самаконасана

      Предновогодняя суета выбивала из колеи, из городского бюджета, из правильных и привычно холодных рассудительных мыслей. Город пестрил, переливался сотней огней, укутываясь в яркие, праздничные гирлянды, покачиваясь на ветру необычными, приковывающими взгляд, игрушками и украшениями. Выделенных на преображение города средств хватало с лихвой: принимали участие и частные предприниматели, не боясь отдать несколько сотен тысяч на большую и красивую ёлку перед прилавком или напротив большого торгового центра. Сама погода помогала людям: выпавших с лихвой снежных осадков хватало сполна для придания истинно зимнего и праздничного настроения горожанам и их гостям. Александр чувствовал грядущие события кожей, проникаясь атмосферой, но совсем не торопясь украсить собственное жилище.       Во-первых, делать это без Московского он банально не хотел. Наряжать просторную и большую квартиру Петербурга вместе было уже традицией, от которой Александр получал отдельное удовольствие. Во-вторых, заниматься этим слишком рано не хотелось, ведь тогда дух праздника не будет столь ярким и притягательным, затеряется в серых буднях и утратит свой необычайный шарм. Они все шагали в новый, удивительный и полный на события год, и стоило бы подготовиться как следует. Ну, а в-третьих, головная боль, преследующая Романова из-за слишком суетливого в преддверии тридцать первого декабря народа, мешала наслаждаться первым месяцем зимы сполна. Подарки, заготовки, корпоративы, готовящиеся десятки мероприятий, новогодние спектакли в театрах – все это с излишком давило на спокойный и сдержанный северный город, внося нужный им сейчас всем разлад в привычный уклад жизни.       Ему нужно было сосредоточиться на важных для страны делах, успокоиться и достичь внутреннего умиротворения, покоя. Алкоголь был плохим вариантом, ведь стоит ему переборщить, как головная боль будет только сильнее, и добьет его окончательно, выбив из рабочего графика на слишком длительное время. Приходилось прибегать к иным способам, и специалисты вкупе со врачами рекомендовали физическую активность. После помешательства Москвы на спорте в чертовы семидесятые, бег на зимнем морозе не привлекал Александра, предпочитающего что-то более спокойное и, желательно, находящееся в теплом помещении. Безусловно, целоваться на спортивных площадках тогда было весьма приятным занятием, но Михаил был слишком загруженным сейчас, не приехав даже на прошлых выходных. Петербург все понимал, но легче не становилось, пускай у него и самого дел хватало. Выбрать привередливой столице подарок, к примеру, а также разобраться с уборкой улиц от постоянно увеличивающегося количества снега: коммунальные и городские службы не справлялись, и ему стоило больших нервов решить данный вопрос. Все, как всегда, остались недовольны, но возвращаясь домой на собственной машине, Александр посчитал победой то, что не застрял в ближайшем сугробе, а, следовательно, выполнения задачи они все же достигли.       Просидев в машине около получаса и слушая расслабляющую музыку, Романов все же заглушил мотор, не расходуя остатки бензина в баке до нуля. Умылся ладонями, схватил связанную ему Гатчиной шапку, и вырвался из теплого салона автомобиля на зябкий мороз, морщась от ощущения, как ледяной ветер неприятно покалывал разгоряченную кожу. Торопливо дошел до дома, с удивлением отмечая, что забыл закрыть квартиру на второй замок. - Совсем с ума схожу с этой суетой… - бормочет сам себе под нос, отпирая дверь квартиры и спешно закрывая её за собой, дабы не пустить холод в дом. Разувается, стряхивая снег с теплого зимнего пальто, и все же решается последовать совету докторов. За долгий рабочий день, проведенный в жестком кресле, мышцы неприятно ныли и требовали ими заняться, обещая отомстить в случае неповиновения долгой и мучительной болью.       Переодевается в удобную одежду, отправляя строгий костюм в платяной шкаф. Легинсы приятно облегали стройные ноги, не сковывали в движениях, не путались излишком ткани. Сперва он не принимал подобный вид одежды, но мудрой Камалии удалось убедить Сашу, что комфорт превыше напыщенных принципов. Петербург не согласился, что его так завуалированно назвали занудой, однако, совета послушал, принимая в подарок черные, гладкие штаны. Оценил их пользу не сразу, но после первого же занятия йогой, признал, что Казань была абсолютно права: иногда необходимо пробовать что-то новое, придуманное человечеством исключительно для удобства.       