Жёлтый знак

После возвращения Бостон выглядит совсем иначе. Серо, уныло и, Чарльз бы даже сказал — как-то меланхолически. Возможно из-за того, что и этот, казалось бы, тихий городок кризис в стране не обошёл стороной, а может и из-за кардинальных изменений во взгляде самого Чарльза. Рид, честно говоря, и не уверен, Бостон ли это поменялся, или он сам прошёл некое перерождение, скорее личностное, чем телесное. Он не может и правильно оценить свой, в какой-то мере, безрассудный и трусливый поступок, очень некрасивый по отношению к жителям Окмонта. Там, у монолитов, ему был дан какой-никакой, а выбор: совершить таки прыжок в бездну, пожертвовать собой ради человечества и дать ему пожить ещё пару веков, или же плюнуть на всё и отворить врата для Неё. Выбор этот Чарльз успешно проигнорировал, свернул чёрт знает куда, а затем просто взял и сбежал, как портовая крыса с тонущего корабля. Но, будем честны, не будь у него хоть призрачной надежды на то, что это опрометчивое и импульсивное действие сможет в итоге изменить ход событий и, возможно, «сломать» цикл — пошёл бы налево. Правда. Чарльз до сих пор не знает, принесло ли это свои плоды. Вот уже год как прошёл с тех самых пор, а мир всё продолжает функционировать в своём привычном ритме, не давая и намёка на что-то иное. Даже его собственная жизнь, и та нисколько не изменилась: тот же дом, та же работа, те же мысли. Изменилось, разве что, ощущение этого всего. Одно только было странным: навязчивые видения и ночные кошмары, не дающие Риду покоя с самого окончания войны, которые, собственно, и привели его в тот проклятый город, они... Исчезли. Испарились, будто их никогда и не было, а то время, проведённое в психушке, оказалось лишь дурацким сном. Не сказать, что Чарльз недоволен таким исходом — напротив, но этот факт всё равно продолжает самую малость тревожить его и без того донельзя расшатанные нервы. Он соврет, если скажет, что это всё. На самом деле, присутствует ещё один нюанс. С момента приезда и доныне у Чарльза, скажем так, выработался своеобразный «триггер» на... жёлтый цвет. Его всего будто током прошибает (словно на электрическом стуле) стоит лишь завидеть где-то в толпе фигуру, облаченную в жёлтое пальто, пиджак или плащ. Галстуки, жилеты, брюки и даже нагрудные платки — всё жёлтое вызывает медленно нарастающую внутри панику, пузырящееся и громко клокочущее в желудке волнение и покалывание в кончиках пальцев. А также то, в чём Рид, наверное, никогда себе не признается. Глубокую и неутолимую тоску. Наверное, если бы дорогой мистер Гардинг вдруг, ни с того ни с сего, решил бы отменить приевшийся уже народу сухой закон — Рид спился бы к чертям. Хотя... Чего греха таить, он и сейчас с трудом держится. От всепоглощающей апатии и уныния Чарльза спасает лишь статус детектива. Время такое, дикое, происходит черт знает что, а разгребать, естественно, некому. Властям вот совсем не до того.

***

Дело попадается не из лёгких, каким Чарльз считает его сперва. Неделю он упорно, как охотничья псина, ищет бесследно пропавшего Харли Уоррена, рассматривает каждый возможный шаг мальчишки, каждое действие и каждый вздох, а затем вдруг находит его мёртвым, расчлененным и разбросанным по старому кладбищу. Показания его дружка, Картера, оказываются ложными, а орудие убийства — здоровый тесак, закопанный у парня на заднем дворе — является чуть ли не горящим указателем. Рид возвращается (честнее будет даже сказать — приползает) в свою контору лишь поздно ночью: часы пробивают то ли два, то ли три, но ему нет дела. Он устал. Зашарпанный стул в углу помещения недовольно скрипит, противясь давлению чужого веса. В ушах шум и помехи, будто он, Чарльз, — сломанное радио, кости ломит, а синяки, распустившиеся по телу пышными цветами, жутко болят. Драка с тем идиотом Картером была однозначно лишней, ведь досталось ему немало, однако к этому решению Рид приходит только сейчас, почему-то. Получать арматурой по рёбрам — такое себе удовольствие. Он вытягивает ноги, уже готовые просто-напросто отвалиться, и блаженно (если это вообще можно назвать блаженством) вздыхает. Не проходит и трёх минут, как вдруг Чарльз крупно вздрагивает, будто от нервного приступа. Воздух вокруг словно становится гуще, почти материально давит на грудную клетку, дышать