ностальгирую… — Забыл уже, при каких обстоятельствах был здесь однажды ночью? Павлин, одно слово. — Смотри, Лань, а сейчас в нем никакой величественности не наблюдается. Максимум возвышенность. — Скорее уже выпуклость, на возвышенность тоже никак не тянет. Да и неудивительно, ты его своим фирменным хуком слева приложил. — Какой позор, боксировать как последний маггл, а ведь мой ступефай легендарен… Эх, было время! — Не хвастайся, Павлин. Хватай его лучше за ноги. — Жаль, что левитировать здесь моветон. — Здесь любые чары — моветон. Хочешь, чтобы следилки завыли на все министерство и сюда сбежалась половина аврората? — Мерлин сохрани, мне здесь плебеи не нужны, тут у нас приватная… вечеринка… в узком кругу… Подтащи его чуть поближе, Лань! Фу-у, тяжелый! — Не говори. Я слишком стар для этого дерьма. Заталкивай его… в лифт… — Руки, ноги… Мерлин, как же у него много конечностей. — Можешь отрезать лишние. Эй, поосторожней, Павлин, ты ему голову дверями прищемил! — Она ему больше все равно не пригодится. — Тоже правда. Ну, тогда я на него присяду. Устал что-то. — Да мы уже на восьмом, в Атриуме. Выходим. — Согни ему спину чуть посильнее, Павлин, дверь… не открывается… фу-ух! — Лань, ты слышал — там у него будто что-то хрустнуло в шее... — Я что, выгляжу так, будто меня это волнует? — Ни в коей мере. Давай тогда его волоком? За ноги, за руки — и потащили. — Давай. Заодно пол тут в Атриуме протрем. Это символично. — Стой! Тихо! Что это было… Putain, что это, Лань, смотри! Ты видел? Ты это видел?! Putain de merde! — Спокойно, Павлин, не ори и не распускай хвост, это всего лишь макродемон Максвелла, новая разработка. Только он заговоренный, замкнутый. Рысь сказал, его испытывают еще. — Фи, какое уродство! Прямо как колония этих мерзких маггловских вирусов. Зачем он нужен вообще? — Он страж, открывает и закрывает двери, пропускает или не пропускает посетителей в зависимости от многих факторов. Соблюдает равновесие. — Стыдно признаться, но я понервничал. — А кто-то смеялся над мальчиком из Коукворта за брань, a мальчик из Уилтшира немногим лучше. И знатная леди, и Джуди О'Греди… — Что? — Лесбиянки обе в душе, вот что! — Давай волочь его дальше, пока нам не встретилось еще что-нибудь ублюдочное. Мерлин, какая все же чудовищная статуя! Elle me fait chier. Покойный повелитель всегда был лишен d’une certaine finesse… если ты понимаешь, о чем я. — Прекрасно понимаю, Павлин. Не все отличаются таким тонким и взыскательным вкусом, как ты. Скажи Рыси, пусть заменит ее. — Ты мне лучше скажи, как мы с ним будем из унитаза вылезать? Мерлин, на что я подписался?! — Во всем нужно находить положительные черты. Снаружи зато можно будет спокойно колдовать. — В камин… его… фу-ух… Мерлин, свежий воздух, наконец-то. — Тебе нужна с ним помощь? — Нет, дальше я сам. У меня портключ. — Как ты его спрячешь? — Я все продумал. — А я тогда в школу. Нужно поспать хотя бы часа три, в восемь завтрак, явка строго обязательна. — Это деканам и тебе как куратору. Не пойду на завтрак, Лань, чего я на этом завтраке не видел. У меня в девять первая пара у пятого курса, змейки и барсуки, благодарение Мерлину. Но я просто ненавижу так рано вставать! Это какой-то ад, а еще все эти контрольные! У меня уже синяки под глазами от недосыпа! — Не ной, Павлин, я знаю твое расписание наизусть. Никакой это не ад, обычная школа. — Лань! Торжественно тебе заявляю — ты герой, раз столько лет продержался! — Конечно, герой, мне даже Орден Мерлина дали. Правда, не за это... Фу, как невежливо — даже не дослушал, и пу-уф! Позер. Вот уж воистину павлин! * * * Мысли Гарри