Созависимость

Это неправильно. Мерзко, отвратительно, гадко. Лиззи пытается найти нужное слово, определившее бы их отношения, начиная с первой встречи еще в утробе матери и заканчивая сегодняшней ссорой, пока Джози кусает ее за нижнюю губу во время поцелуя и широко улыбается после. Лиззи ее хочет уничтожить, порвать на маленькие кусочки, причинить боль, оставить со слезами и пустотой в груди, но Но Джози мягко целует ее шею, ловит ртом рваные вздохи и рисует пальцами на бедрах незатейливые узоры. Лиззи выгибается под ласками и улавливает остатками разума губы, прокладывающие мокрую дорожку поцелуев от подбородка до ложбинки меж грудей. Не то, что сегодня утром. Утром — гнев в глазах и проклятья на губах, ненависть, сочащаяся в словах, и яд, скопившийся на кончике языке. Правда, сказанная при невольном свидетеле. — Ты ужасная сестра. Это аморально. Губы Джози останавливаются у ее груди. Сестра обводит языком темные ореолы сосков, следуя точно обозначенным линиям расплывчатых окружностей. Лиззи шипит, шепчет невнятно что-то между «иди к черту» и «еще, еще», впивается накрашенными ногтями в обнаженную спину Джози, не волнуясь о последствиях в виде некрасивых царапин — плевать, магия уберет любые следы их грязной связи. Губы сестры спускаются к ее пупку — Лиззи даже не допускает мысли поменяться местами и навалиться сверху, привычно командуя над беспомощно-податливой Джози. В постели все наоборот — тут парадом заправляет вечная скромница-идеальная дочь с глазами-омутами, прячущими за собой рой бесов. Это отвратительно. Джози оттягивает ткань ее мокрых трусиков и раздвигает колени в стороны. Лиззи подчиняется — не может не подчиниться этим уверенным пальцам, дотрагивающимся до ее клитора и двигающимся в такт сердцебиению. Она кусает губы, лишь бы не застонать, иначе их могут услышать соседки, которые обязательно доложат дорогому папочке, чем занимаются его дочери на самом деле. Как Лиззи просит, чтобы Джози прекратила и не прекращала никогда, исчезла и осталась здесь навсегда, надавила чуть сильнее и ускорила темп — пальцы привычно запутываются в густых волосах сестры. Сестры. Это слово не вызывает спасительное чувство отрезвления — Лиззи плевать. Она плавится под ласками Джози, ее умелыми пальцами и губами; не думает ни о чем, кроме того, что хочет глубже, хочет еще и еще. Лиззи всегда мало. Это началось слишком давно, чтобы найти ту самую точку отсчета, тот момент, когда простого внимания сестры ей стало катастрофически не хватать. Раз — они поцеловались, два — оказались в постели. Джози наращивает темп, и Лиззи сгибает колени. Ей хочется расцарапать Джози лицо, проклясть ее, пообещать вечность мук и прочую чушь — только бы сладостная пытка закончилась, прекратилась, исчезла, растворилась… резким толчком по телу проходит волна удовольствия, по спине пробегает табун мурашек. Лиззи расслабляется и прикрывает глаза. Джози ложится на соседнюю подушку и рассеяно улыбается, явно накормленная собственными демонами. Лиззи рассматривает ее с ленивым любопытством и собственнической ревностью — Пенелопе никогда не достанутся эти знакомые маленькие груди, плоский живот и еле заметная дорожка светлых волос ниже пупка. Как жаль, что Парк не догадывается, почему Джози на самом деле рассталась с ней. — Я все еще ужасная сестра? — издевательски спрашивает довольная Лиззи. Джози не реагирует на подначку, вместо этого тянется, чтобы поцеловать, но Лиззи уворачивается — ей не нравится чувствовать свой вкус на губах сестры. Джози хмыкает и соскальзывает с кровати, поднимает с пола сорочку и надевает на разгоряченное тело. Это проклятье. Может, это пришло к ним от дефектной семейки Паркеров, как и все остальное плохое, начиная с обряда слияния и заканчивая убийственной шуткой дядюшки Кая на свадьбе дорогого папочки и биологической мамочки — Лиззи чувствует бывало, как в ней поднимается что-то темное и страшное, то, что подчиняется и успокаивается только рядом с Джози. Они поссорились сегодня, но Джози все равно пришла. Она не могла не прийти — на подкорке мозга выжжено единственное место, где ее ждали днем и ночью, где ее желали днем и ночью — все естество Джози тянулось к Лиззи, как бы она не хотела забыть об этом в объятиях Пенелопы. — Ты не сможешь уйти от меня, — напомнила Лиззи, — мы половины единого целого. Джози промолчала, забираясь на кровать — что она могла возразить против правды? Это созависимость.