military

Всё то долгое время в больнице Минки уверяли в том, что у молодых SI-вирус протекает легко, что они в частности являются лишь переносчиками и испытывают только поверхностные симптомы. Каждый врач считал себя обязанным тыкнуть ему в лицо статистикой, на диаграммах которой было чётко видно: только в 10% случаев заболевший действительно страдает от болезни и с трудом её переносит. Ирония судьбы в том, что именно Минки стал частью тех самых десяти процентов. На третью неделю госпитализации его температура подорвалась до критической отметки, а кашель стал настолько жутким, что некоторые медсёстры и вовсе боялись заходить в его палату. Спустя ещё несколько дней под жаропонижающими капельницами и антибиотиками Сон начал задыхаться. Одышка со временем переросла в крайнюю степень, из-за чего был отдан приказ усилить вентиляцию лёгких. Тогда-то, вдохнув новую порцию машинного кислорода, Минки понял, что уже никто ему не поможет. Он спасал всех, но кто же теперь спасёт его? И лишь один исключительно верный ответ приходит в его затуманенную вирусом голову: героем-спасителем станет старушка в чёрном плаще и свисающей с плеча косой. Впрочем, Минки не расстраивается – он ждал её в гости давно. С самого первого хрипа, с самой первой капли крови на языке. Ни Сонхва, ни Чонхо, ни новички – никто не забывал навещать своего былого лидера. Как минимум раз в неделю кто-то из них заглядывал в гости с букетом свежих цветов или пакетом фруктов. Так банально, но их появление давало Минки какую-никакую радость. Он каждый раз старался улыбаться и не показывать близким прогнившие внутренности, смеялся и шутил, а Паку и вовсе умудрялся отдавать приказы. Ведь они так верили в него. И после всякого визита Минки со вставшими в глазах слезами представлял Юнхо; думал о том, как Чон сидел бы рядом день и ночь, пренебрегая защитным костюмом и гавкая на медперсонал – он всегда так делал, когда Сона клали в больницу. Сона беспрестанно пичкали лекарствами и сыворотками в попытке замедлить развитие болезни. Это, в целом, выходило, однако в какой-то момент он попросту устал завтракать таблетками, а на обед получать избыточную порцию горьковатых и мутных жидкостей. Аппетит отбило очень быстро, вместе с этим пришло и истощение. Без еды он пробыл недолго – около полутора недель. А когда Минки атаковал первый приступ интоксикации, он только улыбнулся так блаженно и расслабленно, хотя на деле ему хотелось выплюнуть лёгкие. Сон не ел, продолжая принимать лекарства, что поспособствовало выработке яда в организме, который заставил его мучиться ещё сильнее, а врачей вынудил закрыть доступ в его палату и запретить любые посещения – последняя капля счастья утекла сквозь пальцы. Тогда же доктора поставили крест на любых психоактивных веществах, тем самым отпустив вирус с цепей заморозки, позволяв ему развиваться – вынужденная мера, потому как с начала интоксикации лечение стало попросту невозможным. Остался только один вариант: дать шанс иммунной системе Минки. Возможно, Сон сам себя свёл в могилу, затянув с началом лечения и никому не говоря о своём заболевании – иммунитет Минки держался на добром слове ещё до госпитализации, будучи полностью уничтоженным вирусом, поэтому и болезнь сдержать