drunk-dazed

      общая комната в новом доме слишком большая — слишком пустая, когда чан сычует здесь в одиночестве, хотя может скрыться уже в своей комнате. по привычке, будто есть кого будить, он передвигается ночью почти бесшумно, устраиваясь в гостиной с ноутбуком. джисон и чанбин, вроде как, еще полчаса назад ускакали на зов полуночника-минхо, который приготовил шведский стол в честь того, что проспал пол дня и теперь не уснет — их всегда было легко заманить на его еду (чан не может не согласиться с их рвением). последнее сообщение от хёнджина пришло в общий чат часа четыре назад — какой-то глупый мем, на который кто-то еще ответил таким же глупым стикером.       у чана сна ни в одном глазу — приглушенный свет в гостиной только создает рабочую атмосферу, а не располагает вырубиться прямо на полу у дивана. в ушах едва не церковными колоколами надрывно звенит тишина, мешая сосредоточиться на тексте — биты в пустой комнате кажутся чересчур громкими. совсем немного — честно, только с небольшой натяжкой — чану в пустом доме одиноко, пусть остальные мемберы и шумят всего через несколько стен. если выйти на лестничную площадку и прислушаться, можно различить сливающийся в один смех джисона и феликса.       слова не складываются — разбегаются так, будто чан пугает их своим угрюмым настроем и раздражением из-за болящей в честь погоды головы — сегодня днем, кажется, шел снег. на прошлой неделе хёнджин как угарелый носился по магазинам в поисках новогодних украшений, которые так и остались стоять по пакетам на кухне из-за нехватки времени у всех. джисон несколько раз за завтраком предлагал что-нибудь уже с этим наконец сделать, а не захламлять кухню еще и здесь — на словах все и решили.       от хёнджина точно так же ни слова, даже когда чан все же пишет ему: «когда собираешься домой?», хотя следовало бы что-нибудь вроде «собираешься домой вообще?» — нечасто кто-то кроме 3рачи остается в студии спать на неудобном диване заветные до работы часа полтора.       новая квартира без мемберов еще более чужая, как будто чан оказался в гостях и почему-то не может вернуться домой — потому что уже дома, а его дома нет рядом — снова до дрожи отрабатывает хореографию. чаще всего минхо хёнджина хвалит — если не дает по шее за то, что тот в очередной раз валится с ног. особенно в случаях, когда у него выходит за ночь исправить то самое блядское движение, из-за ошибки в котором получают от хореографа вообще все.       упираясь лбом в холодный стол, чан про себя повторяет один-единственный куплет, который до этого скинул джисон — что-то непонятное нашло в ночи, а получилось искусство — ночевки с минхо открывают в нем второе дыхание. чешется ладонь и нос одновременно, хочется налить чаю, но вставать не хочется, кем-то забытая на краю стола открытая шоколадка нервирует и мешает думать.       у чана не получается распутать клубок, в который сбиваются мысли — одна на одну наваливается, как в плохо сыгранной партии тетриса — слишком много нестыкующихся углов. некстати думается и о хёнджине, без которого хоть на стенку лезь — без громкого смеха и загребущих рук, которыми он лезет везде, куда достает, без запаха его дезодоранта и его тела — чан едва не воет, когда тишину разбивает громкий щелчок со стороны прихожей и звон ключей.       он немного оживляется — только для вида, чтобы джисон и чанбин не подумали, что им точно так же нужно зависнуть тут на всю ночь за текстом. имитируя деятельность, чан невидящим взглядом смотрит в заметки на телефоне, на ноутбуке открывая рандомный текстовый файл, скучающий на рабочем столе.       — до сих пор кукуешь? — мягкий тон голоса полосует тишину вдоль, и комната заполняется суетой — хёнджин неосторожно громко хлопает дверью и тут же на это тихо ругается, — а где все?       