Расстилает на красивом и дорогом паркете бамбуковый коврик, утаптывает его поверхность босыми ногами, откладывая очки в сторону. Начать решает с шавасаны, дабы расслабить все группы мышц и подготовить себя к долгой и медленной растяжке. Прикрывает веки, позволяя событиями прошедшего дня пронестись перед глазами, делает глубокий вдох и притягивает к себе одно из колен, ловя его руками и прижимая к животу. Тянет на себя, постепенно растягивая задеревеневшие мышцы бедра, повторяя процедуру со второй нижней конечностью, не обращая никакого внимания на сторонний подозрительный шум в доме. Нева хоть и была достаточно послушной кошкой, но порой на неё находило истинно животное безумие, заставляющее её что-нибудь да учудить, или же просто начать носиться по дому. Зимой обострения случались особенно часто, что, как полагал Александр, было связано с застывающей в каналах водой и изменившимся зимним подводным течением.       Нашарив рядом с собой телефон, Саша торопливо нашел нужный ему плейлист, выбрав что-то расслабляющее и фоновое на Яндексе. Часто пользовался музыкой именно оттуда, особенно после того, как Миша потратил около часа их совместной поездки на машине, говоря о патриотизме и приверженности российским компаниям. Даже подписку оформил, чем заслужил поток из двадцати невнятных радостных сообщений от Московского. Если подобная глупость могла порадовать любимого человека, то он был согласен снизойти до неё, вопреки здравому смыслу.       Выкрутив громкость на смартфоне на полную, Петербург вновь окунулся в мир асан и дыхательных практик, четко контролируя каждый вдох и выдох. Прикрывает глаза, садясь и потягиваясь до носочков, касаясь их своими изящными пальцами. Зависает ненадолго в позе, чувствуя неприятную тянущую боль и то, как постепенно мышцы адаптируются, подчиняются велению пытливого разума, ищущего свою дозу эндорфина в своеобразной зарядке. Откидывается обратно на коврик, упираясь в жесткий материал лопатками, подтягивая ноги и расставляя их пошире, сгибая в коленях. Отрывается тазом от пола, делая мостик. В книгах о йоге писали, что данное упражнение способствует укреплению мышц ягодиц и задней стороне бедра, и именно их сейчас Александр чувствовал, как никогда четко. Прогибается в пояснице, позволяя легкой улыбке коснуться своих губ. Опускается обратно медленно, неторопливо прорабатывая упражнение и переворачивается на живот, ощущая, как уставшая спина требует не меньшего внимания. Садится на пятки, спиной к незаметно приоткрывшимся дверям, касается лбом коврика, вытягивая руки перед собой, задерживаясь в позе ровно на три дыхательных цикла. Встает на четвереньки и с выходом плавно прогибает спину, оттопыривая таз. С глубоким вздохом округляет позвоночник, втягивая живот и вновь возвращаясь в изначальную позицию, выгибая поясницу вновь.       Решается попробовать шпагат после завершения связки. Аккуратно садится, раздвигая ноги и надеясь начать с поперечного. Изящно вытягивает носочки, достигая необходимого идеала и делая глубокий вдох, старательно удерживая осанку. Едва не падает, когда слышит за спиной знакомый голос. - Интересно, - Москва, стоящий с двумя чашками ароматного чая в дверях улыбается слишком самодовольно и хитро, чтобы Петербург не чувствовал исходящей от него угрозы. Давится воздухом, понимая, что все время занятий за ним наблюдали, так подло и коварно, не оповестив о своем присутствии. Фыркает, отворачиваясь от Московского и вновь садясь на шпагат, высокомерно задирая подбородок. Если Миша думал так бесцеремонно ворваться в его дом, в его жизнь и в его спокойный, уединенный вечер наедине с йогой, то он глубоко ошибался в своих возможностях. Романов не позволит ему подобной наглости. - Воспитанные люди предупреждают о своем приезде, - поучает бестактного Москву Александр, прикрывая глаза и стараясь успокоить поднявшуюся в груди бурю. - Зачем предупреждать, когда едешь к себе домой?       