E 'colpa tua.

Потерянным. Испуганным. Замерзшим. Опустошенным. Именно. Я чувствовал себя выпотрошенным морально и физически. Эти неестественного цвета адского холода широко распахнувшиеся глаза, полные страха, эта хрупкая душа, несколько мгновений дрожавшая, а потом утонувшая, раздавленная осознанием. Я бы отдал все, чтобы забыть это. К сожалению, моя бурная фантазия напоминает скорее ретивого необъезженного жеребца, нежели кораблик, в чьи паруса задувает ветер. Я не чувствую себя спокойным, я не чувствую себя уверенным, я вообще не чувствую себя. Это ощущение целостности с самим собой было платой за ненужную возможность. Ненужную? Право слово, извините меня. Как же можно отказаться от постоянных головных болей и галлюцинаций, от постоянного чувства вины и запаха крови в носу? А кто же добровольно отказывался от жгучей к себе ненависти, которая, сжигая тебя, обжигает еще и близких, что пытаются схватить твою руку, не дать упасть в пропасть? Ганнибал, Эбигейл. Я считал, что мог доверять ей. Я считал, что она никак не может быть убийцей. То, что я ошибался, ранит. Уилл, что ты городишь, она защищалась! Бедная девочка, встретиться лицом к лицу с ее... Кем ей приходился Николас? Врагом? Ночным кошмаром? А может это твой кошмар, Уилл? Ты уверен, что бодрствуешь? Ты уверен, что ты не разыгрываешь партию со своим разумом вновь? Обопрись обо что-нибудь. Каждому нужен якорь. Когда мотор твоей лодки глохнет, тебе необходим якорь. Он поможет тебе справиться с жестокостью ревущего течения и даст время на починку. Если ты не стоишь на своих ногах, если не имеешь твердой опоры, ты не можешь просуществовать больше нескольких секунд без того, за что ты сможешь держаться, что сможет удержать тебя. Затягивает ли тебя болото, падаешь ли ты с высоты, тебе нужна опора, дарящая покой и уверенность. Якорь. Тяжесть. Твердость. Уверенность. Спасение. Якорем Уилла Грэма был доктор Лектер. Среди сбивающего с ног потока мыслей, он был единственной опорой, единственным статичным объектом, что не менял своей формы, очертаний; что не перетекал и не превращался в предметы или зверей. Живой же Ганнибал был прообразом того мысленного якоря. Согласившись работать с Грэмом, он буквально протянул сверхпрочный канат и сказал: "Держись". Именно подтягиваясь по этой спасительной нити Тесея, Уилл добрался до доктора. Он не знал что сказать. Как это должно прозвучать. Он не может настаивать, так как не знает, правда ли это. Человек запирает в себе свои страхи, человек отрицает грехи близких, человек слеп пред тем, что ему дорого. Человек прячет улики, человек молчит. Но молчание погубит его, изъест его мозг и отравит сомнением кровь. Ганнибал Лектер был увлечен сортировкой своих мыслей в тот момент, когда дверь в его кабинет открылась. Он заинтересованно поднял голову, отрываясь от рисунка, и взглянул на своего посетителя. - Привет, Уилл. Легкие нотки удивления заиграли где-то на периферии. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, а, стало быть, время довольно позднее. Мистера Грэма опять мучают кошмары? Что-то случилось? Он… скучал? Последнее заставило доктора приложить немалое усилие, чтобы не улыбнуться от абсурдности самой идеи. - Эбигейл Хоббс убила Ника Бойла. Посетитель нетвердо стоял на ногах, чуть поднимал плечи, пытаясь втянуть в них голову, был очень напряжен, и вся его концентрация уходила на то, чтобы не запинаться. Он старательно отводил взгляд, будто не желая смотреть правде в лицо. А вот это становится интересным. Карандаш на секунду замер в чуть испачканных графитом пальцах. Уилл сделал свой ход, пешка F2 на F3. Спросите себя, будет ли эта партия быстрой, если один из игроков ни разу не брал шахматы в руки? Грэм абсолютно не умеет играть. Он, бесспорно, будет проводить аналогии с покером, анализировать ваши эмоции, и ходить именно той фигурой, на которую вы «опасливо коситесь». Ганнибал холоден, выражение лица и глаз нечитаемо. Корпус слегка напряжен, но не так сильно, чтобы выдавать явное волнение. Доктор Лектер, не тяните время, ваш ход. Публика замерла в ожидании. - Да. Я знаю. Пешка Е7 на Е6. Грэм кивает, ход принят. Ответ явно не тот, который ожидали услышать. Ход явно не тот, что ожидали увидеть. Уилл выглядит сломленным и очень уставшим. Следующих слов он явно произносить не хочет, хмурится, буквально сжимает губы, но все же задает