Что мылит мой контрабас

      Ветер вместе с мелкой снежной крошкой донёс до Ремуса знакомые голоса, заставив остановиться и вглядеться в искрящуюся ледяную метель. Правее от входа в «Три метлы», вне яркого пятна света, растёкшегося под фонарём, стояли двое его друзей и о чём-то разговаривали. Точнее, каждый по отдельности определённо был ему другом, но вот увидеть их вместе, не пытающимися заклясть друг друга насмерть и даже не сплотившимися против того же Кэрроу, было странно. Было ли это как-то связано с недавним неудачным разговором со Снейпом? Ремус подошёл поближе, не предполагая, что у этих двоих могут быть какие-то тайны от него, однако и услышанная фраза нисколько не пролила свет на происходящее. — Ну что, Нюнчик, завтра вечером, после нудных дополнительных по зельям, — Сириус обернулся, посмотрел прямо на Ремуса и блаженно улыбнулся; правая рука — на плече Северуса, которому — вот неожиданность! — будто бы все равно, — будем мылить твой контрабас. — Не топчи теплицы моего разума, Блэк. — Да или нет? Всё что от тебя теперь требуется — просто выбрать между ответами «да» и «нет». Ты справишься. — Я уже сказал, — Северус нахмурился, качнул головой и улыбнулся одними уголками губ — не поймёшь Ремусу ли, Бродяге ли, — да.       Ремус вопросительно поднял брови: чудеса, Бродяга кладёт руку на плечо Северусу и даже не получает за это залп эверте статиум в грудь! Впору порадоваться окончанию давней вражды, но у Бродяги никогда ничего не бывает так просто, а Северус слишком большой гордец, чтобы одним тёмным ноябрьским вечером просто взять и забыть всё былое. Например, ту пятничную потасовку, когда Сириус превратил волосы Северуса в какие-то вялые цветы: «Схожесть в обличии влияет на трансфигурацию! — Так держи своих блох при себе!» — Что затеваете? — Ничего, — на два голоса почти не фальшиво вскрикнули оба. Один радостно, будто задумав грандиозную шалость, второй угрюмо, будто сомневаясь, что эта шалость удастся. У Северуса врать получалось не в пример лучше, и если бы не озорные черти во взгляде Бродяги, Ремус бы ничего не заподозрил. — Мылите контрабас? Вы решили сорвать выступление школьного хора и оркестра на Рождество?       Хоть до Рождества и было ещё гораздо больше месяца, никакого другого объяснения у Ремуса не нашлось. Вообще-то на контрабасе прежде играл он сам — до того как в прошлом году отказался от участия и забросил репетиции. Дело было вот в чем: отчетный концерт накануне торжественного обеда в честь окончания учебного года выпадал на одну из ночей полнолуния. Конечно, концерт могли бы перенести на день или два, но Ремус не хотел, чтобы каждый раз из-за такого как он другие люди изменяли свои планы и в лучшем случае терпели неудобства.       Северус тогда оставил гитару и занял освободившийся контрабас. Ремус пошутил, что мог бы и раньше уступить свое место другу, но тот на полном серьёзе заявил, что просто придерживает это место для него, чтобы его любимый контрабас не лапали чьи-нибудь липкие ручонки, не отмытые от шоколадных лягушек. Ремус был тронут. К слову, Бродяга тоже играл в оркестре — на ударных. — Мы решили пойти с тобой в «Три метлы», Лунатик, — Сириус сгрёб его за плечи и развернул в сторону входа в бар, — мы бы пригласили тебя в «Кабанью голову», но из-за того, что Нюнчик не умеет себя вести… — Вас двоих с Оленем-Поттером гонят поганой метлой ещё до того, как вы откроете дверь, — Северус идёт по другую сторону от Ремуса, протягивает ему пакет — значит, заходил в «Сладкое королевство», пока Ремус и Лили оккупировали единственный в Хогсмиде книжный магазин. У них своего рода негласное соглашение — иногда Снейп гуляет со своими друзьями со Слизерина, но тогда обязательно приходит посидеть с Ремусом в «Три метлы». Иногда они гуляют втроём с Лили — вечером Регулус забирает у них Северуса, и все точно так же заканчивается в «Трёх мётлах», просто за разными столиками.       