Зимняя фаза

Заснеженная улица. Хлопья снега кружатся в воздухе и аккуратно ложатся на землю, медленно покрывая её белым слоем. Ветер то поднимается и воет, заставляя глаза покрываться пеленой слёз, то утихает, сходя совсем на нет. Олег в раздражении морщит лицо и встряхивает головой. Справа от него раздаётся непринуждённый смех. Гаркуша удивлённо поворачивает голову и переводит свой взгляд с малоэтажных хрущёвок на человека рядом с собой. Взгляд словно фокусируется на давно знакомом и даже уже родном человеке — Лёне. Лёня часто смеётся то над его афоризмами*¹, то над мимикой, то над движениями, но этот смех ни одному, ни второму не кажется злобной насмешкой. Олег знает, что всё это очень по-доброму. Без цели оскорбить или задеть. Да они вообще друг-другу уже как кровные родственники. Это и есть главная проблема их отношений, ну, по крайней мере, так думает Олег. Он смотрит в, отдающие блеском радости, лёнины глаза, быстро проводит взглядом по, красиво обнажившемуся, ряду зубов, видит небольшое количество снега на чужой макушке витиеватых тёмно-каштановых волос. У Лёни так по-детски умилительно красные щёки от холода — это что-то растапливает внутри него. Он в последнее время слишком много находит в своём друге. В нём вечно отзывается какая-то маленькая деталь в личности или в образе Фёдорова. Всё у него состоит из каких-то мелочей. И Олег их всегда любил и ценил. Красота для него именно в этом. Он замечает что Лёня не только сделал вопросительное выражение лица за всё время его любования им, так ещё и быстро оглянул себя, не поняв чем так надолго захватил чужое внимание, но они оба сделали вид что всё в порядке. Это «всё в порядке» вообще, в последнее время, стало чуть-ли не девизом всего их дружного коллектива. У них как что-нибудь неясное, так сразу включается полное общее неведение. Мол, ничего не происходит, а ведь сами понимают что у них то и дело, да что-то вечно происходит. Олег, словно с луны свалился, ладно, так оно итак было ясно всем, но сейчас его всё чаще друзья, уже даже не в шутку, спрашивают не перепил ли он чего или не оттопыривается ли с кем-нибудь запрещёнкой. Зная прекрасно Олега, всех его состояние начинало мало-по-малу тревожить. Мало-ли куда попадёт, ведь у Олега характер как малолетнего непоседливого хулигана, вечно во что-нибудь да вляпается. За такими личностями только глаз да глаз, по-другому никак. А Олежа сам не знает что с ним происходит, он сам находится в каком-то замешательстве, с чего-то стал молчаливый, задумчивый, в общем, как говорят ребята: накатила суть И нервный, и верный, и нежный какой-то. Незаметно для всех, и для себя самого в том числе, он застрял в фазе: фа-фа. Даже пьёт меньше обычного — это вообще всех в ступор ввело. Но Озерский только пожал плечами и заключительно сказал: — Хандра у человека, что поделать? Пройдет. И все ему вторили тоже самое для своего самоуспокоения и утверждения. Но, к решению проблемы никто так и не приступил, а зажигалка их компании всё меньше искр даёт. И больше всего это задело Лёню. Он, как человек, который и знает их Олежика дольше всех и являлся тем, кто дал выплеснуть ему всю свою палитру красок наружу, понял, что дело тут действительно очень мудрёное и тёмное. В самых, казалось бы, простых на вид людях, иногда такое шевелится и живёт внутри, что в такой омут чужой души можно сразу упасть, а то и утонуть в ней. Даже опомниться не успеешь. И Лёня-то не против в этот омут чужой души со всей своей курчавой головой окунуться, но Олег последние месяца два морозится и смотрит недоверчиво. Видимо дело и не в группе вовсе. Душевные разговоры на лёниной даче с гитарой и бутылкой водки на двоих внезапно пропали. Олег стал сам из себя ещё более нескладный, неловкий и запутанный, чем был до этого. Он теперь не смотрит прямо в глаза даже не из-за старого комплекса, а просто потому что бегает глазами почему угодно, но только не смотрит прямо в глаза. И именно в лёнины глаза, что того оскорбляет жутко. Гаркуша как маленький мальчик, который разбил мамину любимую вазу и боится что его разоблачат. Да и отговорки у Олежи тоже на уровне средних школьных классов, по типу: да так, приболел. Башка болит, горло болит, нос сипит, нога отнимается и тому подобные выдуманные симптомы — всё Лёня это уже слышал. Но, что удивительно, на сцену всё равно выходит, аферюга. Лёня думает что ему точно и непременно нужно спасать товарища, мало-ли он... этот... суецидник!... Да не дай бог! Да и быть такого не может! Хотя, кто знает что у него на уме!? А у Олега кошки на душе скребут и всё его тощее тело будто ломит, и кто-то словно буравит его позвоночник. В общем, сплошной панковский сон. А язык закостенел и не поворачивается, чтобы сказать мол, Лёньк, давай там