Я тебя спасу!

- Ах, оставь меня Штольц! Моей зарубившейся душе уже ничто не способно помочь, сам Господь Бог свидетель, так что прибереги свои острые фразочки «сейчас или никогда» для более удачливого человека. – Обломов трагично взмахнул рукой, и если бы перед ним не стоял любезнейший, но сейчас выглядящей разочарованным, друг детства Андрей Иванович Штольц, то жест наверняка тактировался как «уходи восвояси, шоб глаза мои тебя не видали». Однако, даже если бы жест и значил сией знак, дражайший друг все равно предпочел бы остаться. Таков уж он был по характеру, этот Штольц. Угрюмость тонко граничилась с упорством, а спасать друга, чья душа, как совершенно верно подметил этот мечтательный валенок, увядала с каждым днем, отстраняясь от реальности, было поистине благим делом, о котором можно и в легендах сказывать, и в истории всяко поучительные вставлять. Но Штольцу не нужна была слава, ему нужен лишь Обломов, сейчас завернувшийся чуть ли не с головой в свой чертовый плед, и отвернувшийся к спинке дивана. - Захар! – позвал бодрым голосом Андрей, вставая со стула, предназначенного для гостей, и отставляя его в сторону. Он засучил рукава, что не укрылось от внимательно подслушивающего действия приятеля, и пытающегося понять, что он такое подлое задумал, Ильи. - Да, Андрей Иваныч? – после прыжка с печи высунулся наполовину в дверном проеме и сам Захар, недовольно косясь в сторону хозяина. - Налей-ка стакана самой холодной воды, да побыстрее. – Обломов не двинулся, но показательно напрягся, что не укрылось от внимательного взгляда Штольца. - Чего-то еще изволите-с? – просьба не была удивительной, и даже Захар понял, что собирается сделать немец, просветлев лицом и довольно расползаясь в улыбке. - После иди прогуляйся. Из дома всех, кто есть, прогони. - Нынче тока мы с барином, да тараканы всякие… - А мне говорил, что потравил их! – не выдержал Обломов, даже сумев повернуться столь резко, что чуть не уронил одеяло. Он грозно уставился на переставшего улыбаться Захара. – Вот это называется, «потравил»? Ответь мне! Так это теперь зовётся?! - Всех кто был потравил, а ежели спрятались, так что, дом теперь по кусочкам разбирать? – заворчал Захар, медленно пятясь к выходу, а потом и вовсе скрываясь со глаз разгневанного барина, и ухмыляющегося Штольца. - Побереги силы, дружище. - Ты меня не стращай, я тебя не боюсь. Холодную ванну все равно не устроишь, я намокрюсь и простыну, буду чихать, заражу тебя, и ты во Францию поехать не сможешь, так что оставь свои глупости и иди… Оставь и меня. – Штольц не стал дослушивать, принимая принесенную воду, а после захлопывая дверь, и закрывая на замок. Он подошел к кровати, держа стакан на вытянутой руке, и предупреждающе покашлял. - Не опрокинешь! – еще звонче ответил Илья, поворачиваясь и ложась на спину. - Я до трех считаю, а когда скажу «три», изволь попасть с первого раза в свои тапочки, и быть готовым к сборам. - Не изволю. - Раз… - Обломов, чувствуя неладное, перенял сидячее положение, беспокойно заерзав. - Раз ты упрямый такой, давай поговорим! Я расскажу тебе о мыслях, о том, что думал недавно, обдумаем это вместе, глядишь, и к решению адекватному придем, Андрей… - Мы все что обдумать можно уже обдумали. Два… Обломов в панике натянул одеяло до шеи, с испугом в глазах смотря на друга, как будто тот по законченному отсчёту собирался продать его в рабство или скормить голодным акулам, а не вылить обыкновенною воду. - ..Три! - Стой! – крикнул Илья, закрыв глаза. Ожидаемого наводнения не последовало, а приоткрыв их вновь, тот с облегчением обнаружил, что замеревший Штольц ждет. – У меня душа пропавшая. – начал он вновь. – На сердце знаешь, как больно постоянно? И ничто эту боль не скрашивает, я страдаю, Андрей, так сильно страдаю! Вот подумаю иногда, что и план пора написать, и на письмо ответить, и даже с квартирой вопрос насущий решить, ан нет, все долой, на будущее откладываю. Уж о какой поездке речь идти может, если я книгу пятидесятистраничную вот как неделю в руки взять не могу? Да что книга, посмотри, в каком запустение дом… Мне так хочется начать эту самую новую жизнь, и я так страстно мечтаю о ней, о счастье личном; твоем тоже, между прочим! Да понимаю потом, что сил не хватит, как это называется… решимости и характера во мне нет, а тот, который есть не годиться некуда. Я все надеялся, что хоть такой человек как ты спасти