В протянутом пакете было всё, что любил Ремус: медовые ириски, кислые шипучки, на самом дне — кровавые леденцы. Он не вампир, конечно, но почему-то вкус этих леденцов порой казался запредельно прекрасным. Самому же Ремусу не терпелось показать свой книжный улов.       В «Трёх мётлах» было жарко натоплено, шумно и пахло едой и чем-то неуловимо домашним. От желтоватого света в помещении становилось уютно и спокойно. За столиком в дальнем углу Лили и Джеймс, смеясь, о чем-то спорили; Питер сидел, положив голову на руки и сонно глядя на девчонок с Хаффлпаффа за соседним столиком. Кажется, ему нравилась Миранда. Или её клубничное мороженое — сложно было сказать. — Когда Эванс станет Поттер, ты будешь и к её фамилии присоединять олений титул? — Надену траур и продолжу звать её по имени, на правах старого друга. — Тебе идёт чёрный, — Ремус просто задумался, глядя на то, как на чёрных волосах Северуса тают мелкие снежинки. Северус внимательно посмотрел в ответ, будто надеясь на продолжение. Почему-то от этого стало крайне неловко, так что Ремус спешно отвернулся, чтобы повесить мантию на один из прибитых у входа крючков. Можно было только надеяться, что румянец на его щеках можно списать на резкий перепад температуры. — Спасибо, Лунатик, на то мы и Блэки, древнейшее и стильнейшее семейство, — влез Сириус, кажется, чтобы сгладить момент. — Правда, чувство стиля есть только у одного из ныне живущих. Как правило.       Неловкость исчезла, будто её и не было, когда за столом они, как и всегда, расселись рядом. Сириус тут же присоединился к спору Лили и Джеймса, не особо вдаваясь, однако, в подробности: Сириус любой спор мог свести к мотоциклам. Ремус показывал Северусу новые книги. В библиотеке Хогвартса, разумеется, книг более чем достаточно, но не для них двоих. Троих вообще-то (Лили тот ещё книжный червь), но прямо сейчас она немного слишком занята. Северус отвлекся на миг, хмуро глядя на подругу: он долго не мог смириться с выбором Лили, но однажды она сказала ему что-то такое (Ремус не знал, что именно), что оставалось только прикусить язык и не поднимать больше эту тему.       Северус убрал за ухо прядь своих волос и случайно задел плечом плечо Ремуса — а Ремусу совсем не хотелось отстраняться. Время утекало слишком быстро и слишком хорошо: Сириус за всё время ни разу не втянул в спор еще и Северуса, и Ремус беззастенчиво наслаждался общением, сливочным пивом и медленно разливающимся по телу теплом.       На обратном пути из Хогсмида мелкий противный снег прекратился, чернильно-синее небо было усыпано яркими звёздами. Даже попытки Сириуса повыть на выглядывающий из-за верхушек запретного леса полумесяц не испортили Ремусу настроение.       С того вечера Ремусу начало казаться, что он спятил и перестал понимать простой английский. Фразы, которыми обменивались его друзья, не имели абсолютно никакого смысла и при этом, казалось, содержали гораздо больше скрытого смысла, которого Ремусу осилить было просто не дано.       Сириуса и Северуса он практически не видел, но Питер, Джеймс и Лили, а порой и Регулус Блэк, когда Ремус добирался и до него в порыве какого-то межфакультетского отчаяния, на полном серьёзе утверждали что Сириус и Северус вместе, ну или по крайней мере, одновременно — подкидывали поганки, голубили горегубку, теребили троллей и отпочковывали окамий.       В среду, примерно через неделю после их памятного похода в Хогсмид, Сириус заявился в спальню гриффиндора далеко за полночь — и это после того, как днём они с Северусом оба куда-то ушли сразу после сдвоенной трансфигурации. — Щекотали с Нюниусом щитоморника, — пояснил он, падая лицом в кровать. Хорошо хоть на сей раз в свою: обычно Сириус кусался и дергал ногами, если законный обладатель занятой постели пытался его выгнать.       