от него все еще пахнет морозом с улицы — колючая зимняя свежесть пополам с собственным запахом хван хёнджина — у чана по спине мурашки, и поднять от поверхности стола голову он решается не сразу. мягкие шаги и скрип кожаного дивана позади, усталый вдох-выдох — хёнджин касается чанова плеча, прежде чем улечься позади — он вытесняет из комнаты все, кроме них двоих.       — сбежали есть к минхо, — чану почти тяжело смотреть, как красиво румянец коснулся его щек — хёнджин выглядит так, будто выбрался из сугроба в тепло только-только.       — а ты что тут забыл? — он нетерпеливо тянет руку и хлопает по дивану, пока чан не переплетает их пальцы, — над чем работаешь?       — хан-и кое-что набросал, — чан тихо смеется, когда хёнджин закатывает глаза и чуть приподнимается на одном локте.       — он сведет меня с ума, мы с чонином еще не отошли после… — он поджимает губы, глядя мимо чана в прозрачное никуда, — после всего остального.       чан может ему только покивать — оторвать глаза сложно, когда хёнджин зевает и сжимает их сцепленные руки крепче, а затем поднимается окончательно, чтобы аккуратно клюнуть чана в подобии поцелуя. мажет мимо лба и попадает в бровь — его смех рассыпается, разгоняет все из головы и заставляет замолкнуть самому — чан только улыбается.       — ну чего ты, блин, — хёнджин очевидно смущен вниманием — к груди приливает тепло, — я в душ и вернусь.       хёнджин уходит из комнаты, но оставляет себя в доме за шорохом из своей комнаты, а затем ванной — чану ощутимо легче дышать, когда он возвращается к заметкам на телефоне. куплет складывается — немного не так, как он задумал, но рядом с текстом хана выглядит донельзя гармонично — слова ложатся друг за другом сами собой. рифма дурацкая и не очень, не к месту, но в целом сходится — эйфория затуманивает, когда работать получается, и суета вокруг обращается в музыку, вторящую мыслям.       на столе оказывается кружка чая — чан замечает только в момент, когда хочет посмотреть на часы — без нескольких минут три ночи, на диване за спиной растянулся хёнджин в одном белье и свитере, а навязчивый ритм стучит в голове уже полчаса — с момента, как дурацкая рифма прокралась в привычно суматошный текст.       — подожди-подожди, — чан как-то неосторожно гладит хёнджина по колену — тот тихо смеется, отвлекаясь от телефона, и кивает.       с неуверенным «ла-ла-ла» хёнджина на запись выходит быстрее — он попадает в тон, который чан хочет услышать, и на радостях целует его, куда достает, когда они заканчивают часть. это все в принципе — в стиле джисона, ему нравится сладостная нега голоса хёнджина едва ли не больше, чем самому чану, и осознание этого накрывает обожанием с головой — он не может выпустить хёнджина из объятий, пока его сотрясает громкий смех.       — мне щекотно, хён, — он неловко пытается обнять чана в ответ, проходится по спине намеренно ощутимей, чем нужно, — я замерз.       только после этого чан вспоминает, что на хёнджине из верхней одежды только свитер — ноги и вправду ледяные, и один диван не спасает от холода. рукава немного короткие, а в плечах слишком широкий — свитер точно чана, и они оба это знают — хёнджин в его вещах, на личный взгляд, выглядит лучше, чем в своих или даже других мемберов, как бы хорошо не смотрелся.       — когда они вернутся? — чан пытается улечься на диване так, чтобы дать хёнджину достаточно места — тот просто укладывается сверху, обвивая холодными ногами.       — не знаю, — честно, потому что было бы по-дурацки снова попадаться кому-то на глаза, — ты где такой синяк набил?       — не знаю, — со смехом хёнджин осматривает свою коленку и кажется удивленным только отчасти, — вчера с минхо-хёном столкнулся, кажется. он не болит.       добавляет с опозданием — чан осторожно гладит хёнджиново бедро так, будто и там какой-нибудь до рези в глазах страшный ушиб, прикосновение к которому может причинить боль. у него не получается по-другому, иначе хёнджин, после душа пахнущий сладостью, как огромный кубик сахара, попросту растворится в объятиях — чан не удерживается от поцелуя.       