постоянно крутились вокруг одного и того же, и он совсем выпал из реальности. Точнее, он был в реальности, просто в своей собственной, постоянно обдумывая подходы к неприступной твердыне, фантазируя о несбыточном и переходя от отчаянной надежды к безнадежному отчаянию тысячу раз на дню. Его хватало только, чтобы автоматически выполнять на уроках задания, на самом деле он даже вполне успешно справлялся с заданиями, потому что, сосредоточившись на монотонной и кропотливой работе над зельем, эссе или артефактом, мог с полным правом погрузиться в свои мысли. Конечно, его отсутствующий вид на протяжении нескольких дней не мог остаться незамеченным для друзей, но у Гарри не было сил волноваться еще и об этом, потому что он уже накрутил сам себя так, что слететь с катушек было плевым делом. За завтраком в Большом зале Гермиона и Рон с нарастающим беспокойством смотрели, как Гарри, сидя уже минут двадцать перед пустой тарелкой, время от времени тянулся к блюду с сосисками, но на полпути застывал и будто забывал, что он хотел сделать. Гермиона осторожно спросила: — Гарри? Все в порядке? — Да, все заебись, — оскалившись, как для прессы, ответил Гарри, и Гермиона с Роном шокированно переглянулась: на людях, особенно в Большом зале в присутствии преподавателей и малышни, они старались не выражаться. — Тебе положить сосиску? — сделала еще одну попытку Гермиона. — Может быть, немного яичницы? Ты хочешь грибов или помидор? — Нет, он и так слишком худой, — последовал абсолютно бессмысленный ответ. Гарри были совершенно по барабану потрясенные взгляды Рона и Гермионы. Мерлин, как же он попал. Как это все-таки в стиле Гарри, всей его жизни — пройти квест из троллей, василисков и прочих злобных безносых и красноглазых чудовищ, добраться до заколдованного замка и сразиться с драконом, чтобы спасти... заточенного в нем прекрасного принца. Принца, блядь, не принцессу. Эта еще тема на его голову… Ладно, это хрен с ним, с этим как-то разберемся. А ничего, что дракон и принц, так сказать, един в двух лицах? И в благодарность за спасение принц непременно ему даст. В глаз. Или по уху. Гарри больно, до крови прикусил зубами губу изнутри, чтобы не расхохотаться истерически на виду у всего Большого зала. Ты влип, Поттер, как же ты влип... Что Гарри может ему предложить? Если бы можно было просто быть с ним рядом, но он же ни за что не позволит… Как разрубить этот гордиев узел, Гарри не знал. В девять вечера в гостиной восьмого курса у Гермионы лопнуло терпение. Весь вечер на диване у камина Гарри весьма успешно делал вид, что поглощен домашним заданием по гербологии. Рон и Гермиона сидели по обе стороны от него, не выпуская его из виду ни на секунду. Гарри казалось, его и в туалет отпускали только в сопровождении Рона. Рядом постоянно крутились Драко, Невилл, Джинни и Луна. Наконец Гермиона решительно встала и непререкаемым тоном заявила, что желает прогуляться с Гарри и Роном на восьмой этаж. Да ради Мерлина, подумал Гарри. С тем же успехом он может посвятить своих ближайших друзей в эту дилемму. Почему ему одному должно быть плохо, пусть страдают вместе с ним. Гарри только подозревал, что страдать они будут по разным причинам. Кроме того, ему даже было слегка любопытно, как они отреагируют. В молчании они втроем поднялись на восьмой этаж. Варнаве Вздрюченному на гобелене как раз сильно доставалось от троллей, поскольку сегодня он зачем-то пытался научить их делать фуэте. Друзья трижды прошлись перед входом в Выручай-комнату, которая охотно открывалась после ремонта, и Гарри в изумлении остановился на пороге. Она была обставлена в