Ремус попытался было выяснить у Хвоста и Сохатого, какого такого щитомордника, но им не до того: друзья играли во взрывающиеся карты. Один выигрывал, второй проигрывал — и это отчего-то сегодня волновало их больше обычного. Будто именно это нарушало привычный ход вещей, а не Снейп и Блэк, ущекотавшиеся до потери сознания.       В четверг Ремус на правах старосты помогал Слизнорту следить за младшекурсниками, оставленными после уроков отдраивать котлы. Справедливости ради стоит уточнить: они сами и залили чем-то липким, чёрным и подозрительно пощёлкивающим. Иногда на такие дежурства к нему присоединялся и Северус: просто приходил в полупустой класс и что-нибудь читал или тренировался варить очередное зелье. Иногда, но не сегодня. Позже Ремус спросил Лили об этом и получил в ответ: «Наверняка снова крадут кальмара». Снова, да? Кальмара?.. От уточняющих вопросов Лили просто отмахнулась, неловко переведя тему на домашнее по чарам.       В пятницу Сириус утащил Северуса прямо у Ремуса из-под носа, когда тот уже готов был потребовать объяснения всем этим выкапываниям вампиров и перепряжениям пегасов. Но Сириус был стремителен и непреклонен: мол, они опаздывают на репетицию хора.  — Волочить виверну, Нюнчик, — радостно восклицал он, пихая злого как сотня василисков Северуса в спину. Ремус видел: Северусу было что сказать, что он хотел бы объяснить если не все, то хоть что-то, но… — срочно волочить виверну!       В субботу Ремуса ждало полнолуние. Он, как обычно, чувствовал сперва озноб и ломоту во всём теле, потом ко всему этому примешивалась дикая, почти звериная, тоска, хотелось поднять голову и завыть прямо так, не перекидываясь в волка.       Перед прошлым полнолунием они с Лилс и Севом сидели у озера под старым дубом, спиной к большой банке с голубым необжигающим пламенем — конёк Лили. Сев читал, Лили наблюдала, как Джеймс и Сириус плескались по колено в стылой октябрьской воде, а Питер пытался приманить кальмара. Ремус… просто ждал. И сегодня он тоже был вынужден просто ждать.       Северуса он не видел с пятницы. Сохатый, Бродяга и Хвост сказали, что придут в Визжащую хижину ближе к ночи, перед самым превращением. В библиотеку к нему пришла одна Лили, тайком протащив пакетик медовых ирисок. — Пойдём на кухню, Рем? По глазам вижу, тебе нужна большая кружка горячего шоколада. Ремус отрицательно покачал головой, а потом и вовсе уткнулся лбом в сложенные на стопке книг руки. — Он меня избегает, Лилс? — глупый вопрос, слишком откровенный и выдающий всю его суть и тайные желания. Стыдно. Про то, где Северус мог бы быть сейчас, Ремус даже и спрашивать не решился, не готовый натолкнуться воспаленным луной мозгом на очередные валяния вервольфов. — Мне показалось, что его беспокоит то же самое, — Лили смотрела на него внимательно и заботливо. Странно, но он никогда не ревновал к ней Северуса. Казалось, их отношения — что-то больше чем быть друзьями, возлюбленными или родственниками. Ремус был уверен, что Сев станет ревновать к Джеймсу, но нет — недолюбливал, не доверял, но не ревновал. — Вы поссорились с ним пару недель назад? Он был сам не свой. — Нет, совсем нет, — Ремус ответил, наверное, слишком поспешно: врать Лили было стыдно, — просто обсуждали кое-что и… не сошлись во мнениях. — Не думаю, что суть была в этом.       Они помолчали ещё некоторое время. Лили всегда знала, когда стоит помолчать, потому что даже самые заботливые слова не достигнут своей цели в лучшем случае, а в худшем — и вовсе все испортят. Ремус покосился в окно, на быстро догорающий осенний закат и встал с последним лучом ушедшего апельсиново-оранжевого солнца. — Мне пора. — Ещё пару часов Рем, успеем сбегать на кухню, — Лили вскочила следом, но Ремус остановил её. — Не хочу рисковать, но возьму пару ирисок, если ты не против.       Засунув ему в карман весь пакет, Лили порывисто обняла Ремуса: — Будь осторожен.       