все остальные нам просто завидуют

Не то чтобы Кейтлин не умеет признавать ошибки. Она просто уже слишком взрослая, чтобы не давать им случаться. Выглаженные атласные рубашки, джинсы-клеш, нюдовая помада. Поправляет идеальные стрелки, дорисовывает черные кончики, чтобы при встрече проткнуть ими очередного придирчивого преподавателя или зазевавшегося лентяя-однокурсника. Полицейская, мать ее, академия. Кираманн буквально на финише, еще год и можно выходить в большую жизнь, нести на улицы города мир и справедливость. Чувствовать, что доказала собственную нужность не только себе, но и вечно недовольной матери, для которой цель ее жизни все еще звучит как детский каприз. Остается только поджать губы, сморщить тонкий нос с едва заметной горбинкой и в очередной раз начать новый день, в котором она вновь попытается быть идеальной. Хотя, если честно, пытаться быть идеальной ей уже поздно. С чего бы начать? Ах, да. Этим можно закончить. Кейтлин любит женщин. И если это даже в таком контексте звучит драматично, то представлять как это выглядит в реальности — совершенно бредовое решение. Понимающий теплый взгляд отца  девушка еще в силах вынести, когда впервые попадается на том, что приводит очередную подружку в фамильный особняк в центре города. Но язвительное выражение лица матери, нет уж, увольте. Она живет с этим слишком долго, чтобы в очередные минуты слабости наконец-то позволить себе просто грязно выругаться, запить печаль дешевым элем в дохлом пабе и выкинуть чужое неодобрение нахер из своей головы. Давай вместе посмотрим, как ты облажаешься на этот раз. Давай, мам, мне самой ужасно интересно. А потом с Кейтлин случается Вай. И если до этого поворотного момента Кираманн еще могла думать, что она не совсем потерянный человек, то после этой дурацкой ситкомной встречи захотелось рассмеяться самой себе в лицо и назвать лелющей надежды идиоткой. Потому что у нормальных людей не получается так четко падать в безумие, за секунды влюбляясь в ехидный прищур серых глаз и сбитые костяшки пальцев. Что ж, хорошо, что Кейтлин научилась совершать ошибки. Она бы и хотела, наверное, говорить знакомым, что все у них началось как в песне «we fell in love in october». Но, увы. Все началось через одну большую задницу. То есть нет, с лица. С разбитого лица Вай. Кираманн привыкла к липкому вниманию еще с момента своего совершеннолетия, но от этого меньше его, конечно, не стало. Потому в момент, когда очередной подвыпивший парень решил скрасить ее унылое времяпровождение в неоновом баре, она уже была готова состроить дурацкое выражение лица и очень уместно засобираться свалить, попутно пытаясь найти свободное такси. Чего Кейтлин не ожидала, так это то, что ее нового знакомого поставленным ударом кулака в лицо снесут на грязный пол. Только и заметила на периферии короткую розовую стрижку незнакомки, что решила отделать ее воздыхателя. А после начался нешуточный замес, потому что, как это обычно бывает в питейных местах глубоким пятничным вечером, приходят сюда люди компаниями. И накинувшаяся стайка приятелей пострадавшего бедолаги облепила барную стойку со скоростью вспыхнувшей спички, оттеснив Кейтлин в сторону. И ей бы по-хорошему бежать без задних ног, оставив всех этих безумных людей чесать друг о друга кулаки или что они там вообще хотели делать. Но чувство вечной справедливости и будущий полицейский значок, что она уже почти ощущала на своей груди, не позволили этого сделать. Потому лучшей идеей Кираманн показалось выцепить защитившую ее честь незнакомку из кольца пьяных мужчин и помчаться из этого богом забытого места вместе. Адреналин щекотал горло, сердце лупило набатом, а в голове лишь мысль о том, что сделала она очередную глупость. Пролет улицы пронесся перед глазами размазанным пятном тусклых фонарей, а собственная рука вцепилась в чужое запястье мертвой хваткой. Кейтлин залетает в темный переулок, вспоминает как дышать, стоит спине столкнуться с обшарпанной стеной многоэтажки. Со стороны хмыкают, отправляют ей сигнал, что она тут вообще-то не одна. Кираманн поднимает голову. И понимает, что пропала. Если бы ей когда-нибудь сказали, что человек с разбитым носом может выглядеть так хорошо, она бы только покрутила пальцем у виска. Крутить пальцем у виска, когда такое случается с тобой глупое и безумное занятие. А дальше все становится еще более по-дурацки. Потому что Вай просто проникает в ее жизнь так, будто все к этому вело еще с появления Кейтлин на божий свет. Вот оно ваше искусство. Кираманн думает, что весь ее эмпирический опыт тает, стоит только Вайолет открыть свой рот или посмотреть ей в глаза дольше двух  секунд. Потому что на третьей желание целовать губы напротив съедает все ее существование до белых кругов перед глазами. У них все как не у людей, потому что они обе оказываются ненормальными. Или просто им невероятно повезло, что их ненормальность нашла спокойствие друг в друге. Все эти прогулки по засыпающим улицам. Потому что Вай — это один большой дисклеймер «со мной и пиво можно выпить и в театр сходить». И кто Кейтлин такая, чтобы спорить? Вишневая помада на чужих губах становится своей собственной. Синяки на бледной коже бережно оглаживаются подушечками пальцев. Нежность течет по венам, вскрывает глотку и хочется просто быть ближе насколько это возможно. На очередное утверждение из разряда «иисус был панком», Кираманн только смеясь кивает головой. Переводит взгляд на серьезное выражение лица перед собой, пытается не заржать в голос, сохраняя остатки своего прекрасного воспитания. А хочется только уткнуться в плечо, обтянутое очередной кожаной курткой, и до слез в глазах выдвигать аргументы в пользу бессмысленных аксиом. У Вай сердце ребенка, татуировка во всю спину, ветиевато сковывающая руки до предплечья. И любви в глазах столько, что Кейтлин задыхается от понимания того, как она нужна этой сильной женщине. Ей доказывают это поступками, словами и всеми остальными языками любви, что существуют в этом мире. Томными вздохами, сладким шепотом, сильными руками. Она каждый раз падает в пропасть, чтобы вновь задержаться на пике наслаждения, что становится любимым аттракционом в их личном парке развлечений. Вайолет утыкается в ее ключицы и ведет носом по шее, чтобы прошептать над ухом простую истину. — Кексик, все остальные нам просто завидуют. И что это, если не самая настоящая правда?