точности, как его гостиная на Гриммо — все еще слегка темноватая, но теперь хотя бы уютная продолговатая комната с высокими потолками, толстым ковром на полу, большим камином и несколькими креслами и диваном рядом с ним. Гарри сел в кресло у самого камина и бездумно вытянул ноги к огню, на диванчике напротив устроились его друзья. Они молчали, не торопили его. Да ему и не нужно было, чтобы его подгоняли, все эти дни скорее нужно было сдерживаться, чтобы не выпалить, выкрикнуть всему миру при первой возможности, что… — Я люблю его, — просто сказал Гарри. — Я влюблен в профессора Снейпа. Рон и Гермиона переглянулись. — Мы знаем, Гарри, — мягко сказала Гермиона. — Трудно было бы не заметить, — тихо и серьезно добавил Рон. — И что теперь? Что ты будешь делать? — Не знаю, — откинув голову на спинку кресла и прикрыв глаза, сказал Гарри. — Я не знаю, что мне делать. Выхода нет, я безнадежно влюблен в него, и у меня нет ни малейшего шанса на взаимность. Во мне слишком много от отца и слишком мало от матери. Даже если предположить… допустить мысль, что он мог бы заинтересоваться мужчиной… Гермиона осторожно заметила: — Гарри, прости меня, но я не думаю, что нормальный человек может на протяжении двадцати лет ради погибшей любимой каждый день рисковать жизнью. Есть что-то еще, ради чего он все это делал, и это что-то напрямую связано с тобой. — Если, конечно, мы считаем Снейпа нормальным. — О, Рон, конечно, он абсолютно нормален, — не согласился с ним Гарри. — Так же нормален, как семнадцатилетний подросток, который добровольно подставил грудь под аваду. Так же нормален, как другой подросток, который нырнул за другом под лед. Как девушка, которая стерла родителям память и услала их на другой конец света. Абсолютно нормальный и здравомыслящий, такой же, как мы все. Просто… это война, Герми, Рон. Война в нас, она стала частью нас, и мы поступаем так, как поступаем. Они долго молчали, глядя на пляшущее пламя в камине. Рон сменил тему, правда, не очень удачно: — Выходит, ты гей, Гарри. — Я не знаю, кто я, и мне это безразлично, — отрезал Гарри, садясь прямо. — Я могу любить только одного человека, и мне не важны его пол, возраст и статус крови, если он — Северус Снейп. Если это делает меня геем — значит, я гей. Если это делает меня маленькой полосатой рыбкой — ну, значит, я, блядь, рыбка! — Чего ты заводишься, Гарри, я на твоей стороне. Я просто к тому, что ты, друг, легких путей не ищешь. — Когда я шел к Волдеморту в Запретный лес умирать, это был заебись какой легкий путь. Гермиона наклонилась к нему и сжала его руку. — Начнем с того, что ты не гей, а би. Как и большинство из нас. — Рон точно нет. — Я — точно нет, — подтвердил Рон, — но у меня и нет с этим никаких проблем. Чарли никогда не приведет домой жену, если вы понимаете, о чем я. — Я хочу сказать, что вполне понимаю тебя, Гарри. Было бы странно, если бы ты остался к нему равнодушным. Скорее странно, что ты еще продержался так долго. — Да ничего я не продержался долго, Герми, просто долго не понимал. Все думал, что я ему благодарен, я им восхищаюсь за его подвиги на войне. Ага, восхищаюсь. Задницей его я восхищаюсь. Как представлю себе, и давай восхищаться, иногда по пять раз на дню. Мозоли уже прямо от восхищения натер. Рон расхохотался, и Гермиона тоже не смогла удержаться от смеха. — О, он безусловно обладает определенной харизмой, этаким мрачным саркастическим обаянием, — поддразнила она Гарри, преувеличенно восторженно закатывая глаза, кладя руку на сердце и вздыхая. — Раскаявшийся преступник, шпион, человек невероятно храбрый и хладнокровный. Плохой