Кэйа поглаживает Дилюка по щеке, перебирая пальцами густую алую бороду. У самого такой не растет. Еще с юношества, когда у Дилюка появлялась первая щетина, а у Кэйи, дай архонт, три волосины проклюнутся где-то на подбородке. Тогда Дилюк еще долго успокаивал брата, говоря, что время еще не пришло, что борода обязательно вырастет.
А потом Дилюк ушел. А по возвращении в Мондштадт, встретил повзрослевшего капитана с милой синей бородкой. Тогда-то сердце пропустило удар. В первый раз. Жаль только, что Альберих сбрил ее на следующий же день. Пришел он тогда в таверну довольным таким, сел за барную стойку, уставившись на широкую спину брата. Заказал любимый коктейль.
Они сидят на вершине Драконьего Хребта, вглядываясь вдаль и наслаждаясь компанией друг друга. Вид открывается великолепный. Отсюда виден Мондштадт, Логово Ужаса Бури, если присмотреться, то можно рассмотреть дерево на котором так необычно расположилась гостиница «Ваншен», а если перейти на другую сторону пика, то можно и каменный лес Гуюнь разглядеть.
Дилюк принес теплое махровое одеяло, на котором они ютятся вот уже не первый час. Красная ткань покусывает открытые ладони Кэйи, тот переминается с руки на руку, стараясь устроиться поудобнее. Дилюк же сидит, словно статуя, глядя на задумчивое лицо напротив.
— О чем думаешь? — интересуется.
— Да о всяком. Вот, на звезды смотрю, с погодой сегодня повезло, ни облачка, — улыбается Кэйа, а потом замечает, хихикая. — Неужели ты подговорил Барбатоса разогнать на сегодня все облака?
Его заливистый смех разлетелся по всему пику Виндагнира. Дилюк лишь тепло улыбнулся, тихонько хихикнув.
— Мне стоило это всего лишь бочонка другого одуванчикового вина, — говорит тихо, будто кто-то может подслушивать в этом заснеженном царстве застывшего времени, аккуратно заправляя выбившиеся синие пряди за левое ухо.
Кэйа не шелохнется, сидит, наблюдает за внезапной нежностью Рагнвиндра, кажется, что та вот-вот из ушей золотыми струйками польется. Тогда Кэйе уж точно придется в Мондштадт за помощью бежать, перепрыгивая через хиличурлов.
В воспоминаниях сразу всплывает случай, когда будучи еще мальчишками, они играли возле сидорового озера, изображая доблестных рыцарей. Дилюк не рассчитал силы своей пиро стихии и поджег траву вокруг себя. Испугавшись западни, он попытался пробраться через этот огненный заборчик — стеной язык не повернется назвать — и обжег себе ноги. Кэйа тогда бежал до винокурни, словно ветер, перепрыгивая через крио слаймов, так некстати попавшихся на пути.
С тех времен
он сильно изменился. Возмужал, отрастил капну алых волос, спускавшихся уже, чуть ли не до поясницы, а еще бороду отпустил. Ну надо же. Постойте, а когда он успел ее…
— Пойдем вниз, ветер подниматься начинает, — Дилюк быстро встает, помогая Альбериху встать, собирает вещи и, взяв его за руку, ведет вниз по склону.
Они разместились в небольшой пещерке, укрытой навесом из древних каменных построек. Поставили палатку, разложили вещи, достали запасы еды. Только вот огонь они так и не развели. Кэйе холодно не было, наверное, потому что у обладателей крио способностей была частичная устойчивость к морозу. А вот Дилюк — совсем другое дело. Он так и окоченеть может. Как только тот отошел, Кэйа занялся делом: нашел более менее подходящий хворост, подложил немного сена из их подстилок, хотел было найти спички, но оных не было нигде. Ах да, Дилюк же не носит их с собой, чудной обладатель пиро стихии. Вот странно, но Кэйа всегда брал их с собой, а в вещах не оказалось ни единого коробка. Забыл, наверное, как и все свои сумки. Вот растяпа.
По возвращении в убежище, Дилюк застал капитана спящим на соломенной подстилке, свернувшимся в клубок. Одна эта картина заставила разлиться тепло, исходящее откуда-то из глубин раненой души. Вернувшийся прилег рядом со своей звездой. До щеки Альбериха дотронулась пара мягких губ, прежде чем послышалось и второе глубокое дыхание.
Кэйа проснулся первым. Рассвет ознаменовал новый день со своими заботами, планами и эмоциями. Проведя минут двадцать наблюдая за спокойным лицом спящего Дилюка, Альберих, наконец, встал. Осмотрев себя с головы до пят, он не обнаружил глаза бога, привычно болтающегося на ремне. Обычно капитан с ним не расставался, однако, Дилюк мог снять его, когда тот спал. Следовало вернуть вещицу законному владельцу.