вопрос. - Скажи мне, откуда? - Я помог ей спрятать тело. По глазам Уилла видно, как последние надежды, как лучи света вместе с хрупкими остатками доверия к себе и окружающим тонут в вязкой, жадной и бесконечной темноте, падая на дно сознания. Он сломан почти полностью. Ничего, добрый доктор починит его. Потом. Ни «зачем», ни «как» Ганнибал не слышит. Тяжелое, сочащееся обидой и болью «почему» падает с губ мистера Грэма. «Почему вы предали меня?», «Почему вы возомнили себя тем, кто может лишать жизни невинное человеческое существо?». - Почему? – ему тяжело дается это слово. Ему тяжело дается вдох. Ему тяжело дается управление своим телом, он чуть не падает. Дрожащее существо Уилла двигает бледными, обескровленными пальцами свою благородную и бесстрашную пешку G2 на G3, попадая в ловушку, уже давно расставленную специально для него. «Шагай вперед, смелее. Капкан сомкнется, его острые, безжалостные зубы вопьются в твою кожу, разрывая мышцы и сухожилия. Твои попытки вырваться подарят тебе чудесную агонию, Уилл. Она зажжет каждую твою клеточку, наполняя ее нестерпимой, раскаленной болью. Мягкая постель беспамятства и забытья расстелена, дорогой гость. Ты еще дышишь? Поверь, тебе полегчает, когда ты перестанешь это делать…» Партия уже почти выиграна. Но Ганнибал медлит, смакуя каждое сказанное слово, продумывая каждое движение, полной грудью вдыхая запах крови, безумия и победы. Словно отравленный смертельным ядом мед, текла речь победителя. Он встает из-за стола, позволяя большему количеству воздуха проникать в легкие, лишая диафрагму давления. Задайтесь вопросом: почему все ораторы вещают стоя? - Все, что ты знаешь о том вечере – правда. За исключением конца. Она защищалась, Уилл. Николас Бойл напал на нас, и если бы не она, все мы, Алана, - здесь Лектер делает ударение, упиваясь тем, что Грэм невольно вздрогнул,- были бы мертвы. Единственным преступлением девочки была самозащита, и я прикрыл ее, – на секунду чуть отпускаются веки, и с трудом удается сдержать победную улыбку, сохраняя маску скорби и обеспокоенности. - Зачем? – Уилл подавлен. Внушение удается на отлично. Ему нечего возразить, хоть он и борется с осознанием этого факта. Тяжелый вдох. Противоположная же сторона в этом маленьком сражении празднует, утопая в шампанском, и мучается от головокружения во время вальсов на балах. Осталось добить последних, самых стойких солдат, давя на самые больные места. Грэм, посвящая свою жизнь кучке четверолапого сброда, уподобляется ему же. Он предан тому, кто накормит его. Тому, кто почешет за ушком. Тому, кто неоспоримо давит своим авторитетом, маскируя это заботой. Преданность – выстрел. Он захлебывается в своем страхе одиночества, и, словно пустынный странник жаждал воды, желал иметь рядом с собой, людей, которых можно считать близкими. Выстрел. - Ты знаешь, зачем. Кроуфорд бы повесил ее за то, что сделал ее отец. А другие на его месте сожгли бы Эбигейл на костре. Неплохая бы вышла история, как раз для нашей знакомой, Фредди Лаундс. – Уилл отворачивается, уходит к окну. Спасается бегством. Включается один из древнейших инстинктов человека – спрятаться от угрозы. Ведь если ты ее не видишь – ее нет. Если на вас не смотрят во время разговора, знайте, вас не слушают или не хотят слушать. Ганнибал двигается вслед за своей жертвой быстрым шагом, распрямив плечи, запугивая ее и боясь упустить из виду. - Эбигейл убийца не больше чем ты, когда стрелял в ее отца, или я, когда убивал Тобиаса Баджа. – Повторение одного и того же, но только разными словами – один из замечательных принципов внушения. Наглядный пример – телемагазины. Вам до исступления твердят одно и тоже, раз за разом, спуская информацию по спирали прямо в ваш мозг, окружая теплым коконом, не позволяя двинуться с места. Язык тела Уилла практически нечитаем, по одной простой причине – его нет. Он слишком скован. Слишком напуган, чтобы позволить себе лишние движения, провоцирующие хищника. Замри, и тебя не увидят. Зато мимика крайне красноречива. Его лицо искажается при произношении слов, он заикается. И широко раскрывает рот, будто беззвучно рыдает все время, что бодрствует. Да и во сне дела обстоят никак не лучше. - Это не нам решать. – С нажимом, и тут же опять вернуться в комфортную для себя позу. Отвернуться, чтобы не провоцировать. Поджать губы и смотреть в непроглядную ночную