В Визжащую хижину Ремус спустился один: друзья придут позже, им ведь тоже нужно было готовиться к долгой и опасной бессонной ночи. Казалось, стены длинного земляного тоннель сдавливали, отбирали последние глотки воздуха, но в нём было теплее, чем в самой хижине. В маленькой, изрядно порушенной комнате, с процарапанными стенами и изрытым полом он отложил мантию на колченогий стул в углу, и, ёжась от холода, закуталсяся в тонкое, пахнущее плесенью одеяло. Огонь в камине, даже магический, он, как и всегда, зажигать не рискнул: не хватало ещё спалить единственное убежище, защищающее внешний мир от него. Зубы противно сводило и прилипшая ириска совершенно не помогала.       Поссорились. Да, они и, правда, имели тяжёлый разговор пару недель назад. После матча Когтевран-Слизерин в библиотеке было достаточно пусто, часть школьников праздновала победу Слизерина, часть — предвкушала разгромный матч с Гриффиндором, и всем вокруг не было до них дела. — После того, как Лилс начала встречаться с Оленем-Поттером её можно считать потерянной для общества, — мрачно заметил Северус, переписывая особо сложный параграф из книги, которую ему по разрешению Слизнорта разрешили взять в запретной секции. Видимо, даже для его заточенного под зельеварение мозга на сегодня было достаточно «козьей смерти». Или «клобука монаха». Или аконита. Ах, да, это же одно и то же. — Ревнуешь? — стараясь выглядеть безучастным, спросил Ремус, надеясь, что если получит положительный ответ, сможет свести всё в мирное русло. — Сто раз обсуждали, — Северус нервно отложил перо, глядя без малейшего намёка на злость или ревность. Что было в его взгляде — так это неуверенность и нетерпение, — мы с ней росли вместе. Она мне ближе, чем сестра. Но не так, как некоторые тупицы предполагают.       Да, одно время Джеймс всерьёз собирался вызвать Северуса на дуэль, сражаться за прекрасную даму. Пока прекрасная дама не узнала об этом и не наслала на них с Сириусом сильнейший летучемышиный сглаз. — Джеймс тоже потерян для общества. Так что Сириусу теперь приходится туго. Точнее, Питеру, если честно. — Не удивлён. — Бродяга пытается найти и для него пассию, знаешь. Всё время зазывает на двойные свидания, однажды заколдовал его мантию, чтобы она смотрелась поэлегантнее. Стало похоже на платье с объёмной юбочкой. Но у нашего Хвоста очень строгие требования к девчонкам. — А вот это уже удивительно. — Она должна любить крыс, хорошо покушать и разделять его увлечение Джеймсом Поттером, — Ремус загибает пальцы и улыбается возможной реакции. — … Что? — Питер всерьёз решил, что Джеймс должен стать профессиональным игроком в квиддич, а он сам будет его агентом. Теперь Пит засматривается на кого-то с Хаффлпаффа — это не секрет, но мы так и не угадали, на кого. — А что насчёт тебя? Почему ты не попал под горячую руку? — перо замерло над пергаментом. Ремусу показалось, будто Северус всеми силами старался выдержать невозмутимый вид, но волнение все равно прорывалось наружу. — Потому что никто не станет встречаться с оборотнем, — Северус напрягся и уставился на него с прищуром: ему не нравилось, когда Ремус так говорил о себе. А Ремусу не нравилось сердить Северуса, так что он поспешно добавил, — в смысле, Сириус знает, что это бесполезно, просто я… Не совсем… А ты, что насчёт тебя, тебе нравится кто-то? — Возможно, — взгляд Северуса немного потеплел — а Ремусу показалось, будто что-то внутри надорвалось и упало большим камнем в желудок. — Расскажешь кто она? — А что если, — Северус откинулся на спинку лавочки и скрестил руки на груди, не отводя взгляда, — что если это не «она»? До Ремуса дошло не сразу — уже после того, как часто-часто забилось сердце. «Не она!». Могло ли это значить, что у него всё время был шанс? Крошечный, призрачный, которым он всё равно никогда бы не воспользовался из-за ликантропии — но был? — Это, хорошо, знаешь. В смысле, я не против. Тебе, конечно, моё разрешение не нужно, но это замечательно. Я за вас рад. И, помолчав, добавил: — Кто он?       