Дилюк просыпается от грохота, Кэйа бьет поварешкой в походный котелок, напевая при этом какой-то знакомый мотив. Немного вслушавшись, Рагнвиндр, наконец, вспоминает. Такую песенку пели в учебном лагере Ордо Фавониус. Отправил мальчиков туда Крепус после недели безостановочных уговоров и крокодильих слез из одной с половиной пары глаз. Радости тогда были полные штаны: их первый лагерь при ордене. Очень важное событие в жизни мальчишек.
Парень встает, недовольно крехтя, расчесывает и подвязывает волосы. Этим пользуется капитан, обнимая Дилюка, пока тот вскинул руки, чтобы завязать бант. Пальцы Альбериха скользят по спинке, обводят бока, словно считая ребра. Рагнвиндр не шевелится, даже дышать перестал.
Кэйа мягко отстраняется, одаривая Дилюка теплой, лучезарной улыбкой.
— Эй, Люк, а давай я тебя заплету сегодня, — улыбается Кэйа, проводя ладонью по алым кудрям.
— Д-давай, — робко отвечает тот, чуть ли не сливаясь с цветом волос, но послушно усаживаясь в ноги капитана.
После нескольких минут капошения в волосах, все было готово. Получилась шикарная красная коса, которая в ширине могла потягаться с запястьем Кэйи.
— Спасибо, — тихо поблагодарил Дилюк, поднимаясь. — Пойдем, погуляем. Сегодня надо спуститься чуть ниже, дойти до подземелья. Можем посмотреть на стражей руин, сидящих недалеко от него или что-то еще, что
ты захочешь.
— Я пойду туда, куда и ты, — звонко рассмеялся капитан, — один раз ты уже ушел без меня, так что сейчас я никуда тебя не отпущу, — он взял Дилюка за косу, притянув к себе, и легонько чмокнул того в заросшую щеку.
Вернулись обратно они только вечером, смеющиеся, довольные и счастливые. День выдался отличным. Они успели не только сходить к подземелью, но и полюбоваться завораживающими местными красотами. Под вечер пошел снег, припорошил дорогу к убежищу. Крупные снежинки переливались в красно-оранжевых лучах заката, падали на широкие плечи Дилюка и синюю макушку Кэйи. Эту ночь они провели, крепко сжимая друг друга в объятиях.
Утром Альберих проснулся один. Не найдя около себя копны алых волос, тот вскочил, как ужаленный, быстро натянул на себя штаны и кабанчиком поскакал на поиски своего солнца. Благо, взять след получилось быстро. Буквально. За ночь снега насыпало прилично, так что Рагнвиндра можно было вычислить по двум полосам от ног, петляющим меж валунов и остаткам колонн.
Шел Кэйа за Дилюком минут пятнадцать, пока не услышал два знакомых голоса в далеке. Ловко скользнув за ледяной кристалл, плотно сидящий в породе, капитан вслушался в голоса. Первый — низкий и бархатный — принадлежал Дилюку, а вот второй — звонкий и заливистый — был смутно знакомым, словно из далекого прошлого.
— Как он? — Дилюку задали неоднозначный вопрос. — Можно мне с ним увидеться? Хоть на пару минут. Может он меня даже не узнает, а если и узнает, то…
— Никаких если, — перебил Дилюк, спокойно ставя точку в этом шквале вопросов. — Спасибо за припасы, Искорка. Передавай мою искреннюю благодарность Альбедо и Джинн.
Потрепав кого-то по голове, винодел наклонился, чтобы поднять мешек с припасами. Глаза у Кэйи округлились. Перед Дилюком стояла светловолосая девушка в красных одеждах. Ее глаза пылали, словно пламя, а милое личико было настолько печальным, что в сердце невольно закололо. Он ее знает, но откуда? Гадать долго не пришлось — юная особа нахмурилась, машинально откидывая волосы назад и обнажая острые ушки.
— Кли? — Альберих сказал это слишком громко, пришлось в спешке закрыть рот рукой и спрятаться за льдиной. Он не верил своим глазам, как его маленькая рыцарь-искорка могла так быстро вырасти в такую наикрасивейшую девушку.
— Что-то еще? — Дилюк выжидающе поднял бровь, смотря сверху вниз на юное пламя.
— Ты ведь так околеешь. Нельзя находиться на вершине Драконьего Хребта, согреваясь только благодаря своим пиро способностям. Вся энергия рано или поздно истощится, а костер ты не разведешь, я же знаю, — насупилась Кли, скрещивая руки на груди и смотря на него исподлобья.