не мог. К концу третьего месяца времяпровождения в лазарете у лидера отказали органы пищеварения. И всё пошло по наклонной: Минки страдал и задыхался, не мог успокоить конвульсии и дрожал от слабости. На своём последнем вздохе Сон подумал о Юнхо. О том, что сейчас они так близки и далеки одновременно; о том, что его руки совсем скоро обнимут родную шею; о том, что вот-вот, ещё часочек, и он сможет увидеть такой любимый силуэт, и к чёрту все эти разлуки – Минки так болен Чоном, он так его любит. И почему-то именно в эту минуту, буквально умирая, в голову Сона так навязчиво лезут воспоминания об их знакомстве. Минки помнит, что в академии он был в компании крутых парней, что гордились статусами плохих мальчиков. Помнит и то, что в их рядах всегда числились несколько заучек для помощи с домашним заданием и подобным бредом. Юнхо как раз был из таких. Добрым, милым и улыбающимся даже тогда, когда на него открыто скалились из-за ошибки в четвёртом задании. Сон хочет улыбаться, вспоминая по-детски наивную улыбку Чона, пока ещё не обременённую литрами пролитой крови. Вообще Минки никогда бы и не обратил внимания на Юнхо, если бы на третьем году обучения отец не опозорил его семью. Сон старший собственными руками убил свою сестру из-за глупой мелочи, уронив на дно некогда кристальную репутацию их фамилии. Сын стал озлобленным и озабоченным, потому что его мучила полиция и атмосфера в доме стала слишком натянутой, неуютной. Он никому ничего не говорил, впал в состоянии апатии и начал отдаляться от своих якобы друзей, которые так предсказуемо не понимали в чём же дело. А потом какая-то шавка из самых незаметных рассказала парочке парней об отцовском убийстве, из-за чего от Минки отвернулись все: и старые, и новые. Просто потому что испугались – мало ли на что способен сам Минки, если уж его отец смог убить родную душу. И только Юнхо остался рядом, несмотря на всеобщее порицание. Сон не разговаривал с ним, игнорировал присутствие рядом и не слушал нудные монологи Чона; Юнхо же был уверен в себе и надеялся сломить строптивый характер старшего, по итогу заставив его банально привыкнуть к себе и капельку раскрыться. Кажется, именно это и стало началом их странной дружбы, потому как они всегда были гораздо ближе друг другу, нежели обычные парни, знакомые со школы. Именно здесь лежит начало красной нити их небольшого клубочка, в который вплетены тщательно скрываемые обоими чувства и неимоверное доверие. Где же тогда конец этой нити? Наверняка остался в руках Юнхо, накрепко окольцевав его запястье. Это внезапное откровение перед самим собой раздавило Минки полностью. Всё было кончено: он почувствовал острую боль в районе груди при попытке снова вдохнуть. Рука хватается за сердце, сжимает в ладони больничную рубашку – Сон жмурится и стонет, удерживая отчаянные слёзы в уголках глаз; ловит ртом воздух и содрогается, прогибаясь на койке и упиваясь удушающими спазмами. Минки слышит быстрый топот со стороны коридора, но не успевает увидеть такую уже любимую медсестру – его глаза закрываются раньше, чем она успевает преодолеть черту палаты. Последнее, что он помнит – это противный беспрерывный писк поддерживающего жизнь оборудования, что оповещает персонал о смерти пациента.