из раза в раз его усердие не отзывается в чановой груди иначе, чем восхищением; еще — тревогой пополам с любовью и желанием пожалеть и прижать к себе покрепче, чтобы спрятать и спрятаться самому. в хёнджине, которому слишком хорошо в теплом зимнем свитере чана и у него на коленях, так слаженно сочетается страсть и ласка, с которой он любовно целует и обнимает, держит крепко за руки и обвивает ногами, что у чана каждый раз голова кругом. он шуточно кусает его за губу и не в шутку хочет попросту съесть на десерт.       — надеюсь, чанбин-хён и хан-и не обидятся, — стремительно хёнджин скидывает большой ему свитер на спинку дивана и грудью ложится на грудь чана.       — они слишком заняты минхо.       надеюсь?       у них здесь нет ни одеял, ни подушек — чан замечает, как хёнджин покрывается мурашками, и со спешкой скидывает застиранную домашнюю худи — холод нападает тут же, немного сковывая. обходительность хёнджина — как наказание, он не торопится двигаться, оставляет легкие поцелуи на шее и щеках, пока чан притягивает его к себе ближе — вдыхает и выдыхает сладость, отчаянно цепляясь за его загребущие руки.       проводить ночи с ним, проводить с ним дни и вечера, наслаждаться им и пытаться в нем раствориться и растворить в нем себя для чана важнее, чем чистый воздух и глоток воды. хёнджин заменяет жизнь и ей является, особенно в моменты, когда не сдерживает себя — редко, но метко — когда без лишних мыслей отдается и позволяет чану касаться — вокруг никого. чувствовать принадлежность (принадлежать) ему — чану кажется, что в его объятиях и с его губами где-то на уровне груди — лучше, чем в раю.              хёнджин оказывается полностью обнажен раньше, и недовольство от этого не высказывает словами — вместо этого больно кусается и помогает чану скинуть наконец оставшиеся вещи — холод уже не чувствуется. рука на члене — глаза к потолку, удовольствие ласкает горячим языком и прерывается только для того, чтобы на негнущихся ногах смотаться в комнату за всем там забытым.       хёнджин недавно рассказывал, как кками выкатил смазку из-под кровати — стыдно до сих пор.       — стой-стой, — он морщится и отстраняется от чана, неустойчиво облокачивается на спинку дивана, — давай меняться, у меня коленная чашечка сейчас выпадет.       не напоминая о легкомысленном «не болит» чан помогает хёнджину улечься — он по дурацки прилипает от пота спиной к дивану, и тут же от этого хохочет — смех выливается в стон, когда чан устраивается между его разведенных ног и касается-касается-касается его всюду, куда достает — от члена до чувствительных бедер. тихие размеренные полувздохи — лучше, чем предзаписанный ритм песни с немного монотонным «ла-ла», чан проводит по струнам — хёнджин не сдерживается, закрывает глаза и в такт движениям под руками стонет.       подготовка пополам с прелюдиями — долго и ритмично — выверенный и знакомый обоим маршрут, остается скольжение и уверенность, еще — неотрывный взгляд темных глаз. сосредоточенное выражение лица хёнджина, когда он крепко хватается за чановы плечи — как картина, которой место в личной коллекции бан кристофера чана. уникальная и единственная в своем роде, эпатажно и пафосно названная «любовью» от одного взгляда она заставляет распеваться душу, а голос ломаться, нетерпение и желание вцепились когтями и не отпускают. хёнджина мало видеть — его только чувствовать — до кончиков пальцев горячей волной удовольствия, до тяжелого дыхания, когда он шепчет «все-все-все» и одновременно тянет чана к себе, чтобы поцеловать. мелодия замыкается — начинается с самого начала — прибой режется о скалы, сокрушается под силой и рассыпается-растворяется — струны рвутся. чан разбивает гитару о сцену — хёнджин кончает первый.