Снейп всем своим видом излучал угрюмость и выглядел так же, как на первых курсах, когда Джеймс путал составы зелий забывчивости и сонливости. Теперь, правда, все это обрушилось на Ремуса-непроходимого-тупицу-Люпина. — Обмен информацией, — наконец, предложил Северус, — расскажешь о тебе — расскажу о себе. Люпин молчал, разглядывая собственные колени и перетирая кончик пера в безжизненную мочалку. Пальцы перепачкались чернилами с острия — изумрудные. Теперь его пальцы в цветах Слизерина. Северус медленно протянул руку, чтобы забрать из перепачканных пальцев чёрное перо — цвет любимого слизеринца; Ремус малодушно не смог себе запретить коснуться тонких холодных пальцев. — Я ведь тоже уже говорил об этом, Северус. Я опасен. Не важно, нравится ли мне кто-то, или, смешно предположить, нравлюсь ли кому-то я, это никогда не изменится. Я должен забыть о своих чувствах, ради безопасности и даже жизни другого человека. Я никогда не стану ни с кем общаться настолько близко. — Даже если этот человек, — голос Северуса прозвучал глухо, безразлично и отстранённо, — будет полностью осведомлён о твоём состоянии? — Даже если так, — Ремус не соврал: он давно решил для себя, что в его жизни всё будет именно так, а не иначе, — не могу подвергать кого-то опасности. Даже такого, такого же оборотня как я, например. — Ясно, — Северус вернулся к прерванному занятию, и несколько минут в библиотеке было слышно только скрип его пера. Ремус тоже достал из сумки новое, но писать не мог — в голове страшно гудело. И он точно не знал — или просто не желал себе признаваться, — в чем причина этой внезапной перемены настроения. — Значит, ты мне не скажешь, кто тебе нравится? — А… есть тут один…       Примерно с того вечера, если подумать, и начались все странности в поведении Северуса и всех остальных. Бродяга и Хвост вбегают в хижину через тоннель, когда превращение уже начинается (Сохатый, как водится, ожидал их снаружи) и последнее, что помнил о той ночи Ремус — перекидывающийся на бегу Бродяга и грустный привкус медовых ирисок.       Судя по тому, что Ремус очнулся в больничном крыле, а не пришел своим ходом, эта ночь была особенно тяжелой. Низкое, по-зимнему тусклое солнце говорило о том, что был уже полдень.       В кресле у его койки сидел по обыкновению мрачный, но нетипично усталый Северус — под его глазами залегли глубокие тени. Облокотившись на спинку кресла, стоял Бродяга, и Ремус снова успел заметить уже намозоливший глаза жест — рука друга легла на плечо Северуса. Тот дернул плечом и Сириус убрал ладонь; Ремус снова закрыл глаза. Сейчас он абсолютно не готов был встретиться с суровой правдой жизни: два его лучших друга, похоже, наладили отношения, далеко уходящие за рамки дружеских. — Как ты, Луни? — в голосе Сириуса звучало беспокойство, а Северус… даже с закрытыми глазами не спутать его невесомое прикосновение к ладони, лежащей поверх покрывала, с чьим-то еще. Ремус применяет запрещённый мародёрской конвенцией приём (нельзя избегать очень серьёзного разговора с помощью гадкой симуляции!): тихо стонет. — Оба, вон, живо, — Мадам Помфри появляется будто из-под земли. Ремус её не видит, лишь слышит мягкий шорох длинного платья; пальцы Северуса легко сжали его ладонь, прежде чем исчезнуть. Минуту спустя на лоб Ремуса лег прохладный компресс, — вот так, всё хорошо.       Ремусу хотелось поверить целительнице, но…       На вторую ночь друзья пришли раньше и помогли ему дойти до гремучей ивы. Им хватило ума не расспрашивать Ремуса ни о чём, потому что говорить он был не в состоянии. Он не мог разобраться в своих чувствах; чего было больше — боли, отчаяния, ревности… или облегчения: рядом с Сириусом Северус, определённо, будет защищён от всех бед, связанных с оборотнями.       