мальчик. Эта аура опасности, витающая вокруг него, неизбежно притягивает романтичных девушек. И юношей. Кроме того, его должность накладывает отпечаток властности на все, что он делает, и... — Ну спасибо, Герми, уж удружила, так удружила! — прошипел сквозь зубы Гарри, ерзая в кресле. — Черт, прости, Гарри. Прости. Я не должна была так шутить. — Если честно, я не могу себе этого представить, — озвучил очевидное Рон. — В смысле, вас с ним вместе. В смысле, в постели. И вообще. — Будто я могу, — мрачно ответил ему Гарри. Гермиона покусала губы и нерешительно сказала: — Тебе бы следовало почитать, как это делать с мужчиной... — Я не хочу делать этого с мужчиной, я хочу делать это с ним! — запальчиво огрызнулся Гарри. — Только не говорите, что хотели предложить мне попробовать с каким-то парнем! Виноватый вид его лучших друзей неопровержимо свидетельствовал, что они хотели предложить именно это. Рон, как всегда, ухватил самую суть: — Ты влип, друг, как же ты влип. С размахом, эпически. По-гаррипоттеровски! * * * Разговор с Герми и Роном дилемму предсказуемо не решил, но ему стало намного легче. Поглощенный царящей в его душе бурей, он и представить себе не мог, какое облегчение испытает, уже только открыв им свои чувства. Гарри имел теперь полное право официально обсуждать с друзьями Снейпа как предмет своей любви, а потому с чистой совестью любовался им на уроках зельеварения. Сегодня у них было теоретическое занятие, посвященное противоядиям от магических ядов, как рукотворных, так и растительного и животного происхождения. Скупыми взмахами палочки Снейп чертил на доске таблицу, в которую свел ингредиенты для основных противоядий и условия их приготовления. Вместе с классом профессор внес в таблицу ингредиенты, общие для всех противоядий, и теперь последовательными наводящими вопросами подталкивал студентов выявить корреляцию между дополнительными ингредиентами и ядами, против которых применялись антидоты. Хотя Гермиону не нужно было подталкивать, скорее сдерживать, и она, Драко и, неожиданно, Невилл, который, казалось, мог взять в зельеварении любую высоту, если только она была теоретического характера, вместе с профессором как гончие шли по следу систематики в противоядиях. Тема была интересная, и Гарри охотно следил за обсуждением, но сам активного участия не принимал, вместо этого предпочитая разглядывать профессора. Теперь Снейп больше не казался ему некрасивым, отнюдь. Нет, конечно, красивым он не был, не в общепринятом смысле. Но привлекательным. Эффектным. Впечатляющим. От него исходила опьяняющая аура мужественности и властности, что только подчеркивалось высокими острыми скулами и упрямым подбородком. Ресницы были настолько густые и черные, что слегка раскосые глаза казались будто подведенными тушью. Он весь был сплошной контраст, белое и черное, свет и тень. Середины не было. Когда-то Чоу нравилась Гарри внешне, она была красивая. Когда-то его тянуло физически к Джинни, она была теплой, уютной, надежной гаванью. Со Снейпом все было иначе, каждый шаг был как по лезвию ножа, каждый вдох обжигал легкие, в его присутствии у Гарри замирало сердце от страха и предвкушения того, что этот человек смог бы сделать с ним — если бы только захотел. О, Гарри позволил бы ему… все бы позволил. Он так и пожирал профессора взглядом. Когда тот повернулся лицом к доске, Гарри неожиданно обнаружил, что при каждом движении под мягко ниспадающей мантией угадываются очертания узких бедер, длинных ног и маленького крепкого зада… фу-ух. Да что ж это происходит? Это же просто оружие массового поражения — ноги и задница