— Ты права, малышка, — произнес это Дилюк с такой щемящей сердце нежностью, что в глазах защипало. — Но я не могу это сделать, потому что тогда
он растает. Однажды я не успел сказать ему те слова, но в этот раз все должно сложиться иначе. Обещаю, я буду в порядке.
— Тогда он растает, — повторила девушка, устало потирая шею и затылок. — Возьми хотя бы тепловую бутыль, для сохранности. Мало ли что.
— Исключено, Кэйа может открыть ее, найдя в моих вещах, а этого допускать нельзя ни в коем случае, — отмахнулся Рагнвиндр.
Винодел уже было собирался уходить, как его остановили крепкими объятиями. За спиной две тонкие руки сжались стальной хваткой на его груди, стремясь удержать того еще хоть на пару мгновений.
— Дилюк, помни, что мертвых к жизни не вернешь, а живым за прошлое держаться никак нельзя-нельзя, — прошептала Кли куда-то в грудь мужчины. — Не забывай,
кто сказал тебе эти слова когда-то.
Обратно Дилюк пошел той же дорогой. Путь занял бы минут пятнадцать, но с мешком провизии растягивался он на все тридцать. Оно и к лучшему — было время подумать о своем. Как
с тех пор все изменилось.
После
его смерти, оставшийся не знал, куда себя деть. Бесконечные тренировки не помогали, завалы с рабочими бумагами отвлекали лишь на половину. Почувствовать хоть толику вкуса жизни помог ему Альбедо, невзначай уронивший перед Рагнвиндром несколько старых записей. Несколько лет Дилюк бредил этой идеей, пока не решился воплотить ее в жизнь.
Погрузившись в свои мысли, Дилюк не заметил подкравшегося сзади лавочурла. Тот замахнулся, с грохотом ударяя об землю и пуская ледяные шипы из-под змели. Среагировать в первый раз Дилюку удалось. Он отпрыгнул от атаки, материализовав клеймор. Чудище ревет так, что закладывает уши, усиливает кожу и мех, образовывая инеевый щит.
Лавочурл взревел, замахнулся лапищей, целясь прямиком в алую мишень, но снова промазал. Юркое красное пятно обошло монстра сбоку, становясь сзади в стойку, готовясь контратаковать. Но…
Алый феникс так и не слетел с лезвия
А дальше тьма
Дилюк поднимает голову. Перед ним лежит огромная туша лавачурла, из которой виднеются ледяные кристаллы. Однако, это не кристаллы, образовывающие его щит. Они чужие, испускающие знакомое синее свечение.
Кэйа подбегает к Дилюку, на ходу опускаясь на колени. Дрожащими руками он берет бледное лицо мужчины. По пальцам правой руки скатываются крупные алые капли.
Перед глазами у Рагнвиндра начинают плясать черные мушки. Их становится все больше и больше. Сморгнуть их не выходит, а голос, зовущий его, становится все тише и тише, пока не исчезает вовсе.
Очнулся Дилюк уже в убежище, в ногах у него сидел задремавший Кэйа. Голова раскалывалась, в виски стреляла сильная боль. Но кое что пугало сильнее головной боли. Дилюк начал замерзать. Его внутреннее пламя и держалось слишком долго. Именно поэтому он не смог выпустить феникса, когда сражался с лавочурлом. Но больше смерти, он боялся потерять Кэйю.
Заерзав, Дилюк разбудил капитана. Выговора не избежать.
— Дилюк, — прошептал Кэйа, кидаясь в объятия любимого. — Ты же мог погибнуть. Почему ты не пользуешься пиро?
Осознание прошибло копьем насквозь. Обиднее всего было осознавать, что рыцарь, по сути, был обузой. Сотворенный древней магией — искусственное тело с душой. Это не новая жизнь, а лишь имитация старой. К тому же заставляющая страдать живого, теплого, родного и любимого человека. Так больше продолжаться не могло.
— Не пренебрегай своей настоящей жизнью в угоду моей искусственной!
— Кэйа, так ты понял, — констатировал Дилюк, приподнимаясь на локтях. — Прости меня, — теплая рука ложится на вздрагивающие лопатки Альбериха.
Кэйа плакал. Возможность потерять вновь обретенную родную душу так пошатнула его душевное равновесие, что сдерживаться уже было невозможно. Каменной глыбой давило еще и осознание собственной смерти. Что произошло? Ответ знает лишь Дилюк, но спрашивать его об этом не хотелось. Было видно, что рана еще не зажила полностью, а ковырять ее рыцари не собирался. На своих ошибках учиться надо даже мертвым.