меня сможет, да видно не судьба, самому не выбраться, не дай Бог, еще тебя затащу в болото тягучее это… - Не затащишь. – холодно ответил Штольц. Было неясно, проникся ли он таким отчаянными речами друга, но стакан по крайне мере опустил на подлокотник, внимательно и серьезно смотря на приятеля. - Не затащу… - повторил Илья отрешенно, а потом поднял печальные глаза. – Что же мне делать? Есть ли, осталась ли хоть капля надежды, или все уже прошло, нельзя больше не верить, не мечтать… Мечтать! Я провожу всю жизнь в мечтах. Я не могу просить вновь тебя, ведь подвел уже однажды, разочаровал тебя, но милый Андрей, хотя бы ради дружбы, ты можешь попробовать спасти меня вновь?.. - Могу. – он ответил коротко, наклоняя стакан, и чуть смочив зачем-то руку. – Для начала взбодрись и не раскисай, если совета моего хочешь. Перестань себя жалеть. Жалость до добра не доводит. – он брызнул рукой в лицо Обломова, а тот, не успев увернуться лишь зажмурил глаза, недовольно дыша. - Ну а сейчас, раз уж я твой спаситель теперь… - Обломов, непонятно почему, покраснел при этих словах, неожиданно сам для себя, но Штольц не обратил на это внимания. – Собирайся и едем со мной во Францию. - Прямо сейчас? – воскликнул Илья, вновь падая (он уже собирался попасть ногой в тапочки) на кровать, и подняв руки, чтобы закрыть лицо и обреченно застонать. – Помилуй, я согласен с твоими… Жестокими, бесчеловечными мерами спасения, но дай хотя бы два дня! - Два дня для превращения тебя в кроватную свинью? Уж нет, поднимайся прямо сейчас. - Ты обзываешься. – заметил Обломов, не меняя позы. – И обижаешь меня. Хотя, есть доля правды в словах твоих, я так растолстел!.. – он сильно преувеличивал. Несмотря на плотный график, Обломова едва ли можно было назвать «пухлым». По телосложению он походил больше на «стандартный», не толстый и не худой, но и не стройный, в общем, обычное человеческое телосложение среднестатистического мужчины. – Один жир. – добавил он трагично. - Где? Вот тут? – Штольц поставил стакан, а затем наклонился, больно ущипнув Илью за бок, заставив того охнуть, и опустить руки, пытаясь прикрыться. – Или здесь? – с азартом в глазах, он ловко выбрался из слабой хватки Обломова, перебираясь на второй бок, оставляя и там краснеющий след от изящных пальцев. - Перестань щипаться, ты делаешь это болезненно! – попросил Обломов, пытаясь сесть и с не пойми откуда взявшейся резкостью отмахнуться от друга. - Ах, болезненно? Что же, давай менее болезненно! – он теперь не щипался, а лишь аккуратно сжимал кожу, а потом и вовсе вцепился в бедные бока Обломова двумя руками, быстро перебирая пальцами. Илья засмеялся, наклоняясь, но это не спасло его игры Штольца. - Перестань! – воскликнул он, буквально вскакивая с дивана (сразу попав в тапочки!), и надеясь, что адская пытка прекратиться, но не тут-то было. — Значит, разберем по порядку. – начал Штольц, преспокойно продолжая мучения, захватив в ловушку друга – а именно притянув к себе, обняв со спины, и поставив руки на бока. – Ты ленивый, мечтательный, с погубленной душой, заплывший жиром… Я все правильно подметил? – ответом ему послужил нескончаемый смех вперемешку с мольбами остановиться, чего Андрей, конечно же, не сделал. – Смех сжигает жир, это недавнее открытие прелестных ученых. Предлагаю проверить его на практике. И они проверили. Аж на протяжение десяти минут из комнаты слышался смех вперемешку с визгом, и очень хорошо, что Захар послушно отправился гулять, иначе репутация барина была бы изрядно пострадавшей. Наконец, когда слезы на глазах Ильи лились не переставая, а сам он раскраснелся и начал было задыхаться с упоением от смеха, Андрей прекратил, не доставляя ему такого удовольствия, как уход на свет тот, и бережно опуская на пол. - Запомни: так будет каждый раз, когда я услышу от тебя оправдания и жалость к себе. Обломов не ответил, лишь тихо дыша, и смотря на друга с невероятной обидой, будто бы тот плюнул ему в лицо. Штольц усмехнулся своей невероятной усмешкой, что так трогала струны сердца Обломова, и наклонился к нему, коротко целуя в губы. Илья ответил, сейчас даже не думая. Как легко и просто далось им воссоединение, после столь долгой разлуки! - Я скучал по твоему смеху. И по тебе, что главное. – и даже на это Обломов промолчал, показывая, что вместо тысячи слов важны действия, и вновь затягивая Штольца в нежный и ласковый поцелуй любви.