обкашляем пару вопросов. Нет же. Это не наши методы. Вот теперь и застрял Олежа, как-будто между двумя бурлаками*², ни вправо, ни влево двинуться не получается, хоть волосы на себе рви! Таково его нынешнее состояние. Сейчас беспощаднейшая зима, а Олег никогда не любил её. А что любить? Холод ужасный. А может быть такой дубак, что пальцы перестаёшь чувствовать, да и вообще, единственное, что чувствуешь, так это неприятное морозное жжение на лице, а если ветер, то это всё... Сразу понимаешь, что не сможешь ходить под этой мощной стихией устойчиво более минуты. Но, всё резко начало меняться, и Олег начал проходить все стадии принятия зимы... Хотя, кому он врёт? Он сразу как-то осознал что в этом есть какое-то своё... тепло? Что за бред? Зима и тепло? Не самое его удачное применение оксюморона*³ здесь. Да... Вот до чего дожил... Олега его собственные мысли сейчас ужасно обескураживают и раздражают. Он старается больше не думать о зиме, но... — Так, почему же ты зиму полюбил вдруг? Не похоже на тебя — прозвучал внезапно звонкий голос рядом и дал Гаркуше поймать связь с внешним миром и выйти из состояния задумчивости. Его даже передёрнуло от неожиданности. На секунду его выражение лица было удивлённым с лёгким оттенком испуга, но он в миг сосредоточенно нахмурился, так и не придумав, по его мнению, хорошего ответа для интересующегося Лёни. — Что почему? Ну... — опять впал он в раздумье. — Что ну? Баранки гну! Отвечай уже на что-нибудь... — вдруг продолжил с возмущением Лёня, отчаянно пытаясь вывести приятеля на внятный диалог. — Да что ж ты привязался? Так интересно что-ли? — в недоумении сказал долговязый, посмотрев на низкорослого приятеля, и позже с оскорблённым видом оглянул того снизу-вверх. Олег начинал подозревать, что дело не в зиме. — Интересно! — обаятельная улыбка, расстянулась медленно по лицу и снова этот блеск в глазах с искрами озорства, они опять быстро ввели Олега в ступор. Вдруг Лёня заливисто засмеялся, поняв что до Гаркуши не доходит суть его безобидных расспросов. Иногда Гаркуша совсем не понимал Фёдорова и его шутки, да и юмор его, в целом тоже. Он очень иносказательный, как и сам Фёдоров. Или это он такой заторможенный? Олег не знает точный ответ на этот вопрос. — Да что ты так всерьёз раздражаешься!? Эх... — махнул он в сторону танцора рукой, когда они вдруг остановились, — ты как всегда! Уж очень близко к сердцу принимаешь всё! Гитарист отвернулся, пока немного изумлённый товарищ быстро и рассеянно-завороженно бегал глазами по красивому профилю лица напротив, стараясь надолго не впадать в это состояние зачарованности. Гаркуша как-то вдруг онемел. Воздух вместе со словами где-то застряли поперёк горла, не давая спокойно вздохнуть. Только рот приоткрыт расстеряно. И сердце почему-то бьётся. Волнуется? «Что это в самом деле со мной? Как пятиклассник какой-то! Надо как-то по-отважней что-ли...» — проплывает в голове танцора. Вдруг, он резко отворачивается от Фёдорова и в сторону, будто кому-то, как бывает в пьесах, бормочет — Настроение такое просто... — Лирическое... — еле слышно оканчивает Гаркуша. Звучало так, будто он в горячке болтает сам не зная что, и резко вскидывая голову, начинает блуждать взглядом по глубокому, бескрайнему и очень тёмному небу, от чего даже глаза расстеряно не могут сфокусироваться на этом громадном чёрном полотне почти без звёзд. — Какое? Какое?! — с ухмылкой повернулся певец, сделав вид, будто не расслышал, и задористо слегка толкнул плечом в бок друга. И ведь смотрит всё выжидающе. — Вот у него всё шутки... А у меня может быть драма! — думает Гаркуша, но, к его же удивлению, мысли выразились вслух. — Чего-чего!? У тебя драма? — опять остановился Лёня, ликуя в душе, что почти докопался до истины и приостановил друга за плечо, который уже приготовился своими размашистыми шагами уйти от этого ненужного и давящего на него разговора. — Что ещё? — устало говорит Гаркушенский и быстро, то ли от неуверенности, то ли от измотанности, а что более вероятно и правдиво, просто для демонстративности трёт лицо своими костлявыми и покрасневшими от холода руками. — Ой, можешь не стараться. — предубеждает его коварные намерения Лёня — актёр из тебя очень плохой. Так что за драма? И я не в делах? — посмеивается гитарист. — В девку какую-то влюбился что-ли? — Лёня вскидывает бровь. Для Олега очень нетипично так погружаться в любовь. Связи обычно у него непостоянные. Да и не страдает он долго, хотя к этому предрасположен. Как никак поэт! Гаркуша не знал что отвечать. У него как-будто что-то с грохотом разбилось внутри от неожиданности и словно земля в один короткий миг перестала служить опорой для его запутанных ног. Он был уверен, что сейчас пошатнётся и упадёт, а тем временем