Связь между ними этой ночью стала невероятно близкой. Их тела и души переплетались, а голоса слились в одно целое, повещая всю вершину хребта о том, как им вместе хорошо.
Утро встретило их мягкими лучами солнца, бегающими по лицам, и морозной прохладой.
Морозной прохладой?
Что-то тут не так, если Кэйа ощущает мороз, будучи порождением самого холода, то как себя чувствует Дилюк, для которого лютый мороз Драконьего хребта буквально является приговором? Кэйа подскочил, рядом с ним спал Дилюк, его губы посинели, а ресницы покрылись белыми снежинками. Только волосы, словно алый пожар, разметались по импровизированной подушке. Но он дышал, а значит, еще не все потеряно.
Что-то внутри треснуло, боясь за жизнь любимого человека. Сам Альберих, словно окаменел — руки и ноги не слушались. Что это? время заклятия подходит к концу или он не может шевельнуться из-за страха?
Время шло на минуты, которые, казалось, были секундами. Пересилив себя, капитан добирается до одежд, отброшенных ночью в порыве пылкой страсти, натянул их на мужчину в надежде на то, что тот согреется своими силами. Спустя четверть часа Дилюк, наконец открыл глаза, усаживаясь на подстилку.
Сонливость не покидала его сознание, а смерть уже стояла на пороге, подтачивая косу.
— Дилюк, ты как? — взволнованно поинтересовался Альберих.
— Я в порядке, не переживай. Немного недосмотрел. Вот и все, — ободряюще прошептал Дилюк, а сам был бледнее смерти.
— Да ни черта с тобой не в порядке, я же вижу, — сорвался Кэйа не в силах больше наблюдать за этой картиной. — Сиди тут, тебе надо согреться. Я соберу хворост, разожжешь огонь.
— Нет! — выкрикнул Дилюк, хватая поднявшегося Альбериха за рукав рубахи. — Останься. Я не разожгу огонь, мой глаз бога истощен, спичек я не взял специально, а тепловую бутыль, что предлагала мне Кли я не взял.
Каждое слово Дилюка резало сердце капитана, если оно вообще было у его нынешнего тела.
— Так нельзя, Дилюк, — прошипел Кэйа, хватая замерзающего за грудки, — ты же специально к этому вел! Заклятие не пустит меня с вершины, а ты не спустишься из-за меня! Не ходи за мной, Люк, — по щекам полились слезы, падая льдинками с подбородка, — не надо.
В ответ большая ладонь легла на макушку Кэйи, нежно поглаживая.
— Я не могу без тебя. Ты мое сердце, я понял это слишком поздно. Искал способ повидаться с тобой хотя бы еще раз, а когда увидел, понял, что отпустить уже не смогу. Лучше умереть, чем жить в одиночестве, — Дилюк закрывает глаза, готовясь к неизбежному, когда его губ резко касаются чужие, утягивая в жаркий поцелуй.
Жаркий поцелуй. Жаркий? Почему так жарко?
Рагнвиндр резко открывает глаза, осматривая все вокруг и видит за спиной Кэйи тепловую фею, коих заключают во флаконы и носят с собой искатели приключений, околачивающиеся в горах. Не может быть! Как она тут оказалась. Взгляд опускается вниз, замечая пустой стеклянный флакончик в Кэйиных руках.
— Не удивляйся, это Кли его туда положила, — горько улыбается капитан, — я ее научил. Говорил, что подрастет она немного, хотя бы тебе по плечо, и будет мои любовные записки тебе во внутренние карманы подкладывать, — смертник хохочет. — Умной девчонкой выросла, моя Искорка, — шепчет Кэйа.
То, чего боялся Дилюк, чего остерегался любой ценой, наконец, случилось. Слезы непрошенными гостями повели дорожки от глаз к густой алой бороде.
— Не уходи от меня, прошу, — всхлипывает Дилюк, сжимая заметно уменьшившиеся плечи возлюбленного.
— Не могу, Люк, мне надо уйти, чтобы ты смог жить дальше, — шепчет Кэйа куда-то в плечо. — У меня к тебе последняя просьба — не ходи за мной, не сейчас. Поцелуй меня на прощание.
Дрожащими губами Рагнвиндр прижимается к Альбериху, сминает губы партнера, стараясь запомнить каждую деталь, каждую мелочь родного человека. И, когда кажется, что все так и останется, Кэйа исчезает. Растворяется в объятиях Дилюка, оставляя после себя лишь капитанскую форму, лежащую на коленях спасенного.