Снейпа. Это ж нужно запретить законодательно. Как в таких условиях прикажете заниматься бедному студенту? Он оттянул воротничок рубашки под свитером и мантией и ослабил узел галстука — не гриффиндорского уже, а с гербом Хогвартса. У профессора Снейпа, должно быть, были и впрямь на затылке глаза, как утверждали школьные легенды. Он ничем не показал, что заметил нежелание Гарри участвовать в работе класса. Но после занятия он велел ему задержаться и отрывисто приказал прийти сегодня в девять в кабинет зельеварения, раз уж ему, по всей видимости, нечем заняться. * * * Без пяти девять Гарри, который зачем-то принял душ, переоделся, почистил зубы и даже попытался пригладить непослушные вихры — короче, вырядился как на свидание — стоял перед дверью кабинета зельеварения. Ровно в девять он постучал в дверь, но она не открылась. Вместо этого изумленный Гарри читал проступившие на двери буквы, написанные хорошо знакомым ему острым почерком: «Мистер Поттер, сегодняшняя консультация состоится в моей гостиной». Не успел Гарри опомниться, как буквы растаяли. Он был весь на нервах. Либо Снейп заметил его поведение и сейчас приглашает его к себе, чтобы спокойно, не торопясь и без помех снять с Гарри шкуру. Либо Снейп заметил его поведение и сейчас приглашает его к себе, чтобы спокойно, не торопясь и без помех… сделать что? У Гарри взмокло под мышками. Даром только душ принимал. На негнущихся ногах он дошел до личных покоев профессора зельеварения, и дверь отворилась сама. На пороге его никто не встретил. — Профессор, — несмело окликнул Гарри. Не получив ответа, он прошел в гостиную Снейпа, бегло оглядевшись по сторонам. Как он и думал. Обстановка напоминала гостиную восьмикурсников — удобно, уютно, функционально. И книги. Множество полок с книгами. Профессор сидел у камина в черном кожаном кресле с высокой спинкой и читал. Не поднимая головы, он махнул рукой куда-то вперед и сказал: — Я приготовил для вас два фолианта. Читать будете здесь, под моим наблюдением. Книги отсюда выносить нельзя. Возле стены напротив стояли диван и журнальный столик, на котором лежали два тяжелых тома — очевидно, рабочее место Гарри. Он послушно прошел туда и сел. Необходимые ему главы были отмечены закладками. Гарри рассчитывал получить какую-нибудь подсказку, судя по выбранным для него темам, но просчитался — были выбраны главы из практически всех разделов ЗОТИ и боевой магии. Ну что ж. Гарри принялся читать. Сначала ему было странно — они с профессором наедине, в непривычной обстановке, на расстоянии лишь нескольких ярдов друг от друга. Он так остро ощущал присутствие Снейпа, что у него покалывало в пальцах и по шее и спине бежали мурашки. Но профессор вообще не обращал на него внимания, он только сидел и читал, и Гарри постепенно привык и уже сам погрузился в чтение, иногда делая для себя записи в специально принесенном для этого случая пергаменте. Он отвлекся только раз — чтобы обласкать взглядом стройную фигуру в облегающем приталенном сюртуке. Гарри считал теперь, что сюртук Снейпу очень к лицу, его старомодная элегантность подчеркивала изысканную экзотическую внешность этого белокожего черноглазого брюнета, и… У Снейпа были глаза не только на затылке — должно быть, по всему телу. Не отрываясь от чтения, он сказал: — Через десять минут я опрошу вас по пройденному сегодня материалу. Он еще не закончил фразу, а Гарри уже лихорадочно перелистывал и повторял прочитанное. Так и проходили теперь эти странные занятия. Гарри вызывали без всякого предупреждения, иногда раз в неделю, иногда два, иногда реже. Снейп всегда был чем-то занят, либо