становится трудно. У Рида возникает очень странное, давным-давно забытое ощущение. Последний раз, он помнит, это произошло именно тогда. В том самом проклятое городе, в самый переломный момент. У особняка Карпентеров. Это ощущение чужого присутствия, словно потусторонней силы. Он даже жалеет, что память его не подводит. Боковым зрением Рид улавливает какое-то движение у рабочего стола, замечает смазанное жёлтое пятно, наконец поворачивает голову и... полностью замирает. Все звуки вокруг в миг исчезают, мозг, кажется, наполняется статистическими помехами и образ комнаты совсем расплывается в глазах. Чарльз не верит тому, что видит. Высокая, худощавая фигура в жёлтом недовольно кривится, зачем-то смахивает с себя несуществующие пылинки и неприлично цепким и придирчивым взглядом оценивает обстановку. — Кэй Всемогущий, — Йоханнес фыркает, рассматривая разбросанные по полу бумаги, — это место всё ещё обитаемо? Чарльзу невольно хочется съязвить, мол, твоя «Корона» ничем не лучше, одни только валяющиеся занавески и шторы, служащие заместо ковра, чего стоят, но слова рыбьей костью застревают у него в горле. — Н-да, мистер Рид, приём у вас так себе. Я человек... многих талантов, однако не всемогущий. Представить себе не можете, чего мне стоило вас найти. Надеюсь, вы испытываете стыд за то, что наделали. Ван дер Берг убирает руки за спину, с видом разгневанной на непослушного внука старухи принявшись нарезать круги по комнате, скрипя половицами. Выглядит забавно. — Поздравляю, дорогой друг, вам удалось. Цикл прерван. Не совсем то, что я планировал, даже можно сказать, совсем не то, но... Чарльз? Да что вы на меня так смотрите? Я не шучу! Чарльз и половины всех тех слов, сказанных Ван дер Бергом, не успевает толком переварить. Более того, он даже не слушает, да и вообще, если быть откровенным, забывает как дышать. Рид рассеянно обводит взглядом комнату, потолок, стены и только затем самого Йоханнеса. Причина столь долгих его душевных терзаний, тяжёлых мыслей и невыразимых чувств и эмоций сейчас стоит прямо перед ним, явно пытаясь прожечь своим глубоко осуждающим взглядом в нём дыру. Становится вдруг так тоскливо, горько и даже как-то по-детски обидно. Йоханнес был единственным... человеком, если его ещё можно так назвать, рядом с которым Риду было в сто крат спокойнее. Да и, справедливости ради, мистик ни разу не солгал ему. Недоговаривал, да, но лжи, как таковой, её не было. — Мистер Рид, я, кажется, не со стеной гово... Ван дер Берг запинается на полуслове и весь теряется, потому что мистер Рид внезапно срывается с многострадального стула и моментально заключает мистика в крепкие, неуклюжие объятия. Судорожно сжимает дрожащими пальцами ткань пиджака и держит так отчаянно, будто Йоханнес сию секунду растворится в пространстве и разлетится на атомы и электроны. Осознание реальности происходящего приходит к нему достаточно долго, и всё это время Ван дер Берг продолжает недвижимо стоять, словно мраморная статуя. Чарльз дышит глубоко, закрывает глаза и снова погружается в пучину своих тяжких дум. Во тьму. Только не в ту, из которой ещё совсем недавно выбрался, а в иную. Более жуткую, липкую и тягучую. Рид пытается понять, во власти каких именно чувств сейчас находится его бедный разум. Даже силится сформулировать: удивление (скорее, шок в третьей степени) мешается с странным удовлетворением и толикой радости, а зияющая дыра внутри, состоящая из грусти, волчьей тоски и безнадеги, постепенно заполняется чем-то тёплым. Чарльз не скучал по нему, нет. Чарльзу его просто до одури не хватало. Там, в Окмонте, времени у них было совсем немного, но его оказалось вполне достаточно, чтобы детектив безбожно привязался. Это было сильное чувство. С Йоханнесом интересно было говорить, молчать и даже спорить о человеческой сути. Во всём этом хаосе лишь в нём, в Йоханнесе Ван дер Берге, местной интеллигенции, чувствовался хоть какой либо намёк на уют и порядок (однако в «Короне» всё же стоило бы и прибраться). Рид понимает, что находится в таком положении слишком долго, когда чувствует, как чужая ладонь легко хлопает его по плечу. Йоханнес молчит, но Чарльз знает, что тот всё понял. — Мист... Чарльз? Всё ли с вами в порядке? Нет, определённо точно нет. Нет-нет-нет. — Да. — Как ни странно, я вам не верю. Этот