вы знали людей?

вы знали людей? на кипящих островах на такой вопрос покрутили бы пальцем, щупальцем или любой другой конечностью у виска. а я знала одного человека. одного особенного, странного, чудного, потрясающего человека. никто не знает, как она попала на кипящих острова. _почему_ она сюда попала. никто не знает и скорее всего уже не узнает, понимаете? имя этому человеку было луз. луз носеда (хотя многие думали, что её фамилия человек). так странно это сейчас писать, но мне надо рассказать вам о ней, потому что все в жизни повторяется, и однажды на кипящих островах будет человек, а в него влюбится ведьма, и это будет абсолютный беспорядок и чертовщина. этим стоило закончить, наверное. она была потрясающей. она видела во всем только хорошее, и во мне тоже видела, понимаете? я не знаю, откуда в ней было столько этого позитива, потому что, с её слов, дома так никогда не было хорошо, как здесь, а она всё ещё была чудной и просто очаровательной. возможно, это трудно будет представить, но если раньше кипящие острова были просто невыносимы, то с человеком всё стало немного ярче. (как и моё лицо каждый раз, когда она появлялась в поле зрения. это… неловко, но я признаю: человек заставляла меня ломаться сильнее, чем когда-либо я могла себе это позволить) луз говорила, что имя у неё с испанского (смешного и потрясающе красивого языка с земли, на котором она часто болтала, редко объясняя значение сказанного. если вы человек, вы наверняка поймёте меня) переводится «свет». я не говорила этого вслух и уже наверняка никогда не осмелюсь, но, титан меня побери, как же это имя хорошо её описывало. солнце ты моё, луз. вот ты кто. интересно, как бы было солнце по-испански, а? ты бы обязательно рассказала мне, да? ты такая. ты постоянно болтаешь: много, с жаром, с обожанием к предмету, о котором говоришь. а потом извиняешься, потирая шею и улыбаясь неловко, хотя я говорю, что мне нравится тебя слушать. сколько бы я сейчас отдала, чтоб послушать твою болтовню. три года уже прошло. три долгих, сложных, скучных года. без тебя. вот прямо совсем, понимаешь? я все твои фотографии убрала подальше, и они три года пылились в старой шкатулке где-то под кроватью. но я постоянно возвращалась к ней взглядом или мыслями, когда среди ночи сидела за столом, пытаясь учиться или рисовать (не тебя, конечно, хоть и выходило знакомое лицо). я так долго на тебя злилась, что и вовсе чуть не позабыла, сколько ты изменила в моей жизни. а ты ведь действительно многое изменила. хах, солнце. может, лучше огонь? ты что-то говорила о том, как жизнь людей изменил огонь, когда они только научились его делать. слишком много слов напоминают о тебе, луз, оставь словарь в покое, иначе мне придётся вообще прекратить говорить и забыть речь. знаешь, о той коробке. я всё же достала её из-под кровати. буквально сегодня ночью. виллоу говорит, что я не могу просто жить под девизом «с глаз долой, из сердца вон», как пыталась она. может быть, виллоу права. но так же больно. очень больно. интересно, ты вообще меня вспоминаешь? а имя хотя бы моё помнишь? хотя кого я обманываю. я бы тебе всё простила. просто если бы ты ещё раз взглянула на меня, обняла, не знаю. так глупо звучит. отстань. я не хочу об этом говорить. я бы даже не писала это, но виллоу говорит, что мне надо выговориться, так что я решила воспользоваться старой привычкой с дневником. виллоу — хорошая подруга. хорошо это, что луз подружила нас снова. сейчас было бы очень трудно без неё. на кипящих островах холодно осенью ужасно. ты это знаешь из учебников хексайдовских, но никогда не испытывала на собственной шкуре. хотя тебе, наверное, плевать бы было на холод. с твоим-то позитивом. ты бы заражала им всех или раздражала. ты бы тащила меня обниматься в то убежище в библиотеке или совиный дом. я бы не была против. я не должна была привыкать к тебе. я знала, что тебя здесь не будет. не должна была держать за руку, обнимать, позволять себе слабость. во что я превратилась, ты посмотри только? я ужасна. ___ я ушла от родителей. смешно, правда? я столько раз говорила тебе, что уже не могу выдерживать домашний холодный накал отношений, а в итоге ушла лишь спустя пару лет. ты бы гордилась мной? лилит говорила, я могу пожить у неё. после твоего ухода у неё стало больше возможностей. она даже предлагала отдельное жильё для меня. и почему обо мне фактически чужой человек заботится больше, чем родные? это же смешно. ты бы сказала, что это несправедливо. я переехала к виллоу. на самом деле её квартирка похожа на мини-общагу, потому что с ней живёт ещё боша, а я так, в дальней комнатке, а через пару дверей от этой квартиры поселился гас. забавно это, да? мы все всё равно остаёмся всё время рядом. это успокаивает, если честно. ну, тот факт, что хоть что-то не меняется. виллоу заходила в мою комнату всего пару раз, и каждый раз бросает будто незаметный взгляд на фотографию на зеркале, которую я лишь недавно достала из