Новый провал в памяти — до самого пробуждения в больничном крыле. На этот раз Северуса рядом не было, но Ремусу померещился его запах — запах кофе и трав.       После третьей ночи полнолуния Ремус трусливо остался в больничном крыле до самого вечера. Пропустил занятия, проигнорировав по очереди и Северуса, и Сириуса, и Пита с Джеймсом, притворяясь спящим каждый раз, как кто-то из них заходил его проведать; отстранённо и потерянно поблагодарил Лили за принесённую домашнюю работу и сделал вид, что засыпает.       Однако вечером ему всё же пришлось выбраться из надёжного укрытия больничной ширмы. Ремус предусмотрительно поужинал в палате, намереваясь прийти в спальню общежития позже всех и оставить на завтра все разговоры. Ему наверняка стоило бы поговорить с Бродягой… на дуэль его вызывать, разумеется, не стоит. Или нет? Сириус слишком непостоянен, его кипучая энергия постоянно требовала выхода, а его эго — внимания. Собачья верность Сириуса распространялась только на друзей и подруг, а подружиться со своими пассиями он пока не догадывался; самые серьёзные его отношения длились три недели и то только потому, что Мелинда надумала бросить его первой.       Северус — его полная противоположность. Ремус был уверен: если у Северуса возникнут чувства, это будет надолго, может, и на всю жизнь. Думать об этом было больно, но ни на одного из них он не мог злиться. Ему нужно было просто смириться с этим: раз уж бороться со своей природой Ремус не мог, значит, не имел права бороться за Северуса, как не имел и права подвергать его опасности.       У музыкального класса Ремуса поймал за мантию Сириус — жизнерадостный, лохматый, — и затащил в тихий, полупустой класс, сияя как начищенный медный котёл. В полумраке и тишине обнаружились Лили, Питер и Джеймс. Лили выглядит озабоченной: ещё бы, она догадалась о чувствах Ремуса к Снейпу ещё на третьем курсе, но не сдала его. А Сириус знал. Знал и всё равно сделал то, что сделал. И не готов Ремусу дать даже пару дней, чтобы пережить полнолуние и смириться с неизбежным. — Нам всем нужно тебе кое-что сообщить, Луни! — Не нужно, я сам обо всём догадался. — Тогда нам нужно отпраздновать наш удачный эксперимент и предаться веселью и кутежу! — Бродяга, я очень ценю тебя и всю твою жизнерадостность вместе с этой бесконечной тягой к экспериментам, но не мог бы ты хотя бы сделать вид, что экспериментируешь не с тем человеком, о котором я грежу, и ты об этом прекрасно осведомлён, с первой поездки в Хогвартс-Экспрессе?       Тишина вокруг них стала звенящей. Джеймс спрятался за Лили, Питер сжал тыквенный кекс в руке, забыв, что это не его волшебная палочка, Сириус похабно присвистнул. Незамеченный же прежде Северус, казалось, вот-вот взорвется от ярости: — Было бы куда честнее, скажи ты мне об этом лично, Люпин, — в его голосе — низком и бархатистом — зазвенели вкрадчивые стальные нотки и, как всегда в минуты крайнего раздражения, Северус принялся называть всех окружающих по фамилиям. В самых тяжёлых случаях неприятели становились мистерами. Иными словами, «Люпин» ещё мог надеяться пережить эту сцену, а вот «мистера Люпина» уже выносили бы из замка ногами вперёд. Северуса легко можно было представить судьёй Визенгамота или — вот странно-то — профессором зельеварения. Такая большая и злющая летучая мышь, пугающая учеников одним существованием. А по вечерам заваривающим какао для друзей и почёсывающего всех факультетских кошек, благо, что зелье от аллергии давно изобрели, — ты же понимаешь, что вероятность экспериментов между мной и Блэком ещё ниже, чем вероятность встретить говорящего флоббер-червя? — Нюнчик, ты подлец, — не сдержался Сириус, — сравниваешь меня со слизняками, а я ведь поставил тебя в список своих «очень маловероятно, но всё же возможных