чёрт, думает Рид, видит его насквозь. Поэтому решает вернуться к изначальной теме разговора. — Я приношу свои искренние извинения. Я действительно поступил глупо. Мне стоило бы принять более рациональное решение. — И пожертвовать жизнью ради непойми чего? — фыркает Йоханнес, — Уж точно не это. Кажется, мы с вами уже обсуждали тот факт, что это совершенно не имело смысла. Кто-нибудь другой после вас всё равно поступил бы иначе. — Я не смог... Открыть врата. Ван дер Берг не может сдержать при себе саркастической усмешки и хриплого смешка. — Я ведь только что вам сказал: цикл прерван, мой дорогой. И никто, увы, не знает, сможет ли кто ещё его запустить. Древние негодуют. Повисает молчание. Чарльз наконец позволяет этой информации просочиться в его гудящий мозг и окончательно там поселиться. Что ж, на одну проблему меньше. Значит, не такой уж он и кретин, раз так всё вышло. Недурно. Это объясняет многие вещи. Всплывает лишь один, немного неуместный, но вполне резонный в сложившейся ситуации вопрос. — А зачем... зачем я вам понадобился, Йоханнес? Зачем, позвольте, — Рид чувствует, как Ван дер Берг в его стальной хватке заметно напрягается, — вы, как сами недавно выразились, меня искали? — Мистер Рид, всё ведь предельно ясно: чтобы сообщить вам эту информацию, разумеется, — тревожные нотки в голосе мистика заставляют сердце Чарльза биться чаще, а надежду (пока ещё неясно, какую) возродиться из пепла и вспорхнуть из желудка прямиком в лёгкие. — Только и всего? Как ни странно, я вам не верю, — Рид отплачивает ему той же монетой, но, произнося эти слова, жутко рискует, — Я чувствую что-то ещё. — Вы чересчур самоуверенны, Чарльз, бросьте уже наконец свои замашки ищейки. И, будьте так любезны, отпустите. Все кости мне переломаете. Чарльз очень неохотно, но послушно выпускает уже изрядно помявшийся под натиском его тела и рук жёлтый пиджак, отступая на два шага назад. А затем вдруг, ведомый внезапным порывом, произносит то, за что тут же хочет влепить себе смачную пощёчину, да так, чтоб мозги на место встали, из жидкой каши сростаясь во что-то, хоть немного похожее на этот орган. — Знаете, Йоханнес, я, несмотря на всё то, что произошло в Окмонте, безумно рад вас видеть. Мне... мне вас очень не хватало. Рид ожидает чего угодно: едкого сарказма, насмешки, какой-то глупой цитаты n-ного неизвестного миру философа, в общем, любой иной штуки в стиле Ван дер Берга, но к его великому удивлению, ничего из всего перечисленного не происходит. Более того, он замечает разительную перемену в выражении лица мистика. Тот смотрит не мигая, внимательно и подозрительно серьёзно, будто очень тщательно что-то обдумывает, обтачивает и выпиливает, силясь принять верное решение. Эта жуткая перемена вселяет в Рида нешуточный страх. — Чарльз, — почему-то теперь это обращение звучит ещё более пугающе, чем обычно, — пожалуй, сыщик из вас всё же неплохой. Йоханнес заметно расслабляется и подходит ближе. Рассматривает сосредоточенно изучающее его лицо детектива, а затем аккуратно приподнимает его цепкими пальцами за подбородок и выдаёт очень туманную и как бы скользяющую, ничего не объясняющую улыбку. У Рида от неё, кажется, сердце уходит в пятки и колотится как бешеное. Ему вдруг становится невыносимо жарко. — Вы — особенный, Чарльз, — Ван дер Берг сладко растягивает каждое слово, будто тягучий мед на чайной ложке. — Не как провидец, нет, как человек. И вы мне очень симпатизируете. Это не научный интерес, как я полагал, и даже не самовнушение, психосоматика, знаете? Я никогда ранее такого не испытывал. — Шутите, — сдавленно хрипит Рид, не узнавая собственного голоса. Он не может удержаться от того, чтобы не опустить взгляд на чужие губы. Это тоже не (слишком, слишком, чёрт возьми, много «не») остаётся незамеченным. — Нисколько. И мне кажется, ваши... чувства весьма схожи с моими. Так ведь это называется? Страх, который Чарльз испытывал всего несколько мгновений назад, в момент улетучивается и сменяется странным, исступленным восторгом, а всё потому, что это «чувства» Ван дер Берг произносит до того уверенным и доверительным тоном, что внутри всё переворачивается. — Да... Определённо. — Думаю, нам есть, о чём поговорить. Йоханнес целует его первым. Чарльз не уверен, что это хорошая идея, но ему... нравится.