коробки. это та фотография с нашего грома. гас, виллоу, я и ты. такие маленькие и счастливые. будто не нам минуты назад угрожала судьба с вечной жизнью в собственных страхах. в квартирке виллоу спокойно. мне не надо прятать вещи от надоедливых близнецов, не надо оправдываться за поздние приходы, не надо жить по некому режиму, не надо строить из себя идеал. с бошей мы почти не разговариваем, но она иногда, видимо, когда виллоу догадывается, что мне плохо (хотя мне плохо почти постоянно), и говорит ей, она подходит и хлопает меня по плечу с тихим «держись», и я лишь отвечаю кивком. Боша изменилась. это так странно. она теперь не знает, как вести себя со мной, потому что раньше наша дружба была лишь капризом родителей. в общем-то, это и не особо важно. она хотя бы наконец-то выросла. уже зима. это будет первый новый ужас без родителей. у вас, людей, это называется новый год, вроде бы. так говорил гас. ещё он говорил о том, что на такую дату загадывают желания и, может, луз наконец-то вернётся. он иногда такой наивный. а ещё когда про желания говорил, на меня взглянул. знаю я, что значил этот взгляд. у меня нет никакого желания верить в человеческий праздник и желания. прости, гас. все разъезжаются на праздник к родителям. я остаюсь в квартире одна, и перед отъездом виллоу не один раз спрашивает, точно ли я хочу остаться. она говорит, что я могу отпраздновать с её семьёй. я отказываюсь, отмахиваюсь, говорю, что справлюсь. так нагло вру едва ли не единственной настоящей ведьме в своей жизни. квартира холодна без ведьм. мне лень кутаться в какие-то одеяла. так бы сделала ты, а ещё ты бы заварила горячий чай или какао, а я хочу просто пострадать в одиночестве. мне уже надоело жалеть себя, но я отвыкла от другого. поэтому сегодня у нас на ужин слёзы и страдания. вкусно. ладно, знаю, знаю, не смешно, ты бы сказала. я сижу на раме окна своей комнаты. пятый этаж. не так высоко, правда? отсюда почти весь город было бы видать, если б не другие многоэтажки, кривые и словно в форме пружин. ты бы назвала их странными. для тебя здесь всё странное. тебе нравится так. я поднимаю запястья бледные перед собой: ладони слегка потряхивает, и я сжимаю пальцы, чтоб унять эту дрожь. рассматриваю запястья — так странно, они слишком чистые, непривычно от слова совсем. раньше по запястьям расплывался космос тёмных гематом, оставленных моими матерью или отцом, когда я их разочаровывала (то бишь, постоянно). сейчас же они белели гладкой кожей, словно у призрака. я не умею жить без родителей: это пришлось признать быстро. я не могла сделать выбор самостоятельно, я не могла сделать что-то с собой, я не могу почувствовать правильность даже того, что руки теперь не болят от каждого касания, потому что на них больше нет извечных сине-фиолетовых пятен. в те времена, когда ты была здесь, мои запястья чаще были в синяках. потому что общаться с человеком считалось безобразием для родителей. представляешь, как они радовались, когда ты ушла? они даже не заметили, как стало хреново мне. я иногда представляю, что виллоу и гас правы, что ты вот-вот вернёшься, и моё сердце снова уйдёт в пляс, а щёки заалеют самыми яркими оттенками. как щёки будут болеть от улыбок и смеха беспричинного. как ты будешь обнимать-обнимать-обнимать, и я буду таять, словно снег на вершине колена в особо жаркие дни. с тобой таять — одно удовольствие. лишь бы ты мне его позволила ещё хотя бы раз. мы же вместе в чудеса это не долгое время верили. верили, что и белос проиграет, и родителям моим от кармы достанется, и у нас будет всё отлично. а что в итоге? может, ты счастлива в своём мире? почему вообще люди — не ведьмы, а именно люди, — становятся счастливыми? вот виллоу говорит, она счастлива. и гас тоже. я чувствую вину от того, что будто единственная тяну их вниз. взгляд бросается вниз, с пятого этажа. тяну? хм. без меня им точно было б легче. но я слишком боюсь такого шага. к сожалению. или к счастью. я уже ничего не знаю. пропала та ведьмочка, которая знала ответы на все вопросы и безукоризненно отвечала верно. я на ночь окно не закрываю: холод — это хорошо. в комнате где-то всё равно есть одеяло. я переживу. падая на свою кровать я лишь думаю о том, как хотела бы сгореть дотла под твоим взглядом прямо сейчас, и как это незвожмно совершенно. аж на куски рвёт, как тебя чувствовать рядом хочу, понимаешь? словно не жива буду без тебя. когда там уже обещание виллоу о твоём возвращении исполнится? я закрываю глаза ладонью и потираю их. надо поспать. хотя бы попытаться. это ничем хорошим не закончится. пора бы перестать убиваться по тебе, словно в тупом романе из янг-адульт стеллажа в библиотеке, а я не могу. ты бы хоть за аренду места в моей голове платила, луз. что за бред я несу. точно надо поспать. как там то заклинание выполнялось?

***

луз переступит порог магической двери первого числа января во втором часу солнечного дня, и первыми её словами на другой стороне станут «где она?».