Вопрос обескураживает, и Петербург не сразу находится с ответом. С одной стороны, ему было безумно приятно, что Михаил называл его квартиру их общим домом, вкладывая в свои слова столь теплые, и нежные нотки какого-то их общего уюта, а с другой… С другой, порой он забывал, как Саша не любит подобные сюрпризы. - Ты мог хотя бы сказать мне, что ты здесь, когда я вернулся с работы, - не теряет надежды пристыдить того, кто свою совесть потерял еще несколько веков назад. - Туш. - Ты хотел сказать «туше»? – улыбается ошибке Романов, наклоняясь к коврику и опускаясь на него животом, плавным движением сводя ноги и морщась от приятной боли. Громкий звук соприкоснувшихся с прикроватной тумбочкой чашек бьет по ушам, и Петербург со вздохом находит рукой свой телефон, выключая музыку. Не успевает даже пискнуть, когда его так нагло подхватывают на руки, совсем забыв спросить о его желаниях. - Миша! – восклицает весьма недовольно, извиваясь в крепкой хватке и стремясь вернуть себе контроль над собственным телом и жизнью, - я только начал, отпусти меня! - Сейчас мы вместе продолжим, когда я стяну с тебя эти блядские легинсы, - хмыкает Московский, и его томный, многообещающий взгляд служит Романову ответом на все дальнейшие вопросы. Искренне не понимает, что могло вызвать такую реакцию у Миши на вполне себе обычные занятия физкультурой, но то, что упирается ему в бедро – очевидно не подготовленный Москвой заранее новогодний подарок. Не удерживается от смешка, ловя щеки Московского в свои ладони, пока он так стремительно нес его к постели, и целует первым, чувствуя пылкий ответ на своих губах. Забывается, не замечая под своей спиной мягкие простыни.       Намного лучше, чем злосчастный жесткий бамбуковый коврик.       Хихикает от легкой щекотки, когда исполнительный в своих обещаниях Миша стягивает с него легинсы, и едва не задыхается, когда мокрый и жадный поцелуй ощущается где-то в подколенной ямочке. Московский жарко касается стройных обнаженных бедер, ведет губами по всей голени, очерчивая контур, и прикусывая кожу на выпирающей косточке лодыжки. Саша под Москвой вздрагивает, не в силах отвести взгляда от возлюбленного, ласкающего губами каждую венку, виднеющуюся на тыльной поверхности стопы. Михаил улыбается ему, крепче сжимая плененную голень, сверкая глазами из-под ниспадающей на лицо челки. - Покажешь мне свой шпагат еще раз? – смеется, оставляя влажный след от губ где-то на острой коленке, настойчиво разводя стройные ноги самостоятельно, опережая замешкавшийся Петербург. - Это он тебя так впечатлил? - Меня весь ты впечатлил, - шепчет горячо, переходя с поцелуями на изящную шею, едва ли не вылизывая бледную кожу, оставляя парочку свежих отметин. Они не виделись около двух недель, и старые следы успели померкнуть, исчезнуть, отчего необходимость их обновить росла с геометрической прогрессией. Москва не был ревнивым, и вовсе не нуждался в том, чтобы помечать свое присутствие на объекте воздыхания, однако, видеть лиловые цветы на прекрасном теле Александра – отдельное эстетическое удовольствие. Саша поутру, как обычно, будет ворчать, возмущаться и нравоучать, но это не мешало Московскому снова и снова оставлять следы, прекрасно осознавая, что Петербург ругается не всерьёз совсем, лишь из собственной вредности. Сжимает разведенные бедра с силой, прижимаясь пахом к паху, давая почувствовать возбуждение. - Только сегодня? – вредничает, но улыбка не сходит с тонких губ Александра, что говорит Москве о всей несерьезности претензии. Играет, умело касаясь нужных струн внутри души, разжигая пожар лишь сильнее. - Всегда, - убедительно отвечает Московский, прижимаясь к губам с очередным поцелуем, и с удовольствием подмечая, как тонкие руки обхватили его шею, как мягкие и дарящие ласку ладони нетерпеливо оглаживают крепкую спину, как подпиленные ногти царапают где-то под лопатками, а после пальцы ненавязчиво пересчитывают выпирающие позвонки. Жмется ближе, вынуждая Романова развести ноги шире, почти что до треклятого шпагата, который он так хотел увидеть не только во время занятий йогой.       Практически сдирает со своих бедер брюки, приспуская до колен вместе с бельем, не тратя время на то, чтобы снять их полностью. Тянется к прикроватной тумбочке, но Романов останавливает его, заливаясь краской смущения и стыдливо отводя взгляд в сторону, пускай и не имея для этого совершенно никакого повода. - Под подушкой, - шепчет так тихо, что Москве едва удается расслышать Петербург, так внезапно засмущавшийся от простого признания. Доходит не сразу, и Миша не может сдержать довольной улыбки, когда осознание все же приходит к нему, совершенно не удивляя столицу. - Кто-то занимался йогой без меня? - Миша! - Я не осуждаю, - коротко чмокает в недовольстве изогнувшиеся губы Московский, - я и сам делал упражнения несколько раз на этой неделе, когда мысли о тебе не давали покоя.       