мужчин» вторым. С конца. Сразу перед Филчем. — Значит ли это, что в твоем списке есть Дамблдор и Гриндевальд… и они где-то ближе к началу? — Питеру, с его неуёмной жаждой ненужных знаний, определённо стоило отправиться на Когтевран. — А вместе или по отдельности? Лили красноречиво приложилась ладонью к лицу: — Все на выход! А вы двое отсюда не выйдете, пока не обсудите всё, ясно вам? Северус кивнул: даже он не был настолько упрямым гордецом, чтобы спорить с рассерженной Лили Эванс. Когда за ними закрылись двери музыкального класса, Ремус спорить был готов, что видел за спинами друзей и пританцовывающего от любопытства Регулуса. — Знаешь, что мылит мой контрабас, Ремус? Мутит мои зелья. Сбивает мои оладьи. Дёргает мою парадную мантию? — Сириус? — кажется, уже начиная что-то понимать, предположил Ремус.       Как никогда стало понятно: Северус Снейп мог бы убить человека. И не одного. Ему больше всего нравились бы яды, он мог бы дни напролёт собственноручно вливать их в глотки врагов. Но и с Авадой справился бы. — Другой самодовольный и самоуверенный чёртов гриффиндорец, понабравшийся от друзей высокомерия и наглости и решивший, что может теперь решать всё и за всех. — Сев? — Ты чуть не убил Сириуса на пятом курсе, когда узнал, что он позволил мне наблюдать за вашей ночной прогулкой и наорал на меня, когда я попытался извиниться перед тобой. Тогда я почти ничего и не видел, Джеймс увёл меня. — И спас. — Молчать! — Нет, подожди, — Ремус тоже начал закипать от одной мысли о тех событиях. Разве тогда Бродяга не пообещал больше никого не подставлять вот так? Разве Северус не согласился быть осторожнее и не приближаться к опасному зверю? — Тогда ты ничего не увидел… — А в это полнолуние увидел всё! Все три дня, ночь за ночью. Как ты выходил из лесу, как выл на луну, как носился по полям и лугам, как Сириус опрокинул тебя в лужу и как ты вычёсывал ему и себе блох. Каждую вашу дурацкую забаву. И вот, я всё ещё здесь. Я не стал наблюдать за твоим обратным превращением, но отнюдь не потому, что мне было противно, Люпин. На это мне нужно твоё разрешение. А на то, чтобы быть в запретном лесу ночью и нарушить тем самым сотню школьных правил — нет. — Это того не стоило. — Это — нет, а ты — стоил. Ты стоишь каждого вечера, вынужденно проведённого с вашим блохастым другом в дуэльном клубе. Немного нового я узнал от него, но кое-какие заклинания он помог мне отточить и усовершенствоавать. Каждый день, в выручай-комнате, с семи вечера до часу ночи. Иногда к нам присоединялась Эванс — это немного уменьшало мои неимоверные страдания. Именно это мы и назвали «мылить контрабас». — Какие заклинания могут уберечь от оборотня, Сев, — Ремус устало опёрся об учительский стол, прижал ладони к пульсирующим вискам, — я даже не уверен, что на меня в таком состоянии сработает авада. Тебе бы всё равно не удалось убежать от разъярённого, голодного зверя. — Ты что-нибудь слышал о мётлах, Люпин? Я учил не атакующие, а защитные заклинания. Хотел проверить, смогу ли находясь на безопасном расстоянии от тебя, помочь тебе не навредить другим. Теперь, когда всё сработало… — Я убью Сириуса за всё что он напридумывал. Питера, Джеймса и Реги тоже. А Лили… — он запнулся, увидев, насколько опасным и в то же время насмешливым взглядом смерил его Северус, — Лили, конечно, винить ни в чем не буду… но она не должна была позволять вам! — Её я уговаривал дольше всех. Несмотря на то, что она знает о моих чувствах к тебе — с того самого момента, как я увидел тебя впервые в Косом переулке. Ты нёс перед собой стопку книг, которая была больше тебя самого, и от радости, похоже, ничего вокруг не замечал. — То есть ты… — Люпин, замолчи. Сейчас говорю я. Лили сказала мне, что если мне так хочется свести счёты с жизнью, я могу делать что угодно, но не имею права на такие эксперименты, потому что если ты навредишь кому-то, особенно мне, жить дальше тебе будет очень сложно. Это крайне нечестно по отношению к тебе. — Она была почти права.       