лёнина рука на плече становилась всё тяжелее. — Чёт я тебя не узнаю. Ты в каличной*⁴ что-ли начал кочевать? Что такой заторможенный день ото дня? — пошутил для разбавления обстановки Лёня, хотя звучал очень так угрожающе, несмотря на напускную беззаботность. Сам над своей шуткой и посмеялся, а ведь постепенно страшно внутренне становиться. Глаза у обоих смотрят друг на друга неотрывно, а внутри всё то холодеет, то кипит. Вдруг они оба начали бояться, что кто-то из них сейчас что-то скажет, да такое, что всё разрушится и никто уже ничего не спасёт. — У тебя нос красный от мороза. — ляпнул первое прилетевшее в голову кудрявый, при этом сам не поняв что сказал, да и зачем? Но он начинает смеяться, совсем не желая понимать и анализировать свои действия и поведение в стрессовой для него ситуации. Спустя мгновение Олежик обнажает неровные зубы и странно смеётся, смотря своими потемневшими глазами в лёнины, и потирает нос, чувствуя что тот действительно замёрз. Нервно взьерошивает волосы по привычке. Лёня смотрит на высоченного товарища и ловит каждый из его симптомов, которые так и бьют по глазам, сыпясь на него огромным потоком информации. «Вон уже и зрачки разного размера и волосы поправляет. Вот трёт руки.» — ничего не ускользает из под его внимательного взгляда. Они оба окончательно осознали, что никакой девочки в помине нет и не может быть. Да и зима здесь вообще не при чём. Все организменные процессы как-то теперь не ощущаются внутри, заглушаются, у обоих происходит весёлое забвение. Как вдруг у Олега выпрыгивает: — Лёнь, я... — секунда — ты клёвый вообще. Знаешь?! — риторически спрашивает Олег под конец, сам не понимая, что только что быстро выпалил, и сразу же чуть за волосы себя не схватил от ощущения своей дурости. «Всё, я отморозил себе мозги. Совсем уже соображалка не фурычит.» — Я знаю, Олеж — вдруг проскальзывает у Лёни по-родному. В этот момент он резко перестаёт смеяться и голову наклоняет, не переставая изучать. — Да нет. Ты вообще... — Гаркуша не на шутку разволновался, не понимая, что лучше: чтобы его не поняли и посмеялись или же обратное, а Лёня внезапно для себя подхватил этого его состояние. Фёдоров вдруг почувствовал себя учительницей литературы, которая всеми силами подсказывает ученику трудные слова из стихотворения какого-нибудь "золотого поэта"*⁵. Гаркуша внутренне весь издёргался. Лёня даже как-то хватает и придерживает за плечи разкочегаренного Олега, будто пытаясь успокоить. И говорит серьёзно и обеспокоенно — Гаркуша, ты чего?... — Ты мне очень близок. Короче, нравишься. Всё! — протараторил наконец Олег. Камень слетел с души, хотя, кажется это просто сердце сейчас в пятки упало. Лёня встаёт в ступор и наблюдает как Гаркуша медленно покрывается багровыми пятнами от смущения и сбивчиво дышит. — Ты даже при водке не такой. — у этого тоже мысль вышла наружу. — Да я при тебе такой. — бесстрашно и утвердительно добавил Олег, сразу будто весь сжавшись — это у него как защитная реакция. Они очень долго молчат и Олег сразу переживает все стадии признания в любви другому человеку. У Олега всё внутри переворачивается с ног на голову и он как будто чувствует все эти изменения физически. Но, под конец, словно распробовав эту ситуацию на вкус и немного привыкнув, он выжидающе молчит и вперивает взгляд в лёд под ногами Фёдорова, не видя его перед собой и не слыша абсолютно ничего. Сейчас в ушах только белый шум*⁶. — Так и до 121*⁷ не далеко, Олежа... — в раздумье и с затуманенным взглядом говорит гитарист. И принимает какой-то мрачный вид. Олег ощущает внутри, что сейчас будет как в «осколках»: его сердце в эту же минуту упадёт ненужным хламом и мусором под лёнины ноги и на мгновение Гаркуша подумал, что, возможно, тот бы непременно переступил через него Он зажмуривает от чего-то глаза, не желая что-либо сейчас видеть перед собой. Но, с усилием, открывает через какое-то время один глаз, а за ним и второй. За эти пару секунд в тишине он успел провести сам с собой быструю и успокаивающую медитацию. Гаркуша изумлённо смотрит на Фёдорова, который успел сильно в чём-то перемениться. — Олег... — гитарист поднимает, кажущийся таким сначала, тяжёлый взгляд, а после Гаркуша видит, как у того постепенно разгораются диким и ярким пламенем глаза и он чувствует, что внутри него начинает пылать рассвет надежды. Олег глухо, давящася и почти беззвучно спрашивает: — Что? И ответ не заставляет себя ждать: — Кажется мы оба по ней будем сидеть позже. — Лёня почему-то улыбается после этих слов. Олег ничего не понял. Ни единую букву. Он будто забыл алфавит или перестал воспринимать русскую или именно лёнину речь. В голове цифра 121. Он часто моргает глазами, а обжигающе теплые лёнины губы вдруг находят его замёрзшие.