читал у камина, либо писал что-то за письменным столом, либо изучал какие-то образцы у небольшого лабораторного стола или с чем-то экспериментировал. Гарри не приглашали подойти ближе, и он не мог разглядеть подробности. Он садился на «свой» диван и полтора часа напряженно читал. Трактаты и фолианты каждый раз менялись, но темы по-прежнему охватывали все аспекты ЗОТИ, даже правовые и целительские — меры первой помощи при разного рода темномагических ранениях и травмах. Поскольку Люциус тоже гонял их на ЗОТИ как домовых эльфов, то Гарри не мог представить себе другой причины, для чего лично ему были бы нужны эти дополнительные занятия, как только для подготовки к тайной операции. Очевидно, Снейп желал, чтобы Гарри был готов к любому варианту развития событий. Как минимум, такой вывод сделал Гарри. Когда полтора часа проходили, Снейп приказывал отложить книги и в течение получаса опрашивал изученный материал — хитро и каверзно, не так, как на уроке, а заставлял думать и находить решение применительно к конкретному случаю. Гарри старался без дураков, по максимуму. Снейп иногда бывал доволен, хотя Гарри не хвалил. Иногда отпускал скупую похвалу. А временами, наоборот, шипел на него ни с того ни с сего. Абсолютно непредсказуемо. У Гарри тем не менее сложилось странное впечатление, что Снейп заметил интерес к нему, но никак этого не комментировал. Вкупе с приглашениями в личные покои это обнадеживало. Возможно, это какой-то слизеринский способ сделать шаг навстречу? Сказать «да» по типу «я не сказал нет»? * * * — Если твое предположение, Гарри, правда, и мы действительно имеем дело с постановочным фарсом с целью достижения каких-то неочевидных целей, а Снейпа заставили в этом участвовать, то я даже не могу представить себе, как же его это, наверное, бесит, — сидя однажды поздним вечером у камина в их гостиной, вполголоса проговорил Рон. — Мерлин, одна лишь мысль ненавистна… как ему должно быть противно принимать в этом участие ради сына Джеймса, опять — только в этот раз с целью показать всему магическому миру, что он может спать спокойно, раз Гарри Поттер на посту. А Снейпа опять заставляют таскать каштаны из огня ради меня! — с сердцем сказал Гарри. — История повторяется в виде фарса, и это лишнее тому подтверждение, — сказала Гермиона. — Так что мы делать будем? Какой у нас план? — У нас следующий план — действовать по обстоятельствам, а в нужный момент я собираюсь достать те чрезвычайно полезные предметы, которые так помогали нам год назад в наших странствиях. — Прекрасный план! — воскликнул Рон. — Если плана нет, то что может пойти не так? — Во-во. — Ну, а до тех пор? — А до тех пор, Герми, я глаз не спущу со Снейпа, — решительно сказал Гарри. — Пусть даже не надеется в этот раз оставить меня в неведении! — Слушай, Гарри, — понизил голос Рон. — У меня есть идея. Он поманил Гарри и Гермиону пальцем, чтобы те придвинулись к нему вплотную. — Ты, Гарри, это… — Рон оглянулся и заговорил совсем тихо и раздельно. — Это очень важно, послушай. Ты должен… непременно… поставить колдокамеры у него в спальне и в ванной! Ах-ха-ха-ха-а! — Дурак, — Гарри досадливо пихнул Рона в плечо. — Я думал, ты что-то дельное скажешь. — Да Гарри! — Рон уже рыдал от смеха. — Как ты не понимаешь! Он наверняка прячет на теле важную информацию! — И поет донесение для Кингсли в душе вслух! Дурак! — Да-а-а, а что? На мотив «Котел крепкой горячей любви», ах-ха-ха-ха! Гарри, а может, тебе обыскать его, а? — Тьфу! Герми вон обыскивай! А ты чего ржешь? — накинулся Гарри на розовую от смеха Гермиону, хотя она как раз была ни в чем не виновата.