Северус вздёрнул бровь. — Я бы предпочёл тогда не возвращаться обратно в человеческое тело и не осознавать непоправимое. — Какой же ты магистр драмы, Ремус. Неважно. Потом пришёл Поттер и, размахивая метлой, заявил, что у него есть решение для всех наших проблем. Святой Поттер, без него маги бы до сих пор зелья голыми руками мешали и для колдовства размахивали бы палками-копалками. Так вот, нам нужно было только сохранить всё в тайне, потому что ты явно не одобрил бы такой подход. Но у Сириуса созрел ещё более зловредный план, ведь его энергия всегда бьёт фонтаном из всех мест сразу. Ремус засмеялся — это именно про Бродягу, да. — Там, перед «Тремя мётлами», он предложил мне этот дикий план. Сказал, что ты наверняка попытаешься выяснить, в чём дело и, возможно, необходимость шпионить за вами в полнолуние отпадёт. Заметь, он тебя не сдал. Я не понял, что расчёт был на то, что ты приревнуешь, иначе я бы открутил его тупую гриффиндорскую голову прямо там, у «Трёх мётел». Что и возвращает нас к началу разговора, Рем, — он подошёл ближе, практически вплотную, мягко провёл прохладными пальцами по нахмуренному лбу, дотронулся до глубокого шрама на переносице, явно ожидая, что Ремус в любой момент может его остановить. Но Ремус не стал — провёл ладонями по его груди, притянул к себе за полы мантии и, хмурясь, заглянул в глаза. — Тебе кто-то нравится, Северус? — Определённо. Туп… храбрый гриффиндорец, честный до зубовного скрежета и готовый на всё ради друзей, даже отказаться от них, знаешь такого? — Знаю, но его сердце занято одним желчным снаружи, но добрым внутри слизеринцем, мастером зелий и любителем черного кофе. Про отказаться — враньё.       Ремус не знал, что можно сказать ещё, а Северус определённо ждал продолжения, так, что просто прижался губами к узким, сухим губам. От Северуса пахло кофе, магическими травами, кипящим над очагом котлом с амортенцией (а Ремусу явно нужно было читать меньше средневековой поэзии).       Он ждал до последнего, что Северус отпрянет, потому что нежные чувства это одно, но целовать оборотня это совсем другое. Но Северус не отстранился: провел ладонями по спине успокаивающе, так что Ремус осознал вдруг, насколько был напряжён во время разговора и позволил этому нервному напряжению, жажде и всем тревогам предшествующих дней выразится в поцелуе. Неловком, сладком, слишком поспешном, потрясающе нужном. — Слава Мерлину, пойду порадую воспитанников древнейшего и могущественнейшего дома Слизерина, что гостиная их наконец избавилась от призрака вздыхающего зельевара, — Реги, наконец отлип от щели под дверью, у которой подслушивал. Замочную скважину занял его старший брат. Сам Регулус, естественно, мнил себя и свой факультет пострадавшей стороной во всём этом деле, — Больше никто не будет стенать в каминную трубу долгими одинокими ночами. Никаких полуночных баллад кальмару за окном. Никаких долгих вздохов и заламывания рук младшекурсникам. Никого не будет тошнить в котёл от переизбытка чувств… ну, разве что Гойла. — Лишь бы они не стали таскать друг друга в гостиные наших факультетов, — хмыкнул Сириус, — не позволю Нюниусу слизеринить мой гриффиндор прямо у меня на глазах. — Целоваться, Бродяга, нормальные люди говорят про это «целоваться», — Джеймс и Лили тихо стояли по другую сторону от двери. Поттер всё ещё чуть предвзято относился к Снейпу, но уже значительно теплее, чем каких-то три недели назад. — Пересаживать мандрагору, — подхватил Регулус эстафету у братца, — мы ещё не использовали столько потрясающих выражений! Мять мантикору, седлать василиска, щипать пианино, Дамблдорить Гриндевальда! Северус и Ремус одновременно достали палочки и направили их на дверь. — Оглохни. — Запечатайся.