***

Смерть теперь уж обоих лидеров отряда стала огромным ударом для остальных членов подразделения. Хоть Юнхо никогда не был главным и не спешил командовать, все всё равно воспринимали его именно как лидера. И только Сонхва с Чонхо могут по-настоящему знать, что на самом-то деле не Минки вёл Юнхо, а Юнхо вёл его. И если бы Чон был жив, Сон отдал бы душу дьяволу, но победил болезнь – иначе просто невозможно. Хотел ли Минки выжить сейчас, когда Юнхо нет рядом? Нет. Он хотел смерти, он не видел больше смысла в своём существовании и отказался от всех мечт – об этом Сон обмолвился Сонхва, воспринимая его как вечного хранителя последних секретов. Сам Сонхва знал о чувствах Юнхо, потому что тот доверил их ему очень давно, а теперь узнал об их взаимности – даже ему тяжко осознавать всю ту гамму эмоций, что переполняла Минки последние несколько месяцев; то, что испытал Юнхо, умирая в руках Сона. Всё было кончено. По пухлым щекам Чонхо текут заключительные в его жизни слёзы, когда он легко взмахивает рукой и кладёт на лакированный гроб пару алых роз. Чхве решает, что в его будущем нет места слабости – ничего не достойно мужских слёз, кроме потери поистине близких людей. Минки был ему едва ли не отцом, что воспитал и заставил жить, научил дышать полной грудью. И, чёрт, как же теперь он жалеет, что избегал уроки и тренировки, сидел дома и играл в долбанную приставку. Больше такого не повторится, потому что в армии ему более нет места – события этого года оставили огромный след на его психике, и он не уверен, что отныне будет прекрасным бойцом. Впрочем, Чонхо в штатской жизни никогда не забудет Минки и его важные наставления. Хонджуну всегда было сложно совладать с собой, сдержать агрессию или же наоборот самые мягкие и приторные эмоции. Две алые розы ложатся на тёмную крышку гроба с немым обещанием быть сильным характером и стойким духом. Ким, в общем-то, провёл слишком мало времени с Минки, но это время стало самым влиятельным и нужным для него и никогда не выветрится из воспоминаний. Сан благодарен Сону за шанс, который тот ему дал. За место в отряде, за суровые взгляды и крик – это всё помогло Сану стать тем, кем он является сейчас. Он хочет сказать лидеру спасибо даже за знакомство с Сонхва. И, подходя к последней колыбели Минки, не может сдержать себя, прыская слезами и небрежно бросая две розы к другим цветам. К таким же разбросанным и, кажется, чуть истоптанным. Будто бы даже сами цветы не понимают, почему этот человек больше не дышит и никогда не откроет глаз. Чхве не верит в его смерть и обещает всегда хранить в памяти его светлое имя в надежде на новую встречу. Не важно где – Сан знает, что после его гибели Минки встретит их всех в ином мире, с улыбкой стоя позади Юнхо. Сонхва, в отличие от остальных, подходит к гробу и берёт лидера за руку, долго вглядываясь в его лицо равнодушным, казалось бы, взглядом. Он кладёт розы слишком аккуратно, перекладывая и другие, что упали и образовали небольшой беспорядок. Это их последняя встреча, в которой Сонхва чувствует себя виноватым, ведь он покидает армию, а его карман греет билет в другую страну. Всё, что он оставляет после себя – это отряд. Отряд, который никогда не будет переименован; который будет носить посмертное величие Минки во главе с малышом Саном, что, кажется, действительно достоин этого места – об этом им всем сообщат позже, когда панихиды утихнут. Это было единственным условием Пака для начальства за небольшую плату в виде пары месяцев работы наёмником в чужой стране. Иначе невозможно, иначе он предал бы дело всей жизни Сона. Сонхва хочет, чтобы его лидера запомнили хотя бы так. Потому что для этого отряда Сон Минки – непризнанный герой. Он задерживается у бездыханного тела дольше других, поправляя покосившийся воротник на шее и застёгивая открывшуюся запонку. — На твоём теле нет живого места, — тихо шепчет Сонхва, усмехаясь проступившим тёмно-синим венам Сона на полупрозрачной сероватой коже. Пак не договаривает и специально затыкается, закусывая губу – пытается совладать с болью потери, потому как Минки был ему близок. Даже ближе семьи. И бывший снайпер негласно клянётся, что вечно будет помнить его учения и все те старания, которыми он поставил его на правильный путь. — ...нет живого места, — задумчиво повторяет он всё тем же шёпотом, — но ты – шедевр. Последнюю фразу Сонхва выговаривает громко, пугая привыкших к тишине людей. Говорит и тут же, развернувшись на пятках, чеканной походкой удаляется прочь, между тем одним своим видом утягивая за собой и остальных: Чонхо, Хонджуна и Сана. Они попрощались со своим извечным лидером – более им здесь делать нечего. А за воротами залы их ждёт не менее тяжелое прощание между собой, в процессе которого Сонхва ни за что не скажет, какой ценой ему далось это расставание. Всё кончено.