темень. Правила игры меняются. Пора заканчивать партию, что была выиграна до своего начала. Ганнибал наклоняется корпусом в сторону Уилла, не нарушая, тем не менее, его личного пространства, активно жестикулирует руками, приглашая присоединиться и обратить внимание. Этим он создает иллюзию соучастия, делает вид, что разделяет проблему, что готов помочь, что вот она – его истинная сущность, озабоченная странными взаимоотношениями, в их странной, связанной на психологическом уровне, семейки. - Если не нам, то кому? Кто знает Эбигейл, лучше, чем мы? Или то бремя, которое она несет? - Ферзь с D8 на H4. Дурацкий мат, где проигравший отправляет своих пешек на поле боя только для того, чтобы сделать ход. – Теперь мы ее отцы. Мы должны позаботиться о ней лучше, чем Гарольд Джейкоб Хоббс. – Немая сцена. Грэм все так же, отвернувшись, смотрит в окно. Лектер начинает играть свою роль. Берет драматичную паузу, едва заметно кивает, будто соглашаясь со сказанным. Поджимает губы, прячет руки в карманы брюк. Выдыхает. Тяжело сглатывает, будто боится сказать следующие слова и вообще вновь начать говорить когда-нибудь. - Если ты обратишься к Джеку, ты убьешь ее будущее. – Скорбно поднятые брови, взгляд, полный тяжелой печали. Конкретно в этот момент, когда зритель замер в немом восторге, Ганнибал не знал сам, играет ли он сейчас. Этот ребенок, это дитя крови и сумасшествия, в ней было… что-то. Доктор сомневался в своей беспристрастности к этому существу. Он испытывал привязанность, неопределившееся еще в четкие формы чувство отцовского долга, пусть и в несколько извращенной форме. Повисшее молчание давило. Уилл думал не моргая и дыша через раз. Его чувства были куда более живыми, куда более настоящими, раскаленными вспыльчивостью безумия. Тут была и привязанность, и симпатия, и хроническое желание заботиться о ком-нибудь, доказательством которого служит целая стая собак в его доме. Здесь же проявлялась и безграничная, острая, тяжелая и отравляющая вина. Сначала он лишил ее отца, а теперь лишит и жизни? Ганнибал снова придерживает слова на кончике языка и спрашивает, потупив взгляд: - Мне звонить своему адвокату? Ты сказал Кроуфорду? – он берет удар на себя, располагая вопросы именно в таком порядке. Я, не ты, Уилл. Будь спокоен. Я стану твоим щитом. Тот же, в свою очередь, оживает. Моргает, пару раз, медленно поворачивается, все еще отводя взгляд. Лектер тоже выходит из зоны комфорта, смотря на своего напарника по сцене. Грэм отрицательно мотает головой, часто моргая. Ганнибал кивает. - Говорить никому нельзя. – Менторский тон, скользящая угроза за словами. Уилл рассеяно пытается изобразить что-то вроде утвердительного ответа, вновь обращая все свое внимание к окну. Доктор делает четыре осторожных шага в его сторону, и кладет руку на плечо, ободряюще сжимая. Тактильная печать, намертво закрепляющая в памяти это вечернее представление театра абсурда. Чуть пониженный тон голоса, слова, что совсем рядом настолько, что можно почувствовать кожей теплое дыхание. - Все, что мы делаем – это правильно. - Связывающее по рукам и ногам, намеренно подчеркнутое «мы». Не бойся, Уилл. Страха и так достаточно в каждой чертовой секунде твоего существования. Ты так же ответственен за нее, но, пожалуй, я позволю тебе отдать мне часть своего груза, и с удовольствием понесу его. Ганнибал медлит, не убирая руку с плеча дольше допустимых пары секунд. Любуется причудливой тенью на лице и шее Грэма, что отбрасывала легкая, дневная штора. Интерес во взгляде Лектера сейчас навряд ли можно было сравнить с тем, что таится в глубине глаз ценителей прекрасного, забывающих дышать около картин именитых художников. Доктор психотерапии разглядывает так картину, написанную одним из тяжелобольных, что лишен общества, а следовательно, и его стереотипов и рамок уже очень давно. Личное пространство Уилла уже давно нарушено, а температура разговора повышена на более интимную. Ганнибал с улыбкой и легкой мечтательностью, добавленной в интонации, продолжает узел за узлом закреплять результаты своих стараний. – Со временем мы только и будем об этом говорить. - Не получая никакой реакции в ответ, он, смирившись, вновь на секунду поджимает губы и обращает свой взгляд на то, что не отпускает внимание Грэма уже несколько минут, а после чуть сильнее сжимает пальцы и убирает руку, возвращаясь к столу.