Петербург фыркает, демонстративно закатывая глаза и помогая Михаилу найти флакончик со смазкой среди простыней. Вручает, звонко ударяя бутыльком по ладони и вновь отворачиваясь в сторону, прикрывая глаза и устраиваясь под Москвой удобнее, так и не сведя ноги из продольного шпагата. Миша не удерживается от короткого подначивающего смешка, выливая остатки лубриканта себе на ладони и разогревая в руках, прежде чем коснуться поджавшегося входа. Целует где-то под нижней челюстью, ластится, умасливая возмущенного собственным откровением Александра. Его привычка обижаться на пустом месте, а еще лучше, на собственные поступки, порой даже умиляла. - Только не говори, что тогда ты так странно разговаривал по телефону, потому что… - заминается, не находя подходящего вежливого и допустимого нормами культурной речи слова, - ну… Ты понял, Миша, когда я говорил тебе про украшение дворцовой площади. - Да, я дрочил тогда на твой голос, если ты об этом. - Миша! - Что? – смеется, не стесняясь своей вульгарности. Вводит уже третий палец, зацеловывая бледную узкую грудь, оставляя цепочку из ярких отметин. Облизывает бледный сосок, легко дует на влажную от слюны нежную кожу, вызывая дрожь в теле Романова. Саша не находит в себе силы возмущаться слишком долго, включаясь в процесс и немного выгибаясь в пояснице, подставляясь. Забывает сделать вдох, когда Миша толкается внутрь уже сам, удерживая чуть затекающие от долгой неудобной позиции бедра. Первый стон непроизвольно срывается с потемневших зацелованных губ, и Петербург забывает вообще обо всем, стоит Москве приняться за дело основательно, двигаясь внутри сильно и глубоко, до громких шлепков, раздающихся в тишине комнаты.       Хнычет, размазывая выступившие на глазах слезы по щекам, когда Миша обхватывает его член, сжимая и надрачивая в ритм резким толчкам. Притягивает Московского к себе, целуя голодно, жадно, толкаясь в податливо приоткрытый рот языком, и искрящееся удовольствие под кожей – несравнимо ни с какой йогой. Потому что хорошо так, что боль в мышцах – неощутима, неважна, не существует в контексте времени, где вдвоем так жарко и горячо. Где губы Московского собирают блестящие в тусклом свете прикроватной лампы слезинки, смакуют, пробуя соль их любви на вкус. Где внутри так сладко от каждого выверенного толчка, и поджимающиеся на ногах пальцы – тому подтверждение. Где можно стонать так откровенно и громко, совсем не смущаясь всей пошлости момента, не боясь осуждения, и встречая лишь одобрение в виде учащающегося ритма, стоит очередному протяжному звуку сорваться с губ.       Заканчивает, пачкая ладонь Михаила своим семенем, задыхаясь от прошивающего тело сладкого спазма. Вздрагивает, сводя бедра и заключая Москву в кольцо своих ног, подгоняя, стирая мелко трясущейся ладонью испарину со лба Михаила. Столица догоняет его через несколько долгих мгновений, успевая выскользнуть из горячей глубины в последний момент, пачкая собой простыни и бледные ягодицы. Замирает, позволяя удовольствию проникнуть в каждую клеточку, насыщая изголодавшийся по Петербургу организм. Падает на простыни рядом, стараясь привести дыхание в норму, прикрывая глаза от разливающейся по телу неги.       Нет упражнений лучше, чем чертов секс. - На следующей неделе наряжаем ёлку, - едва успев восстановить дыхание, озвучивает планы Александр, лениво поворачивая голову в сторону приходящего в себя Московского. Миша недовольно хмурится, мычит недовольно, притягивая разомлевшего и довольного Романова к себе, заключая в объятия. Целует взлохмаченную макушку, лихорадочно ища повод соскочить с предстоящего мероприятия. - На следующей неделе будет много работы… - Московский… - шипит Александр, немного приподнимаясь от широкой груди, где до этого так удобно успел расположиться. - Хорошо, наряжаем ёлку.       Москва лишь надеется, что в этом уходящем году не будет «слепым идиотом», который посмел повесить красный шарик рядом с фиолетовым.